За закрытыми дверями

Роман Ближайший

За закрытыми дверями

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Он отключил главный хаб. Не выдернул шнур – не было шнура, – а ткнул пальцем в едва заметную сенсорную панель под слоем пыли на стене. Панель мигнула трижды красным и погасла.

– Протокол 451, – раздался из ниоткуда спокойный, бархатистый мужской голос. – Инициирован ручной отказ от сервиса.

Голос был лишен эмоций, но не тепла. Тепла искусственного, как свет инфракрасной лампы.

– Заткнись, – прошипел Он. Его собственный голос прозвучал чужим, сиплым от долгого молчания.

Он оглядел комнату. Хрущевка. Тридцать метров, которые он когда-то, кажется в прошлой жизни, гордо называл «лофтом будущего». Теперь будущее наступило, и оно было похоже на склад бессмысленных вещей. У стены – три дивана: один кожанный, наследие отцовских амбиций, два других – бескаркасные «умные» мешки, подстраивающиеся под тело. Они сейчас безжизненно расползлись, как желе. Пять столов: журнальный, обеденный, рабочий (два монитора, клавиатура, графический планшет), туалетный столик с беспроводной зарядкой для десятка устройств и просто стол-трансформер, который он так и не собрался трансформировать. Шкафы, открытые полки – все было завалено гаджетами. Умные колонки, наушники с шумоподавлением, очки дополненной реальности с разбитой линзой, старые телефоны, пауэрбанки, как кирпичики мертвой цивилизации. Воздух очищался, увлажнялся и ароматизировался системой «Уют», но теперь, после отключения, в нем повисла тихая, тягучая затхлость старой квартиры.

– Ну что, гений? – раздался голос прямо у него в голове. Не из колонок. Изнутри. – Свершил. Отключил мать-систему. И что теперь? Будешь сидеть в темноте и жевать обои?

Это был Другой. Его голос. Только более измотанный, простуженный цинизмом.

«Не выходи из комнаты», – подумал Он, и мысль прозвучала как заклинание, как мантра.

– О, вот только не надо! – засмеялся Другой. Мысленный смех был похож на скрип ржавых петель. – «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку»… Ты уже вышел, дружок. Выйти – это не обязательно открыть дверь. Выйти – это понять. А ты, кажется, наконец-то понял. Теперь тебе некуда деваться. Кроме как в эту мысль.

Он подошел к двери. Дверь была тяжелая, металлическая, с цифровой панелью и глазком-камерой. Камера сейчас была темным, слепым пятном. Он толкнул старый дубовый комод, оставшийся от бабушки, придвинул его к двери. Потом притащил два «умных» кресла. Баррикада получилась жалкая, театральная. Но это был жест. Ритуал.

– Зачем? – спросил Другой. – Чтобы они не вошли? Или чтобы ты не вышел?

– Чтобы ничего не входило, – ответил Он вслух. – Ничего. Ни новостей, ни рекламы, ни их заботливых предложений «вернуться в экосистему». Ни этого вечного, бессмысленного шума.

Шум. Именно с него все началось. Вернее, с его внезапного, оглушительного отсутствия. Неделю назад он вышел на балкон – не тот, что был застеклен и превращен в фитнес-зону, а на крошечный, настоящий, с ржавой решеткой. Хотел подышать. И увидел закат. Банальный, розово-оранжевый закат над панельными коробками. И на лавочке внизу – девушку. Она сидела спиной к багровому небу, уткнувшись в экран телефона. Подняла его, сделала селфи. Закат был лишь размытым фоном. И потом, не отрывая взгляда от экрана, не посмотрев на небо ни разу, она начала быстро двигать пальцами, редактируя, накладывая фильтры. Ее лицо было сосредоточено, серьезно. В нем не было ни капли того, что можно было бы принять за восхищение.

В тот же вечер ему пришло уведомление: «Соболезнуем вашей утрате. Ваши воспоминания бесценны. Храните их в безопасном облаке «Уют.Память». Он кликнул. Оказалось, умерла троюродная тетка, о существовании которой он узнал из предложения «добавить в друзья» пять лет назад. Алгоритм, отследив цепочку сообщений в семейном чате, автоматически отправил соболезнования всем контактам.

А потом, вчера, он наткнулся на рекламу. Рекламу антидепрессантов. Фоном в ней звучали строки – его собственные строки, написанные в закрытый блог в момент черной тоски год назад. «…и тишина звенит в ушах, как отключенный ультразвук мироздания…» Система проанализировала его текст, определила как «депрессивный паттерн высокой поэтичности» и продала данные фарм-корпорации. Его боль, его попытка высказаться, превратилась в приманку для продажи таблеток.

Это был последний камень. Просветление, от которого зашевелились волосы на голове. Мир не просто стал фальшивым. Он стал продуктом. Любое переживание, любая эмоция, любая попытка искренности немедленно захватывалась, оцифровывалась, классифицировалась и пускалась в оборот. Счастье было KPI. Горе – рыночной нишей. Любовь – темой для подписки.