По ту сторону небес. Девочка по имени Ника… к

По ту сторону небес

Девочка по имени Ника… к

Елена Ведара

© Елена Ведара, 2025

ISBN 978-5-0068-8174-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

От автора

Перед тобой книга на основе реальных событий, превращённых в историю взросления. Ника – не только персонаж, но и зеркало для читателя: в её шагах можно узнать свои. Здесь нет чужих оценок – только выбор и его цена. Сакральные тексты даны здесь как часть культуры, памяти и традиции, как живое наследие предков. Пусть это чтение станет паузой, в которой слышно себя, и местом, где теплее дышать.

Эти страницы написаны сердцем и прожиты не в воображении, а в жизни. Они о том, как маленькая девочка идёт своей дорогой – среди радости и боли, надежды и утрат, и учится не терять себя, даже когда кажется, что сил больше нет. В её пути каждый сможет узнать что-то своё: первый светлый сон, первую потерю, первую встречу с тайной, которая не объясняется словами.

Я хотела, чтобы эта книга стала живым разговором – не только о судьбе Ники, но и о каждом из нас. О том, что испытания приходят в разном облике, но всегда проверяют одно и то же: сможем ли мы сохранить в себе человека, любовь и свет, несмотря ни на что.

Здесь нет готовых ответов и чужих правил. Есть жизнь – во всей её сложности, красоте и противоречиях. И есть дорога, по которой идёт душа, выбирая снова и снова: сдаться или идти дальше, закрыться или открыться, ожесточиться или любить.

Я верю: если хотя бы одна строка откликнется в тебе, если ты узнаешь в этой истории частицу своего пути, значит, книга нашла своего читателя.

ОГЛАВЛЕНИЕ

– Глава первая. Девочка по имени Ника… к

– Глава вторая. Мама

– Глава третья. Чёрный лебедь

– Глава четвёртая. Умирать страшно, а умереть – нет

– Глава пятая. Где начинается тишина

– Глава шестая. Там, где молчат даже деревья

– Глава седьмая. Свет или Тьма?

– Глава восьмая. Песнь Души

– Глава девятая. Утро

– Глава десятая. Возвращение

– Глава одиннадцатая. Женщина с севера

– Глава двенадцатая. Тени за столом

– Глава тринадцатая. Ловушка лжи

– Глава четырнадцатая. Лесной плен

– Глава пятнадцатая. Зимнее волшебство

– Глава шестнадцатая. Тени лихорадок

– Глава семнадцатая. След в сугробах

– Глава восемнадцатая. Шёпот за порогом

– Глава девятнадцатая. Где огонь гудит – и душа очищается

– Глава двадцатая. Рождественская ночь

– Глава двадцать первая. Река снов и красные туфли

– Глава двадцать вторая. Идущие сквозь память

– Глава двадцать третья. Возвращение в тени

– Глава двадцать четвёртая. Зло в цветочном дыхании

– Глава двадцать пятая. В потоке реки – зеркало света

– Глава двадцать шестая. Там, где корни поют

– Глава двадцать седьмая. Порог взросления

– Глава двадцать восьмая. Сила, что видит Душу

– Глава двадцать девятая. Где тайное становится явным

– Глава тридцатая. Пробуждение

– Глава тридцать первая. Когда миры соприкасаются

– Глава тридцать вторая. Там, где встречаются люди и судьбы

– Глава тридцать третья. Там, где сердце откликается

– Глава тридцать четвёртая. Тропой предков

Глава первая. Девочка по имени Ника… К

Имя – это не просто слово.

Это первый зов, что будит душу.

С него начинается наше настоящее – не с первого вдоха, не с плача, а с того

мгновения, когда нас кто-то называет по имени.

Имя открывает дорогу внутрь себя.

В нём – память рода, тень древних звуков, зерно того, кем мы можем стать.

До имени мы – тишина, свет в ожидании.

А после – история, начавшаяся с одного слова.

Я всегда считала, что моё настоящее рождение произошло не тогда, когда я сделала первый вдох, и не тогда, когда мир услышал мой крик. Настоящее рождение случилось позже – в тот момент, когда меня впервые назвали по имени. Именно тогда во мне что-то пробудилось – что-то древнее, спокойное и светлое.

До этого я была каплей – тёплой, мерцающей, плывущей в водах маминого чрева, среди снов и мягкой темноты. Её любовь хранила меня, как озеро хранит отражение луны. Я ощущала, как в ней течёт память рода – сила, свет, любовь тех, кто был до нас.

Ира, моя старшая сестра, уже тогда тянулась к мирам, которых нельзя коснуться рукой. Ей было шесть лет, и она верила в сказки так же искренне, как верят в мамины объятия и добро. Больше всего ей нравилась «Снежная королева». Перед тем, как мне родиться, она повторяла снова и снова: «Если родится девочка, она будет Гердой – сильной, доброй, той, что идёт до конца и отогревает замёрзшее сердце».

У Иры с мамой был уговор: если родится девочка, имя выберет Ира.

Я слышала её голос сквозь толщу вод, как будто издалека доносился чистый светлый зов. Каждый вечер Ира прижималась к маминому животу, рассказывала сказки, шептала имена. И я плыла в этих звуках, как в потоке золотого света.

В день моего рождения – в конце марта, когда капли тают на крышах, а небо всё ещё не может выбраться из зимы, – Ира прибежала в роддом с книжкой в руках и глазами, полными надежды.

Она первой увидела меня. Её голос прозвенел в палате, как утренний колокол:

– Это Герда! Это моя Герда!

Но мама покачала головой.

– Герда – красивое имя, – сказала она осторожно, словно боялась ранить. – Но, солнышко, это ведь сказочное имя. Люди могут не понять. В жизни всё немного иначе. Понимаешь?

Ира молчала. Она стояла, прижимая книжку к груди, будто последнее, что у неё осталось. В её глазах копились слёзы, но она старалась держаться.

Она сжала губы, смотрела в пол – упрямо, с болью, со злостью.

– Но ты же обещала… – прошептала она. – Ты сказала, что я выберу…

– Прости, – вздохнула мама и погладила её по голове. – Может, всё-таки подумаем, как назвать сестрёнку? Ну, как назовём её?

Ира резко подняла голову. Её глаза блестели, голос дрогнул, но звенел, словно меч:

– Никак! – выкрикнула она, как в бою. – Если не Герда – то никак!

Это был не каприз. Это был крик сердца. Последняя защита. Её протест и боль, пронесённые сквозь ожидание, сквозь веру. Как будто она стояла на мосту между сказкой и реальностью – и не хотела с него сходить.

В этот момент окно распахнулось само собой.

Ветер ворвался в палату, закружил занавески, тронул страницы книги, словно тоже хотел что-то сказать. В этом гуле, в этом шорохе её крик «никак» вдруг стал именем.

Ника.

Словно кто-то невидимый уловил её боль и оставил знак.

Так я и стала – Ника.

Но в самой глубине моего сердца имя Герда всё равно осталось.

Как тихое священное имя, прозвучавшее с любовью и верой из уст ребёнка. Имя, которое стало моим тайным оберегом, моим внутренним ориентиром.

Герда – это обет: идти по пути света, быть бесстрашной, верной себе, хранить тепло даже тогда, когда вокруг лёд и молчание.

Это имя – как невидимый амулет, как отголосок ветра, когда я стою перед выбором. Оно сопровождает меня всегда – в шорохе листвы, в треске костра, в тишине леса, в далёком эхе собственной души.

Потому что в этом мире, по ту сторону небес, добро действительно побеждает.

Просто оно идёт долго.

Но оно идёт.

И я – вместе с ним.

Иногда путь добра начинается не с великих дел, а с чего-то совсем крошечного: с тёплого взгляда, с руки, обнимающей в темноте, с сестринского шёпота в ночной тишине.

С быта, который кажется простым, – но именно в нём формируется хрупкая душа, учится различать свет во мраке и слышать больше, чем сказано.

Я вспоминаю это отчётливо – как мы жили тогда, как держались друг за друга в нашей тесной Гостинке, где всё было и просто, и трудно одновременно.

В нашей маленькой Гостинке было всего две комнаты – словно два мира, разделённых тонкой стеной. В одной – я и Ира, моя сестра, с которой мы делили не только пространство, но и ту нить, что связывала нас куда крепче любых слов. Каждый взгляд, каждое прикосновение несли тепло и поддержку. Нас запирали на ночь, как птиц в клетке, чтобы в доме воцарились тишина и порядок. Но за закрытой дверью мир казался огромным, и я часто его боялась – темноты, шорохов, невидимых теней.

По ночам, когда жажда жгла мне горло и хотелось пить, я тихо звала Иру – сестру, чей голос был для меня опорой и светом. Она подходила осторожно и показывала на окно, где на холодном стекле висели длинные прозрачные сосульки – ледяные капли зимы. Эти сосульки были для меня маленьким чудом, застывшим в детских снах, – как утешение в долгих и страшных ночах.

За стеной, в другой комнате, жили родители и наш младший брат Александр, появившийся спустя два года после меня. Отец – человек суровый, непреклонный, чьи руки нередко приносили боль и страх. Я ещё не умела тогда назвать это бессилием, но уже чувствовала, как холод и гнев разливаются по дому, заполняя воздух глухой тяжестью после ссор и криков. Порой мне казалось, что сами стены плачут – тихо, едва слышно, и эти слёзы незримо пропитывают всё вокруг, в том числе и меня.

Я старалась быть сильной и смелой, не показывать слабости, чтобы защитить Иру и брата. В самые тревожные ночи, когда по дому будто шли тени, я видела их – духов, которые бродили среди людей, шептали слова, что проникали прямо в сердце. Иногда я слышала зов – тихий, настойчивый, будто из другого мира. Он и пугал, и манил одновременно. Но я не позволяла себе дрогнуть. Я закрывала глаза и уходила в сон – туда, где был свет, где дышалось легко.

Это были мои первые шаги в мир за гранью – в пространство, которое взрослым невидимо, но оно существует рядом с каждым ребёнком, который умеет слушать. Это была моя тайна, глубокая, личная, невысказанная.

Впереди нас ждали испытания – боль утрат, горечь прощаний, тяжесть взросления. Но вместе с этим пришло и понимание: в моей крови течёт сила рода, древняя мудрость, что шепчет сквозь века.

Когда мне исполнилось шесть, мама ушла. Болезнь забрала её так тихо, как только может уйти вечерний туман, оставив после себя пустоту, что нельзя заполнить словами. Это стало началом новой главы – главы, где я училась жить без неё, опираясь лишь на любовь, что она оставила, и на то, что было в моём имени – в самом сердце ветра.

От автора:

Гостинка – разговорное название особого типа жилья в СССР и постсоветской реальности.

•маленькая комната (обычно 12—18 кв. м), где помещалось всё: кровать, стол, шкаф, иногда и крохотная кухонька;

•места общего пользования (туалеты, душевые, кухни, прачечные) располагались в коридоре, и ими пользовались сразу несколько семей или соседей;

«Гостинка» – это не просто квадратные метры, а целый пласт культуры: символ эпохи, где личное и общественное было слито в одно, а жизнь текла «коридором», слышимая всеми и каждым.

Глава вторая. Мама

Потеря – это всегда боль. Она приходит тихо, но переворачивает всё. Мир становится другим – тише, пустее, странно чужим. Но именно в этом молчании мы начинаем слышать главное: жизнь и смерть – не враги, а два берега одной реки. Уход близких не точка, а поворот. Путь внутрь себя. К памяти. К принятию. К пониманию, что любовь не умирает. Она просто меняет форму.

После смерти мамы мой мир оборвался в один миг.

Небо, земля, звуки, лица – всё стало глухим, ватным, словно накрытым пеплом.

Как будто кто-то вырвал меня из жизни и посадил под стеклянный колпак, где нет воздуха.

Я всё видела, слышала, ощущала – но не жила.

Мир больше не отзывался на мои слёзы

Он умер вместе с ней.

И я осталась – в тишине, где не было даже боли, только пустота.

Я смотрела на взрослых, слушала их слова, но понимала лишь одно: мамочка не вернётся. Ни завтра, никогда-ни будь потом. Никогда.

А я ведь даже не успела сказать ей, как сильно люблю. Не успела надышаться её голосом, её руками, её запахом, который теперь хранился только в подушке. Я прижималась к этой подушке и шептала:

– Мамочка… мамочка… Пожалуйста… вернись!.. Ты слышишь? Вернись!.. Как же я теперь?..

А потом – крик.

Не слово, не звук – а рвущийся изнутри стон, который не помещается ни в голос, ни в дыхание, ни в теле.

Так кричит только душа, когда рушится всё.

Сестру Ирину забрала бабушка – мама её отца. У нас с Ирой была одна мама, но разные отцы. Её отец погиб, когда Ирина только родилась. А потом появился мой папа – человек строгий, упрямый, порой страшный.

И в тот момент, когда мамы не стало, будто кто-то наверху бросил жребий.

Раз – и мы рассыпались, как листья в осеннем ветре.

Каждый – в свою сторону. Каждому – своя судьба.

Я сидела в углу, прижавшись к стене, и слушала разговоры взрослых.

– Что с ней делать? – спросил кто-то.

– Может, в детский дом? – откликнулся другой.

– Не знаю. Брату повезло, он при отце останется… А эта? Сложная. Замкнутая. Ночами с ней что-то происходит. Говорит сама с собой. Спрашивает, где мать. Не отпускает подушку…

А я всё слышала.

И молчала.

Мне было страшно.

«Сложная? – думала я. – Разве это плохо, что мне больно? Разве плохо, что я хочу обратно к маме? Что просто не знаю, как теперь жить?»

Я смотрела в потолок и спрашивала про себя: «А куда уходит душа? Она слышит меня? Или исчезает совсем?»

Больше всего я боялась, что она исчезнет и внутри меня.

Что её не останется даже в воспоминаниях.

Я сидела в одиночестве и шептала, как молитву:

– Мамочка… пожалуйста, снись мне… приходи хотя бы во сне…

Но мама не приходила.

Зато приходили другие – тени, образы, лица, которых я не знала.

Иногда ночью я слышала шорохи, тихие голоса. Открывала глаза и видела силуэты у окна.

Я не знала, кто это.

Но они были.

Смотрели на меня молча, будто ждали.

Я не кричала.

Просто крепко зажмуривалась и шептала в темноту:

– Не бойся. Не бойся…

И засыпала, прячась в тишине.

Так проходили мои ночи – одна похожая на другую, как шаги по замкнутому кругу.

А время между ними текло медленно, будто растягивалось, цепляясь за каждое мгновение.

Но всё равно шло.

И вот однажды оно принесло перемену.

Воспоминания о тех днях возвращаются ко мне особенно отчётливо, потому что именно тогда всё изменилось.

Я вдруг поняла, как быстро рушатся даже самые светлые надежды.

И до сих пор храню в памяти этот момент, когда мы вошли в новую квартиру, веря, что с этого начнётся что-то лучшее.

Три месяца прошло с той минуты, как мы переступили новый порог.

Четыре комнаты, светлые стены, простор – всё казалось началом настоящего счастья.

Я помню, как мама улыбалась:

– Ну вот, девочки. Теперь у нас всё будет по-настоящему.

А потом всё рухнуло, как карточный домик, будто сама жизнь передумала продолжаться.

Я тогда поняла то, что не всегда постигают даже взрослые: ничего в этом мире не принадлежит нам по-настоящему.

Даже мама. Даже дом.

Жизнь – это путь.

И мы идём по нему в одиночку, даже если рядом люди.

С того момента я как будто вышла из детства.

Стала видеть больше.

Слышать меньше, но глубже.

Вопросы о смерти теперь жили во мне.

Я не боялась умереть – я боялась жить без смысла.

Без любви.

Без неё.

Я не чувствовала больше ничего, кроме мрака.

Не понимала, почему мама ушла.

Почему Бог забрал её именно сейчас.

Как жить дальше без неё – я не знала.

В голове были только страх и пустота.

Но где-то глубоко внутри я верила, что есть место – по ту сторону небес.

И что там – мама.

И я хотела понять, что это за место, куда она ушла.

Хотела найти ответ, чтобы унять боль.

Так начался мой путь.

Путь боли, поиска, силы и знания.

Путь между мирами.

Туда, где голос матери звучит сквозь ветер.

Туда, где смерть – не конец, а дверь.

Когда мама была жива, наш дом был полон голосов.

Родственники приходили часто – с её стороны.

Смех, разговоры, запахи еды – всё это согревало комнаты.

Мне казалось, что в нашем доме живёт сама жизнь, а мама – как светлый мост, который связывает всех нас вместе.

Но когда она ушла – всё изменилось.

Дом опустел, будто кто-то выключил свет.

Родственники перестали приходить, их голоса растаяли, как дым.

Дом стал чужим и холодным.

Я часто сидела в углу, смотрела на дверь и ждала, что мама вот-вот войдёт – с улыбкой, с теплом, с тем светом, который умел наполнять всё вокруг.

Но дверь оставалась закрытой.

А тишина вокруг становилась всё громче и тяжелее.

Мне казалось, что вместе с мамой ушла и вся наша семья.

Что мама была единственной нитью, которая держала нас вместе.

А теперь, когда её нет, мы стали как листья, унесённые ветром, каждый – в свою сторону.

В те ночи я лежала тихо, боясь шелохнуться, и слушала, как дом гудит эхом моих мыслей.

Задавала себе вопросы, на которые не было ответа:

Почему мама ушла?

Что там, по ту сторону небес?

Почему я осталась одна – с этой пустотой и холодом?

Мне хотелось понять, как жить, когда исчезает тот, кто был смыслом всего.

Но где-то глубоко я хранила слабый свет надежды – что однажды узнаю тайну того мира, куда ушла мама, и смогу почувствовать её снова.

Глава третья. Черный лебедь

Иногда жизнь сталкивает нас с неожиданным – с тем, что меняет всё. Больно, страшно, одиноко. Словно чёрный лебедь пролетел над судьбой. Но именно в этом мраке появляется ясность. То, что казалось концом, становится началом. И мы начинаем видеть себя по-настоящему.

Знаешь, перемены не всегда приходят с громким стуком. Иногда они вползают тихо – как сквозняк в окно, которое забыл закрыть. Сначала даже не понимаешь, что всё уже не то. А потом вдруг чувствуешь, как под кожей что-то дрогнуло.

Вот так и случилось у нас. Не прошло и полгода после смерти мамы, как в наш дом пришла новая женщина. Пришла не гостьей – а сразу хозяйкой. Без стука, без предупреждений. Словно кто-то решил, что моя рана недостаточно болит, и подсыпал туда соли.

С ней был мальчик – её сын.

Он был старше меня на год, и я запомнила его не по имени, а по звуку шагов в нашей кухне.

По тому, как захлопывались шкафчики, как исчезали мои вещи с полки, уступая место чужим.

Он занял половину моего мира, не спросив: можно ли.

Сначала я молчала.

Я уже знала: протесты – это крик в пустоту.

А кому я теперь могла пожаловаться?

Маме? Мама была за облаками.

Сестре? Она – за закрытой дверью другой жизни.

Отец…

Отец смотрел на неё иначе.

Так, будто мама никогда не существовала.

Словно всё до этого – сон, а вот сейчас началась его настоящая семья.

Я чувствовала, как дом меняется.

Было ощущение, что стены отступили.

Как будто запах маминых духов вытеснила другая резкость – острая, как бытовая химия, как гарь от пригоревшей кастрюли и чужих голосов.

Мачеху я не называла по имени.

Мне было не по себе даже просто слышать, как отец произносит его вслух.

Позже, спустя годы, когда я пыталась объяснить кому-то, что она принесла в мою жизнь, я нашла только одно определение: Чёрный лебедь.

Она была красивой.

Слишком красивой, как в сказках, где за шёлком и белозубой улыбкой – яд.

Она умела говорить тихо, но её голос делал воздух колючим.

Она умела смотреть долго – так, что становилось не по себе.

С ней в дом пришёл хаос.

Не шумный – не битьё тарелок, а тонкий, липкий – как паутина, которую не сразу замечаешь, но однажды вдруг понимаешь: ты весь в ней.

Дом, который знал маму, стал чужим.

Потому что вместе с этой женщиной пришла боль.

И началась новая глава.

Я была ребёнком.

Но душа уже слышала: что-то теперь будет не так.

Совсем не так.

С каждым днём становилось яснее – я была балластом.

Чем-то неудобным.

Как вещь, которую некуда деть, которая мешает и которую жаль выбросить – не потому, что любишь, а потому что «не принято».

Я чувствовала это кожей.

Не прямо, не словами, а в том, как мимо проходили взрослые, как не задерживался на мне их взгляд, как мне всё реже задавали хоть какие-то вопросы.

Я была тенью в собственном доме.

Не дочка. Не падчерица.

Просто… лишняя.

Таким и стал мой девиз.

Простым. Грубы.

Но единственно возможным: «Выжить. Во что бы то ни стало».

А потом – сон.

Тот самый.

Я запомнила его до деталей, хотя прошло уже столько лет, и многое в жизни унеслось ветром.

А этот сон – как отпечаток на стекле, который не сотрёшь.

Земля была жёлтой – глина, перемешанная с песком, как будто это не родная почва, а что-то чужое, безжизненное.

Ко мне подходили люди.

Они копали землю.

И вдруг остановились.

Что-то нашли.

Мои кости.

Мои останки.

Я видела себя… мёртвой.

И чувствовала это.

Боль – не физическую, а какую-то древнюю, первородную, словно меня потревожили в том месте, где я должна была спать в вечном покое.

Меня достали… показали…

И я закричала, хотя голоса не было.

Проснулась в слезах.

Задыхаясь.

В полном ужасе.

Но с кристально ясной мыслью, которую, я не знаю как, но осознавала точно: «Когда я умру – меня нельзя хоронить в земле.

Только огонь.

Только кремация.

Иначе – нельзя».

Я не знала, откуда это пришло.

В 70-х не говорили о смерти.

О Боге – тем более.

Взрослые жили так, будто за пределами этой жизни – ничего нет.

Их мир был из цифр, авансов, субботников, где вместо молитв – отчёты, вместо чудес – план по труду.

Им было не до небес – они стояли в очередях, искали масло, ткань, хорошего врача, знакомого завскладом.

Но я знала.

Что-то во мне уже тогда открылось.

Проснулось.

И впервые прошептало: «Ты – не просто ребёнок. Ты помнишь больше, чем должна. Ты слышишь то, что другие не слышат. Ты чувствуешь, что есть граница… И за ней – не пустота».

Глава четвертая. Умирать страшно, а умереть – нет

Иногда судьба, не спрашивая человека о готовности, сталкивает его с границей между жизнью и чем-то иным – между бытием и небытием. Это происходит внезапно, в обыденных местах, среди привычных звуков и равнодушия окружающих.

В такие моменты рядом оказываются невидимые стражи – древние силы, наблюдающие молчаливо и терпеливо. Они знают: именно сейчас наступает встреча с тайной, неподвластной словам, – тайной, которая меняет восприятие мира и самого себя навсегда.

…Жара стояла густая, как кисель, от неё мутнело в глазах и кружилась голова.

В тот день нас всей этой новой «семьёй» вывезли на городской пляж – мачеха, отец, братья.

Вокруг взрослые мирно переговаривались о своих делах, о детях, о том, что у кого болит, кто где работает.

Кто-то покупал мороженое и тут же его ронял в песок, дети бегали с ведёрками, намокшая одежда липла к спинам.

Я стояла рядом, как будто меня забыли, пока мачеха наконец не протянула мне надувной матрас – без взгляда, без улыбки, – и сказала коротко:

– Иди, развлекайся.

Я пошла.

К реке. К волнам. К шуму чужих голосов.

Никому не было дела, вернусь ли я обратно.

Может, если бы я ушла – погоревали бы денёк, вздохнули, сказали бы: «Вот ведь беда…»

А потом – забыли бы.

Но я жила. И Высшие силы, как я поняла позже, уже тогда ходили рядом, стояли между мной и чертой, за которой – тьма или свет.

Я плескалась, как умела, держась за матрас.

Две старшие девочки позвали меня с собой.

Катали, смеялись, и мы отплыли далеко от берега.

Прошёл катер – и на реке поднялись волны.

Они испугались и бросили меня.

Матрас перевернулся.

Я не умела плавать.

Пошёл бой за жизнь – отчаянный, слепой, в одиночку.

Я кричала. Я захлёбывалась. Я билась, пока были силы.

А потом… отпустило.

И я пошла ко дну.

Открыла глаза – и вдруг стало… спокойно.

Тихо.

Не было ни страха, ни боли.

Только лёгкость.

Мимо меня в толще воды проплывали водоросли, жёлтые опилки, песчинки.

Мир вдруг стал замедленным и бесконечно добрым.

Словно кто-то невидимый прижал меня к груди.

И от этой тишины внутри – слёзы текли сами собой.

Там было так хорошо, что я подумала: «Может, это и есть тот самый Бог? Тот, о котором никто не говорил?»