Песня Селинаса

Аррод Паллад

Песня Селинаса

Авентюра первая, в которой рыцарь, стрелок и бард являют себя свету

У лекоруста нечасто были гости.

Очевидно потому, что он зачастую сразу же их съедал.

А делал он это всегда сидя спиной к солнцу, скучающе взирая на расстилавшийся перед ним пустой тракт. Люди по привычке скрывались в домах прежде, чем он приходил, как сделали это и теперь, и потому чудовище, раскрывая зубастую пасть в зевке, лишь покачивал хвостом – тот ударялся о песок и гравий, поднимая столб пыли и опавших листьев. Ноги длинного туловища преграждали выход к полям, мускулистые передние лапы не спеша топтали дорогу. На месте постоянной лежанки монстра давно образовались характерные отпечатки подушечек лап и длинный, змееподобный след от его тела.

Проблем у горожан всегда было хоть отбавляй. Но он, такой большой и страшный, занимал почётное первое место в их списке неприятностей. И, хоть лекоруст такого и не планировал, но всё равно собой гордился. У монстров в его возрасте мало целей в жизни. Кроме как убивать, калечить и иногда произносить задушевные речи заплутавшим в неверных истинах героям перед смертью.

К сожалению, не геройской смертью.

И вот у него всё шло своим приятным чередом, который в некоторой степени его устраивал.

Пока на свет не вышел рыцарь.

Рыцарь появился из-за угла: без лошади, развевающегося на слабом ветру герба и даже оруженосца, что было ужасным упущением с его стороны: без всего этого набора настоящего-бравого-рыцаря его образ выглядел не так внушительно, как у других.

Стёганый с одной стороны синий бувигер отливал позолотой заклёпок, за спиной влачился тёмный плащ, закреплённый на плечах сияющими железными ставками. В руке, затянутой в перчатку – опущенная острым концом в землю скучная глефа из серого скучного железа, нанизанного на обыкновеннейшее скучное древко. Таким даже имена не дают, потому что те, кто с таким безобразием ходит, в скорости надеются переменить орудие на нечто поинтереснее. Например, на проклятый во всех отношениях меч из жерла заснувшего вулкана где-то в далёких северных высотах или ещё нечто такое же весёлое.

Лекоруст опять зевнул – широко, поднимая продолговатую кошачью морду к небу и высовывая шершавый, куда страшнее любой наждачки, язык. Перекрывающие его голову, шею и длинную спину пластины отозвались хрустальным перезвоном. Солнце отразилось от них жёлтым, ослепляющим блеском. Когда же лекоруст щёлкнул клыками, золото брони жёстко, до отвращения немелодично заскрипело друг о друга. В отдалении послышался очередной удар хвоста о гравий.

Чудовище не глядел на рыцаря, хотя прекрасно знал, что он там, на тракте, и надвигается прямо на него: маленькое существо против существа гораздо больших размеров. Самоубийство в чистом виде.

Рыцарь уверенно шагнул в тень лекоруста, откинул свободной рукой плащ, оттопырил пальцы и прижал их к груди, там, где сердце. Он гордо вскинул голову, чтобы встретить опасность лицом к лицу, и уже готовился явить себя чудовищу очередным, привычным монстру и потому же ненавистным словесным потоком…

Но, занеся ногу, наступил на край плаща. И шмякнулся на тракт, раскинув руки и выронив глефу из зажатого кулака.

Лекоруст обратил-таки внимание на рыцаря: пронзительные кошачьи глаза уставились на распластанное перед ним тело, темнота белков заклубилась пляшущими в ней тенями. Ещё ни разу перед ним так легко не падали. За такую глупость и убивать-то жалко.

Чудовище потопало передними лапами и чуть наклонилось к человеку. Тот вскинул руку, неосознанно заставляя лекоруста выгнуть длинную шею назад, и, пыхтя, поднялся.

Плащ теперь закрывал всё величие рыцаря, и тот, впившись в него руками, пытался сорвать его синее великолепие с головы. Как обычно водится, получилось то у него не с первой попытки, но, как только тёмная ткань с гербом Объединения была побеждена и отброшена за спину, рыцарь встряхнул длинными тёмными волосами и сурово взглянул на чудовище карими глазами. На лбу его красовалась фероньерка – фигурная, не запятнанная царапинами, и, как не удивительно, золотая до скупого хруста в груди.

Глаза лекоруста многозначительно сверкнули, но чудище вновь приняло отстранённый вид.

Поддев глефу носком сапога, рыцарь подбросил оружие в воздух и залихватски поймал правой рукой. Направив кончик прямо в сторону сухого носа моргнувшего лекоруста, рыцарь с неожиданно-забавным дринейским акцентом наконец-то громко и уверенно произнёс:

– Я – Экслибран, наследник учения Объединения, Венценосный Стрäнствующий Рыцарь, воин и спаситель! Я пришёл Вас срäзить, о чудище, зовущееся лекорустом, в честном поединке, дабы освободить это селение от гнёта Ваших…

– Экслибран? Странное имя.

Рыцарь опешил, но глефы не опустил.

– Ну ja, – пожал он плечами, – это прöзвище.

– Прозвище? – Лекоруст, говоря, лишь приоткрывал пасть. В темноте это выглядело бы жутко, на свете же – просто странно. – Зачем говорить прозвище, если есть имя?

Экслибран стукнул себя в грудь кулаком. Может, сильнее, чем ему хотелось, потому что глефа едва заметно дрогнула, а сам он тут же опустил руку и попытался незаметно потрясти ушибленной кистью:

– Потому что это мой рыцарский обет. Каждый рыцарь даёт какое-то обещание перед тем, как стать учеником великих мастерöв, и подобно прöчим до меня я поступил также.

Чудище покачало головой, но о том, какую дурость сморозил молодой человек в его тени, не сказал. Лишь осклабился, наклоняясь и звеня пластинами:

– Скажи мне своё имя.

Рыцарь удивился этому ещё больше и только тогда направил оружие к земле, да так, что наконечник теперь врылся в песок дороги.

– Но я не могу. Я же пришёл срäзить Вас…

– Скажешь – и я сразу уйду. – В жёлтых, звериных глазах голодным блеском сверкнули искры. Сильные, удивительно массивные передние лапы напряглись, на предплечьях чудища выделились мышцы. – Без сражения.

– Ну уж нет, – уверенно отказался Экслибран, ни на секунду не задумываясь и даже не колеблясь. – В чём смысл быть мне рыцарем, если я так запрöсто нарушаю собственные обещания перед мордой монстрä?

Рыцарь виновато, неожиданно очаровательно улыбнулся:

– Без обид.

– Какие могут быть обиды, – сказало чудовище нарочито дружественным тоном, вскинув подбородок. Он обиделся. – Всегда приятно общаться с тем, кто держит слово и извиняется за свои ошибки… Даже если фактически они верны. Я знаю, как вам, смертным, иногда бывает трудно общаться с подобным мне.

– Ja. Общаться с сознательными чудовищами довольно сложно. Морäльные дилеммы, все дела… Это сложно.

– Ты действительно знаешь, что такое «дилемма»? – Подозрительно покосился на него монстр.

– Не имею ни малейшего понятия! – Радостно ответил ему рыцарь.

Лекоруст облегчённо выдохнул и закивал. Казалось, его эта новость обрадовала: уголки пасти его приподнялись, напряжение спало. Лапы расслабились, и он уже чуть ли не полулежал перед Экслибраном, славным рыцарем без всяких шансов на победу перед таким огромным чудовищем. Но монстр лишь смотрел на него, крохотного в сравнении даже с его когтем, и начинал потихоньку урчать.

– Хорошо. Хорошо. Отлично. Тогда давай решим всё без кровопролития.

Рыцарь потоптался на месте. Вряд ли ему так часто предлагали мирное решение сами исчадия Пустоты. Экслибран, щурясь, бросил взгляд на крыши домов. Не найдя, видимо, поддержки или хотя бы подсказки в закрытых ставнях, обратился к сознательнейшему из монстров. Осторожно, оценивая риски, но всё же обратился:

– Что Вы предлагаете?

– Всего малость. – С поднявшейся лапы лекоруста ссыпались кусочки земли и мелкие камни. Он протянул её к рыцарю подушечками вверх, выпустил полупрозрачные, сверкающие гранями когти. Но Экслибран лишь внимательно следил за движениями чудовища и глядел на то, как лапа, способная захватить целую повозку с лошадьми, опускается прямо перед его носом. – Я хочу, чтобы ты наполнил золотом мою ладонь. После этого я даже не рискну думать об этом селении.

– Кажется, это больше, чем малость, – справедливо заметил рыцарь, хлопая себя по ремню и бедрам. В руке его блеснула абсолютно круглая медная монета. Морда лекоруста моментально сникла.

Экслибран боком повернулся к углу дома, противоположному тому, откуда он вышел. Не глядя даже на чудовище, он крикнул в том направлении:

– У нас ещё что-то осталось?

За стеной послышалось нервное шуршание. Лекоруст вопросительно глянул на покатую крышу, за которой, впрочем, ничего более разглядеть не мог – слишком плохой обзор.