Сказка про Кощея и цветок-синецветик

Олан Красиков

Сказка про Кощея и цветок-синецветик

Сказка про Кощея и цветок-синецветик

Глава1

В некотором царстве, некотором государстве жили-были царь с царицей. И было у них трое сыновей. Младшего звали Иван-царевич. Вот вырос Иван-царевич, возмужал, пришла пора и ему делом заняться.

Ванька проснулся поздно и когда, наконец, из прохладной избы выскочил во двор, по своему обыкновению резко распахнув дверь, с боевым криком, в прыжке метя босой ногой прямо в голубое небо, солнце стояло уже высоко, и Ванька до него не достал. Не успел он приземлиться, как солнце в ответ окатило его лучами, обволокло теплом, в одно мгновение сокрушило его железную волю. И вместо того, чтобы повторить ежедневный урок для крепости тела, Ванька лениво лягнул несколько раз воздух, зевнул и крепко, так, что чуть не поползла по швам цветастая, иноземной работы рубаха, потянулся. Тело ещё ныло после вчерашнего перегона, а на душе было впервые за много дней спокойно и легко. День был чудно как хорош, и спешить куда-либо не было никакой видимой причины. Отчёт по последнему поиску был написан ещё вчера и вчера же положен в специальную отчётную папку. Надо полагать, что начальник приказа внешнего догляда и присмотра или иначе начальник приказа Внешних дел Конгор уже ознакомился с отчётом, и вопросов у него не возникло. Иначе бы Ваньку давно бы уже подняли и доставили бы пред зоркие очи Конгора для необходимых пояснений. Но никто Ваньку с утра не тревожил, а, значит, и обещанные ему ранее три дня отдыха, он мог использовать по своему усмотрению. Можно было спокойно заняться накопившимися делами – поправить покосившийся забор в огороде или привести в относительный порядок сам огород, постепенно зарастающий крапивой и одуванчиками. Можно захватить удочку и пойти на речку к знакомому с детства омутку, посидеть в прохладном тихом уловистом месте и наловить окуней, а вечерком наварить ушицы, достать из погреба холодный сбитень, да и посидеть за летним столом, глядя на красочные переливы вечернего заката. Ванька весело подмигнул медному сигнальному петуху, ярко сияющему над домом, и пошёл навестить Савраса. Саврас блаженствовал. Ему тоже не нужно было теперь никуда торопиться, не нужно было никого выслеживать или, наоборот, путать следы, не надо никого догонять и не надо ни от кого убегать. Оба благосклонно посмотрели друг на друга. И только Ванька собрался уходить, как вдруг заметил, что с довольной Савраскиной морды сходит блаженство и появляется горестное недоумение, а мгновение спустя Ванька и сам услышал знакомый ноющий свист. По спине Ваньки словно прошла волна холода, он замер, надеясь, что этот противный свист не имеет к нему никакого отношения. Ванька даже закрыл глаза и словно наяву увидел, как на сигнальной башне дежурный стрелок наложил на тетиву стрелу, прищурился, отыскивая вдалеке среди сияющих искорок нужную, поднял лук и … Бухнул, загремел, разрушая все надежды на долгожданный отдых, медный петух. Ванька бросился во двор, столкнулся в дверях с Саврасом, оба застряли, мешая друг другу, дружно засопели от усердия, но поднатужились и вылетели во двор, залитый горячим солнцем. А посреди двора лежали алые обломки стрелы Срочного Вызова. У Ваньки подкосились ноги, и он ошеломлённо присел на травку, сражённый несправедливостью судьбы. Савраска горестно вздохнул, и едва волоча копыта, поплёлся к себе, показывая всем своим видом, что он старое, забитое, загнанное животное и, что, надорвавшись вконец, служа своему непутёвому хозяину, он идёт, чтобы тихо помереть в уголке и просит, чтобы его не беспокоили. Ванька посмотрел ему вслед и понял, что идти к Конгору ему придётся по жаре пешком.

Идти до приказных теремов было неблизко, а солнце, пока Ванька шёл, поднялось ещё выше, и поэтому вскоре Ванькина рубаха потеряла весь свой блеск, а Ванька всю свою жизнерадостность. Возле приказных изб в тенёчке сидела разомлевшая стража, лениво пурхались в пыли воробьи прямо перед мордами лежащих на солнцепёке огромных сторожевых псов. Среди всего этого вопиющего безделья особняком стоял приказ Тайных дел, в котором, видимо, с утра кипела работа. Возле настежь распахнутых по случаю жары дверей сидел меланхоличный тощий дьяк Харитон, сосредоточенно передвигая костяшки счёт в такт бодрым ядрёным щелчкам, которые неслись изнутри. Ванька заинтересовался происходящим и подошёл поближе. Щёлканье прекратилось, и в дверях появился потный и распаренный Кузьмич в обычной своей красной рубахе.

–О-о! – Обрадовано забасил он, вытирая полотняным полотенцем потный лоб. – Ты погляди, Харитон, кто к нам пожаловал. Это же сам Иван Фёдорович. Ты, Ванька, правильно сделал, что сам пришёл. И нам хлопот меньше, и тебе полезно будет. Давай проходи, мы тебя сейчас рядом с твоим собратом и определим.

– Это ты Кузьмич прекрати – возмутился Ванька, уворачиваясь от Кузьмича и заглядывая внутрь помещения. В глубине приказа кто-то безнадёжно висел на дыбе.

– Что это у тебя за шутки, с каким это собратом?

– А вон, гляди. – Кузьмич ткнул пальцем по направлению к бедолаге. – Видишь, лазутчик Кощея. Велено было за излишнее любопытство наказать.

Ванька ещё раз более внимательно поглядел на своего «собрата» и развёл руками.

– Что-то я не вижу, чтобы на нем было написано, что он лазутчик, да ещё и именно лазутчик Кощея. А на дыбе-то любой, что хочешь, наговорит на себя, особенно если его спрашивает какая-нибудь страхолюдина.

И Ванька, ни на кого особенно не намекая, перевёл свой простой и бесхитростный взгляд на бородатого Кузьмича. Но Кузьмич на намёки не повёлся, а повесил полотенце себе на плечо и покачал головой.

– Нет, этот паренёк не простой и не очень-то разговорчивый, да нам его разговоры и не к чему. Мы у него в тайнике кое-что обнаружили, так что все ясно, кто он и откуда.

Харитон молча достал из ящичка, стоящего на столе, медный кругляш на медной цепочке покачал им перед Ванькой и кинул его обратно в ящичек. А Кузьмич заулыбался и ткнул в Ваньку пальцем.

– Видел? Это опознавательный знак для прохода в царство Кощея. Так что, это, Ваня, все ж таки твой собрат, лазутчик.

– Я, Кузьмич, – наставительно заметил Ванька – не лазутчик какой-то, я царский оберегатель и доглядчик, но ты, Кузьмич, человек грубый и этого, видимо, не понимаешь.

– Ахти, мне, ну как же я так ошибся-то, – огорчился Кузьмич, – не углядел я целого царского оберегателя, а ведь и верно, Харитон, этот-то лазутчик только высматривает, а Ванька-то ещё и доглядывает. Большая разница ведь выходит.

И Кузьмич с Харитоном захихикали. Связываться с ними Ванька не стал, а направился прямиком в свой родной приказ Внешних дел к его главе Конгору.

Конгор встретил Ваньку ласково, холодного квасу велел поднести, подождал, пока Ванька напьётся и начал, как всегда, издалека.

– Слыхал, Ваня, новость-то? Семка-то намедни женился, да не просто абы на ком, а на самой Василисе Прекрасной, прямо беда какая то, женятся все подряд, управы никакой на них нет, на окаянных.

Посидели, попили кваса, повздыхали о пропащем теперь Семёне, хороший был доглядчик. Подивились, что вот если Василиса Прекрасная, так обязательно ума невеликого, а если Василиса премудрая, то и не особо красивая. Если не одно, так другое, а потому лучше и не жениться вовсе. Придя к такому выводу, заговорили уже о делах. Конгор для порядка задал несколько вопросов по докладу, написанному вчера Ванькой. Выслушал Ваньку и сделал несколько уточнений. Далее, как обычно, Конгор помянул о событиях, что случились в Ванькино отсутствие. Ничего особенного, в общем-то, произойти ещё не успело, вот только Кощей почти вплотную придвинулся к рубежам государевым. Странный это был какой-то Кощей. Бессмертный. А уж охальник был, хуже некуда, все время норовил поссориться с соседями и обязательно в замке своём держал пленницу, хоть и было ему предсказано, что, именно, через пленницу он и погибнет. И ведь погибал. И не единожды. Пытаясь покончить с опасным и вредным соседом, наезжали в царство Кощеево царевичи и богатыри, и с войском, и поодиночке. Многих он губил, но неоднократно и сам погибал в схватках, после чего победитель рушил замок Кощея и увозил с собой очередную пленницу, на которой впоследствии и женился, видимо, по сложившейся уже традиции. А через некоторое время глядь, и опять Кощей появлялся словно ниоткуда, и замок отстраивал по-новому, и царство у него значительно увеличивалось, и границы его царства раздвигались. Вот так он и дораздвигался. Поговорили о перспективах такого соседства. И совсем было Ванька уже успокоился, как вдруг Конгор посмотрел на него задумчиво и неожиданно заявил:

– Надо тебе знать, Ваня, что царь наш посылает завтра к Кощею своего младшего сына Иван-царевича, с разговорным делом о порубежных неурядицах. Возмужал уже Иван-то-царевич, вот царь ему и поручил серьёзным делом заняться. Ну а приглядеть за ним, чтобы его не обидели там, придётся тебе, потому что сам видишь, нет у меня сейчас ближних опекунов. Ты хоть и привык служить в дальних доглядчиках, но думаю, справишься и здесь. Заодно и обновишь в памяти знания об обязанностях опекунов.

Ванька от подобного заявления поперхнулся квасом и вместо ответа произнёс какие-то нечленораздельные звуки, которые к тому же заглушил грозный лай промчавшихся мимо окошка псов, за которыми, громко топоча сапогами и бряцая железом, пробежали стражники.

–Это ещё что такое? – удивился Конгор, поднял со стола хрустальный колоколец и позвонил. Ванька загадал, что звук будет таким же, как колокольчик, звонким, тонким и в который раз уже опять не угадал. Колоколец забасил гулко и требовательно.

– Что там за беготня? – строго спросил Конгор у вошедшего приказного.

– Из Тайного приказа лазутчик сбег, батюшка Конгор, – бодро доложил приказной, – не стал принимать положенное ему по закону наказание до конца, из вязок вывернулся и убег, вот тайники теперь его и ловят. Ему теперь за побег положено дополнительное наказание. Поймают да и добавят плетей бедолаге.

Ванька понимающе переглянулся с приказным и тоже посочувствовал бедолаге- беглецу. Потому как он, конечное дело, хоть и чужой лазутчик, кощеевский, а все ж таки тоже доглядчик, такой же, как Ванька и потому сочувствия достоин. Конгор же просто неодобрительно покачал головой.

–Всего-то дела, наказанный сбежал, а шуму-то сколько наделали, пыли-то сколько подняли. Что ж, коли, упустили, пусть побегают, это дело не наше, а тайников.

Ванька выразил полное согласие с мнением Конгора и предложил истребовать у тайников опознавательный знак, изъятый у лазутчика Кощея.

– Ну, что же, это может и сгодится для чего-нибудь. Знак этот я у тайников для тебя затребую, но как бы они канитель не развели, так что проследи за этим сам. А ты, Ваня, как выполнишь поручение, тогда по приезду и отдохнёшь. Дам тебе целых пять дней и даже тревожить не стану.

Дав такое великодушное обещание, Конгор спохватился, подозрительно посмотрел на Ваньку и решил все же приблизить обещание к реальности.

– По мелочам тревожить тебя не стану. Может быть. Иди, готовься, возьми, что тебе для дела требуется у Прокопа.

Ну, если тебя посылают к Прокопу, значит, дело уже решённое и возражать бесполезно. Ванька встал и пошёл, мрачно размышляя о своём будущем, которого, впрочем, могло и не оказаться.

« Хорошенькое дело, порубежные споры». – Ванька горько усмехнулся про себя. – «Знаем мы, чем эти разговорные дела с Кощеем кончаются. А у Кощея сейчас в замке не то Василиса Прекрасная, не то Премудрая, не то просто Василиса. Надо полагать, спёр её Кощей где-то. Стало быть, в лучшем случае Иван-царевич себе счастье добудет на моем горбу, а в худшем случае съедят либо Иван-царевича, либо меня, либо нас обоих».

С такими мыслями Ванька и зашёл к Прокопу. Прокоп сидел за столом и чаёвничал. Сколько его Ванька помнил, Прокоп в свободное от дел время всегда пил чай. Густой, ароматный и всегда запредельно горячий. И зимой, когда за окном лютый холод и летом, когда на дворе жара. Завидев Ваньку, Прокоп даже не моргнул глазом. Со вкусом швыркая и счастливо отдуваясь, он допил чай из чашки белого цинского фарфора, аккуратно подставил её под краник медного самовара и аккуратно промокнул лоб расшитым петухами полотенцем, которое висело у него на шее.

– Жарко что-то сегодня, – сообщил он Ваньке, подвигая к себе поближе миску с вареньем, – а ты, никак опять куда-то собрался? И чего тебе не сидится на месте то? Все в разъездах да в разъездах, не бережёшь ты, Ваня, своё здоровье.

Прокоп аккуратно зачерпнул ложечкой варенье и отправил её себе в рот.

– Ни своё, ни чужое здоровье не бережёшь. Одна маета от тебя Ваня занятым людям.

Прокоп выплюнул в блюдечко вишнёвые косточки и опять потянулся ложкой к варенью.

– Вот, поди, опять за снаряжением пришёл, а не подумал, что нельзя человека отрывать от такого серьёзного дела, как чаепитие.

– Ну, что ты такое говоришь, Прокоп, разве бы я посмел сам-то, да никогда. Но подневолен я Конгору и послан им исполнять дело опекунское, оберегать самого царевича Ивана. А для этого я был направлен к тебе самим Конгором для получения соответствующего снаряжения.

– Дело нужное. Ну, коли, положено, то снарядим со всем тщанием.

Прокоп отодвинул миску с вареньем, отложил ложку и достал из-под стола потрёпанную книгу в чёрном кожаном переплёте. Задумчиво полистал её и упёр палец в какую-то запись.

– Вот, снаряжение опекунов. Тебе чего требуется-то?

– Сам понимаешь, Прокоп, – сурово и внушительно ответил Ванька – дело не простое, царское дело, тяжёлое и сложное.

– Да, – понимающе покивал Прокоп, – это ты верно говоришь.

– Надо бы оружие какое. – Начал атаку Ванька. – Нужен меч там кладенец, топор-саморуб или палицу с десятирной хотя бы убойностью, стрелы самобои, ну сам знаешь…

Прокоп кивнул, достал перо и, обмакнув его в чернильницу, начал что-то записывать в книгу.

–Опять же кормить дитя царское надо, значит скатерть самобранку не ниже третьего разряду, – продолжал развивать успех Ванька, – сапоги скороходы нужны будут, путь-то неблизкий, либо ковёр самолёт.

–Ага, ковёр-самолёт, – задумчиво повторил Прокоп, старательно выписывая пером буквицы, – шапку мозгогрейку и ночной горшок-самоход для удобства. Ночной горшок не нужен?

– Прокоп, сам Конгор велел!

– Ну и что? Где я тебе это все возьму?

– Есть же у тебя, я то знаю!

– Нету, нету у меня ничего. Это все Ваня для особых царских служб. Вот Иван-царевичу я выдал парадный меч-кладенец для представительности, а тебе-то он зачем, Ваня? – Умильно улыбнулся Прокоп. – Твоё-то ведь оружие не меч, а вот – голова.

Прокоп для убедительности постучал по своей голове.

– Хороший звук, – одобрил Ванька, – прям под дуб. Ты сам, Прокоп, рассуди, что мы там с одним кладенцом-то сделаем, ведь съедят нас там, как есть съедят, и костей не оставят. Тебе нас, Прокоп, разве не жалко? Ну ладно я, меня тебе не жалко, но ты хоть дитё царское пожалей!

– Эх, ладно, уговорил – Прокоп почесал в затылке, махнул рукой, поднялся и пошёл в кладовую.

Ванька даже замер в радостном ожидании. Неужели получилось уговорить, пока что никому из опекунов никогда не удавалось вытянуть из Прокопа хоть что-нибудь.

Прокоп чем-то многообещающе позвякал в кладовой, чем-то пошуршал и, выйдя наконец из кладовой, торжественно преподнёс Ваньке лапти.

– Вот, владей, сам сплёл, это, конечно, не сапоги-самобеги, зато износу им не будет.

Ванька посмотрел на довольного собой Прокопа, взял лапти и разочарованно поплёлся прочь.

Глава 2

Вот поехал Иван-царевич дорогой торной, дорогой просёлочной, дорогой степной, да приехал к развилке трёх дорог. А у той развилке лежит валун замшелый, а на валуне надпись:

"Кто направо пойдёт, тот налево придёт, кто налево пойдёт, тот направо придёт, а кто прямо пойдёт – куда надо туда и придёт".

Задумался Иван-царевич.

Велика и разнообразна степь. Огромные открытые просторы, по которым, кажется, можно двигаться в любом направлении не встречая преград, то поднимаясь на пологие холмы, то спускаясь с них. Но люди не любят ездить напрямик даже в степи, а предпочитают путешествовать по пыльной, изгибающейся между холмов дороге. И для них не так важно, что путь удлиняется, зато можно не опасаться заблудиться среди одинаковых плоских холмов или упереться в лабиринт оврагов, прорезавших ровное степное поле. К тому же езженая дорога всегда приведёт то к ложбине с родником, то к обихоженному колодцу, то к броду через реку, ну а ближе к ночи у обочины дороги обязательно найдётся становище со старым кострищем и каким-никаким, но кровом над головой. Временами степную дорогу пересекает поперечный путь и на перекрёстке дорог, как правило, найдётся столб или путевой камень, указывающий, куда можно попасть, если двигаться дальше по этим дорогам. Правда, указания зачастую бывают настолько туманными, что начинаешь подозревать, что создавший надписи, не очень уверен в том, о чем пишет. Впрочем, на этом пересечении степных дорог, как помнил Ванька, на перекрёстном камне были чёткие надписи, указывающие, в какое царство-государство ведут дороги. Поэтому, подъезжая к перекрёстку и услышав неприятные звуки скрежета металла о камень, Ванька заподозрил неладное и свернул с дороги в степь к небольшому холму, с которого можно было рассмотреть, что происходит на перекрёстке. Солнце только недавно осветило землю, и Ванька с Саврасом по направлению его лучей осторожно вползли на вершинку холма к кустам дикого ревеня. Ванька осторожно поднял голову и озадачено хмыкнул. Последний раз, когда он проезжал мимо этого места, это был обычный пыльный перекрёсток степных дорог, а сейчас он напоминал место давней скоротечной схватки. Человеческих костей и оружия, понятное дело, не было, а вот конских костей и черепов хватало. Посреди истоптанной дороги торчала суковатая палка, и на ней висела уздечка. Извилистая тень от палки упиралась в спину какого-то оборванца, который сосредоточенно скоблил перекрёстный камень. Ванька пригляделся к уздечке, завистливо хмыкнул и начал разглядывать оборванца.

–Ого, – сказал он шёпотом и пихнул локтем Савраса, который с интересом оглядывал окрестности – да ведь это давешний лазутчик, который от самого Кузьмича удрал!

У Савраса от удивления отвисла челюсть, он ещё больше вытянул шею, выкатил глаза и жадно уставился на лазутчика.

– Башку свою убери, – зашипел на него Ванька.

Саврас недовольно дёрнул ушами, но башку убрал, ткнулся мордой в траву и выжидательно посмотрел на Ваньку. Ванька вздохнул и хмуро оглядел лазутчика, который продолжал терпеливо скоблить надпись на указательном камне. Встретить здесь лазутчика Ванька никак не ожидал. У него и в мыслях не было, что Тайный приказ, от которого ещё никто и никогда не смог сбежать, на этот раз даст такую промашку. Но вот, пожалуйста, эта промашка сидит сейчас у перепутья дорог и меняет надпись на указательном камне, чтобы сбить Иван-царевича с пути.

"Да, сразу видно, пронырливый парень, – подумал Ванька – и дело своё хорошо знает, не успел от Кузьмича удрать, как уже нам начинает каверзы учинять и всю дальнейшую дорогу теперь будет разные ловушки нам ставить, чтобы нас совсем извести. Нет, надо бы убрать его куда-нибудь, чтобы не мешался".

Ванька почесал затылок и задумался. Лазутчик тем временем очистил камень, огляделся по сторонам, вынул из-за камня котомку, из неё вытащил фляжку, хорошенько глотнул, крякнул, сплюнул и убрал фляжку обратно. Взамен фляжки он достал из котомки баночку с краской и кисточку, потряс руками, расслабляя кисти, и начал осторожно наносить на камень новую обманную надпись.

Саврас обеспокоенно заёрзал, не понимая, почему Ванька вместо того чтобы вдвоём стремительно атаковать и скрутить лазутчика, медлит, взволнованно запыхтел и как бы нечаянно ткнул Ваньку копытом. Ванька отмахнулся от него и прикинул ещё раз свои действия. Потом поднялся и, не торопясь, осторожно ступая, направился к лазутчику, стараясь и не глядеть на лазутчика и не думать о нем, а размышлять о том, что трава уже пожухла, а летняя жара только начинается, и дождик сейчас не помешал бы и, вообще, кто это сюда столько мусора натащил. Саврас вначале от неожиданности тоже чуть было не вскочил, но опомнился и замер, напряжённо провожая Ваньку взглядом. Не доходя до лазутчика, Ванька весь подобрался, потянул из-за голенища сапога нож, аккуратно срезал высокую желтеющую соломину, вдумчиво пожевал её и оглянулся на Савраса. Саврас сразу тоже весь подобрался, напружинился, готовый броситься Ваньке на помощь, но Ванька вместо того, чтобы прыгнуть с ножом лазутчику на спину, приподнял уздечку, оглядел её, примерился и аккуратно надрезал её ножом. Лазутчик продолжал старательно выписывать буквы на неизвестно откуда появившейся в этих местах плоской каменной глыбе. Ванька повесил уздечку обратно на сучок и, пожёвывая соломину, неторопливо вернулся к Саврасу, залёг за куст ревеня и стал ждать.

Лазутчик, закончив писать, разогнулся, потёр, было, спину, но охнул и, пробурчав неразборчиво что-то нехорошее, стал похаживать возле камня, осматривая свою работу. Не найдя никаких изьянов, он проявил большой интерес к конским черепам, в изобилии валявшихся вокруг камня. Осмотрев несколько черепов, он выбрал один, покрутил его, придирчиво рассматривая, и повесил на палку, а сверху накинул уздечку.

«Да, это, пожалуй, не лапти-самоплеты» – грустно вздохнул Ванька, глядя на коня-бегунца, который сразу появился перед лазутчиком и теперь топтался и храпел, видимо, ещё ничего не соображая после своего неожиданного воскрешения. Лазутчик, не теряя времени, вскочил на своего воссозданного скакуна, бодро гикнул и ускакал в степь, только пыль заклубилась. А Ванька радостно пощёлкал недоумевающего Савраса по уху:

– Вот так-то работать надо. Волшебная уздечка, это, конечно, хорошо, да только она теперь недолго протянет и вскоре порвётся. И тогда этот бедолага на полном скаку окажется не на спине ретивого коня, а на тоненькой палочке. Придётся ему после этого через всю степь пешком двигаться, это если ему повезёт не расшибиться при падении, хотя, судя по всему, парень ушлый, ничего ему не будет.

Саврас уважительно поглядел на Ваньку, поражённый его коварством, а Ванька достал из перемётной сумки инструмент и направился к указателю, восстанавливать надписи.

Глава 3

А вели в царство Кощеево две дороги. Одна дорога торная, ухоженная, но длинная, и окольная, а другая дорога прямоезжая, да только дорожка та заколодела, замуравела. Поехал Иван-царевич по короткой дороге.

Если бы Ваньке пришлось выбирать, какой дорогой ездить по белу свету, то он, конечно, выбрал бы дорогу торную, несуетливую, по которой ездят все здравомыслящие люди. Вдоль таких дорог всегда располагаются удобные гостевые дома, где и тебе и твоему коню найдётся и ночлег, пища и защита от холода, дождя и ветра. К большому сожалению и Ваньки и Савраса, удобными дорогами передвигаться им приходилось не часто. Природа службы дальнего доглядчика требовала передвигаться скрытно, незаметно, не привлекая ничьего внимания, какие уж при этом могут быть удобные дороги. Хотя, после того, как Конгор назначил его опекуном Ивана-царевича, у Ваньки появилась, было, надежда, что вот теперь-то их с Саврасом жизнь в дороге пойдёт размеренней и спокойней. Все-таки едут они с переговорными, а не с тайными делами. Хотя одно другому никогда не мешало. Но Иван-царевичу вздумалось свернуть с торговой дороги на дорогу малозаметную и малоезженную. По такой дороге быстро не поскачешь и большой отряд с собой не проведёшь. Так и не было с Иван-царевичем никакой свиты, а небольшие завалы на дороге для богатыря и его богатырского коня помехой считаться не могут. Да и случайно свернуть незнамо куда, на неизвестную дорогу Иван-царевич просто так не мог, а, значит, знал заранее, каким путём он поедет в Кощеево царство. И, понятно, не сам по себе он это знание получил, а был путь ему указан теми, кто его направил с поручением к Кощею. Поэтому пришлось Ваньке распрощаться со своими надеждами о приятной поездке и заняться рутинной опекунской работой. А для этого он поехал впереди Иван-царевича, чтобы вовремя определить и по возможности обезвредить возможные ловушки, западни и засады. Вот только не попадалось на этой дороге ни ловушек, ни западнёй. Мирно светило солнышко, пронизывая своими лучами негустой лес, растущий по обе стороны от дороги, мирно пели птицы, беспечно перепрыгивая с ветки на ветку. Спрятаться в таком лесу было бы сложно, значит, и вражеских засад в этом лесу тоже не было. Дорога постепенно пошла под уклон, деревья стали перемежаться густым кустарником и болотистыми полянами, заросшими высокой травой. Вскоре дорога привела Ваньку на берег неширокой речки к переброшенному через неё мосту. Ванька слез с Савраса и осторожно подошёл к мосту. Вот тут-то и объяснилось отсутствие препятствий для проезда по этой дороге, дело было в этом самом мосту через речку. С таким мостом никаких ловушек и засад не нужно, чтобы исключить проезд по дороге нежелательных для Кощея гостей, потому что этот мост являлся и ловушкой и засадой одновременно. Как известно, защитные мосты через порубежные реки сооружают из ракиты, из бузины и из калины. Для этого сведущие в мостовых делах кудесники высаживают на противоположных берегах соответствующие кусты, которые под направляющим действием кудесников сильно разрастаются и тянутся друг другу. А, сомкнувшись, переплетаются между собой и образуют основу моста, на которую укладывается определённым образом настил, и мост готов к употреблению. Такой живой мост растёт сам по себе, не нуждается в починке и выполняет заложенные в него обязанности сам, без присмотра стражников. Наиболее тяжёлым для преодоления является, конечно, калинов мост. Пытающиеся перейти по такому мосту незваные гости могут попасть куда угодно, но только не на другой берег реки. Как известно, три разнонаправленных движения неизбежно порождают движение четвёртое. Поэтому текущая под мостом вода, поднимающийся над мостом вверх пар кипящей реки и движущийся по мосту путник изменяют на калиновом мосту саму сущность мира, перемещая путника в совершенно другое место или время. Бузинные же мосты создают, исключительно, для противодействия колдунам и колдуньям. Бузина обладает свойством лишать колдуна его колдовской силы, поэтому на бузинном мосту у колдунов происходит потеря их способностей, и это сопровождается страшной слабостью и судорогами, называемыми в народе колдовскими корчами. В результате попавший на бузинный мост чародей становится лёгкой добычей для охотников за колдунами.