Сказка в реалистичной обёртке

Сергей Шкребка

Сказка в реалистичной обёртке

Не знаю сказка или бред сумасшедшего, но эту историю я случайно подслушал когда менял краны на "Канатчиковой даче"

Василий Кузьмич.

ПРОЛОГ: «От рассказчика».

Не знаю, сказка это или бред сумасшедшего, но эту историю я, Василий Кузьмич, услышал совершенно случайно, когда менял краны на «Канатчиковой даче». И она не даёт мне покоя. Поэтому я решил поделиться ею с вами дорогие читатели.

Представьте себе самую обычную вещь на свете. Кассовый чек. Скучный клочок бумаги, правда? Дата, время, список: молоко, хлеб, йогурт… Ничего примечательного.

Илларион мне его показал, и попросил присмотреться повнимательнее. И я присмотрелся.

Время на нём – 5:17 утра?

Но вот гипермаркет, его выписавший, по всем регламентам уже пять лет как строго работает ровно с 7:00 до 23:00?

И в графе «ИТОГО К ОПЛАТЕ» вместо рублей и копеек чёрным по белому значится: «4 Сапфира, 32 Агата»?

Вот с этого необъяснимого клочка бумаги всё и началось. А если копнуть глубже, то началось с того, что один очень правильный человек по имени Илларион Семёнович однажды вечером… просто опоздал в магазин. Из-за футбола.

Это история про волшебство, которое припарковалось на ночной парковке у гипермаркета за МКАДом. Которое стоит в очереди на кассе, ругается из-за акций на майонeз и никак не может выбрать между «Русским стандартом» и «Пятью озёрами».

Покупательница, чей личный транспорт игнорирует законы физики, веками обходится без бензина и страховки, стоит перед стеллажом с полуфабрикатами, терзаясь выбором: картофель фри или овощи на гриле. Её печь, как выяснилось, злейший враг холестерина.

Рядом клиент, для которого время понятие условное, а сокровища дело наживное, с лупой вглядывается в условия накопления бонусов. Каждая скидочная акция для него это моральная победа над системой, он с калькулятором высчитывает, выгоднее ли потратить бонусы сейчас или копить до «Чёрной пятницы».

А их друг, он же главный логистический хаб, устроил на пустыре парковки жаркий внутренний диспут. Горячо споря сам с собой: не перекрыл ли он, случайно, выезд? И положен ли ему, в случае чего, эвакуатор? Он обсуждает парковочный этикет: не занял ли он места для инвалидов и не помешает ли выезду пожарных, если вдруг.

Они встретились на нейтральной территории, освещённой люминесцентными лампами 4000К, между стеллажами с газировкой и горой коробочных соков.

Готовы узнать, как и что из этого вышло? Тогда устраивайтесь поудобнее.

И помните: иногда самая невероятная сказка начинается не со слов «В некотором царстве…», а со звука автоматических дверей супермаркета, которые с тихим шипением расступаются перед вами в три часа ночи.

И ещё. Когда закончите читать, не поленитесь проверьте свой последний чек из магазина.

Вдруг и там, между строкой «Хлеб» и «Яйца», затесалась строчка «Сапоги-скороходы, размер 43» или «Шапка-невидимка, голубая, универсальная»?

Мало ли что.

Глава 1. Больница.

Чтобы понять, откуда взялся тот чек, нужно вернуться в самое начало. В тот день, когда я, Василий Кузьмич, впервые услышал обрывки этой истории. Это случилось в больнице, в обычный зимний день…

Серые стены, пахнущие хлоркой и лекарствами, давили на сознание. Илларион Семёнович лежал на кровати, уставившись в потрескавшийся потолок. Его сосед по палате, Пётр Иванович, уже в сотый раз просил рассказать историю про гипермаркет и сказочных персонажей.

– Илларион Семёныч, ну расскажите ещё разочек, – канючил Пётр Иванович, поправляя кислородный шланг. – А то я что-то подзабыл, кто там тележку катил.

Илларион вздохнул. Он уже привык к тому, что его считают сумасшедшим. Привык к сочувственным взглядам медсестёр, к снисходительным улыбкам врачей. Его история никого не интересовала, ну кроме таких же пациентов, как он сам. И меня, который по случайному стечению обстоятельств в тот день чинил трубу под его окном его палаты.

В этот момент в палату заглянула молодая медсестра Катя и прервала их разговор.

– Тихо там, тихо, – сказала она, без особой строгости. – Отдыхать нужно, а не байки травить.

Пётр Иванович обиженно хмыкнул и отвернулся. Илларион тоже закрыл глаза, делая вид, что спит.

А его история ждала своего часа. И слушателя.

Слушатель находился прямо под окном палаты, в недрах разобранного сантехнического люка. Это был я, Василий Кузьмич. Меня вызвали срочно чинить лопнувшую трубу в мужском отделении, и я, весь в грязи копошился там с самого утра. Разговор пациентов я подслушал случайно, голоса доносились чётко, будто из радио.

«Гипермаркет… сказочные персонажи… Горыныч…» – обрывки фраз зацепили моё внимание. Я всегда любил байки. Но в голосе того Иллариона Семёновича была странная, надтреснутая убеждённость, что мне стало не по себе. Не бредовый восторг сумасшедшего, а усталая уверенность человека, который видел нечто такое, чего больше не может перенести в одиночку.

Работу пришлось затянуть. То один фитинг не подходил, то ключ сломался. К концу смены начальство махнуло рукой: «Кузьмич, оставайся до утра, доделывай. Главное, чтобы к утреннему обходу врача всё работало как надо». Мне выделили каморку при кладовке. Я и не возражал.

Ночью больница затихает по-особенному, скрип кроватей, храп, чьи-то несвязные бормотания из палат. Мне не спалось. Я вышел в коридор набрать кипяточку из куллера, который стоял у окна на лестнице, там-то я и встретил Иллариона.

Илларион Семёнович стоял у открытого окна, дышал свежим воздухом и что то внимательно высматривал в ночном небе. Его лицо, освещённое уличным фонарём, казалось вырезанным из жёлтого воска. Я кивнул здороваясь. Он кивнул в ответ. Мы немного постояли молча, глядя на спящий город.

– Не спится? – наконец спросил я, больше чтобы нарушить тишину.

– Не спится, – просто ответил он. – Никак не забывается.

– Это вы про тот… гипермаркет? – не удержался я.

Он повернулся ко мне. В его глазах мелькнул интерес.

– Вам-то откуда? – спросил он тихо.

– Да я днём под окном вашим трубы латал. Слышал обрывки.

Он долго смотрел на меня, будто взвешивая. Потом сунул руку в карман больничных штанов, вытащил потёртый бумажник и извлёк оттуда аккуратно сложенный клочок бумаги.

– На, – сказал он коротко, протягивая его мне. – Глянь. Сам всё поймёшь.

Это был тот самый чек. В свете фонаря я разглядел время: 5:17. Список покупок… и в графе «ИТОГО К ОПЛАТЕ»: «4 Сапфира, 32 Агата». У меня дыхание перехватило. Я повертел бумажку в руках, искал следы подделки, шутки, но это был самый обычный, потёртый на сгибах кассовый чек.

– Откуда? – только и выдавил я.

– Оттуда, – кивнул он в сторону ночного города. – Из магазина. Хотите верьте, хотите нет. А теперь слушайте. Всё, что было, началось с того, что я однажды вечером… просто опоздал в магазин. Из-за футбола.

И он начал рассказывать. Тихим, ровным голосом, глядя куда-то в темноту за окном. А я стоял и слушал, забыв про кипяток, который давно остыл в моей чашке.

Так я, стал первым, кто дослушал эту историю целиком. И наверное единственным, кто внимательно рассмотрел чек-улику, прежде чем её положили обратно в бумажник.

А наутро, когда я закрутил последнюю гайку, я уже знал: эту историю мне придётся записать. Потому что такие вещи не должны пропадать. Даже если их считают бредом сумасшедшего.

И вот я записал, то что услышал со слов Иллариона Семёновича, со всеми подробностями, как он их помнил. И теперь вы мои читатели. Приготовьтесь. Сейчас вы всё узнаете.

Глава 2. Илларион.

Илларион Семёнович был человеком системы. Жизнь, по его мнению, должна была двигаться с точностью швейцарского механизма: кофе в семь утра, вечерние новости в девять, поход в магазин в субботу. Он достиг того возраста и положения, когда любая неожиданность считалась досадной поломкой в отлаженном механизме быта.

В свои пятьдесят с небольшим, он достиг жизненного баланса, когда всё предсказуемо, знакомо и надёжно. Работа инженером-сметчиком в одной уважаемой конторе, уютная квартира на окраине Москвы, запах жареной картошки по вечерам и вечное, доброе ворчание жены Антонины Петровны.

Жизнь текла по чётко намеченному руслу, и отклоняться от курса Илларион не любил. Даже поход в магазин был для него небольшим, но важным стратегическим мероприятием. Всё по списку, всё по плану: молоко 3,2%, гречка «Ядрица», пачка масла «Крестьянское», две банки тушёнки на чёрный день и, по особому разрешению Антонины Петровны, что-нибудь к чаю «чтобы без этой вашей химии».

Но была у этого степенного человека одна, как он сам выражался, «изюминка». Изюминка эта была круглой, чёрно-белой и летала по зелёному полю. Илларион был не просто любителем футбола. Он был его тихим, но преданным фанатом. Футбол для него был идеальной моделью мира: здесь была тактика, страсть, непредсказуемость и справедливая случайность, которой так не хватало в жизни.

Именно эта «изюминка», в компании с неожиданным известием о приезде в гости их взрослых детей, стала причиной Великого Опоздания.

Была пятница, вечер, а завтра неожиданный приезд гостей, а сегодня футбол, на экране разворачивалась баталия двух команд, чья вражда была старше иной политической партии. За окном хлестал осенний дождь, заливая чёрные дворы московских многоэтажек. Антонина Петровна, жена Иллариона, положила на стол рядом с его чашкой листок в клетку.

– Список, Лорик. Магазин. Нужно успеть не позже десяти, а то нормальное молоко разберут. Дети к нам, в коем-то веке, приезжают в гости.

– Угу, – буркнул Илларион, даже не оторвав взгляда от экрана, где вратарь в отчаянном прыжке парировал удар.

Она вздохнула и отступила. Она знала: сейчас его не переспоришь. Всё было в рамках системы. Матч вот-вот закончится, он возьмёт список и уедет.

Но система дала сбой.

В тот роковой вечер, на экране телевизора разворачивалось действо, которое комментаторы уже окрестили «матчем не для слабонервных». Встречались два старых, непримиримых соперника, чьё противостояние уходило корнями в ту эпоху, когда Илларион Семёнович ещё носил галстук пионера.

Матч, словно нарочно, вёл себя как капризный ребёнок. Основное время завершилось вничью. «Ну, хоть бы уже», – подумал Илларион, украдкой взглянув на часы. Но судьба, а вернее, судейская коллегия, распорядилась иначе. Дополнительное время. Потом ещё минута. Потом ещё. Илларион сидел, вцепившись в подлокотники кресла, его внутренний метроном потихоньку давал сбой, заполняемый адреналином и спортивным азартом. Илларион сидел, постоянно поглядывая на часы и чувствуя, как привычный внутренний порядок потихоньку трещит по швам. Когда судья, наконец, назначил пенальти, было уже без двадцати одиннадцать. Все ближайшие магазины были закрыты, до круглосуточного, как он думал, гипермаркета за МКАДом, в котором были человеческие цены и всегда свежее молоко, ехать двадцать минут.

«Всё, Тоня, всё, щас!» – крикнул он, когда игрок занёс ногу для удара. Мяч, описав дугу, с глухим стуком ударился в перекладину. Не выдержав напряжения и понимая, что уже очень поздно Илларион выключил телевизор и бросил пульт на диван.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только завыванием ветра в форточке. Ему никто не ответил, Антонина Петровна уже мирно спала в своей комнате. Чувство вины сковало Иллариона, острое и неприятное. Он подошёл к столу на кухне. Списка на нём не было. Листок в клетку бесследно исчез.

В нём столкнулись два начала. Ответственное семейное, требовавшее немедленно начать поиски. И другое, упрямое, мужское, слегка обиженное на несправедливость футбольных богов. Второе победило, прошептав: «Да ладно, не маленький. Что я первый раз хожу в магазин, на месте соображу».

Это спонтанное решение, было первым кирпичиком в стене, отделившей его старую жизнь от новой. Илларион быстро оделся, взял ключи от старенькой «Лады», вздохнул, глядя в тёмное, залитое дождём окно, и вышел в промозглую московскую ночь.

Дверь закрылась с тихим щелчком. Он не знал тогда, что этот щелчок был звук захлопнувшейся клетки, отделяя его от прежней, понятной жизни. Впереди его ждала пустынная ночная дорога, пустая парковка гипермаркета и нечто, для чего в его личном, идеально составленном жизненном расчёте просто не было места.

Глава 3. Парковка.

Дорога в такую погоду и в такой час напоминала ночь в заброшенном музее восковых фигур. Жёлтые фонари, словно усталые стражи ночи, отбрасывали на мокрый асфальт расплывчатые пятна света. Редкие встречные машины проносились мимо, будто торопясь спрятаться от дождя.

Силуэты зданий и остановок расплывались, превращаясь в призрачные тени. Редкие прохожие, словно заблудшие души, спешили укрыться от непогоды. Илларион вёл машину почти на автомате, его пальцы нервно барабанили по рулю.

В голове крутилось заклинание-напоминание: «Молоко, гречка, масло, тушёнка… Молоко, гречка…». Но мысли то и дело возвращались к тому, что он опоздал, нарушил собственное правило пунктуальности ради какого-то футбольного матча.

Дождь барабанил по крыше его старенькой «Лады», словно насмехаясь над его решением. Каждая капля, казалось, шептала: «Ну что, доигрался? Теперь едешь в гипермаркет за МКА-Дом, в темноте, когда все нормальные люди уже спят».

Илларион украдкой взглянул на часы. Стрелки неумолимо ползли вперёд, отсчитывая минуты его опоздания. Он чувствовал, как внутри нарастает тревога из-за того, что нарушил собственный неписаный кодекс правил.

«Может, повернуть обратно? И купить всё завтра утром – мелькнула предательская мысль. Но он тут же её отбросил. – Нет, раз уж выехал, надо довести дело до ума. Жена не простит, если он вернётся без молока. А тушёнка… тушёнка никогда лишней не бывает».

Машина плавно вписалась в поворот, и впереди показались огни гипермаркета. Название красовалось на фасаде красными с белым неоновыми буквами. Парковка, обычно забитая машинами до отказа, была пустынна. Лишь несколько одиноких автомобилей стояли вдалеке, у дальних фонарей, похожие на металлических скитальцев, забытых хозяевами. Только дождь продолжал свою монотонную песню, а дворники методично выводили на стекле бесконечные зигзаги.