Я хочу тебя увидеть

Дина Карат

Я хочу тебя увидеть

Глава 1

Анна Светозарова вновь вдохнула морозный воздух – резкий, как лезвие, обжигающий ноздри, будоражащий кровь. Он ворвался в нее ледяным потоком, заставляя каждую клеточку проснуться. Этот воздух был ее воздухом: в нем сплетались тысячи оттенков запаха – дым от далеких печных труб, сладковатая горечь свежеиспеченного хлеба из пекарни на углу, металлический привкус снега, еще не успевшего пропитаться городской грязью.

Она шла, привычно ощупывая дорогу тростью – той самой, что давно стала продолжением ее руки. Трость была глазами девушки: она рассказывала о мире тише, но точнее, чем могли бы рассказать чужие слова. Вот асфальт с трещиной – знакомая, родная; вот бордюр, чуть сколотый у подъезда; вот россыпь мелких камешков, всегда лежащих в одном и том же месте. Мир Анны состоял из прикосновений, звуков и запахов – из того, что нельзя увидеть, но можно почувствовать.

В детстве Светозарова ходила в обычную школу. Родители хотели, чтобы она росла «как все». Но «как все» не получилось.

«Глаза, как у дьявола!»

«Слепая!»

«Смотри, а то еще оглохнешь!»

Эти фразы врезались в память, как осколки стекла. Анна до сих пор слышала их – не в реальности, а где‑то внутри, в темном углу сознания, откуда они выползали по ночам, царапая душу. В такие моменты девушка зажимала уши ладонями, пытаясь заглушить эхо детских насмешек, но голоса все равно звучали, нарастая, превращаясь в гул, от которого кружилась голова и подкашивались ноги.

– Уйдите! – кричала она тогда. – Оставьте меня в покое!

Сейчас она носила солнцезащитные очки. Не потому, что солнце слепило – оно для нее не существовало. А потому что, люди пугались ее глаз. Бледно‑голубых, почти прозрачных, с неподвижным, немигающим взглядом. Анна не знала, как они выглядят со стороны, но чувствовала: не так. И этого ощущения было достаточно, чтобы мысленно наклеить на себя ярлык – «страшила».

– Мам, почему все так любят Новый год? – спросила она однажды, когда ей было пять.

Мама, тогда еще не понимавшая, как больно ранят простые слова, ответила тепло и просто.

– Ну знаешь, доченька… Все провожают старый год и встречают новый. Украшают дома фонариками, ставят елку, на которую вешают украшения, создают уют и праздник в доме. Оттого и любят.

– Значит, мне его не за что любить? – тихо сказала Анна. – Хотя… он ведь и без моей любви наступит.

Этот разговор она помнила дословно. И каждый Новый год пыталась представить: как выглядят фонарики? Какого они цвета? А елка? Она знала, что зеленая, но какой это зеленый? Темный, как мох, или яркий, как трава в мае? А снег? Она чувствовала его холод, слышала хруст под ногами, но не знала, белый ли он, серебристый, или, может, с легким голубым отливом?

Снег хрустел под ногами – сухо, дробно, словно рассыпанные сухарики. Анна присела, протянула руку и зачерпнула горсть. Холодный. Обжигающий. Быстро тающий на ладони, оставляя влажную дорожку, стекающую к запястью.

– Мне двадцать, а я до сих пор не знаю, какого цвета мир, – прошептала она.

– А хочешь узнать? – раздался голос за спиной.

Мягкий. Низкий. С едва уловимой хрипотцой. Но в нем было что‑то… нечеловеческое. Что‑то, отчего по спине пробежал ледяной ток.

– Вы кто? – Анна не обернулась. Для нее это было бессмысленно.

Она не услышала шагов. Ни единого. Но голос звучал так близко, будто незнакомец стоял прямо перед ней, почти касаясь ее лица своим дыханием.

– Зачем тебе очки? – спросил он с любопытством, почти детским.

– Чтобы не пугать таких, как ты! – резко ответила Анна. Слова вырвались сами, как острие ножа. Этот вопрос всегда ранил ее в самое сердце.

– Послушай, милая, – в голосе зазвучала легкая наигранность, но без злобы, скорее с каким‑то странным, почти ласковым вызовом. – Я тот, кого невозможно напугать. А вот насчет тебя – поспорил бы.

Злость вспыхнула в ней, как сухая трава от спички. Годы молчания, обиды, одиночества – все это вдруг вырвалось наружу, словно сорвалась плотина. Анна резко сняла очки и уставилась на него – на того, кто стоял так близко, кто говорил с ней так, будто видел насквозь.

– Вот мои глаза! Смотри! Видишь?! – голос дрогнул, но она не остановилась. – А я не вижу! Не вижу! Но… говорят, они ужасные. В детстве меня называли проклятой. Так что уходи. Ты мне все равно не поможешь.

Тишина.

Густая, звенящая, как натянутая струна. Анна все еще не слышала шагов, но теперь она точно знала: он ушел. Светозарова сжала трость – свою верную спутницу, свой поводырь в мире, где нет света, только тьма.

И вдруг – прикосновение.

Ледяная рука коснулась ее ладони. Не просто коснулась – обхватила, полностью, плотно, будто хотела удержать.

– Я покажу тебе мир. Но всего на минуту.

Сердце заколотилось. Адреналин ударил в виски, пульс отдавался в пятках, в кончиках пальцев, в каждом вдохе. Ей не было страшно. Наоборот, девушка жаждала этого.

– Но…

– Молчи, – прошептал голос прямо в ухо.

Анна открыла глаза.

И увидела.

Кристально белый снег, падающий с неба, как миллионы крошечных звезд. Фонарики – красные, желтые, зеленые – мерцали вдоль улицы, бросая цветные блики на мокрый асфальт. Яркие билборды магазинов, сияющие неоном. Елка – высокая, пушистая, увешанная шарами и гирляндами, как в маминых рассказах. И… она сама. Девушка в белой шапке и куртке, в джинсах и черных ботинках, с прямой спиной и каштановыми волосами, падающими на плечи. Одинокая фигура посреди праздничного безумия.

А потом – снова мрак.

Тишина.

Он действительно ушел.

«Кто он?» – подумала Анна.

Она не верила в магию. Не верила в волшебников. Но то, что случилось, было безумием. Может, она сошла с ума? Или умерла на секунду? Или…

Или мир только что показал ей, что он есть – яркий, цветной, живой.

И что она тоже – живая.

Глава 2

Холодный ветер кружил снежные вихри над центральной аллеей, превращая городской пейзаж в размытую акварель. Фонари разливали желтоватый свет, и снежинки в их ореоле казались крошечными светлячками, пойманными в стеклянную банку ночи. Дайн шел рядом с Анной – бесшумно, как тень, скользящая между мирами. Он чувствовал, как ее мир – осязаемый, звучный, пахучий – проникает в него, царапает изнутри непривычной чистотой.

Он помнил тот миг, когда нарушил правило.

«Не разговаривать со смертными».

Триста лет послушного служения Тьме. Триста лет, заполненных шепотом чужих страхов, криками боли, сладостным ядом чужой слабости. И вдруг – тишина внутри. Пустота. Вопросы, как черви, разъедающие душу:

«Для чего я живу?»

«Зачем я творю зло?»

«Я хочу умереть».

– Да‑а‑а-й-н, – голос прозвучал из ниоткуда, отразился эхом от невидимых стен между мирами.

– Я здесь, – ответил он тихо, но твердо.

– Ты… как ты посмел? Нарушить главное правило? – в голосе – не просто ярость, а звериная, слепая ненависть, от которой дрожали сами атомы пространства.

Дайн не дрогнул. Он стоял, выпрямившись, с лицом, лишенным эмоций, будто вырезанным из черного камня. Но внутри – вихрь. Усталость. Отчаяние.

– Мне надоело. Я триста лет был вашим послушным рабом. Не хочу.

Тишина. Она звенела, давила на перепонки, заставляла кровь стучать в висках.

– Я готов к смерти, – сказал демон, опускаясь на колени. Не в мольбе, а, скорее, в принятии.

– А ты уверен, что готов?

– Готов.

– Тогда вот наши условия. Эта девушка, с которой ты заговорил… Ты проведешь с ней ровно неделю. А затем – под последний бой курантов – исчезнешь.

– Вы в своем уме? – впервые за столетия его голос дрогнул. – Вы предлагаете, чтобы я вторгся в жизнь этой девушки, а потом исчез? Но зачем?

– Узнаешь, Дайн. Это последний урок, который мы тебе преподадим перед забвением. Будь благодарен.

Слова еще висели в воздухе, но он уже стоял на заснеженной аллее, рядом с той самой девушкой. Она шла медленно, но уверенно, трость мягко постукивала по обледенелому асфальту, словно отмеряя ритм ее жизни.

Дайн наблюдал.

Ее движения – точные, выверенные. Пальцы сжимают трость с такой силой, будто она единственная нить, связывающая ее с миром. Волосы – каштановые, как осенняя листва, – выбивались из‑под белой шапки, касались воротника. Он мог бы коснуться их, но не стал. Вместо этого – снова протянул руку, взял ее ладонь.

Инстинктивно. Бессознательно.

И тут же ощутил: холод кожи – но под ним – жар. Жизнь. Настоящая, не испорченная Тьмой.

«Почему я это делаю? Почему ее ладонь – такая холодная, но обжигает меня изнутри?» – эти вопросы взрывали мысли.

Анна остановилась. Резко повернула голову – не видя, но осязая его.

– Опять ты? Издеваться надо мной надумал? – Анна одернула руку, словно коснулась огня.

– Нет. Отчего‑то над тобой издеваться мне не хочется. Хотя… я безумно люблю это делать, – Дайн уже давно заметил, что стал другим. Не таким, как все демоны.

– Жалость, значит, – вздохнула Светозарова. – Меня все либо жалеют, либо презирают.

– Как тебя зовут? – спросил он, стараясь, чтобы тон остался снисходительным, но внутри что‑то дрогнуло.

– Анна. А тебя?

– Дайн, – коротко отрезал демон. – Прости, но мне с тобой придется быть целую неделю.

– Что?! – девушка отпрянула, и ее пальцы на мгновение сжались вокруг трости, как вокруг оружия.

– Ровно через неделю я исчезну… из твоей жизни, – добавил он после паузы.

– Ты меня, конечно, извини. Но я как минимум живу с родителями!

– Это не важно. Они обо мне не узнают.

– Ты кто такой вообще?

– Твой личный демон, – шепнул он ей на ухо, и от этого шепота по спине Анны пробежали мурашки, а в воздухе на миг вспыхнул запах озона – как перед грозой.

Он смотрел на нее, и впервые за триста лет ощущал, что‑то, кроме пустоты. Не жалость. Не насмешку. А… интерес. Живой, острый, как лезвие.

Анна стояла, все еще не отпуская его руку. В голове – хаос: вопросы, сомнения, страх. Но где‑то глубоко – искра любопытства.

– Если ты демон, – сказала она тихо, почти шепотом, – то почему ты… теплый?

Дайн замер. Он не знал ответа. Анна была первой, кого он коснулся.

Глава 3

Картинка того мига – ослепительно‑яркого, невозможного – не выходила у Анны из головы. Белый снег, цветные огоньки, елка в гирляндах…и она сама – в белой шапке, с прямыми каштановыми волосами, в куртке, джинсах и черных ботинках. Мир, которого она не видела никогда, но который теперь жил в памяти как шрам: болезненный, но драгоценный.

А рядом – Дайн. Его голос – низкий, с едва уловимой хрипотцой – звучал в ушах, заставляя вздрагивать. Он был здесь, но его не видели другие. Демон шел за ней тенью, повторяя каждый шаг, каждое движение трости по обледенелому асфальту. Родители Анны не замечали его – ни когда он стоял у окна, ни когда садился напротив нее за стол. Это делало Светозарову еще более одинокой. Или… особенной?

«Неужели он и вправду демон?» – думала она, сжимая в пальцах край скатерти.

И если да, то почему Дайн не причиняет ей вреда? Почему показал ей мир – тот самый мир, который она никогда не смогла бы увидеть?

– Почему неделя? – спросила она однажды, когда они шли по белоснежной аллее, утопающей в снегу.