Белоснежка для дознавателя

– На имя, – шмыгнула носом Виалин. – Хотел на кровь, да не получилось. Не далась я!

Вера отхлебнула сбитня. В родном мире, где от магии одни только суеверия, и то знали о силе имен. А здесь – не суеверие, а истинная правда. Знать имя – получить над человеком власть. Были способы защититься, но, если дошло до ритуала привязки, и впрямь лучше всего – рубануть с плеча. Сменить имя, а с ним вместе – и судьбу.

А девочка не такая рохля забитая, какой вначале показалась. Вон как загорелась, когда о ее судьбе речь пошла.

– Пожалуйста, госпожа ведьма, – девочка смотрела умоляюще. – Мне заплатить нечем, хотите, служанкой стану, только…

– Цыц! – осадила Вера. – Служанкой, ишь чего удумала. Без надобности мне служанка, сама справляюсь. – Помедлила пару секунд, привыкая к внезапно пришедшему в голову решению, прикидывая его уже на свою жизнь. Хороший выход для девочки, а ей тоже неплохо. Сколько можно одной в ведьминой хате сидеть и на судьбу плакаться? Надоело! Хватит киснуть, не квашня. Пора принять, что назад хода не будет, и новую жизнь по своему вкусу устраивать. Она кивнула сама себе и закончила веско, поймав голубой, как летнее небо, взгляд: – В ученицы возьму.

– В ученицы? – изумленно повторила Виалин. – Да ведь я не умею ничего… такого, волшебного.

– А другие, всё умеючи, родились, – фыркнула Вера. – А имя… – задумалась, покачала головой. – Нет, не Василек. «Васька», что за кошачья кличка, в самом деле. Аней будешь. Анютины глазки – та же фиалка, имя сменится, а суть останется. Ты ведь не хочешь отцовскую защиту утратить?

Фиалочка-Анюта схватилась за брошку:

– Нет, конечно нет!

– Вот и ладно. Так и решили, значит, – Вера посмотрела на недоеденные пирожки, на девчонкину растянутую кофту и красные, в цыпках, тонкие пальцы, позвала негромко, вложив толику силы: – Подойди к нам, хозяюшка добрая.

Трактирщица ждать не заставила. Вместе с ней ворвался отголосок праздничного веселья, обрывки голосов, смеха и песен.

– Вкусные пирожки у тебя, – от души похвалила Вера. – Собери нам с собой, что не доели, – кивнула на блюдо. – И скажи, не найдется ли чего теплого для девочки? Завтра обратно занесу.

На мгновение задумавшись, трактирщица кивнула и умчалась, а через пару минут вернулась с меховой шубой и пуховым платком. Споро завернула пирожки.

– Благодарствуем, хозяюшка, – Вера положила на стол полновесный новенький золотой. – Доброго праздничка. Пойдем, Анюта.

– Да что вы, госпожа ведьма, – трактирщица аж руками всплеснула. – Уж будто цен не знаете! Погодите, сдачу отсчитаю.

– Что дала, все твое, – отрезала Вера. – Счастья тебе да прибытка.

Фиалочка-Анюта повязалась платком, укуталась в шубу – та была велика, двоих таких завернуть, ну да велика не мала. Сказала тихо, зарумянившись от смущения:

– Доброго праздничка, хозяйка! Спасибо.

Сытым да согретым дорога не показалась длинной. Девочка молчала, только все кидала на Веру быстрые взгляды – и тут же отводила глаза, будто боялась, что ведьма заметит и рассердится. Вера и замечала, не слепая же. Но чего еще от ребенка ждать? Ошалеешь, пожалуй, от такого поворота в жизни! Вера и сама… не то чтобы ошалела, но озадачилась. Не думала она, что внезапно обзаведется ученицей. А здесь ведь так: слово сказано – слово услышано, назад не проглотишь. Магия. А с другой стороны, почему нет? Тоскливо одной в доме, как ни уговаривай себя, что все хорошо. Чем больше Вера думала над своим таким внезапным решением, тем больше оно ей нравилось.

К тому же Новый год – отличное время, чтобы начать новую жизнь. И плевать, что здесь он называется по-другому. Не в названии суть.

Дом городской ведьмы Вереи стоял на окраине, в самом конце Аптекарской улицы. Как ясно из названия, жили здесь по большей части аптекари да лекари, можно сказать, почти коллеги. Возле каждого дома росли лечебные и волшебные травки, и Верея, а позже и Вера, именно у соседей пополняла запасы колдовских ингредиентов, да и капусты с морковкой и всяких прочих огурцов – тоже. У Вереи была тяжелая рука, что ни пыталась вырастить, все вяло да сохло, а Вера здраво рассудила, что тоже не станет по весне связываться с огородом. Зачем, если раньше грядки только в телевизоре видела? А уж с незнакомыми волшебными растениями – тем более. Купить проще.

Но сейчас огороды были укрыты толстым одеялом снега, снег хрустел под ногами, пушистыми шапками лежал на крышах, а каменные, в рост человека заборы почти доверху тонули в наметенных ветром сугробах. Здесь царила тишина: жители Аптекарской по традиции праздновали в центре города, там, где самое веселье, самый шум.

Разберется с ученицей и наконец-то выспится. Красота!

ГЛАВА 3. Ведьмин дом

Если дом тебя пугает,

напугай его в ответ!

Дом ведьмы стоял в самом конце Аптекарской. Старый, каменный, мрачный. Да здесь почти все дома такими были. Совсем не похожие на деревянные добротные пятистенки ремесленной слободы или кирпичные купеческие хоромы. Сразу ясно, ведьмовская улица.

Забреди сюда Виалин прежде, наверняка перепугалась бы до смерти. Теперь же, вот странно, совсем не боялась. Новое имя, уже названное ведьмой, пусть пока и не нареченное по всем правилам, прикрыло от бед и страхов, а резкое, почти сердитое «в ученицы возьму» убрало давящую тяжесть в груди: ни дядька, ни Арис теперь ее не достанут! Вот кого по-настоящему стоило бояться, а ведьма и ее соседи… ничего, привыкнет. Такие же, поди, люди, как и прежние соседи – оружейники, только работа другая.

Был бы у Виалин ведьмовской дар, она бы и сама в ученицы попросилась, что такого. Но к магии дочка оружейника была неспособна, а потому, поспешая за ведьмой, гадала, чем же станет заниматься теперь. Стирать, убирать, печь топить да кастрюли драить, как у тетки? В ремесленной слободке многих учеников только такой работой и нагружали, особенно поначалу. Но госпожа ведьма ясно сказала, что служанка ей не нужна. А чем еще, если с волшбой да ведовством помочь не в ее силах?

Но, едва ступила на первую ступеньку высокого крыльца, мысли да вопросы враз из головы вылетели.

Дом пугал. Давил. Будто недоволен был, не желал впустить чужачку. Виалин попыталась нащупать брошку-оберег, пальцы соскользнули по гладкому меху теплой шубы, и тут ведьма подхватила под локоть. Прикрикнула:

– Не балуй, дурная ты хата! Свои. А ты входи, не пугайся. Ритуал проведем, признает.

Ступеньки недовольно заскрипели под ногами. Дверь тоже отворилась со скрипом, протяжным, пронзительным. Над головой вспыхнул светлячок, неяркий, меньше свечки, но темноту разогнал. В крошечном закутке за дверью стоял веник, и ничего больше. Виалин смотрела, изумляясь, как ведьма обметает с ног снег, приговаривая речитатив незнакомого наговора. В их доме такого заведено не было. А когда веник и по ее ногам прошелся, не выдержала, спросила:

– А зачем?

– А чтоб грязь в дом не нести, – ответила ведьма. – Ни вот такую, – показала на натекшую с обуви лужицу, – ни вот эдакую, – шевельнула ладонью как-то по-особенному, и девушка увидала вдруг что-то мерзкое, черное, вроде жирных раскормленных червей, только не настоящих, а… призрачных, что ли? Веник шоркнул по полу, и их не стало.

– Что это?..

– Чьи-то мысли дурные, пожелания нехорошие. Да нынче ясно, чьи, небось Пройдоха не обрадовался, что выгодная покупка сорвалась. Раздевайся, шубу, вон, на крючок вешай. Завтра вернем хозяйке. Туфли в руки бери и ступай за мной. Закончим дело, и спать.

За дверью Виалин ожидала увидеть что угодно, только не то, что увидела на самом деле – самую обычную прихожую с сундуком для обуви и крючками для одежды, с бронзовой масляной лампой, подвешенной к низкому потолку, с беленой изнанкой кухонной печи и крутой лестницей наверх. Даже половик полосатый почти такой же, как в отчем доме был. И ступить на него босиком оказалось приятно, будто в детство вернулась. Но долго босой оставаться не пришлось, ведьма достала из сундука толстые вязаные следы:

– Держи. Заморозила ноги, поди.

Крышка сундука клацнула, будто зверь зубищами лязгнул. А ведьма распахнула дверь в кухню, обернулась, поторапливая. Девушка по наитию поклонилась, входя за ней следом, проговорила:

– Добра дому и сердцу его. Тепла да радости.

Словно ответом на ее слова, затеплился под потолком огонек: лампа зажглась. А дальше… дальше Виалин увидела самую настоящую ведьмовскую ворожбу! Да не ту, что творится перед всеми на площади, а тайную, домашнюю.

Взмах руки – и в печке разгорелось пламя. Не робкий огонек, который еще раздуть надо, а сразу сильное, горячее. Мановение ладони – и на пол перед печкой с грохотом прилетела огромная деревянная лохань, и тут же наполнилась водой, словно из ниоткуда. Посыпались в воду растертые травки, полилось, пузырясь, зелье, и кухню наполнил кружащий голову аромат цветущей липы, меда и парного молока. Лета и солнца. Тепла.

– Раздевайся и ныряй, – приказала ведьма, и в суровом голосе отчего-то почудилось веселье.

Горячая вода обняла, тепло пробежало по каждой жилочке, а уж как приятно стало замерзшим ногам, слов нет. Виалин блаженно прикрыла глаза – и тут же открыла, услышав, как изменился голос ведьмы. Страшным стал, глухим, неживым будто.

– Забери, огонь, злую судьбу, пеплом развей! Гори, что на имя завязано, пылай, что к имени привязано, жить не мешай! Нет больше Виалин! – и полетели в печку, прямо в огонь, ее растоптанные до дыр туфли, изношенное платье да старая теткина кофта. Затрещали, рассыпая искры, задымили, и почудилось, что взвыло что-то там, в огне, да так страшно! Вой заметался в трубе, улетел к небу вместе с дымом, а огонь вдруг погас, как не было. И пепла не осталось!

А ведьма опрокинула над головой безымянной теперь девочки ковш с водой и снова заговорила, теперь тихо да ласково:

– Народись с новой судьбой, прими имя новое – Аня, Аннушка, Анюта. Новое имя, новая судьба, нет больше старого зла. Вылезай, и спать. Остальное до завтра потерпит.

Аня и сама не поняла, как оказалась в кровати, на мягкой перине, теплым одеялом укутана. Блаженно вздохнула, закрыла глаза и тут же заснула.

Разбудил солнечный луч, защекотавший ресницы. Это сколько же она проспала? Зимой солнце поздно встает…

Но никто ее не будил, не подгонял подниматься и приниматься за работу, а стоило открыть глаза и увидеть незнакомую комнату, как тут же вспомнилось вчерашнее. Все сразу, сумбурно и вперемешку, и Анюта принялась раскладывать в голове все по порядку, начиная с похода в лавку ювелира. Его «латунь и стекляшки» и свою растерянность, и отчаяние с едкой горечью пополам, и вмешательство городской ведьмы. Пирожки – настоящие, свежие, праздничные! Давно позабытое чувство не просто сытости, а удовольствия от вкусной еды – тетка на пропитание много не тратила, берегла на чем могла. Добрую трактирщицу и ее теплую шубу, каменные дома Аптекарской, скрипучие ступеньки…

Отчетливо вспомнилось недовольство ведьминого дома, муторно-страшные призрачные черви, которых ведьма так запросто смела веником, треск горящей одежды и злобный вой в трубе, и так же отчетливо Анюта поняла, что дом перестал злиться, как только стих тот вой. И сейчас ей было спокойно, так безмятежно и радостно, как бывало только в детстве…

Дом не хотел впускать чужую девушку со злой судьбой, зато сразу принял Аннушку-Анюту, ведьмину ученицу.

Надо было вставать. Аня потянулась, села на постели и осмотрелась. В крохотной спаленке помещались узкая кровать и небольшой сундук с плоской крышкой, а на стене у окна висело большое зеркало в овальной раме, на полочке под ним лежали папина брошка-оберег, расческа и ленты для кос.

Когда же она в последний раз неторопливо и тщательно расчесывалась и заплетала косы перед зеркалом? За месяц, что у дядьки с теткой живет, ни разу такого не было. Всего месяц, а кажется, целая вечность прошла. Как же далеко теперь прошлая счастливая жизнь! Одна надежда, что и несчастливое время так же позабудется.

А на спинке кровати ждали новое белье и платье, теплые чулки, кофта…

Все пришлось впору. В платье из тонкого темно-синего шерстяного сукна и сизо-серой кофте из теплого козьего пуха, с голубыми лентами в косах, Аня стала похожа на себя прежнюю, до того, как тетка обрядила ее в обноски.

Долго перед зеркалом вертеться не стала, решила ведьму поискать. Из спальни вышла в большую комнату, аж на три окна и совсем пустую. Одно окно смотрело во двор, а два были плотно закрыты ставнями. В комнате топилась печка, а за печкой еще одна дверь вела в спальню, такую же маленькую, как та, в которой девушка проснулась. Узкая кровать была аккуратно застелена, подушка стояла торчком уголком кверху. Аня попятилась и тихо закрыла дверь.

Оставалась последняя дверь, напротив окна во двор. За ней обнаружилась уже знакомая прихожая. Надо же, совсем маленький домик у городской ведьмы, с дядькиным не сравнить, да и из роскоши только одно зеркало. На полу не ковры, а простые полосатые половики, печка беленая, никаких шелковых или кружевных занавесей на окнах, да и чего-нибудь волшебного, ведьминского, тоже не видно.

Но где же сама ведьма?

Аня заглянула в кухню. Ведьма сидела за столом, перед ней стояла большая глиняная кружка, миска с пирожками, кажется, вчерашними из «Румяной свинки», и лежала… книга? Похожая на ту, в которой дядька записывает свои расходы, только гораздо толще.

– Проснулась? – ведьма подняла голову. – Иди чай пить.

– Чай?

Ведьма недовольно заглянула в кружку.

– От чая здесь, прямо скажем, одно название, но хоть что-то. Зато пирожки вкусные. Как спалось на новом месте?

–Хорошо, госпожа ведь…

– Стоп! – ведьма вскинула ладонь. – Стоп-стоп-стоп. Ты ученица?

– Д-да…

– Значит, меня можешь звать наставницей.

– Хорошо… наставница, – Аня робко подошла к столу. – А как вы меня учить будете, если у меня ведьминого дара нету?

– Нет.

– А?

– Не «нету», а «нет». Ты садись, стульев здесь вроде хватает. Кружки вот, чайник на печке, наливай себе. Ах да, еще курица есть! Совсем забыла. Я ее на веранду вчера выставила, на холод. Надо, пожалуй, поесть нормально. А тебе так точно надо. Погоди, принесу.

Ведьма, то есть наставница, стремительно поднялась и вышла, а Аня наконец-то осмотрелась в кухне: ночью совсем не до того было, она, кроме лохани деревянной, ведьминых слов да жуткого воя в трубе, и не запомнила ничего. А вот верно говорят, что все-то у ведьм не как у людей! И в родном доме, и в дядькином кухня была местом для грязной работы. Там ели только слуги, туда могли пустить бродяжку погреться, там спали любимые дядькины псы. Здесь, у ведьмы, в кухне царила идеальная чистота. И красоты было больше, чем во всем остальном доме! Стол накрыт белой скатертью, печь отделана бело-голубыми узорчатыми изразцами, на окне кисейная занавесочка. На печи стоит ярко надраенный медный чайник, на столе – кувшин, вот только не глиняный, а из чистейшего стекла, прозрачного, словно вода в роднике, а в нем – три еловых ветки. И колдовские огоньки на них мерцают…

За печью виднелся край еще одной полки, но что там, Аня посмотреть не успела: вернулась наставница с блюдом в руках. На блюде красовался обложенный яблоками каплун, зажаренный до золотистой хрустящей корочки, и даже холодным он выглядел так аппетитно, что забурчало в животе. А уж какой восхитительный аромат поплыл по кухне, когда наставница провела над блюдом рукой, и курица зашкворчала от жара! Аня сглотнула, а ведьма достала откуда-то нож и принялась нарезать птицу кусками.

– Тарелки принеси, Анют. На полке за печкой.

Тарелки у ведьмы оказались дорогими, фаянсовыми с росписью. Тетка такие напоказ выставляла, а чтоб едой их пачкать или хоть руками хватать – ни-ни. И Аня, изумившись, спросила:

– Мне тоже?

– А ты собралась без тарелки есть? – ядовито спросила ведьма. И тут же совсем другим, обыденным голосом задала еще вопрос, совсем уж невероятный: – Что любишь, ножку или грудку? Крылышки, извини, мои – обожаю!

Аня робко пожала плечами. И тут же получила на красивую расписную тарелку куриную ногу, пару запеченных яблок и ломоть свежего белого хлеба.