Кожа данных

Не делай сейчас ошибок, сказал себе Рэй. Не связывай. Не лепи прямые линии там, где ещё возможны окружности. Сначала – факты.

– Хорошо, – сказал он. – Давай к более конкретным вещам.

Он сделал вдох.

– Я хочу понять, были ли те, кто приносил тебе прототип, связаны с кем-то… серьёзным.

Марек фыркнул.

– О, они были слишком аккуратны, чтобы оставить визитку. Но ты же меня знаешь – я люблю смотреть, как люди двигаются, а не только что говорят. Они были не из дешёвого подполья. Не из “сделаем вам хвост за две тысячи”. Они – из тех, у кого есть лаборатории. Ресурсы. Юристы. Уверенность в том, что их мир – правильнее остальных.

– Корпорации? – спросил Рэй.

– Или что-то очень похожее, – сказал Марек. – Может, какой-нибудь консорциум. Может, частная военная биотех. Может, старые научные проекты, которые “официально закрылись”, но продолжают жить на деньги людей, которые слишком любят играть в бога. В любом случае – они не выглядели как энтузиасты. Они выглядели как инженеры судьбы.

– И ты им отказал, – сказал Рэй.

– Да, – кивнул Марек. – У меня иногда проявляются приступы самосохранения. Это редкое, но медицински подтверждённое состояние.

Он снова уселся на табурет, положив локти на колени, сцепив пальцы.

– Знаешь, что самое неприятное? – продолжил он. – Не то, что это существует. Не то, что это опасно. Самое неприятное – это ощущение, что мы с тобой сейчас не “раскрываем заговор”. Мы догоняем поезд, который ушёл лет пять назад. И нам машут из окна. Не рукой. Узором на коже.

Эта фраза задела Рэя сильнее, чем ему хотелось признавать. Он подумал о Лее, о её графиках, о тихом пульсе ткани в её лаборатории. О том микроскопическом “ответе”, который она заметила. О небезопасной мысли: “он слушает город”.

– У меня есть труп, – тихо сказал он. – Это то, чего у тебя не было.

Он посмотрел прямо в глаза Мареку.

– И это – начало не просто разговора.

Марек какое-то время просто смотрел на него. Потом кивнул.

– Тогда – слушай дальше.

Он провёл рукой по волосам.

– Помнишь слово “платформа”? Это меня тогда поразило. Не “исследование”. Не “продукт”. Платформа. Это значит – тот, кто это сделал, изначально не думал о чём-то одном. Он думал о множестве сценариев. И если я чему-то научился – так это тому, что платформы редко создают ради любви к искусству. Их создают ради контроля.

– Контроль чего? – спросил Рэй.

– Тела, – сказал Марек. – Поведенческих реакций. Здоровья. Болезни. Жизни. Смерти.

Он криво усмехнулся.

– Ты выбери любой пункт – и всегда найдёшь людей, готовых платить за возможность управлять им.

Рэй кивнул. Это было правдой. Но сейчас эта правда звучала громче.

– Ты сказал… – напомнил он, – что сеть растёт, пока ей дают тела.

– Это была формулировка из форума, – сказал Марек. – Но она мне понравилась. Она… прилипла. Если представить, что это не просто метафора… тогда да. Пока есть носители – рост возможен. Пока есть город – сеть не умрёт.

Он замолчал, и на этот раз тишина была тяжелее прежней. Слишком много невысказанных следствий висело между ними.

– фрагмент неофициальной переписки (архив Марека)

“Если сеть живая – она не злодей. Она просто система, которая оптимизирует себя. Не ищите злого гения. Ищите условия, в которых глупость становится логикой.”

Рэй поймал себя на том, что эти слова звучат куда честнее многих официальных отчётов. Иногда мир действительно не нуждается в монстрах. Он сам их производит, как побочный продукт.

– Итак, – тихо сказал он, будто подводя промежуточный итог, – у меня есть узор на коже мёртвого биоинженера, прототипы, о которых ты знал, слухи, которые слишком живучи, и сеть, которая может… уже дышать.

Он поднял взгляд.

– И у меня есть ты. Который ещё не сказал мне главного.

Марек ухмыльнулся.

– А главное, Рэй, – сказал он, – это то, что ты уже слишком далеко зашёл, чтобы остановиться. И если мы правы, и если сеть есть, и если она не просто идея… то ты сейчас – не снаружи. Ты – внутри разговора.

Рэй открыл рот, чтобы возразить. Но слова застряли. Потому что где-то под кожей снова прошла волна – короткая, мелкая, как электрическая судорога под слоем ткани. И мир на секунду сузился до границ собственного тела.

Он сделал вид, что просто сменил позу. Марек ничего не заметил. Или сделал вид.

– Ладно, – сказал Марек. – Я помог. Теперь твоя очередь – постараться не умереть глупо.

– Это всегда в моих планах, – сказал Рэй и неожиданно тихо добавил:

– Спасибо.

– Не благодари, – отмахнулся Марек. – Если всё это правда, ты ещё проклянёшь меня за то, что я не соврал.

Разговор, который начался как обмен информацией, стал чем-то другим. Тягучим. Слоистым. Слишком большим для этой комнаты с облупленными стенами и жёлтым светом. Рэй чувствовал: если они сейчас выйдут на улицу и попробуют сказать это словами обычным людям, всё развалится. Потому что есть вещи, которые можно говорить только там, где пахнет кровью, химией и страхом. Где тела – это проекты, а проекты иногда становятся телами.

– Ты знаешь, – сказал Марек, – когда люди говорят “чёрный рынок”, они обычно представляют себе что-то простое. Торговлю. Товар – деньги – риск. Но настоящий чёрный рынок – это не место, где продают. Это место, где думают. Просто не так, как положено.

Он повернулся к одной из стен – там, под пластиковым щитом, висела доска. Не белая, не электронная. Обычная. С жёлтыми следами от старых наклеек и царапинами. На ней – десятки записей, схем, стрелок, куски распечаток, обрывки фотографий. Ужас организованной информации.

– Вот смотри, – сказал Марек. – Это – моя личная карта кошмара.

Рэй подошёл. Он видел такие вещи раньше – у аналитиков, у тех, кто слишком любит соединять точки. Но здесь всё было другим. Меньше политики. Больше плоти. Стрелки соединяли не имена и не логотипы корпораций. Они соединяли понятия:

“Синтетические ткани – бета-линии”.

“Нелегальные нейроинкубаторы (портовый сектор)”.

“Пациенты с “странными реакциями кожи” – города: X, X, X”.

И одним жирным маркером, почти в центре доски, было написано:

“B I O S E T”.

Не официально. Не в отчётном стиле. Просто крупно. Чтобы не забыть, что оно там.

– Ты ведёшь это давно, – сказал Рэй.

– Да, – ответил Марек. – Примерно… – он прикинул, – три с половиной года. Может – четыре. Тогда это было просто хобби. Интеллектуальный мазохизм. Я собирал странности. Что-то, что не укладывалось. А потом начал замечать, что странности иногда складываются в закономерности.

Он провёл пальцем по стрелке, соединяющей два случая, отмеченных красным.

– Это – люди из одного подпольного круга. Они делали моды с использованием живых матриц. Не совсем законно. Но… талантливо. Один из них через год уехал. Второй – пропал.

Он провёл линию дальше.

– А это – серия анонимных отчётов от врачей, которых я уважаю. Случаи, где кожа пациентов вела себя как-то… слишком умно. Не опасно. Просто… неправильно. Живая тень.

Следующая стрелка уходила к блоку с надписью “BIOME-MESH”. Под ним – дата. И вопросительный знак.

– Я долго думал, что это просто совпадения, – сказал Марек. – Потом решил, что если совпадения продолжаются, они перестают быть совпадениями.

Он повернулся к Рэю.

– Ты понимаешь, что самое неприятное? Не то, что это существует. Не то, что это опасно. Самое неприятное – ощущение, что мы говорим не о будущем. Мы говорим о настоящем. Которое просто аккуратно спрятали под ковёр.

Рэй смотрел на доску. Это была странная версия карты города – не с улицами и кварталами, а с людскими попытками быть больше себя и последствиями этих попыток. И где-то между линиями и стрелками – он увидел одно слово, которое казалось ему раньше просто слухом. Теперь оно выглядело как диагноз.

Биосеть.

Он вспомнил, как Лея смотрела на графики. Как фрагмент кожи “дышал”. Как Марек говорил: “платформа”. Его пальцы снова чуть сжались. Зуд не усиливался, но он был там. Как фоновый шум.

– Ты собирал не только факты, – тихо сказал Рэй. – Ты собирал… сигналы.

– Да, – ответил Марек. – Иногда сигнал – это просто шум, который повторяется слишком часто. И если он повторяется – значит, где-то есть источник.

Он снял одну бумажку. Подал Рэю.

Это была распечатка. Плохого качества. Похоже на форумы старого образца. Черно-зелёный интерфейс. Ники вместо имен.

– Это – один из тех разговоров, – сказал Марек. – Смотри.

Текст был странной смесью иронии, паники и умной болтовни.

“– Есть новости про mesh?

– Какие тебе нужны – настоящие или легенды?

– Настоящие.

– Настоящие: есть места, где кожа ведёт себя как сеть.

– Легенды?

– Легенды: сеть ведёт себя как кожа города.”

Рэй невольно усмехнулся. Это звучало почти красиво. Почти смешно. Почти… предсказательно.

– Это было два года назад, – сказал Марек. – Тогда всем казалось, что это просто игра слов. А потом… – он пожал плечами. – Некоторые перестали смеяться.

Он вернулся к доске, снял другую бумажку – маленький, небрежно вырезанный прямоугольник с несколькими строками от руки.

– Это мне оставили как-то на стойке. Без имени. Без контакта. Я не уверен, что это не чей-то тупой розыгрыш. Но… – он посмотрел на бумажку так, будто она могла его укусить, – …она меня до сих пор раздражает.

Рэй взял бумажку. Надпись была корявой, спешной.

“Если город становится организмом,

кто сказал, что он хочет быть просто домом?”

Он долго смотрел. Это было слишком пафосно. Слишком метафорично. И слишком… точно.

– Красиво, – сказал он. – Поэтично.

– Ненавижу, когда поэзия оказывается правдой, – ответил Марек. – Она портит настроение.

За стеной кто-то закашлялся. Потом матернулся. Потом засмеялся. Странный смех – нервный, срывающийся. Как будто тело смеялось, а мозг – нет.

Клиника жила своей жизнью. Люди приходили сюда за силами, красотой, новой идентичностью, банальным починить то, что сломалось. Они не думали о сетях. Они думали о себе. Сети, если они существуют, наверное, обожают таких людей.

Рэй отдал бумажку обратно. Марек аккуратно вернул её на доску.

– Ты знаешь, – сказал Рэй, – я иногда думаю, что город… уже давно живой. Просто мы привыкли не замечать.

– Все города живые, – согласился Марек. – Но большинство из них – животные, которых мы хоть как-то понимаем. А если это уже не животное? Если это – что-то… третье?

Рэй не ответил. Потому что любой ответ был бы слишком смелым или слишком трусливым.

Он перевёл взгляд на очередь у стены. Женщина с перевязанной рукой что-то тихо говорила мужчине со шрамами. Парень-подросток теперь сидел, прижавшись спиной к стене, глаза закрыты, как будто он молился. Хотя здесь божества были вполне конкретные и стоили фиксированную сумму.

Рэй вдруг подумал: если сеть существует, то эти люди для неё – просто возможность. Будущие узлы. Носители. Каналы. Им никто не выдаёт правила пользования. Им просто предлагают: “стань лучше”. И они соглашаются. Иногда потому, что хотят жить. Иногда – потому, что хотят иначе жить. И сеть – если она действительно сеть – вежливо улыбается.

– Ты всё это хранишь… один, – сказал он. – Ты понимаешь, что если кто-то захочет…

Он не договорил.

– Да, – спокойно сказал Марек. – Я понимаю.

Он усмехнулся.

– Чёрный рынок – вообще не самое безопасное место для коллекционера идей. Но я себе доверяю больше, чем тем, кто официально следит за порядком.

– Спасибо за комплимент, – сухо сказал Рэй.

– Я не про тебя, – отмахнулся Марек. – Ты хотя бы честен в своей профдеформации.

Он наклонился снова ближе к экрану. Включил список контактов, связанных с темой “mesh”. Большинство – неактивны. Серые. Некоторые – с пометкой “связь потеряна”. Два – зелёные.

– Эти ещё живы, – сказал он. – Теоретически.

– Могу я с ними поговорить? – спросил Рэй.

Марек задумался. Потом кивнул.

– С одним – да. Он не идиот. И не фанатик. Он просто любит технологии чуть больше, чем людей. В меру опасный. В меру полезный. С другим – я бы тебя не сводил. Он… верит. А вера и сеть – очень плохое сочетание.

– Запиши мне контакт первого, – сказал Рэй. – На будущее.

– Сделаю, – кивнул Марек. – Но… – он посмотрел внимательно, – …не беги к нему сразу. Сначала – разберись с этим трупом. Если он был узлом – может быть, где-то ещё есть узлы. Может быть – не активные.

Он вздохнул.

– И если это правда… тебе нужно будет идти не к людям. Тебе нужно будет идти к… местам.

Рэй поднял бровь.

– Местам?

– Да, – сказал Марек. – Ты же понимаешь. Если сеть – это не просто набор людей. Если она биологическая. Если она растёт. Тогда она должна любить определённые условия. Влажность. Температуру. Биопоток.

Он усмехнулся.

– Ты же видел город. Скажи, где он особенно… мокрый?

Рэй подумал о биореакторных кварталах. Об отстойниках. О подвалах старых больниц, где давно уже не меняли оборудование. О порту, где механика и органика давно переплелись, как морские канаты и водоросли. Его мозг, который всю жизнь любил схемы, вдруг увидел новую карту – не транспортную, не криминальную. Биологическую.

И где-то на этой карте было тело Вольфа.

– Я понимаю, – тихо сказал он.

– Хорошо, – ответил Марек. – Потому что если сеть есть, она не сидит только в телах. Она ищет… архитектуру. Она ищет, где ей будет удобно существовать.

Он замолчал. Пальцы его барабанили по столу – тихо, ритмично. Почти как пульс. Рэй поймал себя на том, что его кожа отвечает на этот ритм. Мелким, едва заметным эхо.

Не сейчас, сказал он себе. Ты не объект. Ты – наблюдатель. Пока.

– Есть ещё одна история, – сказал Марек. – Не знаю, полезна ли. Но… запомни.

Он наклонился ближе.

– В какой-то момент на тех же форумах появились странные посты. Не технические. Не аналитические. Такие… как будто сеть сама пытается о себе говорить. Я не говорю, что это правда. Скорее всего – просто люди, которые слишком много смотрели в пустоту. Но содержание было… любопытным.

– Что там было? – спросил Рэй.

Марек улыбнулся одними глазами. Усталой, ироничной улыбкой.

– Примерно вот это: “если сеть живая, значит, у неё есть желание. И, может быть, её желание – просто быть”.

Он развёл руками.

– Красиво, да? Страшно – тоже красиво.

Рэй криво усмехнулся.

– Знаешь, – сказал он, – я иногда думаю, что самое страшное – это не злая воля. Самое страшное – нейтральная. Когда система тебя не ненавидит и не любит. Она просто использует.

– Добро пожаловать в мир технологий, – ответил Марек. – Ничего нового. Просто теперь это не железо.

И снова – тишина. Такая, в которой слышишь, как гудит старый вентилятор, как капля скатывается по пластиковой стенке контейнера с органом, как где-то вдали город выпускает пар. Тишина, которая не пуста. Она чем-то заполнена. Возможно – будущим.

Рэй провёл ладонью по колену, как будто мог стереть с кожи зуд, стереть мысль, стереть слово “сеть”. Не получилось. Оставалось только принять: это – часть разговора.

– Ладно, – сказал он тихо. – Я возьму у тебя копии всего, что касается mesh. Я свяжусь с этим твоим человеком. Я… постараюсь быть аккуратным.

– Постарайся, – сказал Марек. – Хотя аккуратность – не то, что этот город поощряет.

Он выключил экран. Информация погасла. Но ощущение от неё осталось, как послевкусие.

– И, Рэй, – добавил он уже мягче, почти по-дружески, – если вдруг почувствуешь, что твоя кожа… становится не только твоей – приходи. Я не бог. И не спаситель. Но иногда просто полезно, чтобы рядом был кто-то, кто не притворяется, что это “показалось”.

Рэй кивнул. Он не стал говорить “со мной всё нормально”. Потому что это была бы ложь. И потому что лгать в этой комнате казалось особенно глупым.

Он встал. Комната, казалось, чуть уменьшилась. Или просто мысли стали слишком большими для неё.

– Я ещё вернусь, – сказал он.

– Я никуда не деваюсь, – ответил Марек. – И сеть, если она есть, тоже.

У выхода Рэй обернулся ещё раз. На доску. На жирные линии. На слово “BIOSЕT”. На маленькую бумажку о том, что город, возможно, не хочет быть просто домом.

И впервые за долгое время он поймал себя на том, что ему хочется… умыться. Не потому, что он грязен. А потому, что кожа вдруг стала слишком ощутимой. Как будто она тоже слушала этот разговор.

Когда Рэй вышел из операционной комнаты Марека, мир показался ему слишком реальным. Слишком телесным. Слишком влажным. Словно кто-то открутил ручку ощущения на максимум. Клиника не отпускала. Она держала его запахом, звуками, людьми, которые сидели в очереди, как перед маленькой личной войной. И каждый из них верил, что выйдет отсюда хоть немного другим – лучше, сильнее, стабильнее. Или хотя бы целее.

Рэй остановился у стены. Хотел просто сделать вдох. Медленный. Контролируемый. Вдохнул – и вместо воздуха ощутил плотный слой влажности, солоноватый привкус меди, пота, стерилизаторов и скрытого отчаяния. Город вдыхал вместе с ним. Или ему только показалось.

Парень-подросток, тот самый, что нервно мял куртку, теперь уже лежал на каталке, которую медленно везли вглубь. Его глаза были широко открыты, pupils чуть расширены, лицо – спокойное, как у человека, который наконец перестал бороться и согласился. Женщина с перевязанной рукой устало провела пальцами по бинту, словно проверяя, не исчезла ли рука целиком. Мужчина со шрамами тихо улыбался сам себе, как будто разговаривал с кем-то внутри груди.

– Дуро, – позвал кто-то сбоку. – Не растворись тут.

Это была ассистентка Марека – длинноволосая, худая, с вечными темными кругами под глазами. Она умела двигаться так, чтобы о ней забывали, пока она вдруг не оказывалась рядом с иглой у твоей шеи. Про неё говорили, что у неё руки мягче, чем у любого человека, но глаза жестче, чем у любого закона.

– Я стараюсь, – ответил Рэй.

– Старайся сильнее, – сказала она без улыбки. – Здесь легко остаться. Даже если не хочешь.

Он кивнул и пошёл дальше. Каждый шаг отдавался в теле. Кожа на руках чуть зудела, но не настойчиво – как тихое напоминание, как письмо, которое ты пока не открываешь, но знаешь, что оно лежит в кармане.

Дверь клиники закрылась за его спиной тяжелым металлическим вздохом. Улица встретила влажной ночью, в которой воздух не охлаждал, а просто менял температуру липкости. Порт где-то дальше шумел: краны, цепи, механические движения, которые давно стали частью городского сердцебиения. Время здесь не тикало – оно текло.

Он сделал пару шагов и остановился, позволив глазам переключиться с замкнутой клаустрофобии подполья на открытое, но не менее давящее пространство города. Здесь было больше света, но он не казался спасением. Здесь было больше воздуха, но он не был легче.

Иногда, выходя от Марека, Рэй чувствовал себя чище – как после честного разговора с циником, который, как ни странно, помогает удерживать здравый смысл. Сегодня было наоборот. Сегодня он ощущал грязь не на руках и не на одежде – внутри. Мелкую, липкую. Не от того, что он увидел, а от того, что понял. А главное – от того, что теперь не мог “не понимать”.

Он прислонился к стене старого склада и закрыл глаза. Не на долго. Просто чтобы разобраться в шуме внутрішних сигналов. В голове плавали имена, фразы, обрывки логов, слова Леи, слова Марека. Биомеш. Платформа. Сеть. Узлы. Тело в отстойнике. Спираль. “Сеть ведёт себя как кожа города.”

Звучало как стихи. Звучало как диагноз.

Что, если всё, что они называют “аномалиями”, просто закономерность, которую они пока не умеют описать? Что, если тело Вольфа было не исключением, а симптомом?

Он расцепил пальцы. Посмотрел на руки. Ничего особенного. Та же кожа. Те же линии. Те же шрамы, которых он не любил, но давно принял. И всё же… ощущение, будто под поверхностью есть ещё один рисунок, пока скрытый, пока не активированный. Как чернила, видимые только под определённым светом.

– Это всё внушение, – сказал он себе вполголоса. – Ты просто слишком долго был рядом с сумасшедшими идеями.

Город, кажется, не согласился. Сразу же где-то рядом проехал старый грузовик, оставив после себя струю горячего влажного воздуха, который прошёлся по рукам Рэя, как рукой. Его кожа откликнулась. Не болью. Не зудом. Просто странным, коротким “да”.

Он резко выпрямился. Чуть встряхнул кистями, как будто мог стряхнуть это ощущение, как воду.

Не делай из города персонажа, сказал внутренний голос, который обычно вытаскивал его из излишнего драматизма. Город – просто город. Он не думает. Он не смотрит. Он не дышит “на тебя лично”.

Но какая-то другая часть его тихо ответила: “А если думает? А если смотрит? А если дышит всеми сразу?”

Он пошёл к машине.

Дорога от подпольной клиники никогда не была прямой. Слишком много узких улиц, кривых переулков, странных пересечений. Город здесь напоминал кишечник: всё сложно, всё переплетено, всё живёт своей секретной логикой. Рэй шёл и чувствовал, как каждая поверхность чего-то требует. Стены – чтобы на них смотрели. Асфальт – чтобы по нему шли. Воздух – чтобы им дышали. Как будто этот мир не просто существует, а активно пользуется людьми.

Когда он сел в машину и закрыл дверь, тишина внутри салона показалась почти искусственной. Он включил систему охлаждения. Та зашипела. Воздух стал прохладнее, суше. Кожа чуть успокоилась. Он позволил себе расслабить плечи.

Нужно было думать рационально.

Факты. У него есть тело. У него есть узор. У него есть носитель, который никто пока не смог расшифровать. У него есть Лея с её страшно спокойной научной одержимостью. У него есть Марек – со своей картой кошмара. У него есть слово “Биосеть”, которое перестало быть просто слухом.

И у него есть странное личное ощущение, которое пока никуда нельзя вписать. Его нужно либо доказать, либо убить. Одно из двух.

Он завёл двигатель. Фары подсветили влажный асфальт. В свете фар капли казались светящимися паразитами. Дождя давно не было, но вода в этом городе всегда находила способ присутствовать.

Он медленно тронулся.

Ехать по ночному городу – это как читать организм изнутри. Ты видишь артерии – главные магистрали. Видишь капилляры – маленькие улицы, по которым течёт частная жизнь. Видишь узлы – перекрёстки, где скапливается движение, энергию, люди. И видишь гниющие участки – заброшенные кварталы, где всё пока ещё вроде живо, но уже не нужно.

Город дышал. Он не мог перестать слышать это, как только однажды услышал.

Проезжая мимо старой клиники, которая когда-то была государственной, а теперь наполовину отдана частникам, наполовину просто умирает, он невольно посмотрел. В одном из окон мерцал приглушённый свет. Черная фигура склонилась над чем-то – может, над человеком, может, над аппаратом. Простая сцена. Обычная. И всё же – очень уместная в той картине, которую сейчас рисовал его мозг: тела, сети, узлы, медицина, подполье, контроль.

Он вспомнил слова Марека: “Если сеть есть, она любит определённые условия”.

И поймал себя на мысли: а если она уже не просто “любит”? Если она выбирает?

Он не хотел заходить так далеко. Пока ещё нет. Пока он мог держаться за профессию. За процедуру. За методы.

И тут телефон коротко завибрировал.

Экран мигнул. Сообщение.

От Леи.

“Мне не нравится то, что я вижу. Нам нужно поговорить. Как можно раньше. И, Рэй… я серьёзно.”

Он на секунду закрыл глаза. Это не было неожиданностью. Просто это было… вовремя. Слишком вовремя.

– Конечно, – тихо сказал он. – Конечно, нам нужно поговорить.

Он не ответил сразу. Просто положил телефон обратно. Включил левый поворот. Машина медленно вписалась в поток ночных фар.

И всё же мысль, которую он пытался оттолкнуть, вернулась. Упрямо. Тихо. Логично.

Марек сказал: “кто начинает копать в Биосети, у того меняется кожа”.

Это, конечно, звучало как суеверие. Как проклятие. Как фольклор. Но иногда фольклор – просто грубая версия правды.

Рэй посмотрел на свои руки. На мгновение ему показалось, что кожа чуть светлее, чем должна быть. Чуть тоньше. Чуть… внимательнее. Но, возможно, это был просто свет фонаря, который скользнул по стеклу.

Он глубоко вдохнул. И впервые за вечер – усмехнулся. Настояще. Без радости. Без облегчения. Просто как человек, который понимает: он официально вступил на территорию, где рациональность будет постоянно драться с чем-то, что не обязано её уважать.

– Хорошо, – сказал он в пустоту машины. – Давай посмотрим, что у тебя есть, сеть. Только помни: я тоже умею смотреть в ответ.

Город не ответил. Он просто продолжил жить.

И это, как ни странно, было самым тревожным.