Под маской

Александр Лесников

Под маской

ГЛАВА 1: ПРИБЫТИЕ

…

Сознание вернулось ко мне не вспышкой, а медленным, тягучим гулом в ушах. Он нарастал, сливаясь с монотонным стуком колёс. Голова раскалывалась, будто изнутри её растаптывали тяжёлые сапоги. Я лежал на жёстком, потёртом сиденье, вглядываясь в потолок вагона. Он был испещрён трещинами, словно карта неизвестной местности. Я попытался вспомнить… куда я еду. Имя. Своё имя. В памяти зияла чёрная, бездонная дыра. Паника, холодная и липкая, поднялась из живота к горлу. Я был никем. Пустым местом в чужой одежде.

С трудом поднявшись, я оглядел вагон. Он был почти пуст. Кроме меня, здесь были двое. Один, тщедушный, с впалыми щеками, сидел в углу, прижимая к груди потрёпанный кожаный чемодан, словно боялся, что его отнимут. Его пальцы судорожно сжимали ручку ручной клади. Второй, более крупный, спал, запрокинув голову, его дыхание было хриплым и неровным. На всех нас была одинаковая униформа – светло-голубая, грубая ткань, на груди – бирка с номером. Моя гласила: «C17-D2-451». Это было всё, что я о себе знал.

Я подошёл к окну, надеясь, что вид снаружи прояснит что-то. Но за стеклом проплывал лишь бесконечный, унылый пейзаж: промзоны, обшарпанные здания с осыпающейся штукатуркой, редкие фигуры в серых одеждах. Архитектура напоминала что-то из учебников истории, из раздела о позднем советском периоде. Где-то в глубине сознания шевельнулось смутное воспоминание, но тут же угасло, оставив после себя лишь чувство тоски и потерянности.

– Э-э-э… Здравствуйте? – мой собственный голос прозвучал чужим и хриплым.

– Ну, привет, новоприбывший… – он произнёс это без интонации, как заученную фразу. Человек с чемоданом медленно, будто с огромным усилием, повернул ко мне голову. Его глаза были пусты, взгляд устремлён куда-то вглубь себя.

– Никто не знает. Мы тут все как слепые котята. Нас везут. А куда и зачем – загадка. Лучше не спрашивай. – Он снова уставился в стену, закончив разговор. – Вы не знаете… куда мы едем? Что это за место?

Он покачал головой, и в его глазах мелькнула тень того же страха, что глодал и меня.

Его слова повисли в спёртом воздухе вагона. Я снова подошёл к окну, чувствуя, как стены смыкаются вокруг. Внезапно вдали показались очертания невероятного сооружения – башни, которая пронзала небо, уходя в самые облака. Она была так высока, что её вершины не было видно. Цитадель. Слово само всплыло в памяти, принеся с собой новый виток страха.

Поезд начал сбавлять ход. Спустя пятнадцать минут он с шипением пневматики и скрежетом металла окончательно остановился. Двери со скрипом разъехались, впустив волну холодного, влажного воздуха, пахнущего озоном, ржавчиной и чем-то ещё – запахом толпы, страха и пота. Мои попутчики, не обменявшись ни словом, поднялись и, понуро опустив головы, вышли на перрон. Я, как во сне, последовал за ними.

Платформа была заполнена людьми в такой же униформе. Все двигались медленно, будто против своей воли. И тут прямо передо мной возникло нечто – небольшой летающий аппарат, похожий на механическую муху с одним большим объективом вместо головы. Он завис перед моим лицом. Раздался щелчок, и яркая белая вспышка на мгновение выжгла сетчатку. В глазах поплыли тёмные пятна. Когда зрение вернулось, я увидел, как сканер, жужжа, переместился к следующему прибывшему и ослепил его. Контроль. Учёт. С этого начиналась новая жизнь.

Высоко под потолком вокзала, на массивной колонне, зажёгся огромный голографический экран. На нём появилась заставка – «Breencast». Затем возникло лицо – седовласый мужчина с неестественно гладкой кожей и спокойными, всепонимающими глазами. Его голос, бархатный и убедительный, заполнил всё пространство, заглушив шум толпы.

«Добро пожаловать! Добро пожаловать в Сити 17! Сами ли вы его выбрали, или его выбрали за вас – это лучший город из оставшихся. Я такого высокого мнения о Сити 17, что решил разместить свое правительство здесь, в Цитадели, столь заботливо предоставленной нашими Покровителями. Я горжусь тем, что называю Сити 17 своим домом. Итак, собираетесь ли вы остаться здесь, или же вас ждут неизвестные дали, добро пожаловать в Сити 17. Здесь безопасно!»

Речь была отточенной, идеальной. Но за каждым словом сквозил стальной каркас. Это была не «добро пожаловать», а «вас здесь ждут». Не «безопасно», а «будете послушны». Я смотрел на экран, и мне становилось не по себе.

Старик что-то пробормотал в ответ, и солдат с силой толкнул его дубинкой в грудь. Тот свалился на пол, отпустив рюкзак. Я потупил взгляд, сердце бешено заколотилось. Проходя мимо, я почувствовал на себе безразличный взгляд окуляров его маски. Пропускная система представляла собой длинный, извилистый коридор из сетчатых заграждений. Я двигался в общем потоке, стараясь не привлекать внимания. И тут мой взгляд упал на сцену, выбивавшуюся из идиллической картины, нарисованной Брином. У выхода из коридора стоял солдат в полной экипировке – противогаз, скрывающий лицо, тёмный бронежилет. В его руке был металлический стержень с электродами на конце – «демократизатор». Он грубо толкал пожилого мужчину, пытаясь вырвать у него из рук потрёпанный рюкзак.

– Положи! Контрабанда! – его голос был искажён электронным визгом.

– Стой! Ты на личный досмотр! Немедленно! – его голос, пропущенный через синтезатор, звучал как механический скрежет. Он не спорил, он констатировал факт. Его рука в чёрной перчатке указала на неприметную дверь справа. – Войди и жди.

Я уже почти вышел из серпантина, когда один из восьми солдат, стоявших по стойке «смирно», резко шагнул вперёд, преградив мне путь. Он был выше меня на голову.

Я вошёл. Дверь захлопнулась за моей спиной с тяжёлым, окончательным стуком. Комната была маленькой и пустой, если не считать металлического стола и двух стульев. Стены были выкрашены в тусклый зелёный цвет. В воздухе витал запах озонированного металла и чего-то едкого, химического. Я простоял так, может, минуту, может, пять, прислушиваясь к стуку собственного сердца.

«Боже правый, сколько их тут?» – пронеслось у меня в голове. Заскрипела другая дверь – стальная, в глубине комнаты. Из неё вышел ещё один солдат. Его униформа ничем не отличалась, но в его движениях была каменная уверенность.

– Выверни карманы. Предъяви документы новоприбывшего, – он безразлично ткнул пальцем в мой нагрудный карман. Его голос был таким же безжизненным, как у первого. Он подошёл вплотную. Я видел своё искажённое отражение в его окулярах.

Я, запинаясь и чувствуя, как дрожат пальцы, начал обыскивать карманы униформы. Мысль о том, что документов у меня может и не быть, вызывала приступ паники. Но в нагрудном кармане я нащупал жёсткий прямоугольник. С облегчением, граничащим со слезами, я вытащил пластиковую карту, заламинированную в плёнку, и протянул её солдату.

– Иди за мной, – он развернулся и направился к той же стальной двери. Тот взял её, бегло взглянул, что-то сверил с планшетом у себя на запястье и молча вернул обратно.

Мы вышли в длинный, тускло освещённый коридор. Стены здесь были голыми, бетонными. Воздух был густым и спёртым. Из-за некоторых дверей, мимо которых мы проходили, доносились приглушённые звуки – сдавленные крики, металлический скрежет, чьи-то мольбы. Я старался не вслушиваться, но мурашки бежали по спине. У тех людей, видимо, документов не оказалось.

Наконец мы остановились у массивной металлической двери в конце коридора. На ней красовался сложный электронный замок. Солдат постучал костяшками пальцев. В глазке мелькнуло движение, и я увидел, как с другой стороны на нас смотрят два стеклянных окуляра. Раздался щелчок, и замок засветился зелёным. Дверь со скрипом, будто нехотя, отворилась.

Внутри была комната побольше. И первое, что я увидел, было железное кресло, прикрученное к полу. Оно было залито тёмными, почти чёрными пятнами. Я понял, что это запёкшаяся кровь. Меня бросило в дрожь. Неужели мои документы не те? Неужели это конец?

– Хочу поговорить наедине, – сказал он и, к моему изумлению, поднял руки к защёлкам своего шлема. Второй солдат вышел, и дверь закрылась. Мы остались один на один. Первый подошёл к пульту управления на стене и нажал несколько кнопок. Красные огоньки камер в углах комнаты погасли.

Раздался шипящий звук. Он снял маску.

ГЛАВА 2: СТАРЫЕ ЗНАКОМСТВА

Из-под маски на меня смотрело уставшее, но до боли знакомое лицо. Щетина, морщины у глаз, знакомый шрам над бровью. И широкая, чуть кривая улыбка.

– Я должен тебе пиво!.. Эй, Майк! Это я, Барни из Черной Мезы!

Память, будто плотина, прорвалась. Обрывки образов, звуков, запахов. Лабораторные коридоры. Зелёные мониторы. Смех за кружкой пива после смены. Барни Калхун. Его лицо. И моё имя – Майк Лоу. Старший научный сотрудник комплекса «Чёрная Меза». Лучший сотрудник года. Каскадный резонанс. Вспышка света… и ничего.

– Барни? – выдавил я, и голос мой снова сорвался. – Как… Что здесь происходит?

– Ты, наверное, ни в зуб ногой, что тут творится, – быстро, почти шепотом, начал он. – Я внедрён. Работаю в Гражданской Обороне. ГО. – Барни резко обернулся, прислушиваясь к скрипу за дверью, и продолжил уже шепотом, торопливо. – Это, по замыслу Альянса, такая «полиция мыслей». Надзирают, ловят нарушителей, выявляют Сопротивление…

– Сопротивление? – перебил я, чувствуя, как от этого слова в груди что-то ёкнуло.

– Те, кто хочет свергнуть Альянс. – Барни нервно провёл рукой по шлему. – Но их мало. Большинство тут – коллаборационисты. Примкнули к силовикам за паёк, за тёплую койку. Их, в отличие от солдат Патруля, не биомодифицировали. – Он с силой ткнул пальцем в свой нагрудник. – Вся эта амуниция… противогаз, искажение голоса, рация. Всё для видимости. Для устрашения. Мы для них – дешёвая рабочая сила в униформе.

Я попытался осмыслить этот поток, но мысли путались. – А… Альянс? Кто они?

Барни замер, и его лицо исказила гримаса, в которой смешались страх и ненависть. Он заговорил тихо, растягивая слова, будто каждое было отравлено.

– Альянс… Это не просто армия, Майк. Это чума. Межпространственная империя. Они захватывают миры, переделывают расы под себя… Синтеты, суперсолдаты… – Он сделал глоток воздуха, словно ему не хватало кислорода под маской. – А заправляют всем доктор Брин и… Советники.

Он произнёс последнее слово с такой тихой, леденящей опаской, что я невольно отшатнулся.

– Советники? – выдавил я.

Барни лишь кивнул, его глаза бегали по комнате. – Инопланетные твари. Могут лезть в мозг. Отдают приказы. Мы для них – скот. – Он посмотрел на меня прямо, и в его взгляде была бездонная тоска. – Поле подавления… Из-за которого нет детей… Это их рук дело. Их «милость».

От услышанного мир поплыл перед глазами. Всё, что я видел – контроль, пропаганда, страх – обрело чудовищный, окончательный смысл. Но времени на осмысление не было. В дверь вдруг громко постучали.

– Калхун! Что там? Открывай! – раздался искажённый голос.

– Секунду! – крикнул Барни, его лицо исказилось паникой. Он отчаянно указал на другую, потайную дверь, почти невидимую в стене. – Выходи через двор. Беги! Ищи «Синего Феникса» в районе старой канализации. Скажешь, что от Барни. Теперь беги!

Он толкнул меня к двери. Я выскочил в кромешную тьму заднего двора вокзала. Дверь захлопнулась, и я услышал звук щелчка замка. Я был один.

Воздух был холодным и влажным. Кругом царила непроглядная темень. Я двигался наощупь, спотыкаясь о пустые железные бочки, наступая на какие-то деревянные обломки. Руки натыкались на шершавые кирпичные стены. Где-то вдали слышался гул города, но здесь, во дворе, была лишь гнетущая тишина, нарушаемая моим собственным тяжёлым дыханием.

Я шёл, казалось, вечность, пока мои пальцы не нащупали холодную металлическую сетку. Дверь. Она была незапертая. За ней оказалась узкая, крутая лестница, ведущая наверх. Я поднялся, сердце колотилось где-то в горле. Вверху была ещё одна дверь, обычная, деревянная. Рука дрожала, когда я взялся за скобу. Куда она вела? К свободе? К новой ловушке? Собрав всю волю, я потянул её на себя…

ГЛАВА 3: НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ И ТЕНЬ ПРОШЛОГО

…Я оказался в другом крыле вокзала, более пустом и производственном. Воздух здесь пах пылью и остывшим металлом. Я выбрался через арочный проём на залитую тусклым искусственным светом привокзальную площадь. Направо путь преграждала массивная решётка с колючей проволокой и предупреждающим знаком с изображением черепа. Оставалось идти налево.

Я сделал несколько шагов, как из-за угла, ведя под руку перепуганного гражданского, вышел ГОшник. Его движения были отточенными, роботическим. Он резким движением демократизатора сбил пустую железную банку, стоявшую на краю мусорного бака. Банка с грохотом покатилась по кафелю и зазвенела у моих ног.

– Подними эту банку! – прозвучал строгий, безжизненный голос, искажённый модулятором.

Инстинкт самосохранения сработал быстрее мысли. Я, не глядя ему в окуляры, наклонился, поднял холодную жесть и бросил её в бак. Внутри всё сжалось от унижения и страха.

Солдат пропустил меня дальше, издав короткий, механический звук, похожий на смех. «Всего лишь банку», – твердил я себе, но дрожь в руках не унималась. Это было первое, крошечное испытание на покорность, и я его прошёл.

Главный зал ожидания был огромным, как атриум заброшенного дворца. Когда-то здесь, наверное, кипела жизнь. Сейчас же он был заполнен тихим, подавленным гулом сотен голосов. Люди сидели на скамейках, стояли у стен, их взгляды были пустыми. Я заметил аппарат выдачи пищевых рационов. Очередь к нему двигалась медленно, а лица получивших свою порцию серой питательной массы выражали скорее обречённость, чем голод. «Было бы питательнее землю грызть», – прошептал кто-то рядом, и его слова повисли в воздухе, как приговор.

Я вышел на главную площадь Сити-17, и дыхание перехватило. Город простирался передо мной – серый, монументальный, подавляющий. И над всем этим, за многоэтажками, высилась она. Цитадель. Гигантская, выше облаков, башня, упиравшаяся в небеса. Её масштаб был не просто впечатляющим – он был унизительным. Она напоминала о ничтожности каждого, кто осмеливался жить в её тени. Восемь с половиной тысяч метров ввысь. Я представил её фундамент, уходящий глубоко под землю, и почувствовал лёгкое головокружение.

Посреди площади стояла та самая колонна с гигантским голографическим экраном. Он снова зажёгся. Уоллес Брин, как всемогущий оракул, появился перед нами.

«Позвольте мне зачитать письмо, которое я получил. "Уважаемый доктор Брин. Почему Альянс подавляет наш цикл размножения? Искренне Ваш, обеспокоенный гражданин».

На площади воцарилась мёртвая тишина. Люди замерли, вглядываясь в экран. Этот вопрос витал в воздухе, его задавал каждый взгляд, лишённый детских улыбок.

«Спасибо за письмо, гражданин. Конечно, ваш вопрос касается основных биологических потребностей, надежд и страхов за будущее вида. Я чувствую и несколько невысказанных вопросов. Знают ли наши Покровители, что для нас лучше? Что дает им право принимать такие решения за человечество? Отключат ли они когда-нибудь поле подавления и позволят ли нам размножаться?»

Он говорил так, словно читал мои самые потаённые мысли. Это было жутко.

«Чем отвечать на каждый невысказанный вопрос… позвольте мне разрешить сомнения, лежащие в основе вашего беспокойства. Сначала, давайте рассмотрим тот факт, что впервые в истории мы стоим на пороге бессмертия… Он требует полного пересмотра наших генетических потребностей… Он требует планирования и обдумывания, что идет вразрез с нашими психологическими установками».

Логика была изощрённой, как отточенная бритва. Она отсекала человеческое, оставляя лишь холодный расчёт.

«В такое время необходимо, может быть, напомнить себе, что наш истинный враг – это инстинкт. Инстинкты воспитывали нас… Но инстинкт неотделим от своего двойника – суеверия… Поэтому инстинкт должен быть подавлен. С ним нужно нещадно бороться, начиная с основной потребности человека – потребности в размножении».

Он объявил войну самой природе человека. И призвал за это благодарить.

«Мы должны благодарить Покровителей за помощь в борьбе с этой всепоглощающей силой. Нажав на переключатель, они изгнали наших демонов одним движением… Я уверяю вас, подавляющее поле будет снято в тот день, когда мы овладеем собой… И этот день превращения, по сведениям из надежного источника, недалёк».

Экран погас. Тишина сменилась привычным гулким шумом. Люди расходились, не глядя друг на друга. На улицах не было детей. Ни одного. Осознание этого факта было похоже на удар тупым ножом.

И тут я вспомнил про свою карту. Та самая, что спасла меня от кровавого кресла. Я достал её и впервые внимательно рассмотрел. Пластик был холодным. На ней был мой номер, отпечаток пальца и… должность. «Старший офицер Гражданской Обороны. Сектор Д2. Действительно до…» Далее шла дата, которая была через год. Я был просто в шоке. Когда? Как? Моё прошлое было пустым, а будущее уже было распланировано и утверждено штампом Альянса. Это не было удачей. Это было приговором.

Я не успел закончить. Солдат, не говоря ни слова, резко, с силой, оттолкнул меня в грудь. Я отлетел на пару шагов и грузно сел на мостовую. Боль в копчике пронзила всё тело. Из-под маски не донёсся ни звука. Он просто развернулся и продолжил свой путь. Видимо, они не уполномочены разговаривать с гражданскими по пустякам. Я поднялся, отряхиваясь, чувствуя жгучую смесь стыда и злости. Теперь мне нужно было найти участковый отдел ГО.

Я отправился в самостоятельные поиски. Город был лабиринтом из серых зданий. Я прошёл мимо пекарни, откуда доносился обманчиво вкусный запах свежего хлеба, мимо здания ГСР – Гражданского Союза Рабочих, с его зарешёченными окнами, мимо медпункта, у входа в который сидели измождённые люди с пустыми взглядами. Минут через пятнадцать блужданий по безликим улицам я наконец нашёл его. Бетонное, утилитарное здание с массивной дверью и знаком Альянса. Табличка гласила: «Отдел Гражданской Обороны, Сити 17, Сектор Д2». Странные у них адреса.

Недолго думая, я шагнул внутрь, пройдя сквозь дрожащее синее защитное поле, которое обдало меня лёгким статическим электричеством. Внутри пахло озоном, кожей и металлом. Меня сразу же встретили двое дежурных. Их отличали от других красные повязки на левом плече.

– Документы удостоверения личности! – их голоса прозвучали почти одновременно, выверенной скороговоркой.

– 10—7, прибыл офицер на регистрацию, сектор Д2, 10—23 дальнейших указаний! – он отбарабанил в рацию на своем наплечнике. Я с уже знакомым чувством обречённости протянул свою карту. Один из них взял её, вставил в планшет. На экране пробежали зелёные строки.

Я не понимал этого цифрового шифра, этого нового языка, на котором говорила власть.

Меня провели по длинному коридору в казарму – большое помещение с двухъярусными койками, застеленными до идеальной гладкости серыми одеялами. Там мне выдали мою новую «кожу» – полный комплект формы офицера ГО. Затем последовал медицинский кабинет.

– Для отслеживания состояния здоровья и место положения, – монотонно объяснил медик в белом халате, прикладывая к моему предплечью холодный цилиндр. Раздалось тихое жужжание, и я почувствовал короткий укол. Под кожей теперь находился чип. Я был чипирован, как животное. Протокол был активирован на мой личный код.

Затем – оружейка. Помимо стандартного пистолета калибра 9 мм, мне вручили тяжёлый, холодный револьвер Магнум с гравировкой на рукояти – мой номер. Именное оружие. Инструмент убийства. И, наконец, демократизатор. Я сжал его рукоять. Мозг, лишённый лица матери или своего имени, в ту же секунду выдал чёткие данные: вес, баланс, отдача, эффективная дальность. Знания, выжженные в подкорке, глубже любой памяти. Моё тело помнило ремесло убийства, которое мой разум отчаянно пытался забыть. Я почувствовал лёгкую вибрацию.

Меня отвели в мой кабинет. Небольшая комната с металлическим столом, стулом и шкафом. На столе уже лежала стопка бумаг. Секторальный Коммандер, чьё лицо я так и не увидел, коротко проинструктировал меня: «Маску можно снимать в пустой комнате. Форму – только дома. Не подведите».

Когда он ушёл, я сел за стол и увидел тот самый бланк. Список подчинённых. Я начал листать. Имена, номера, должности. Я насчитал около ста пятидесяти человек. Несколько раз сбивался и начинал заново. Это были не люди – это были единицы ресурса, винтики в машине, которой я теперь управлял.

В самом низу лежал чистый бланк с печатью. «Акт о принятии сектора под командование». Ручка лежала рядом. Я взял её. Она была неожиданно тяжёлой. Я посмотрел на пустой лист, где должна была стоять моя подпись. Один росчерк – и я официально встаю на эту сторону. Протокол. Всего лишь протокол. Я не выбираю правила, я всего лишь следую им. Сначала – выжить. Потом – понять. А для этого нужно играть по их правилам, хоть на время. Я поставил подпись. Дрогнувшую, но неотвратимую.

В тот же день мне принесли другой документ. «Здравствуйте, Майк Лоу! Вам была выписана однокомнатная личная квартира на главной площади, с видом на Цитадель… Ключи и адрес вы получите в отделении почты… Лояльной службы, Сотрудник! Администратор Земли – Уоллес Брин».

Бесплатная квартира. Награда за лояльность. Плата за душу.

После смены я пошёл на почту. Процедура заняла несколько минут возни с бумагами. Ключи и маленький листок с адресом оказались у меня в руках. Я взглянул на него и не поверил своим глазам. Вход в подъезд был прямо напротив входа в мой отдел. Они поселили меня в двух шагах от работы. Удобно. И не оставляет шансов забыть, кому ты принадлежишь.

Квартира на четвертом этаже была роскошной по меркам этого мира. Чистая, с работающим светом и водопроводом, с новой, пусть и утилитарной, мебелью. Я закрыл дверь на ключ, защёлкнул цепочку, закрыл жалюзи. В полумраке я, наконец, снял форму. Ткань, пропитанная запахом страха и чужим потом, с шелестом упала на пол. Я стоял посреди комнаты, просто слушая тишину. Затем рухнул на кровать и провалился в пучину беспамятного сна, пытаясь сбежать от самого себя.

ГЛАВА 4: ПРИНЯТИЕ НОВОГО СОЗНАНИЯ. ЧАСТЬ 1

Время в Сити-17 текло не линейно, а по спирали, каждый виток которой был копией предыдущего. Несколько месяцев моей новой жизни влипли в серую, однообразную массу, где дни отличались лишь номерами в рапортах и оттенками усталости. Я стал винтиком, хорошо смазанным и безотказным. Моё сознание, словно защищаясь, разделилось. Была внешняя оболочка – Старший офицер Лоу, эффективный, немногословный, беспощадный в своей требовательности. И была внутренняя, спрятанная глубоко часть, которая иногда просыпалась по ночам в холодном поту, вспоминая крики из-за дверей на вокзале или пустые глаза казнённых.

Рутина была отлажена до автоматизма. Подъём в пять тридцать по тревожному гудку сирены в коридоре казармы. Холодная вода из ржавого крана, смывающая остатки сна. Натягивание униформы – сначала комбинезон, потом бронежилет, нагрудник, тактическая куртка. Каждый предмет лежал на своём месте, каждый ремень застёгивался с привычным щелчком. Шлем, пахнущий озоном и чужим потом, становился последней гранью между мной и миром. За стеклом окуляров можно было спрятать всё – усталость, отвращение, мимолётный испуг. Там, внутри, я был в безопасности. Пока был в форме.

Утреннее построение, где я уже не стоял в шеренге, а обходил её, сверяя лица с мысленным списком. Редкий день обходился без «выбывших». Иногда солдат просто не выходил – его находили в казарме с перерезанными венами или с пулей из табельного пистолета во рту. Иногда – «переводили» в другую часть, что на нашем жаргоне означало то же самое, только без шума. Их койки занимали новые, с ещё не потухшими глазами. Я отдавал приказы, подписывал наряды, докладывал по инстанции. Мои слова стали такими же безликими, как и я сам. Я научился не думать о том, что стоит за формулировкой «наряд на работы по усилению периметра» или «проведение профилактических мероприятий в жилом секторе». Мысли были роскошью, которую я не мог себе позволить. Мысли вели к вопросам. Вопросы – к сомнениям. А сомнения в нашей системе были смертельным диагнозом.

И всё же, по ночам, когда в квартире наступала та тишина, что звенела в ушах, внутренняя часть брала своё. Она не спрашивала. Она показывала. Картинки, обрывки звуков, запахов. Чаще всего – Барни. Не тот, что пришёл убить меня в кабинете, а старый, с кружкой пива в руке, со смехом, от которого дрожали стеллажи в лаборатории «Чёрной Мезы». Иногда – детское лицо, вероятно, моё собственное, но такое размытое, что в нём нельзя было быть уверенным. Я гнал эти образы прочь, как предателей. Они угрожали хрупкому равновесию, которое я выстроил. Чтобы выжить, нужно было забыть, кем ты был. Я старался изо всех сил.