Гражданин Науки

WKPB

Гражданин Науки

Закон Сохранения

Снег падал вертикально, крупными, тяжелыми хлопьями, словно небо решило укрыть город ватным одеялом, чтобы тот наконец выспался. В свете единственного работающего фонаря снежинки вспыхивали, как искры в камере Вильсона, регистрирующие пролет элементарных частиц.

Человек на скамейке не шевелился. Он был частью этого пейзажа, таким же неизбежным и старым, как покосившийся грибок в песочнице или ржавая «Волга», вросшая колесами в лед у соседнего подъезда. На нем было надето три свитера, поверх – старое, некогда драповое пальто, теперь больше напоминавшее геологический срез: слои грязи, заплаток и времени.

Его звали Граф. Или Пугало. Или «эй, ты». Имени своего он не забыл, нет. Алексей Петрович помнил всё. Это было его проклятием. Он помнил тензорный анализ, помнил запах духов жены (ландыш и мороз), помнил температуру плавления вольфрама и помнил тот день, когда огонь забрал у него всё, кроме памяти.

Сейчас он кормил синиц.

Это был ритуал. В кармане у него лежала корка хлеба, твердая, как гранит. Он крошил её замерзшими пальцами, превращая в пыль. Синицы не боялись. Они садились ему на плечи, на шапку, пикировали на ладонь. Для прохожих это выглядело жутковато – темная фигура, облепленная птицами.

– Вектор тяги… – прошептал Алексей Петрович, наблюдая, как желтогрудая птаха меняет траекторию, используя турбулентность ветра. – Идеальная аэродинамика. Никаких потерь.

Мимо проходили люди. Они не были злыми. Женщина с тяжелыми сумками, в которых звякало стекло, просто очень устала после смены. Мужчина, уткнувшийся в телефон, решал проблему с поставками. Подростки, громко смеявшиеся, просто были молоды и пьяны жизнью. Они не гнали его. Они просто выставили ментальный блок: «Этого человека нет. Это текстура города. Не смотри, а то заразишься неудачей».

И тут появился мальчик.

Ему было лет двенадцать. Типичный школьник: ранец размером с половину его самого, сбитая набок шапка и выражение вселенской скорби на лице. Он не шел домой. Он волочил ноги, пиная ледяные комья. Он остановился у соседней скамейки, сбросил ранец в снег и сел, закрыв лицо варежками.

Алексей Петрович замер. Птицы вспорхнули. Он узнал эту позу. Это была не поза двоечника, получившего ремня. Это была поза человека, упершегося в Стену.

Мальчик достал учебник. Геометрия. 7 класс. Потом тетрадь. Он смотрел в неё с такой ненавистью и отчаянием, что воздух вокруг, казалось, начал ионизироваться.

– Угол падения не равен углу отражения, если поверхность шероховата, – тихо сказал Алексей Петрович. Голос у него был скрипучий, как несмазанная петля, но дикция – четкая, лекторская.

Мальчик вздрогнул и поднял глаза.

– Чего?

– Ты пытаешься решить задачу по оптике через геометрию, – Алексей Петрович кивнул на раскрытый учебник, хотя с пяти метров видеть текст было невозможно. Но он видел чертеж. – Или это построение треугольника? Ты третий час сидишь над одним листом. Точнее, – он взглянул на часы на башне вдалеке, – пятнадцать минут, но для твоего мозга это уже вечность.

– Отстаньте, – буркнул мальчик, но не ушел. Ему было некуда идти. Дома ждал отец, суровый инженер старой закалки, который считал, что тройка по математике – это личное оскорбление рода.

– Покажи, – Алексей Петрович не просил. Он предлагал.

Мальчик колебался. Перед ним сидел бомж. Грязный, страшный. Но глаза у бомжа были странные. Они не были мутными, как у тех, кто пьет стеклоочиститель. Они были… ясными. И печальными, как у собаки, которая всё понимает.

Мальчик, сам от себя не ожидая, протянул тетрадь.

– Нам сказали доказать, что медианы треугольника пересекаются в одной точке. Я не понимаю зачем. Видно же, что пересекаются. Зачем доказывать очевидное?

Алексей Петрович взял тетрадь. Его грязные пальцы едва касались чистого листа, чтобы не запачкать. Он посмотрел на корявый чертеж.

– Очевидное… – усмехнулся он. – Знаешь, людям когда-то было очевидно, что Солнце крутится вокруг Земли. Или что тяжелые предметы падают быстрее легких. Очевидность – это ловушка для разума, молодой человек.

Он пошарил в снегу и достал три ровные веточки.

– У тебя есть воображение?

– Ну… есть. Я роботов рисую.

– Отлично. Забудь про треугольник. Представь, что это не линии. Представь, что это рычаги. Ты хочешь уравновесить эту систему. Поставить её на кончик иголки так, чтобы она не упала. Где будет центр тяжести?

Мальчик нахмурился.

– Ну… посередине где-то.

– Не «где-то». В физике нет «где-то». Смотри.

Алексей Петрович положил одну веточку на другую.

– Если мы повесим здесь грузики…

Он начал объяснять. Но не сухим языком аксиом. Он рассказывал историю про равновесие. Про то, как канатоходец держит баланс. Он превратил скучную теорему в инженерную задачу по постройке моста. Через пять минут веточки на скамейке сложились в идеальную структуру.

– Получается… – мальчик выдохнул, и пар изо рта пошел густым облаком. – Получается, точка пересечения – это просто центр масс? Если бы треугольник был из железа?

– Именно, – кивнул Алексей Петрович. – Математика – это всего лишь язык, которым физика разговаривает с людьми. Ты не учишь правила. Ты учишься слышать, как устроен мир.

Мальчик посмотрел на него. Впервые он видел не грязную бороду, а человека.

– Вы кто?

– Я? – Алексей Петрович вернул тетрадь. – Я наблюдатель.

В этот момент в кармане мальчика запищал телефон.

– Блин, папа звонит. Спасибо!

Он схватил ранец.

– Я завтра приду! У меня там по физике задача про блоки, вообще жесть. Можно?

Алексей Петрович посмотрел на окна многоэтажки, где зажигались огни – тысячи маленьких вселенных.

– Приходи, – сказал он. – Если я не улечу на юг.

– Вы же не птица, – засмеялся мальчик.

– Кто знает, молодой человек. Кто знает.

Мальчик убежал. Алексей Петрович остался один. Холод начинал пробираться под третий свитер. Но впервые за многие годы внутри, где-то в районе солнечного сплетения, стало тепло. Не от водки, которой он не пил, и не от костра.

Это включился давно заглушенный реактор. Ему снова было кому отдать то, что распирало его черепную коробку.

Он достал из мусорной урны выброшенную кем-то газету «Аргументы и Факты», нашел чистое поле на кроссворде. Достал огрызок карандаша.

«Если предположить, что метрика пространства-времени дискретна…» – подумал он и начал писать формулу, которая пришла ему в голову, пока он объяснял ребенку про центр тяжести.

Ночь опускалась на город. Великая, страшная и прекрасная русская ночь.

***

Утро для Алексея Петровича начиналось не с кофе и не с будильника, а с дрожи. Холод – терпеливый зверь, он ждет, пока организм исчерпает запасы тепла, накопленные за короткий и тревожный сон.

Он ночевал в техническом проеме теплотрассы. Это не было «логовом» в привычном понимании. Это было инженерное сооружение, и Алексей Петрович относился к нему с уважением. Здесь было сухо. Трубы гудели ровным басом, частотой примерно в 50 Герц – звук работающей цивилизации.

Проснувшись, он первым делом проверил пальцы. Моторика сохранилась. Это было важно. Если пальцы перестанут слушаться, он не сможет писать формулы в голове, потому что, думая, он всегда невольно перебирал пальцами в воздухе, словно играл на невидимом терменвоксе.

Затем – гигиена. Это была его личная война с хаосом. Бомжи, опустившиеся на дно, переставали умываться через месяц. Алексей Петрович держался шестой год. Он вышел на свет, зажмурился от белизны свежего снега, набрал пригоршню и с силой растер лицо. Ледяная вода обожгла кожу, заставляя кровь прилить к щекам. Он пригладил седую, свалявшуюся бороду. В отражении витрины закрытого ларька на него смотрел старик, похожий на древнего пророка, забывшего свои пророчества.

Он вернулся на ту же скамейку к полудню.

Мальчик пришел не сразу. Сначала Алексей Петрович заметил его фигуру за углом дома. Ребенок выглядывал, не решаясь подойти. В руках он сжимал что-то теплое, завернутое в промасленную бумагу.

– Смелость, молодой человек, – не оборачиваясь, произнес Алексей Петрович, – это векторная величина. Она должна иметь направление. Тебя как звать, юноша?

– Миша… – неуверенно ответил мальчик.

Миша подошел и молча положил на скамейку сверток. Это был пирожок с капустой. Горячий. От него пахло дрожжевым тестом и жареным луком – запах, который мог свести с ума голодного человека.

– Это… вам. Мама пекла.

– Взятка? – Алексей Петрович приподнял бровь.

– Нет. Оплата. За репетиторство.

Алексей Петрович посмотрел на пирожок. Его желудок сжался в спазме, требуя еды, но он не набросился на него. Он аккуратно развернул бумагу, разломил пирожок пополам.

– Половина – комиссия за использование скамейки, – сказал он, протягивая часть мальчику. – Ешь. Мозг потребляет 20% энергии тела. На голодный желудок законы Ньютона не работают.

Они ели молча. Это было странное причастие.

– Вы говорили про блоки, – наконец сказал Алексей Петрович, стряхивая крошки. – Задача простая, но коварная.

Миша открыл учебник.

– Вот. Груз массой 100 кг поднимают с помощью системы подвижного и неподвижного блоков. Какую силу нужно приложить? Я путаюсь, где выигрыш в силе, а где проигрыш в расстоянии.

Алексей Петрович вздохнул.

– Учебник… Опять сухие схемы. Пойдем.

Он встал и, кряхтя, направился к детской площадке. Там стояла карусель – старый советский диск с поручнями, который скрипел, как потерпевшая кораблекрушение шхуна. И качели-балансир, тяжелая железная балка на оси.

– Смотри, – Алексей Петрович указал на балансир. – Садись на один край.

Миша сел.

– Теперь представь, что я хочу тебя поднять. Я тяжелее тебя, но представим, что я слаб. Если я надавлю здесь, у самой оси… – он нажал рукой на балку в десяти сантиметрах от центра. Балка даже не шелохнулась. – Видишь? Я трачу огромную силу, но плечо рычага ничтожно.

Он отошел к самому краю, противоположному от Миши.

– А теперь?

Он положил на край качелей один палец. Легкое нажатие – и Миша взмыл вверх.

– Ого! Как пушинка!

– Это и есть «Золотое правило механики», Михаил. Ты никогда не выигрываешь просто так. Чтобы поднять тебя (тяжелый груз) легким движением пальца, мне пришлось пройти путь в два метра вниз. Я проиграл в расстоянии, чтобы выиграть в силе.

Алексей Петрович поднял глаза на ржавую перекладину, где висели остатки каната.

– Блок – это тот же рычаг, только бесконечный, свернутый в круг. Неподвижный блок – это просто равноплечие весы. Он меняет направление силы. Тебе удобнее тянуть веревку вниз, чем поднимать мешок вверх, верно? Спина спасибо скажет. А подвижный блок… – он начал рисовать палкой на утрамбованном снегу. – Это рычаг, где опора находится не в центре, а с краю.

Вокруг них начали собираться зрители. Сначала – пара ворон, заинтересованных крошками. Потом – карапуз в толстом комбинезоне, сбежавший от мамы. Он стоял и смотрел на странного деда, чертящего круги на снегу.

– Представь, что мы тянем этот мир за ниточки, – голос Алексея Петровича стал глубже. – Каждая веревка натягивается одинаково. Если ты держишь груз на двух веревках, вес делится пополам. На четырех – на четыре части. Ты можешь поднять автомобиль одной рукой, если у тебя достаточно веревки и терпения.

Миша смотрел на схему на снегу. Внезапно хаос линий в его голове сложился в структуру.

– То есть… работа всё равно одинаковая?

– Работа всегда одинаковая, – тихо сказал ученый. – Закон сохранения энергии – это самый честный закон во Вселенной. Ничего не берется ниоткуда. За всё нужно платить. Расстоянием, временем или силой. Запомни это, Миша. Это касается не только блоков.

Мама карапуза, молодая женщина в ярком пуховике, подошла, чтобы забрать ребенка. Она брезгливо сморщила нос, увидев бомжа, и хотела уже дернуть сына за руку, но услышала последнюю фразу. Она замерла. Что-то в интонации этого бродяги заставило её промолчать. Она просто взяла ребенка за руку и тихо отошла, но напоследок оглянулась.

– Я понял! – закричал Миша. – Подвижный блок дает выигрыш в два раза, потому что груз висит на двух веревках!

– Браво, – Алексей Петрович чуть поклонился, как артист на сцене. – А теперь иди. Холод не тетка, а пневмония – не лучший спутник для юного физика.

Миша собрал вещи.

– А завтра? Я другу обещал рассказать. Он тоже не понимает.

– Другу? – Алексей Петрович на секунду напрягся. Толпа – это риск. Толпа – это внимание. Но потом он увидел горящие глаза мальчика. В них отражалось то самое, что он потерял много лет назад. Жажда.

– Приводи друга. Но пусть захватит мел. Снег – ненадежный носитель информации.

Когда мальчик ушел, Алексей Петрович сел обратно на скамейку. Он чувствовал себя уставшим, но это была приятная усталость. Как после хорошей лекции в университете. Он сунул руку в карман пальто и нащупал там половинку пирожка, которую незаметно спрятал, не став доедать при ребенке.

Вечер обещал быть сытым. А завтра… завтра будет новый урок.

***

Среда – день недели и физическая субстанция – выдалась ветреной. Ветер гулял между панельными пятиэтажками, как хулиган в пустом коридоре, срывая объявления «Куплю волосы» и швыряя колючую ледяную крошку в лицо.

Алексей Петрович ждал. Он выбрал место, защищенное от ветра – у кирпичной стены трансформаторной будки. Эта стена была его кафедрой. Темно-красный, шершавый кирпич, местами исписанный нецензурными словами, идеально подходил для мела.

Миша появился не один. Рядом с ним шагал паренек покрупнее, в модной, но уже слегка потрепанной куртке-«аляске». Он шел размашисто, руки в карманах, с выражением лица, на котором читалось: «Я здесь только по приколу, и если что – я убегу первым».

Это был Димка. Троечник, вратарь дворовой футбольной команды и главный скептик 6-го «Б».

Подойдя ближе, Димка демонстративно сморщил нос.

– Мих, ты серьезно? – громко спросил он, не стесняясь присутствия старика. – Это и есть твой репетитор? Да от него несет, как из подвала!

Миша покраснел, готовый провалиться сквозь землю.

– Дима, замолчи!

Алексей Петрович даже не пошевелился. Он стоял, опираясь спиной на теплую стену будки (трансформаторы грелись, отдавая крохи тепла кирпичу), и смотрел на Димку спокойным, оценивающим взглядом. Так смотрят на сломанный прибор, прикидывая, стоит ли его чинить.

– Запах, молодой человек, – произнес он своим скрипучим, но ровным голосом, – это всего лишь молекулы, попадающие на рецепторы вашего носа. Диффузия. Неприятно, согласен. Но невежество пахнет куда хуже. Оно пахнет будущим, проведенным у пивного ларька.

Димка поперхнулся воздухом. Он ожидал оправданий, мата или просьбы мелочи. Но не этого.

– Мел принесли? – деловито спросил профессор.

Миша торопливо вытащил из кармана коробочку цветных мелов.

– Вот! Белый, синий и красный.

– Патриотично, – хмыкнул Алексей Петрович. – Давайте сюда.

Он взял кусок белого мела. Рука его дрогнула, но, коснувшись шершавого кирпича, обрела твердость. Он провел длинную горизонтальную линию прямо рядом с надписью «ЦОЙ ЖИВ».

– Дима, – обратился он к скептику. – Ты ведь футболист? Я видел, как ты вчера пинал банку.

– Ну. Вратарь я.

– Отлично. Почему мяч летит по дуге? Почему он падает, а не улетает в космос?

– Потому что гравитация, – буркнул Димка. – Это даже в садике знают.

– Гравитация… – Алексей Петрович нарисовал стрелку, направленную вниз. – Гравитация – это жадный налоговый инспектор. Она требует плату за каждую секунду полета. Но есть еще кое-что.

Он нарисовал летящий мяч и стрелки, бьющие ему в «лицо».

– Воздух. Вы его не видите, но он плотный. Когда ты бежишь, ты его раздвигаешь. Когда летит мяч, воздух бьет его, тормозит, пытается убить его скорость.

Алексей Петрович закашлялся – глухим, лающим кашлем, который сотрясал все его худое тело. Миша испуганно дернулся поддержать его, но старик выставил руку, останавливая помощь. Отдышавшись, он продолжил, но голос стал тише.

– Представь, Дима, что ты – этот мяч. Ты хочешь улететь далеко. В хорошую жизнь, в институт, в науку. Твоя начальная скорость – это твои старания сейчас. В школе.

Он нарисовал на кирпиче крутую параболу, уходящую высоко вверх.

– Если ударить слабо, – он нарисовал маленькую дугу, которая плюхнулась в «грязь» сразу после старта, – гравитация и сопротивление среды (лени, глупости, бедности) прижмут тебя к земле мгновенно.

Затем он нарисовал вторую линию – мощную, стремительную, пробивающую воображаемый потолок.

– Но если приложить Импульс… Если вложить всю силу в момент отрыва… Тогда сопротивление среды станет твоей опорой. Самолет опирается на воздух, который его тормозит. Парадокс? Нет. Аэродинамика.

Димка смотрел на кирпичную стену. Рисунок был простым – параболы, векторы, силы. Но в исполнении этого грязного старика схемы выглядели как карта сокровищ.

– А крученый? – вдруг спросил Димка. Гонор исчез. Остался интерес профессионала. – Почему «сухой лист» заворачивает в ворота?

Глаза Алексея Петровича вспыхнули. Это был тот самый вопрос.

– Эффект Магнуса! – воскликнул он, и на секунду показалось, что он стоит не в рваном пальто, а в твидовом пиджаке у доски в МГУ. – Великая вещь! Смотри.

Он начал рисовать вращающийся мяч, показывая потоки воздуха.

– Когда ты закручиваешь мяч, он увлекает воздух за собой. С одной стороны поток ускоряется, с другой замедляется. Разница давлений. Бернулли! Мяч сам создает силу, которая толкает его вбок. Ты обманываешь природу, используя её же законы.

Димка стоял с открытым ртом. Он сотни раз бил по мячу, но никогда не думал, что в этот момент он занимается гидрогазодинамикой.

– Это… это как чит-код, – прошептал он.

– Это знание, – поправил Алексей Петрович. – Знание – это и есть чит-код к реальности.

Урок длился двадцать минут. Больше старик выдержать не мог. Холод пробирался сквозь подошвы дырявых ботинок. Ноги начинали неметь.

– На сегодня всё, – резко сказал он, роняя остаток мела. – Аудитория закрывается.

Димка, который все это время держал руки в карманах, вытащил их. Он порылся в куртке и достал сникерс.

– Возьмите. Это… для энергии.

Алексей Петрович посмотрел на шоколадку. Роскошь.

– Спасибо, коллега, – он кивнул. – Завтра в это же время. И принесите тряпку. Стирать рукой неудобно.

Мальчишки уходили, оглядываясь. Димка что-то возбужденно объяснял Мише, размахивая руками, показывая траекторию «крученого».

Алексей Петрович остался один у исписанной стены. Он съел сникерс маленькими кусочками, стараясь растянуть вкус арахиса и карамели. Сахар ударил в кровь, проясняя сознание.

Он посмотрел на свои руки. Грязь под ногтями, огрубевшая кожа. Но эти руки только что зажгли огонь в глазах двух маленьких людей.

– Работаем, – прошептал он в пустоту двора. – Двигатель запущен. Выходим на рабочий режим.

Из окна второго этажа за ним наблюдала старушка, отодвинув тюлевую занавеску. Она хотела вызвать милицию («наркоманы какие-то с бомжом трутся»), но потом увидела формулы на стене. Её покойный муж был инженером. Она узнала интеграл.

Она отпустила занавеску и пошла на кухню. Милицию вызывать не стала. Вместо этого она достала банку соленых огурцов и задумалась.

***

Школа № 14 встретила Мишу запахом хлорки, переваренной капусты и страха. Это был запах, который въедался в одежду и не выветривался годами.

Кабинет физики на третьем этаже был вотчиной Елены Валентиновны. Здесь всегда царил полумрак – тяжелые, пыльные шторы были задернуты, словно солнечный свет мог испортить её авторитет. На стенах висели портреты великих: Ньютон, Эйнштейн, Ландау. Они смотрели со своих рам с немым укором, но Елена Валентиновна давно разучилась замечать их взгляды.

Она сидела за учительским столом, как паучиха в центре паутины. Идеальная укладка (тонна лака, волосы твердые, как шлем), блузка с жабо, скрипучий голос и указка, которой она стучала по столу, отсчитывая секунды тишины.

– Смирнов! – её голос хлестнул, как выстрел. – К доске.

Миша вздрогнул. Класс замер. Все знали: Смирнов – это жертва. Он плавает в физике, как топор. Обычно это заканчивалось публичной поркой: «Посмотрите на него, ничтожество, будущий дворник, позор родителей».

Миша вышел. Ноги были ватными, но в кармане брюк он сжал кусочек мела, который остался после вчерашнего урока у трансформаторной будки. Это был его талисман.

– Задача номер 342, – процедила Елена Валентиновна, даже не глядя на него. Она заполняла журнал, наслаждаясь своей властью. – Тело брошено под углом к горизонту. Начальная скорость 20 м/с, угол 30 градусов. Найти время полета и дальность. Пиши дано. И не вздумай мычать.

Миша взял школьный мел. Он был влажным и противным.

Он написал «Дано». Рука дрожала.

«Представь, что ты мяч, Миша. Ты хочешь улететь», – прозвучал в голове скрипучий голос Графа.

Миша закрыл глаза на секунду. Он представил двор. Холодный воздух. Красный кирпич. Векторы.

Страх отступил. Осталась задача.

Он начал рисовать. Не просто формулы, которые он раньше зубрил и не понимал. Он нарисовал дугу.

– Мы должны разложить скорость на составляющие, – тихо сказал он.

– Что ты там бормочешь? – Елена Валентиновна подняла голову. – Пиши формулу из учебника! Параграф 12!

– Я… я раскладываю, – голос Миши окреп. – Вертикальная скорость борется с гравитацией. Горизонтальная – постоянная, если мы пренебрегаем сопротивлением воздуха.

Он провел вектор вверх Vy.

– Гравитация – это налог, – вдруг сказал он вслух фразу Профессора. – Она отнимает по 9,8 метров в секунду каждую секунду. Значит, чтобы узнать время подъема, нужно просто поделить начальную вертикальную скорость на нее.

Класс затих. Обычно в это время уже летели смешки или бумажки. Но сейчас Димка-вратарь, сидевший на задней парте, пихнул соседа локтем:

– Смотри. Крученый пошел.

Елена Валентиновна нахмурилась. Она не любила, когда ученики рассуждали. Ученики должны были воспроизводить.

– Смирнов, не умничай. Где формула t=2Vsin(α) / g? Ты почему мне тут философию разводишь?

– Я вывожу её, – твердо сказал Миша. Он повернулся к доске и быстро, размашисто, как учил Граф, расписал уравнения. Синус угла. Проекции. Время подъема умножить на два – потому что падать столько же, сколько взлетать.

Мел крошился под его напором. На доске возникла не мертвая строчка из учебника, а живая картина полета.

– Ответ: дальность полета – 34,6 метра.

Он положил мел и отряхнул руки. Так делал Граф. Жест мастера.

В классе стояла гробовая тишина. Елена Валентиновна медленно встала. Её лицо пошло красными пятнами. Это была не радость педагога за успех ученика. Это была ярость тюремщика, у которого заключенный вдруг сам открыл камеру.

Она подошла к доске. Осмотрела решение. Придраться было не к чему. Абсолютно верно. Логично. Красиво.

– Кто решил тебе это? – тихо, змеиным шепотом спросила она.

– Я сам.

– Не ври мне! – взвизгнула она, и указка с треском ударила по столу. – Ты! Двух слов связать не мог неделю назад! Списал? Шпаргалка? Выверни карманы!

– Я не списывал, – Миша смотрел ей прямо в глаза. Впервые он видел не всесильного монстра, а просто злую, несчастную тетку с плохой прической. Ему стало её… жалко. – Елена Валентиновна, это же просто закон сохранения. Ничего ниоткуда не берется.

Это добило её. Его спокойствие. Его жалость во взгляде.

Она схватила тряпку и яростно, одним движением стерла его решение с доски, подняв облако меловой пыли.

– Садись, – прошипела она. – Три.

– Почему три?! – выкрикнул Димка с задней парты. – Он же всё правильно решил!

– Встал! – рявкнула она на Димку. – За поведение! А Смирнов получает три, потому что решение оформлено не по стандарту! У нас не художественная школа, чтобы картинки рисовать! И не думай, Смирнов, что я поверю в этот цирк. В понедельник контрольная. И я лично прослежу, чтобы ты сидел на первой парте. Посмотрим, как ты запоешь без шпаргалок.

Миша шел к своему месту. «Три». Несправедливо. Обидно. Раньше он бы заплакал.

Но сейчас он чувствовал спиной взгляды одноклассников. В них не было насмешки. В них было уважение. Он прогнул реальность. Он заставил «Бензопилу» истерить.

Он сел за парту. Димка показал ему под столом большой палец.

Миша улыбнулся. Оценка в журнале не имела значения. Он знал, как летит тело. Он знал, почему оно падает.

Он посмотрел в окно. Там, где-то далеко, на холодной улице, сидел человек в грязном пальто, который был лучшим учителем в мире.

«В понедельник контрольная», – подумал Миша. – «Надо спросить у этого дядьки про закон Ома. Она обещала дать задачи на электричество».