Йона ищет дом для души

Марина Асеева

Йона ищет дом для души

Книга первая: Скитания

Глава 1: Потеряшка

В огромном Лесу Мира, где деревья были такими высокими, что их верхушки терялись в облаках, а тропинки то вели к солнечным полянам, то уводили в глубокие темные чащи, жила маленький светлячок по имени Йона.

Йона была не совсем обычным светлячком. Её свет был не желтым, как у других, а мягким, переливчатым, то голубоватым, то серебристым. Она родилась в самой гуще леса, где свет едва пробивался сквозь листву. С самого начала ей казалось, что она попала сюда по ошибке. Другие светлячки, веселые и шумные, летали стайками, их желтые огоньки сливались в дружные гирлянды. Йона же пыталась присоединиться, но её странный свет вызывал насмешки.

«Смотри, фонарик сел!» – жужжали они.

«Ты какая-то холодная! Настоящий свет должен быть теплым!» – говорили другие.

Йона чувствовала себя Потеряшкой. Она думала: «Наверное, я упала с какой-то другой звезды. Может, я инопланетянка?» Эта мысль на мгновение казалась захватывающей, но от этого становилось только хуже. Зачем лететь в гости туда, где тебя не принимают?

Она научилась не показывать свой истинный свет. Она приглушала его, делала похожим на желтый, но это стоило ей огромных сил. Внутри будто что-то сжималось и болело. А иногда, когда обида или страх становились невыносимыми, её свет вспыхивал ярко-белым, ослепительным – и все разлетались в испуге. Потом наступала тьма и стыд.

Йона начала искать спасения вовне. Она летела на самый яркий, шумный свет, который оказывался Поляной Вечного Праздника. Там все смеялись, танцевали, пили сладкую росу с забродивших ягод. Йона думала: «Вот оно! Здесь я забуду о своей странности!». Она старалась быть как все, смеялась громче всех, кружилась в хороводе, пока у неё не начинало темнеть в глазах. Но когда праздник затихал, пустота внутри становилась ещё больше. Её свет тускнел и мигал нервно, как лампочка перед тем, как перегореть. Это было похоже на медленное угасание.

Однажды, после особенно громкой ночи, Йона лежала в одуванчике, чувствуя полное опустошение. К ней подлетела старая, мудрая бабочка Росинка. Её крылья были полупрозрачными, и сквозь них просвечивали лучи рассвета.

– Что ты ищешь, малышка? – мягко спросила она.

– Я ищу… свое место. Где мне быть? Кто я такая? – прошептала Йона.

– А где твой дом? – уточнила Росинка.

– Какой дом? – удивилась Йона.

– Я же светлячок. Мы спим, где придется.

– Не дом для твоих крыльев, – покачала головой бабочка.

– А дом для твоего света. Для твоей души. У каждого живого существа он есть. Без него легко потеряться. – разъяснила она.

Йона замерла. Никто никогда не говорил с ней о «доме для души».

– А где он? Как его найти? – спросила Йона.

– Его не найти вовне, – сказала Росинка.

– Его можно только построить. Внутри себя. Или отстроить заново, если он разрушен. Но для начала нужно перестать раздавать свои кирпичики – свои чувства, свои мысли, свою боль – всем подряд. Представь, что твой свет – это драгоценность. Станешь ли ты оставлять её на виду у каждого прохожего? – продолжила бабочка.

Йона посмотрела на свои лапки. Она раздавала свой свет направо и налево, пытаясь им купить внимание, дружбу, любовь. А в результате оставалась ни с чем.

– Но тогда я буду одна! – воскликнула она.

– Одинокая и открытая всему миру – это как сидеть на сквозняке без стен. – ответила Росинка.

– Холодно и опасно. А можно построить теплый дом с окнами. И решать самому, кого пригласить в гости на чай, а кого оставить за дверью. Ты можешь быть приветливой, не впуская чужих ветров в свою гостиную. – сказала Росинка.

– Подумай об этом. И пока помни: ты не Потеряшка. У тебя просто еще нет дома. А это исправимо. – закончила бабочка.

Бабочка улетела, а Йона осталась сидеть, и впервые за долгое время в её груди, вместо привычной тяжести, возникло легкое, трепетное чувство – похожее на надежду. Она посмотрела на свой серебристый свет, струящийся сквозь пальцы-лапки. Может быть, она не странная? Может быть, она просто… другая? И для этого «другого» нужно особое, безопасное место.

И Йона приняла свое первое взрослое решение: она отправится искать мастерскую, чтобы научиться строить. Строить Дом для своей Души.

Глава 2: Кирпичики и сквозняки

Решение было принято, но как строить дом, если не знаешь, с чего начать? Йона отправилась в путь. Она летела осторожно, уже не стремясь слиться с первым попавшимся светом. Она наблюдала.

Вот на грибной шляпке сидит Улитка Архип. Его раковина – идеальный, закрученный домик. Но сам Архип едва высовывает из него рожки.

– Привет! – робко позвала Йона.

– У тебя такой прекрасный дом! Ты поможешь мне построить такой же?

Архип вздрогнул и чуть не спрятался полностью.

– Ох, нет-нет, – зашептал он.

И продолжил: «Дом – это, конечно, хорошо. Но снаружи так опасно! Могут наступить, сказать грубое слово, может, дождь пойдет кислотный… Лучше сидеть внутри. Тихо. И никого не пускать.»

– Но разве не скучно? – спросила Йона.

– Страшно, – поправил её Архип.

– Но зато безопасно. – сказал он и скрылся в глубине раковины, оставив лишь темный завиток.

Йона полетела дальше. «Это не тот дом», – подумала она. Дом не должен быть тюрьмой.

На опушке она увидела идеально ровный, большой муравейник. Возле входа, на троне из хвоинок, восседал Важный Муравей в мундире из березовой коры. Он что-то командовал, и сотни других муравьев бросались выполнять его приказы.

– Простите, – обратилась к нему Йона. – Я ищу знания о доме для души.

Муравей снисходительно посмотрел на неё.

– Дом? Все просто! Дом – это власть! – провозгласил он, размахивая лапкой.

– Видишь эту высоченную сосну? Я владею видом на неё! Видишь эти запасы? Они мои! Мои подданные трудятся для укрепления моего дома-крепости. Чем выше твой статус, чем больше от тебя зависят, тем прочнее стены. Хочешь, я сделаю тебя главной по освещению нашего дома? Будешь под моей защитой. – вопросительно сказал Важный Муравей.

Йона посмотрела на суетящихся, озабоченных муравьёв. Ни на одном лице не было улыбки, только напряжение. «Это тоже не то, – мелькнуло у неё.

– Этот дом построен на страхе и чужом труде. Он холодный». – подумала Йона

Разочарованная, Йона присела на лепесток ромашки. И тут она заметила, что с ней разговаривают не только существа, но и само пространство. Вернее, то, как она его чувствует. Когда она вспоминала насмешки других светлячков, вокруг неё будто набегали колючие, холодные сквозняки. Когда она думала о Поляне Вечного Праздника, в воздухе появлялся липкий, сладковатый запах, от которого слегка кружилась голова. А когда она вспомнила слова Бабочки Росинки о доме, грудь согрело мягкое, едва уловимое тепло, будто от первого утреннего луча.

«Мои чувства… они как кирпичики или как погода вокруг моего внутреннего дома, которого пока нет. Я позволяю чужим словам и поступкам устраивать внутри ураганы и метели. Или сама заливаю всё липким сиропом праздника, чтобы не чувствовать пустоты». – вдруг осенило Йону.

Она поняла первый урок: стены дома начинаются с решения не пускать внутрь разрушительную погоду. Не нужно впускать колючий сквозняк насмешек, ледяной ветер гнева или удушливый туман чужих обид. Можно заметить их за окном – да, вот он, ветер, он есть – но не открывать ему дверь. Можно наблюдать, но не впускать в свою гостиную.

«Но как же построить стены? Из чего?» – задумалась Йона.

Йона закрыла глаза и попыталась заглянуть внутрь себя. Туда, где жил её свет. Сначала она увидела лишь хаос: обрывки обид, страх одиночества, яркие, но пустые вспышки праздника. Она смотрела сквозь этот хаос, как сквозь грязное стекло. И вдруг… в самой глубине, под всеми этими наносами, она уловила слабое, но устойчивое мерцание. Оно было того самого, чистого серебристо-голубого цвета. Оно не мигало тревожно, не рвалось наружу. Оно просто было. Спокойное. Вечное.

Это и был её самый первый, самый главный кирпичик. Факт её существования. «Я есть. Я Йона. И мой свет – это я».

В этот миг случилось чудо. Внешний, привычный свет Йоны, который она всегда старалась приглушить или окрасить в желтый, вдруг вспыхнул именно этим внутренним, серебристым сиянием. Оно озарило её мягким, лунным светом. И это не было ослепительной вспышкой боли или гнева. Это был ровный, добрый, уверенный свет.

С этого кирпичика – с признания и принятия самой себя – и начинается строительство. Йона это почувствовала. В ней появилась тихая точка опоры.

Она открыла глаза. Лес вокруг не изменился. Где-то жужжали те самые светлячки, на Муравейнике кипела работа, Улитка Архип боязливо дремал в своём домике. Но для Йоны всё было иным. Она больше не была Потеряшкой, бесцельно носящейся по чужим углам. У неё появилась миссия.

Она мягко оттолкнулась от ромашки и полетела дальше вглубь Леса. Ей нужно было найти Мастера, который научит её смешивать раствор для крепких стен, ставить окна, чтобы видеть мир, но не пускать сквозняк, и разжигать в камине неугасимый огонь. Она верила, что такой Мастер должен быть.

А её собственный свет, пусть пока ещё неяркий, но уже настоящий, освещал ей путь.

Глава 3: Прописка для Души

Путь Йоны лежал к самым старым деревьям Леса. Говорили, что там живут мудрецы, которые помнят, как проклевывались первые семена. Её серебристый свет, теперь уже не скрываемый, мягко освещал корявые корни и узорчатые лишайники. В воздухе витал запах мха, сырой земли и свежести.

Именно здесь, на стволе древнего исполинского Дуба, чья кора была похожа на карту забытых миров, она встретила Мастера-дятла. Вернее, сначала она услышала его размеренный, задумчивый звук

– Тук… Тук… Тук-тук… – не похожий на яростное долбление дятла-дровосека. Это был звук, полный смысла.

На толстой горизонтальной ветви сидел Дятел необычной окраски. Его перья отливали цветом теплой меди и темного янтаря, а на голове вместо обычной красной шапочки рос хохолок. Он не долбил дерево, а… аккуратно выстукивал на нём сложный ритм, склонив голову набок, будто прислушиваясь к ответу.

– Здравствуйте! – робко позвала Йона, приземлившись чуть поодаль. – Вы… вы строитель?

Дятел остановился и повернул к ней один блестящий, черный глаз.

– Строитель? В каком-то смысле. Я не ставлю стены, я простукиваю фундамент. Имя моё – Тук-Тук. А ты, маленький разноцветный огонек, что ищешь в моих дебрях?

– Меня зовут Йона. Я ищу знание, как построить Дом для своей Души. Мне кажется, что для начала нужен фундамент и… прописка.

Тук-Тук задумчиво постучал клювом по ветке. Тук-тук-тук.

– Прописка. Интересное слово для Леса. Ты чувствуешь себя Потеряшкой? Без роду, без племени? Без разрешения на жизнь?

Йона кивнула, и её свет чуть померк.

– Да. Как будто я сюда залетела случайно. Без приглашения.

– Ха-ха-тук! – странно рассмеялся Дятел, и это звучало как трель.

– Ни одна душа не является в этот мир без веского приглашения и собственного согласия. Ты думаешь, всё так хаотично? Что ж, поднимись-ка сюда, ко мне.

Он подвинулся, и Йона робко присела на шершавую кору рядом.

– Посмотри вверх, – сказал Тук-Тук.

Йона посмотрела. Сквозь редкую здесь листву дуба было видно ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Оно было не просто черным, а густым, бархатным, бесконечно глубоким.

– Видишь? – прошептал Дятел.

– Это и есть большой Организационный Центр. Нет, не с ангелами в халатах и штампами, – он уловил её мысленный образ и усмехнулся.

– Это Порядок. Гармония. Закон Причины и Следствия. Каждая точка на небе, каждая душа здесь, внизу – часть одного огромного чертежа. И для каждой отведено место. Уникальное. Неповторимое.

– Но где МОЁ место? – выдохнула Йона. – Я не нахожу его среди других светлячков.

– Потому что ты ищешь не там! – воскликнул Тук-Тук и легонько стукнул клювом по её голове, но не больно, а как бы ставя печать.

– Твоё место определяется не сходством с другими. Оно определяется твоей уникальностью. Твоим вот этим светом. Видишь ту голубоватую звезду? – он ткнул клювом в одну из точек на небе. – Она не кричит, что она ярче красных гигантов. Она просто светит так, как может. И её свет необходим для общей картины. Без её холодного сияния созвездие потеряло бы глубину.

Йона смотрела на звезду, и ей казалось, что та подмигнула ей в ответ.

– И… и мне выдали «прописку» под этой звездой? – спросила Йона.

– Нет, – серьезно сказал Тук-Тук. – Прописка – это не штамп в паспорте. Прописка – это твоё внутреннее «Да».

Это твоё осознанное согласие жить здесь и сейчас, в этом теле, с этим светом, на этой ветке старого Дуба. Центр на Небесах лишь предоставляет возможность. А выбирает место и ставит печать принятия – сама душа. Ты всё ждала, что кто-то придёт и скажет: «Вот твоё место, Йона, живи тут». Но право и обязанность сказать это – только твои. Выбери. Скажи: «Этот Лес – мой дом. Эта жизнь – моя территория. Я здесь по праву рождения моего духа».

Йона замерла. Ветер шелестел листьями, вдали ухала сова. Она закрыла глаза и произнесла про себя, но с такой силой, будто это был священный обет: «Я выбираю. Я – здесь. Этот Лес – мой дом. Моя душа имеет здесь прописку».

И случилось необъяснимое. Внутри неё, в самой глубине, где мерцал её тихий свет, что-то щёлкнуло, как щёлкает замок, когда ключ поворачивается. Чувство тоски, оторванности, «инопланетности» – дрогнуло, потрескалось и стало медленно таять, как иней под утренним солнцем. Его место заняло новое, твердое и спокойное чувство. Принадлежности. Не к стае светлячков, а к чему-то гораздо большему – ко всему этому Лесу, к этой ночи, к этой звездной карте над головой. Она была не случайным гостем. Она была жительницей.

Она открыла глаза. Её свет заструился ровнее и увереннее.

– Я чувствую… – начала она.

– Дом? – закончил Тук-Тук, и его глаза блеснули.

– Это и есть фундамент. Первый и главный кирпич. Теперь ты не Потеряшка. Ты – Полноправная Жительница Мира. С этого начинается всё. С этого чувства «Я – дома в своей жизни». Теперь, когда у тебя есть эта внутренняя точка опоры, можно строить стены. И не бояться, что их сдует первым же ветром.

Он снова принялся за свою работу: Тук… Тук… Тук-тук… – выстукивая мудрость веков в коре дерева.

– Спасибо, – прошептала Йона, переполненная новым чувством.

– Не за что, соседка, – кивнул Тук-Тук, не переставая стучать.

– А теперь иди. Фундамент есть. Пора искать остальные кирпичи. Они разбросаны по всему Лесу. Встречах. Выборах. Даже в падениях. Ищи. Строй. И помни – дом уже начат.

Йона оттолкнулась от ветки. Она летела уже не как скиталица, а как хозяйка, осматривающая свои владения. Звезды над головой сияли, будто подтверждая её новую прописку. Впереди было ещё много работы, но теперь у неё была самая важная вещь – право на место под этим небом.

Глава 4: Стены от бурь и шершни в голове

С чувством новой, твердой уверенности Йона летела дальше. Лес больше не казался ей чужим и угрожающим. Каждый лист, каждый пенек был частью её дома. Она даже начала замечать красоту: серебристую паутину, сверкающую в её же свете, причудливые узоры на коре, похожие на письмена. Её внутренний свет откликался на эту красоту и сиял чуть ярче, ровнее.

Но Лес Мира – место не только прекрасное, но и живое. А где жизнь, там случаются и бури.

Сначала она услышала гул. Низкий, яростный, исходящий не от одного существа, а от целого пространства. Воздух сгустился и стал колючим. Листья на деревьях задрожали, хотя ветра не было. Это была не погода. Это была чистая, неразбавленная эмоция – Гнев.

Из чащи, ломая сухие ветки, вылетел Шершень. Он был огромен, его тело вибрировало от неконтролируемой ярости, а полосы на брюшке горели, как сигнальные огни тревоги. Он носился зигзагами, натыкаясь на стволы и шипя что-то нечленораздельное.

– Все тупицы! Все против меня! Мир – помойка! – выкрикивал он, и каждое слово было укусом по воздуху.

Йона замерла, прижавшись к стволу берёзы. Старый страх сжал её грудь. Инстинкт кричал: «Спрячь свет! Замри! Не дыши!». Она почувствовала, как её собственный, только что обретенный покой начал трещать по швам. Колючие волны чужого гнева бились о неё, пытаясь прорваться внутрь. Она вспомнила, как раньше в такие моменты её свет вспыхивал в ответ ослепительной, болезненной вспышкой или, наоборот, гас, погружая её в оцепенение.

Но тогда она не чувствовала себя дома. Тогда у неё не было стен.

«Мой дом, – вдруг ясно подумала она, вспоминая слова Росинки. – У меня теперь есть дом. И я решаю, что впускать».

Она представила это. Не абстрактно, а очень конкретно. Внутри неё, вокруг того тихого серебристого света-источника, появился контур.

Пока ещё прозрачный, как тончайший фарфор, но уже ощутимый. Стены её внутреннего дома. Шершень был снаружи. Его гнев бушевал за окном.

Йона не стала пытаться его остановить, переубедить или слиться с ним. Она просто наблюдала. «Да, – подумала она. – Вот он, гнев. Он существует. Он страшен и мощен. Но он – снаружи. Он не я».

Это было первое осознанное разделение: «Я – это не бушующая за моими стенами буря».

Шершень, заметив её свет, рванулся к ней.

– Ты! Ты чего уставилась? Тоже смеешься? – просипел он, и его жало замерло в угрожающей готовности.

Раньше Йона или бы вспыхнула в ответ обидой («Да как ты смеешь!»), или бы испуганно погасла. Теперь же, стоя на своём внутреннем фундаменте, она сделала нечто иное. Она признала его чувство, не впуская его суть.

– Я вижу, ты очень зол, – сказала она тихо, но четко. Её голос не дрожал. Её свет оставался ровным, голубовато-серебристым, создавая вокруг неё небольшой, но непроницаемый для ярости купол спокойствия.

– Это выглядит ужасно. Мне жаль, что тебе так плохо.

Это был не страх, не лесть, не оправдание. Это была констатация факта из безопасного места.

Шершень замер в недоумении. Его ярость питалась отпором или страхом. А здесь было… пустое, мягкое, но прочное пространство признания. Ему не за что было зацепиться. Он покружил ещё мгновение, бормоча что-то уже менее внятное, а потом, будто потеряв интерес, рванул прочь, продолжая свой разрушительный путь.

Буря миновала. Йона выдохнула. Её стены выдержали. Более того – она не потратила ни капли своего света на борьбу. Она просто защитила его.

И тут её осенило второе открытие. Стены – это не только защита от других. Это еще и защита от себя самой. Ведь раньше, когда в неё летел гнев, она тут же подхватывала его, делала своим, превращала в собственную вспышку или в ледяное оцепенение. Теперь же она могла наблюдать свои реакции – страх, желание дать сдачи, дрожь – тоже как бы со стороны. Они были внутри дома, но не были его хозяевами. Они были как испуганные котята, мечущиеся по комнате во время грозы. Их можно было заметить, успокоить, но не позволять им разбивать вазы и рвать занавески.

«Значит, – размышляла Йона, летя дальше, – я могу чувствовать страх, но при этом не быть этим страхом. Я могу заметить обиду, но не позволять ей окрашивать весь мой свет в черный цвет. Дом позволяет разложить всё по полочкам. Гнев – в прихожей, он пришёл с улицы. Моя дрожь – в гостиной, я её вижу и убаюкиваю. А мой тихий, настоящий свет – он в самом сердце дома, в каминном зале. Он в безопасности».

Это было огромным облегчением. Она не должна была контролировать каждый порыв ветра снаружи или каждый скрип половицы внутри. Ей нужно было просто укреплять дом.

Впереди показался ручей. Но не веселый и звонкий, а какой-то тихий, замутненный. Он медленно тек, цепляясь за каждый камень, словно с огромной неохотой. На его берегу стояла плакучая Ива. Её длинные ветви-пряди тянулись в воду, как безнадежные руки.

– О чём ты плачешь? – осторожно спросила Йона, присаживаясь на гибкую ветвь.

– О прошлом, – прошептала Ива, и с её листьев скатились тяжелые капли, похожие на слезы. – Раньше я была молода и прекрасна, ко мне приходили птицы и слагали песни. А теперь… взгляни на этот ручей! Он был полноводной, стремительной рекой! А теперь он еле течёт. Всё прошло. Всё кончилось. И уже никогда не будет как прежде.

Йона посмотрела на ручей, на Иву, почувствовала липкую, тягучую печаль, которая исходила от этого места. И снова вспомнила про дом. Про стены.

«Это – ловушка, – поняла она. – Ловушка без стен. Здесь позволили прошлому не просто быть воспоминанием на полке, а разлиться по всем комнатам, затопить подвал. Здесь живут в доме, который превратили в склеп для того, что умерло».

– А что есть сейчас? – вдруг спросила Йона.

– Сейчас? – Ива недоуменно подняла «взгляд». – Сейчас всё плохо.

– Сейчас есть твой крепкий ствол, – сказала Йона. – Есть этот берег, который ты держишь корнями. Есть мох на твоей коре, мягкий, как бархат. А вон та стрекоза отложила яйца в твоей тихой заводи – это будущее.

Она говорила не для того, чтобы утешить. Она просто указывала на то, что было здесь и сейчас, за стенами печали об утраченном прошлом.

Ива замолчала, задумавшись. Её плач стал тише.

– Чтобы построить дом, – тихо сказала Йона, – нужно отпустить кирпичи прошлого. Их можно взять с собой – самые красивые, самые ценные – как украшение для каминной полки. Но нельзя пытаться построить из них живые стены. Они – мертвый груз. Настоящие стены строятся из «сейчас». Из того, что есть. Из моего света. Из твоих крепких корней.