Кто не хочет Леру?

Кто не хочет Леру?

Юля Худ

© Юля Худ, 2025

ISBN 978-5-0068-9126-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. Напоказ

Глава 1. О работе над ошибками

В кадре

Тёплый свет падает с левой стороны. Пыль в воздухе струится, создавая объёмную золотистую дымку. Камера немного дрожит, словно оператор дышит вместе с ней.

В кадре молодая женщина. Её прямые соломенные волосы едва касаются острых ключиц. Пол-лица прикрыто чёлкой. Губы матовые, чуть смазанные. Свет неспеша скользит по коже, подчеркивая тонкую линию скул и ровное дыхание приоткрытых губ.

Она говорит, глядя чуть в сторону, будто каждое слово должно пройти через фильтр внутреннего одобрения того, кто наблюдает за ней по ту сторону монитора. Её взгляд на мгновение задерживается в кадре. В нём мелькает игривый огонёк.

– Всем привет, – начинает она, слегка наклонив голову. – Кто хочет заглянуть за кулисы нового проекта? — делает короткую паузу, позволяя словам лечь в воздух. – Давайте начинать…

Её голос низкий, уверенный, глубокий, как у человека, который умеет владеть собой и тишиной. Он словно заполняет собой всё пространство. И на секунду кажется, что она извлекает звуки из редкого музыкального инструмента.

Сухой щелчок. Смена плана.

Женщина в кадре делает анонс какого-то мероприятия. Почти без эмоций. Но каждое слово звучит естественно и непринуждённо. На последнем предложении она подаётся вперёд, глаза поднимаются выше кадра, и пауза длится чуть дольше, чем нужно.

Затем она откидывается на спинку кресла, делает глоток воды и обращается уже к тому, кто за камерой:

– Ну как? Было?

Ей отвечает мужской голос, спокойный и мягкий:

– А то! Мы пишем уже в пятый раз. Почему ты не выкладываешь, Лер?

Она морщится, как от слишком яркого света, и вздыхает.

– Потому что должно быть идеально, Тоша. Дай посмотрю…

Лера тянется к камере. На мгновение объектив ловит крупный план. Свет мягко струится по её тонким ухоженным пальцам, на ногтях играют блики.

Она смотрит запись. Молчит, слегка прикусывая губу.

– Ну вот, — говорит она тихо, почти шёпотом. – Мой взгляд снова сбился на камеру.

В её голосе слышно раздражение и усталость. Не на оператора, на себя.

– Ты преувеличиваешь, Лер, — он делает паузу, подбирая слова, – но… если хочешь, можем снять через отражение.

Тоша забирает камеру из её рук и добавляет:

– Такой фокус поможет избежать фальши.

Лера поднимает глаза и на миг встречается взглядом с голосом невидимого собеседника. Усталость, благодарность и азарт смешиваются, как краски на её лице.

– Ты прав. Так я кажусь увереннее, чем чувствую себя на самом деле.

Она делает долгий выдох и отводит плечи назад, поправляя волосы.

– Давай сделаем ещё дубль, — ровно говорит она в камеру.

Фокус смещается на её отражение в зеркале. Взгляд снова оживает, становясь приветливым.

Свет скользит по коже, как по нотам. Она повторяет текст. Слишком красиво. Слишком правильно.

Женщина в кадре кажется безупречной. Но между короткими фразами и редкими морганиями камера ловит её дыхание, напоминая, что перед нами живой человек.

За кадром

Она думает, что работа над ошибками поможет ей обрести уверенность в себе. На самом деле иллюзия контроля – лишь тонкая плёнка над изъянами, которые она сама пытается не замечать.

Я вижу эти трещины. Они не в жестах, не в паузах между словами и не в выражении её лица. Они в пустоте, которую она скрывает.

В её улыбках нет тепла – только привычка производить впечатление. Свет на лице играет, будто знает цену каждому жесту. Пустота умеет быть обаятельной, если её хорошо подсветить.

Каждое движение, отточенное до автоматизма, каждая «идеальная» улыбка – это не уверенность, а страх. Она боится быть несовершенной, чтобы из-за яркой витрины не просочилась её поверхностность. Но внимательный взгляд видит в ней «пустышку», которую она так усердно старается прикрыть.

Её голос – мощный инструмент для поддержания безупречного образа. Но стоит прислушаться и за этим фасадом проглядывают глубокие пробоины, которые не скрыть ни мягким светом, ни душевными текстами. Ошибки, которые не исправить дублями. Они обнажают её настоящую природу. Ту, что она подменяет «лучшей версией себя».

Ирония в том, что она даже не понимает, что огрехи, которые она исправляет, – это попытка её «внутреннего я» просочиться наружу сквозь тщательно прорисованный образ.

Эта гонка за совершенством буквально высасывает из неё жизнь. Методично, кадр за кадром. Даже её усталость отретуширована.

Истощение, которое она так старательно гасит, мелькает в её синих, как зимнее море, глазах, в ровном дыхании и мелком дрожании рук. И только подчёркивает её изъяны. Я замечаю это и не могу отвести взгляд.

Есть что-то одновременно забавное и жалкое в её стремлении к идеалу. Она думает, что работает над собой. Но это всего лишь попытка повлиять на то, какой её видят другие.

Она – яркий образ популярной модели, где имидж важнее сути. Её попытки казаться тем, кем она не является, говорят сами за себя и олицетворяют всё то, что я презираю.

Но я всё равно смотрю. Потому что не могу иначе.

В том, как она продаёт себя, есть какая-то притягательная честность.

Между кадрами

Жёлтый свет скользил вдоль стен, дробясь на крошечные блики по глянцевому полу. Янтарная дымка играла с пузырьками наполненных бокалов. Кто-то включил в углу проектор с прямой трансляцией мероприятия. Его холодный синий луч разрезал мягкое сияние гирлянд, оживляя тени и заставляя их двигаться, как самостоятельных персонажей.

Тёплый воск смешивался с тонким древесно-пряным ароматом, а сладкие фруктовые ноты соблазнительно манили, когда кто-то проходил мимо с тарелкой.

Лера стояла в стороне и держала бокал так, чтобы свет окутывал тыльную сторону её ладони. Взгляд скользил по залу, улавливая микродвижения пёстрой публики. Кто-то нервно поправлял волосы, кто-то смеялся слишком громко или прятал руки в карманах, скрывая волнение и неуверенность. Она наблюдала за гостями, как за фигурами на шахматной доске, оценивая силу каждого и то, как они влияют друг на друга, когда их ходы пересекаются.

– Только поглядите на неё, — Полина шагнула из ниоткуда и остановилась рядом с ней, её длинные медные локоны мерцали, как мёд в лучах тёплого света, а кожа словно сияла изнутри. – Безупречная поза, идеальный взгляд…

– О да, — Лера улыбнулась одними уголками губ и слегка наклонила голову, включаясь в эту игру. – Как на обложке глянцевого журнала… только чуть больше страха в глазах.

Полина не сдержалась и хохотнула:

– Детка, только не стартуй…

Лера чуть отстранилась, опираясь локтями о барную стойку.

– Даже не начинала ещё, — ровно ответила она, не глядя на подругу и наблюдая краем глаза, как гости оживлённо обсуждают новый проект. – Ты сама меня учила «правильной картинке». Сегодня я достаточно хороша, мам?

– Почему тебе обязательно нужно меня куснуть? — Полина провела кончиками пальцев по глубокому вырезу на её спине, добавляя бархата своему голосу, будто контроль над телом мог смягчить напряжение между ними.

Тоша стоял в тени, с камерой на плече, как молчаливый свидетель их близости. Когда Полина коснулась её, он невольно вздрогнул, но не сменил фокус.

Он видел Леру в своей среде, играющую роль, которой она не принадлежала. Её отточенные до автоматизма позы и улыбки, страхующие от реальности, только подчёркивали её одиночество.

Казалось, он слышит тихий стук её сердца, ощущая скрытое от посторонних глаз напряжение в каждом жесте. Его внимательный взгляд фиксировал внутреннюю работу, которую она проделывала, чтобы остаться безупречной. Он понимал, как это важно для неё.

– Ты уверена, что не хочешь участвовать в общем фотосете? — спросил он, как только Полина отвлеклась на кого-то из гостей.

Его голос был тихим, но настойчивым, как продолжение музыкальной темы, заполнявшей пространство.

– Сегодня мне достаточно роли серого кардинала, — подмигнула она, и в этой улыбке угадывалась только им двоим понятная игра. – А ты оставайся моими глазами и ушами, — мягко, почти нежно добавила она.

Он кивнул и взгляд задержался на ней чуть дольше обычного.

Тоша знал о ней всё. Как она прячет усталость за смехом, а неуверенность – за шутками, как боится быть несовершенной, чтобы не показать свои уязвимости.

Он сделал так, как она велела: просто ловил моменты. А Лера снова переключилась на Полину.

– Посмотри на них, — сказала она почти шёпотом и сделала паузу, позволив той скользнуть взглядом по залу. – Никто не рождается идеальным. Каждый учится на ошибках.

Полина моргнула и не нашла, что ответить.

Лера почувствовала, что этот раунд остался за ней, и сделала глоток из своего бокала, наслаждаясь маленькой победой. Блеск шампанского на её губах отразил свет гирлянды, как маленькая вспышка. Тоша поймал этот момент, едва ли заметный для окружающих. И на мгновение показалось, что время для него остановилось.

Между пустыми разговорами, глухими смешками и звонкими ударами бокалов Лера исправляла свои несовершенства: её тело помнило, что такое честность, даже когда ум пытался выстроить «правильный образ».

Тоше казалось, что он улавливает её внутреннюю сущность: страхи, улыбки, слабые точки и ту тонкую грань, где игра встречается с реальностью.

Между кадрами, в этих коротких мгновениях света и тени Лера была настоящей.

Глава 2. О моде

В кадре

Кадр начинается со звука: мягкий шорох кисти по коже и короткий выдох визажиста. Воздух будто колышется от тепла ламп. Рассеянный свет падает сверху и чуть дрожит в отражении зеркала. Камера снимает с двух планов. Ближний фокусируется на лице, дальний ловит пространство вокруг кресла: стол с разбросанными кистями, бутылку воды без крышки, мелькание чьей-то руки. В воздухе клубится пыль, она движется медленно, как время.

Лера сидит в кресле, нога на ногу. На ней короткое чёрное платье. Пиджак оверсайз чуть сполз с плеча, открывая тонкую линию ключицы. Свет медленно скользит по плотной ткани, избегая обнаженных участков, словно уважает её личные границы.

Пока визажист поправляет тон, она чуть приподнимает подбородок и смотрит на отражение в зеркале, в котором видна ещё одна фигура, сидящая в кресле чуть сбоку позади неё.

Тишина, которой заполнено пространство, кажется почти осязаемой. Микрофон-пушка висит прямо над ней и улавливает не только дыхание, но и паузы между словами. Лера делает вдох, прежде чем заговорить.

– Мода, которая сделала меня собой? — повторяет она вопрос, чуть прищуриваясь, словно примеряя, что за этим стоит. – Наверное, это про то, как я перестала притворяться и позволила себе не «вписываться» в образ. Я больше не одеваюсь, чтобы казаться кем-то другим, а выбираю то, в чём могу быть собой.

– То есть мода – это про честность? – спрашивает её собеседница, не скрывая иронии.

Объектив слегка приближается, будто хочет уловить движение зрачков.

– Скорее, про принятие лжи, — Лера делает небольшую паузу, позволяя словам лечь в воздух. – Потому что даже в искренности мы что-то стилизуем, — она подмигивает женщине, умеющей задавать неудобные вопросы. – Просто я научилась этим управлять.

Софтбокс чуть подрагивает и луч ложится под другим углом. Тень скользит по полу, словно пытаясь дотянуться до Леры. Интервьюер не отступает:

– Но ведь ты сама создаёшь моду, в которой другие ищут себя. Разве это не игра в бога?

Лера опускает взгляд и улыбается одними уголками губ.

– Возможно. Но любой дизайнер – немного бог, немного вор.

– Вор? — её собеседница цепляется за это слово.

– Конечно, – Лера поднимает глаза прямо в камеру. – Например, я украла у подиума темп, — она усмехается. – Там никто не ждёт, пока ты готова. И теперь я тоже не жду.

Визажист тихо отходит, поправляя свет. Тень от руки скользит по её щеке и исчезает за границами кадра. Мелькает палитра теней.

Смена плана. Теперь видно обеих женщин: Леру вполоборота и её собеседницу – в отражении зеркала. Женщина слушает с любопытством, чуть приподняв подбородок и наклонив голову.

– Что ещё ты украла у подиума? — спрашивает она, не меняя интонации.

– Хаос, — Лера отвечает без колебаний. – Подиум любит порядок, а я – случайность. Я забрала у него право быть идеальным.

В объектив на секунду падает блик, и камера теряет резкость. Её собеседница подаётся вперёд.

– Но ведь хаос не продаётся.

Лера усмехается, чуть касаясь пальцем уголка губ, чтобы не смазать помаду.

– Ошибка всегда продаётся лучше, чем безупречность, потому что люди узнают себя в ней.

– Хочешь сказать, что говоришь таким образом со своей аудиторией?

– Определённо! — соглашается Лера. – Ведь одежда скажет о тебе больше, чем слова. К тебе прислушиваются, даже если ты не произносишь ни звука.

Крупный план улавливает отблеск хайлайтера на её скулах. Она увлечённо продолжает:

– Мы сообщаем о себе через складку на рукаве, через то, как держим сумку, даже через то, что не надеваем.

Лера делает вдох и её отражение смотрит прямо в объектив, а потом чуть в сторону. Туда, где сидит её пытливая собеседница.

– Иногда легче надеть пиджак, чем сказать: «я устала». Понимаешь?

Женщина в кресле позади неё кивает и меняет позу. Сухой щелчок затвора камеры и снова меняется план.

– А есть мода, которой ты стыдишься?

– Конечно, — Лера смотрит вниз, поправляя кожаный ремешок на запястье. – Я стыжусь моды на «удобных женщин». Они хотят нравиться, но боятся быть «слишком». Я испытываю физическую боль, когда стиль превращается в комфорт. Без жертвы не бывает триумфа… если ты понимаешь, о чём я.

В кадр попадает стилист. Он поправляет ворот её пиджака и отходит. Камера смещается на общий план: две женщины, зеркало, мягкий свет и движение воздуха между ними.

– И всё же… мода – это власть или зависимость? — последний вопрос звучит чуть ровнее, но всё с тем же испытующим нажимом.

Лера поворачивает голову, глядя прямо в камеру. Глаза спокойные, но в них что-то острое, почти колющее.

– На самом деле, мода – это всего лишь зеркало. И ответ зависит от того, кто смотрит. Кто-то видит в нём власть, кто-то зависимость, а я – возможность.

Пространство заполняется звенящей тишиной, и камера фиксирует лёгкую дрожь света по коже. Слышно, как за кадром кто-то говорит:

– Камера-два, стоп. Камера-один, продолжаем.

Основное освещение гаснет. Переход на крупный план. Только мягкий луч света падает сверху, выхватывая из полутени линию скул. Каждое движение кисти визажиста отражается в зеркале, как короткий штрих по живому холсту. Лера проводит рукой по волосам и выдыхает:

– Только не выключай, — не глядя в камеру тихо улыбается она. – Самое честное всегда случается после…

Слышен тихий щелчок диафрагмы, как короткий вздох. Камера ещё секунду сохраняет фокус, задерживаясь на её губах, прежде чем погаснуть.

За кадром

Она садится в кресло и пространство вокруг превращается в декорацию, где всё создано, чтобы подчеркнуть её образ. Она кажется естественной и непринуждённой, как если бы её застали в повседневной рутине. Но я знаю, что это умелая иллюзия. Каждая складка на её одежде, каждое движение, каждый взгляд – тщательно отрепетированы.

Красивый пиджак, идеально уложенные волосы, уверенный взгляд – всё это прикрывает внутреннюю немоту, которую невозможно заметить, если не присмотреться.

Она говорит, что мода может стать властью для тех, кто умеет молчать, и зависимостью для тех, кто хочет быть услышанным. Но для неё это инструмент контроля.

Она красиво говорит о честности, хаосе и праве быть собой, но я вижу лишь умение управлять впечатлением. Её «ошибки» и «случайности» выбираются так, чтобы казаться естественными, но они детально прорисованы, выверены и подсвечены. Должен признать: в искусстве имитации она очень хороша.

Её мягкие движения и тёплые улыбки – спектакль, успешно продающийся снова и снова. В зеркале отражается не она, а образ, который она контролирует. Каждая деталь призвана убедить, что внутри есть жизнь, а на самом деле это тщательно продуманная иллюзия, которой она умело управляет.

Уверен, даже усталость, которая мелькает иногда в её взгляде и дыхании, – это тоже часть постановки.

Я не чувствую в ней свободы. Она мастерски транслирует ожидания зрителя, создавая видимость свободы и попадая в ловушку собственного замысла.

Ирония в том, что она думает, будто управляет хаосом. На деле лишь подстраивается под него. Она продаёт иллюзию реальности, к которой многие стремятся, оставаясь при этом в тени собственных заблуждений.

Я не иду на поводу, но и не осуждаю – просто наблюдаю, какой эффектной может быть имитация.

Между кадрами

Свет осветительных приборов выдыхался. Тёплые лампы гасли одна за другой, оставляя на белом фоне длинные тени. Воздух был густой, пах пудрой, потом и какой-то синтетикой, как если бы глянец имел собственный запах.

– Подбородок чуть выше. Да. Стоп. Не двигайся. — Голос фотографа звучал устало, но ровно. Он почти не смотрел на неё, только на монитор.

Щелчок. Щелчок. Щелчок.

Она стояла в кадре в струящемся платье цвета слоновой кости. Ткань холодила кожу, как прикосновение чужих рук.

– Так, хорошо… теперь взгляд чуть в сторону. Мягче. Меньше контроля, больше жизни, — сказал он и машинально шагнул ближе.

Лера посмотрела на него снизу.

– «Больше жизни»? – тихо переспросила она. – Я этим живу, разве нет?

Фотограф промолчал. Только сделал ещё один кадр, потом резко выдохнул:

– Нет, ты играешь в это, Лер.

– Ты хочешь естественности от человека, который продаёт глянец? — она сказала это с лёгкой усмешкой и усталостью в голосе.

Фотограф просто вздохнул. Он привык, что с ним не спорят вовсе. Но Лера определённо раздражала его. Слишком уверенная в своей непоколебимости, слишком контролирующая каждый кадр.

– Сделай вдох. Забудь про позу. Просто будь.

– Я не могу забыть про позу, – ответила она резко, глядя прямо в объектив. – Это всё, что у меня есть.

Возникла заминка. Полина стояла чуть в стороне, глядя в зеркало и поправляя контур помады, будто происходящее её не касалось.

– Лер, ну правда, — протянула она, подаваясь вперёд. – Просто будь «легче». Им нужен образ, который хорошо продаётся. Немного «доступнее», понимаешь?

Лера обернулась. Медленно, как кошка, услышавшая шорох вдалеке.

– Доступнее? — в её голосе появились металлические ноты. – Ты хочешь, чтобы я продавала себя как купон на скидку?

– Не перегибай, – вмешался фотограф, чуть повышая голос. – Мы все хотим одного: чтобы это выглядело… дорого.

– Дорого не значит фальшиво, — отрезала она. – Хотя, видимо, для вас это одно и то же.

Он сделал шаг в её сторону, останавливаясь почти вплотную. На секунду между ними повисло напряжение. Плотное, как статическое электричество. В рассеянном свете их тени слились в одну.

– Ты слишком много думаешь, — тихо сказал он. – Камера это не любит.

– Камера любит правду, — фыркнула она. – В отличие от тебя.

Повисла неловкая пауза. Было слышно только жужжание прожекторов и лёгкий гул вентиляторов.

Полина подала голос первой, стараясь вернуть лёгкость:

– Ой, ну всё, не начинайте. Просто подыграй, Лер. Это не философия. Это контракт.

Лера медленно повернулась к ней.

– Не учи меня тому, в чём ничего не смыслишь, – сухо ответила она. – То, как мы себя продаём… это и есть философия.

Потом она снова встала перед камерой и посмотрела в объектив. Фотограф поймал фокус.

Щелчок. Щелчок. Щелчок.

Каждый кадр, как удар метронома, фиксирующий её внутреннюю борьбу.

– Супер, — сказал он, наконец. – Вот это оно.

Лера понимала, что он прав. Но в этот момент ей от чего-то стало невыносимо холодно, словно внутри погас свет.

Полина уже успела отправить несколько кадров заказчику и одобрительно кивала:

– Видишь, — попыталась подбодрить подругу она, подходя ближе, – всё выходит само собой, когда понимаешь, что это просто реклама.

Лера взяла телефон со стола, мельком взглянула на своё отражение на чёрном экране.

– Всё верно, – тихо сказала она, – просто реклама, просто образ, просто глянец…

Она сняла кольца и чуть подалась вперёд, оставляя их на гримёрном столике.

– Только я от этой «простоты» задыхаюсь.

Фотограф попытался что-то сказать, но Лера уже шла к выходу. Каблуки тихо стучали по бетонному полу, отмеряя обратный отсчёт.

Когда за ней закрылась дверь, пространство словно потеряло фокус. Шум кондиционера сразу стал громче. Свет от монитора выхватывал из темноты растерянные лица съемочной группы, как если бы всех разом застали врасплох.

– Она снова делает это, — устало сказала Полина, глядя поверх зеркала куда-то мимо себя. – Каждый раз, когда чувствует сопротивление, сбегает.

Фотограф не ответил. Он медленно выключил камеру, снял карту памяти и положил на стол рядом с кольцами Леры.

Потом чуть слышно сказал:

– Иногда побег – единственный способ остаться собой.

Полина закурила прямо в студии. Тонкая струйка дыма поднялась вверх, растворяясь в остатках света.

Тоша всё это время наблюдал за съемкой из тени. Когда Лера уходила, он поймал её в объектив. Не ради рекламы – ради неё.

На экране, среди идеально выстроенного света и отретушированной реальности, осталась женщина, у которой кончалось терпение быть красивой.

Глава 3. О трендах

В кадре

Щелчок камеры в тишине.

Чуть слева, в верхней трети чёрного экрана, появляется вспышка «помех», которая разрастается до полного кадра, вместе с гулом метро. Низкий звук вибрирует, как пульс под кожей.

Медленно проявляется изображение. Камера плывёт вдоль бетонных стен, по которым стекает неоновый свет. Синие, белые, холодно-розовые блики. Они движутся, как мысли, которые не успеваешь поймать.

Быстро сменяются кадры: мерцание рекламных экранов, живая тень на бетонной стене, силуэт уличных музыкантов в просвете тоннеля.

Голос Леры за кадром звучит будто издалека, с лёгкой усталостью человека, привыкшего наблюдать.

– Все бегут… — пауза, – вверх по эскалатору, к следующему сезону, к «лучшей версии себя».

Слышен далёкий гул подземки.

– Никто не спрашивает: «Зачем?». Главное – не опоздать.

Камера движется вдоль витрин. В кадре уставшие лица прохожих, подсвеченные экранами телефонов, кричащие вывески на стенах и слова, которые невозможно разобрать.

– Я тоже бежала… — пауза, – хотела быть «в моменте». Но он всегда был где-то дальше, на шаг впереди.

Силуэты в отражении мельтешат и становятся неразличимыми. Бит ускоряется, почти срывая дыхание. Потом резкая тишина.

– Однажды я остановилась… — пауза, – и опоздала, — голос растворяется в нарастающем шуме приближающегося состава, – на поезд, который шёл не туда. И только тогда наконец пришла в себя.

Кадр гаснет и возвращается тихим светом. На экране асфальт после дождя, отражение звёзд в луже и след каблука. Слышится эхо приглушённых шагов.

– Есть тренды, которые я никогда не приму. Не потому, что они плохие, а потому что слишком удобные. Они обещают заполнить тебя целиком, если ты примешь их правила. Это как носить чужую кожу, делая вид, что она твоя.

На экране крупный план манекена без головы. Кадр смещается на стекло, за которым стоит человек в чёрной одежде с неразличимым лицом. В отражении мелькает свет фар проезжающего мимо автомобиля.