Чужак. Последний конклав

Константин Нормаер

Чужак. Последний конклав

Глава 1

Чужак. Последний конклав

Книга 3

Aiutati che il ciel t’aiuta

Помоги себе сам, и небо поможет тебе.

Глава 1. Колофоны

Монахиня оторвалась от тяжкого труда. Подняла взгляд на небольшое, решетчатое окно, и вздрогнула. На мутном стекле возникло и тут же исчезло призрачное очертание. Лицо женщины, а возможно подростка показалось сестре Пруденции знакомым. Но поскольку видение было скоротечным, то монахиня решила не предавать этому особого значения, и немного размяв пальцы, вернулась к своей кропотливой работе. Сегодня необходимо было переписать еще двенадцать страниц великого труда «Огненные времена». Воспроизводить французские слова и витиеватые узоры в начале каждой страницы было делом не из легких. Да и в целом копировать Евангелие оказалось куда легче, чем труды пусть и великих, по мнению большинства, но все-таки мирян. Слишком уж чуждыми были их мысли для духовного человека.

–– Дьявол тебя раздери! – раздался громогласный голос отца Гвидо.

А следом послышался испуганный вопль и глухой удар. По всей видимости, кто-то из послушников получил от него благочестивый пинок под зад, – как любил выражаться сам священник.

–– Господь благослови! – ответила сестра Пруденция, когда мужской голос раздался совсем близко.

Размеренным шагом Гвидо зашел в келью. Перекрестил монахиню-переписчицу и приблизился к окну, на котором еще не так давно красовался образ неведомого призрака.

Снаружи бушевала непогода – воды Адриатического моря недовольно шумели, предрекая скорую промозглую осень. Венеция погружалась в пучину грядущей непогоды. Волны отчаянно ударили в каменные борта, послышался скрип деревянных опор. А следом за водным штурмом, мощный порыв ветра забил ставни, заставив низкорослого и отягощенного огромным животом священнослужителя недовольно поморщиться.

–– Дьявол дери эту мерзкую во всех отношениях погоду! – недовольно пробурчал отец Гвидо, используя свое любимое, но противоречащее церковным канонам выражение.

Впрочем, здесь была его вотчина, и только он и никто иной устанавливал правила, повергая новых послушников в некое исступление. Даже падре-настоятель не смел перечить старому доминиканцу, который, словно истинный бунтарь не признавал иных законов, кроме собственных.

–– Осень в этом году и вправду ранняя, – скромно заметила Пруденция.

–– В этом забытом Богом месте все всегда ранее. И дрянная погода тому не исключение. Как у дьявола под мышкой: влажная и смердящая илом! А еще, эти вечные ветра, будь они неладны. Надо заметить, не самый лучший климат для моих больных легких. То ли дело Апулия или Сицилия. Вот где моя душа жаждет оказаться в самом ближайшем будущем.

–– Я буду молиться за вас и ваш скорый перевод, отец Гвидо, – откликнулась монахиня.

–– Молитесь, молитесь, добрая душа. Только один черт епископ не подпишет моё прошение. Он слишком глух к подобным просьбам, – отмахнулся священник.

Оказавшись возле стола, он проверил, как идет работа над копированием книги и недовольно поцокал языком.

–– Медленно, очень медленно, сестра. Вы ведь помните, что десять копий мы должны сдать до конца новолуния, а у вас тут еще конь не валялся!

Пруденция виновато кивнула. Она и сама была не рада результату последних дней, но поделать с этим ничего не могла. Её руку деревенели, а пальцы отказывались слушаться, словно их сдерживала некая сила, заставляя излишне напрягаться и работать медленнее, чем обычно.

–– Передохните, сестра, – внезапно предложил Гвидо. – Излишнее усердие достойно похвалы, только поможет ли оно, если разум и тело находятся в удручающем состоянии? Час отдыха – и выбудете напоминать радужную бабочку, а не квёлого мотылька. И сделаете гораздо больше, нежели когда продолжите съедать себя поедом, испытывая свои силы на прочность. Уж поверьте моему жизненному опыту.

Сестра Пруденция немного помедлила, а потом все-таки решила согласиться с убедительными доводами священника. Гвидо был мудр, и к его советам стоило прислушиваться, а не бороться с собственной усталостью.

–– Пожалуй, вы правы, – ответила переписчица. – Думаю, половины часа мне будет вполне достаточно. Присяду на скамье, приду в себя. И в бой с новыми силами.

Гвидо улыбнулся, кивнул и, поплевав на пальцы, затушил свечу, что была единственным источником света в небольшой келье. Тратить столь ценный ресурс понапрасну не дозволял устав монастыря.

Рабочее место погрузилось в полумрак – лишь Сонная луна неохотно заглянула в окно из-за своего чрезмерного любопытства, А вместе с ней на стекле вновь возникло призрачное отражение юноши. Теперь Пруденция была в этом абсолютно уверенна.

–– Отдыхайте, – произнес Гвидо и направился к выходу, когда женский голос остановил его.

–– Прошу вас, останьтесь. Если конечно я не отвлеку вас от более важных дел. Мне видеться, что разговор с вами поможет быстрее восстановиться и вернуться к работе.

Гвидо нахмурил лоб, подумал, и все-таки согласился. Совершить обход монастыря он сможет и позже – впереди еще долгая промозглая ночь, которая позволяет не только без лишней расторопности управиться с каждодневными поручениями, но и оставить немного времени для собственных мыслей.

–– Так о чем вы хотели бы поговорить? – поинтересовался отец Гвидо у Пруденции.

Сестра пересела на скамью, аккуратно сложив руки на колени. Её действительно мучал один очень важный по её мнению вопрос, но она так и не решалась заговорить о нем с кем-то из своих соратниц по служению.

А начала она издалека.

–– Скажите, вы что-нибудь слышали про надвигающийся на нас Мор?

Бледный свет луны отразил на лице Гвидо явное беспокойство. Он прислушался к отчаянному плеску волн, бьющих в каменную преграду, немного помедлил, а затем резко ответил:

–– Дьявол раздери этих безмозглых пустобрехов! Заклинаю вас, прекратите собирать всякие сплетни на базарной площади, сестра. Они ведь подобны грязи, схватил в руку – не отмоешься.

–– Стало быть, опасаться нечего? – на лице Пруденции возникла едва уловимая улыбка.

Святой отец деловито надул щеки, – и, сняв со стены висевший на крюке фонарь, озарил комнату бледным светом.

–– Конечно, не стоит!

Очертания мальчика на окне состроило недовольную мину. Хотя, скорее всего, дело было в игре света и тени, а призрак изначально имел вид злой и отталкивающий.

–– Спасибо большое, вы меня успокоили, – честно признала Пруденция.

–– Но почему вы задали именно этот вопрос? – в свою очередь поинтересовался святой отец. – Насколько я заметил, ранее вы никогда не отличались легкомыслием, которое позволило бы вам обращать внимание на сплетни, которые сейчас подобно дорожной пыли витают по всей Венеции.

Сестра вздохнула, слегка потупив взор.

–– Всему виной мои сны.

–– Ваши сны? Прошу вас, расскажите подробнее, – брови Гвидо поползи вверх.

–– Да. Последнее время они слишком сильно тяготят мою душу.

–– А вы пробовали больше молиться?

–– Ежечасно и ежеминутно, – смиренно ответила Пруденция.

–– И что же, не помогает?

На этот раз сестра не ответила, просто покачала головой.

–– А насколько они дурны – эти ваши сны? – тут же уточнил Гвидо.

–– Достаточно – чтобы просыпаться в испарине. И что самое ужасное, они настолько подробны, что относится к ним несерьезно мне весьма затруднительно. К тому же утром кошмары не стираются из памяти, а наоборот – тяготят меня воспоминаниями весь последующий день. Намедни, я грешным делом решила, что это и не сны вовсе.

–– А что же тогда?

–– Вы же знаете, что я по своей природе – мистик, – принялась объяснять Пруденция. – И очень трепетно отношусь ко всем событиям, что лежат за гранью нашего понимания. Поэтому я бы назвала свои ночные кошмары – видениями.

–– Ох, как высоко вы гнездитесь, – махнул рукой отец Гвидо. – Тревожная душа частенько будоражит сознание во время ночных бдений, отчего становится весьма проблематично отличить сон от яви. Но разве есть в том Божий промысел? Отнюдь, отвечу я вам. Это лишь ваше больное воображение подшучивает над вами, отдаляя от Божьего благословления. Ответьте мне: какой сон вам виделся последним?

Пруденция вздрогнула. Было заметно, как затряслись её губы. Но зная настойчивость отца Гвидо, она поняла, что уже не избежать этого разговора. Сама заварила кашу, а теперь в кусты? Нет, милочка, выкладывай все как есть. И если тебе будет позволено, снимешь данный грех на воскресной исповеди.

Тяжелый вздох, растерянный взгляд. Сестра Пруденция долго собиралась с мыслями, а потом осторожно произнесла:

–– Наш монастырь… я находилась внизу, когда раздался оглушительный стук в двери. Дежурных не оказалось на месте, и я решила сама отпереть засов, хотя помнила, что делать этого после заката строго-настрого запрещается. Я подошла, протянула руку, и в этот самый миг дверь резко отварилась. На пороге стояла женщина: средних лет, высокая, с темными прямыми волосами. Одета в обычную одежду – кухарка или прачка. Она скинула с головы накидку, улыбнулась. На первый взгляд я не увидела в ней ничего отталкивающего, – впрочем, и приветливость её показалась мне отнюдь недружелюбной, а скорее обыденной.

Сестра Пруденция внезапно замолчала. Но Гвидо тут же спросил:

–– И что же было дальше?

–– Она сделала уверенный шаг. Прямо на меня. И оказалась за спиной, словно я была водой или чем-то невидимым для неё. Тогда я обернулась, а она указала на парадную лестницу и позвала за собой.

–– И вы повиновались?

–– Это был сон, и я не могла поступить иначе. Думаете, я совершила грех? И мне не стоило поступать подобным образом? – испугалась Пруденция.

–– Пока не знаю, – покачал головой Гвидо. – Прошу, рассказываете дальше.

Сестра кивнула:

–– Она провела меня в келью к настоятелю.

–– Прямо в покои падре Басси?

–– Именно так. Я молча следовала за гостей, не смея что-либо сказать или возразить. А она вела себя довольно уверенно, словно сама когда-то служила в монастыре. И я заметила, что ей ведомо внутреннее расположение коридоров и комнат. Мы приблизились к келье. Женщина, не церемонясь, открыла её и зашла внутрь, подав мне знак. И я переступила порог без благословения… – голос сестры Пруденции дрогнул. Она едва сдерживала слезы.

Отец Гвидо не стал торопить рассказчицу, позволив ей самой справиться с эмоциями и продолжить.

–– Я зашла внутрь, ожидая увидеть привычное убранство. Стол, массивные шкафы, скамью, и, конечно же, огромное распятие на стене. Но вместо этого мне показали смерть. Ту самую, от которой кровь стынет в жилах. И меня охватил ужас! Я выскочила в коридор и сбежала вниз по лестнице, пока не остановилась возле входа в обитель, где вновь услышала стук дверного кольца. Испугавшись, что все повторится вновь, я принялась неистово молиться. Но язык не слушался меня, выдавая вместо заученных слов отдельные звуки, напоминающие лошадиное ржание и блеянье козы. Я словно стала жительницей Вавилона, когда Господь смешал языки, наказав Нимрода и всех его строителей за излишнюю дерзость.

Гвидо слушал, не перебивая и не делая колких замечаний. А когда сестра замолчала, осторожно поинтересовался:

–– Что же вы такое увидели в покоях падре Басси, что заставило вас так сильно испугаться?

Сестра опустила глаза и быстро покачала головой. Гвидо больше не просил, но Пруденция продолжала нервно подрагивать, словно её уговаривали открыть страшную тайну. А потом внезапно уставилась на священника стеклянными и полными слез глазами, со всей уверенностью заявив:

–– Они все были мертвы! Висели на собственных поясах под самым потолком, на таких огромных гвоздях, кривых и ржавых, которыми прибили к кресту Христа. А еще кровь, много крови. Я столько никогда в жизни не видела, даже когда прислуживала повитухам в Себорге. Но самое ужасное, что они были еще живы. Крики, плач и стоны. Наши братья хотели, чтобы я им помогла, облегчила их страдания. Но я просто развернулась и сбежала без оглядки. Будто предатель! Понимаете, отец Гвидо? Я спаслась, а они остались висеть там – под самым потолком.

Выпучив глаза, священник смотрел на сестру Пруденцию, и впервые в жизни не знал, что сказать. Ему хотелось как-то помочь, успокоить, развеять её страхи. Но отец Гвидо понимал: он не в силах этого сделать.

В этот самый миг, снизу послышался оглушающий стук в дверь.

***

Утренний гомон был прерван отчаянным криком нескольких товарок. Возле собора Санта Мария Асунта уже собралась толпа зевак, но никто так и не осмелился войти внутрь. Все ждали городскую стражу и представителей святой инквизиции.

–– Расступитесь! Кому сказано: отойдите в сторону! – раздался низкий бас одного из стражей.

Люди повиновались, продолжая взирать на раскрытые двери, где виднелись застывшие следы крови.

Держа перед собой толстый томик библии, на ступени поднялся кардинал Гаспаро. Был он тощ и сутул, а ко всему прочему – имел длинную седую бороду. Остановившись возле порога, священнослужитель осенил себя знаком Спасителя, и бросил в сторону стоявшего рядом с ним пристава тревожный взгляд. Тот растерянно пожал плечами, сделав крохотный шаг назад.

–– Нападение на Дом Божий? – предположил Гаспаро.

–– Неслыханная дерзость! – прошептал пристав, так чтобы его не услышали горожане.

Прочитав молитву, кардинал собрался с силами и зашел внутрь, прислонив к лицу кипельнобелый платок. В нос ударил металлический привкус крови и нечто невообразимо тяжелое, вызвавшее у престарелого священника жуткое головокружение. Он не успел сделать и пары шагов, как его желудок откликнулся острой болью, заставив кардинала согнуться пополам, и избавиться от раннего, но достаточно плотного завтрака.

–– Пресвятые угодники! – прохрипел пристав, вжав голову в плечи, отчего его горб за спиной стал больше, а сама фигура сделалась еще меньше.

Кардинал, потеряв дар речи, осторожно подошел к стенам, на которых имелось множество кровавых перевернутых крестов. Но самое удивительное, что все рисунки представляли одно большое слово:

imprecazione[1]

–– Безумие! – прошептал Гаспаро. – Это Дом Господа нашего, святая земля, сюда не могло проникнуть никакое зло.

–– Если только его добровольно не пустили внутрь, – поправил его пристав.

–– Добровольно? Не думаю. Падре Басси, верный католик, который держит своих послушников в черном теле. Он бы никогда не допустил…

–– А что насчет отца Гвидо? – перебил кардинала пристав. – Про его богохульства по городу уже складывают настоящие легенды!

–– И то верно, про него я честно сказать и позабыл совсем.

Окропив стены святой водой, кардинал посмотрел на входную дверь и осторожно произнес:

–– Позови в помощь нескольких стражей. Нам необходимо подняться наверх. Возможно, там мы сможем найти какого-то живого, кто прольет свет на несчастье, что случилось в монастыре этой ночью.

Пристав кивнул, перекрестился и быстрым шагом покинул монастырь.

Оставшись один, кардинал сильнее обхватил распятие, что носил с собой и едва слышно произнес:

–– Я знаю, ты еще здесь. Rivelarsi. Mettiti alla prova, strega![2]

Ответом ему была тишина. Кардинал прищурился. С его губ сорвалась древняя молитва. Он знал, что после того как он закончит её читать, ведьма откликнется и покажет свое истинное лицо.

Приблизившись к столу, Гаспаро чиркнул кресалом, осторожно взял подсвечник. За его спиной послышался хлопок и резкий щелчок. Обернувшись, кардинал увидел, что входная дверь заперта на засов. Голос кардинала стал громче. Нет, он не боялся. И был готов к схватке.

Снаружи послышались тревожные возгласы. Стражи пытались попасть в монастырь. Но кардинал прекрасно понимал, что пока ведьма не захочет, они не попадут внутрь.

Случайный сквозняк задул свечи. Раздался неприятный протяжный скрип, который, скорее всего, был голосом той, кто этой ночью проникла в монастырь. Кардинал продолжил читать молитву.

На столе, рядом с подсвечником лежала книга « Огненные времена». Нахмурившись, кардинал открыл её, перелистнул несколько страниц, найдя последнюю запись: была она выполнена почерком более торопливым, размашистым, словно тот, кто её оставил сильно спешил.

Пусть она никогда не завершит своих поисков. Не отдайте ей того, чего ищет. Господи, помилуй меня и прости мою грешную душу…

Подписи не сохранилось. Лишь заглавная буква «П» и больше ничего. Закрыв книгу, кардинал резко обернулся, потому что на лестнице показалась огромная темная фигура, напоминавшая острокрылую птицу.

[1] ( итал) Ругательство, проклятие

[2] Прояви себя. Покажи себя, ведьма.