#ЩукаДляМажора

«Юля_Астрология: Вибрации этой песни синхронизируются с космическим ритмом Вселенной! Это знак! Трясогузка – твое тотемное животное!»

«Алина_Витальевна: Какие таланты! Я плачу! Это же наша русская душа, такую бы песню – в «Голос»!»

Димон с растущим удовольствием читал комментарии, и по его лицу расплывалась счастливая улыбка. Он ловил каждое слово, каждый восторженный отзыв, мысленно уже представляя, как этот контент взорвёт его ленту. Главное – вовремя поймать волну и быть на гребне. Остальное – несущественно.

Миша замер с поднятым пальцем, его глаза блестели восторгом человека, нашедшего свой Грааль. Он медленно повернулся к друзьям, и на его лице расплылась торжествующая улыбка. Покачивая головой в такт несуществующему ритму и слегка прикрыв глаза, он будто дирижировал этим пьяным хаосом.

– Слышите?! – прошептал он с почти благоговейным трепетом. – Абсолютно шедеврально! Без всякого монтажа, без фанеры! Это же… это же крик души! Душа, Стёпа, ты понимаешь? Она рвётся на части! Ну, я же говорил – за искусство не жалко!

Он откинулся на спинку стула, сделав глоток пива, словно только что прослушал оперу в Большом театре.

– Да, кстати, – вдруг оживился он, словно спохватившись, и, повернувшись к барной стойке, подозвал официантку театральным жестом, – девушка! А где же можно лицезреть самих артистов? Хочется взглянуть в глаза таланту, пожать руку! Мы, можно сказать, их меценаты!

Женщина смерила его долгим, безразличным взглядом, в котором читалась вся бессмысленность его порыва.

– Какие, на хрен, артисты? У нас отродясь никакой музыки не было. Только телевизор, да и тот сломался.

– Как нет? – Миша с комическим недоумением развёлся руками, указывая на стену, за которой снова завозилась гармонь. – А это что?! Настоящие «Таёжные Бородачи»! Я узнаю их по голосам!

– А, это Серёга-алкаш с дружками… – она бросила взгляд на дверь, пустой и равнодушный. – Они за углом у сарая сидят, бутылку на троих делят. Это он у вас «входной взнос» собрал. Ловкач. – Она наконец посмотрела прямо на Мишу, и в её глазах на мгновение мелькнуло нечто вроде усталой жалости. – Теперь будет угощать всё кафе неделю. Спасибо, что поддержали местный бизнес. Народ ждать не будет. Вон, все уже на стойку глазеть стали.

Возмущению Миши, наконец, нашёлся выход. Он резко встал – так что стул с громким скрежетом отъехал назад.

– Да я ему сам сейчас… собственноручно уши оторву, этому артисту! – его голос прозвучал неестественно громко и фальшиво в наступившей тишине. Даже гармонь за стеной умолкла. – Пять тысяч! За пьяный хор в сарае! Да я… я…

Он замер на полуслове, и его взгляд упал на напряжённые лица окружающих. Сперва один, с порванным ухом, просто переставил свой стакан на полсантиметра, не отрывая взгляда от столешницы, будто поправляя прицел. Другой, напротив, медленно, с преувеличенным хрустом открутил пробку с пол-литровки, стоявшей на столе как единственный неоспоримый аргумент. Третий, самый молодой, не поворачивая головы, опустил руку под стол – не за оружием, просто почесал колено, но этот простой жест в напряжённой тишине прозвучал громче выстрела. Они не были агрессивны. Они были солидарны. Молча. Охраняя своё внезапно свалившееся благополучие, оплаченное его же деньгами.

Стёпа наблюдал за этим спектаклем, не двигаясь. Внутри всё холодело от чёткого, как электронная таблица, расчёта. Он сжал планшет.

«Любая попытка вернуть деньги сейчас – это не просто скандал. Это объявление войны целому микромиру, живущему по своим, не писаным законам. А в этой войне на стороне противника – знание местности, численное превосходство и полное отсутствие сантиментов. У нас, москвичей с титановыми спиннингами, здесь нет ни единого шанса».

Мысль завершилась холодным, практическим выводом: «Остаётся одно – списать убыток и двигаться к цели. Все остальные переменные теперь – шум, мешающие данные».

Энтузиазм Миши, словно воздушный шарик, разбился об эту стену молчаливого, корыстного единодушия. Он медленно опустился обратно на стул. В его глазах читалось не столько унижение, сколько горькое разочарование – не в людях, а в собственной наивности, в рухнувшей сказке о «настоящей» жизни.

Делать тут было нечего, а скандал с местными явно сулил проблемы. Они вышли из кафе под тяжёлыми, осуждающими взглядами. «Музыкантов» за углом и правда не оказалось – лишь три пустые бутылки из-под портвейна валялись у забора, как памятник их глупости.

Стёпа, всё ещё сжимавший в руках планшет, как щит, внезапно остановился. Он резко развернулся и шагнул обратно к двери кафе, откуда уже доносились звуки мытья посуды.

– Девушка! – его голос прозвучал неожиданно громко. – А вы не подскажете, у кого тут можно лодку взять в аренду?

Дверь захлопнулась. Миша и Димон остались стоять у Lexus'а, в недоумении глядя на закрывшуюся дверь. Воздух резко похолодал, и в темнеющем небе над тайгой зажглась первая, одинокая звезда. Она висела в ледяной вышине, безучастная и точная. Как точка в конце неудавшегося предложения.

Глава 5. Тонкая дипломатия на цепи

.

Дверь кафе снова отворилась, и Стёпа вышел с видом человека, выполнившего свою миссию. На его лице читалась деловая сосредоточенность.

– Ну что, Стёпыч, какие новости? – встрепенулся Миша.

– Лодку можно арендовать у некоего Ивана Кузьмича. В конце посёлка дом, последний. С краю. Забор синий, облезлый, там на цепи пёс сидит, тоже облезлый. Там же и стоянка для машин. Только, – Стёпа сделал многозначительную паузу, – он народ московский не особо жалует, после прошлого случая…

– Какого случая? – насторожился Димон.

– Официантка не уточнила. Но контекст намекает, что случай был показательный.

– Ничего, – тут же воспрял Миша. – Сейчас мы ему такие деньги предложим, что он у нас самым главным москвофилом станет! Поехали!

– Никакой ты не стратег, – вдруг заявил Стёпа, когда они уселись в машину. – Если хочешь договориться с нелюдимым типом, у которого цепной пёс, нужен не кейс с деньгами, а грамотный «входной билет».

– То есть? – насторожился Миша.

– То есть нужно заручиться расположением его пса дорогим кормом, а его самого – бутылкой чего-то крепкого и статусного. Деньги ты потом покажешь. Сначала – знак уважения.