Между двумя мирами. Том II. Цена последствий

Юрий Верхолин

Между двумя мирами. Том II. Цена последствий

Глава 14. Точка невозврата

Рис 1. Создано Ю. Верхолиным с использованием OpenAI ChatGPT (коммерческая лицензия).

Часть 1. Протокол

Ошибка всегда даёт фору.

Она позволяет прожить какое-то время, делая вид, что ничего не произошло.

Именно поэтому последствия приходят не ударом, а изменением фона.

Сначала мир остаётся прежним – тем же светом за окнами, теми же голосами в коридорах, теми же запахами в доме. Меняется другое: ты начинаешь слышать паузы. Замечать лишние совпадения. Чувствовать, как привычные вещи становятся слишком правильными – и от этого опасными.

В доме Вираджа утро всегда начиналось идеально.

Свет проходил сквозь плотные шторы ровно столько, сколько положено. Кондиционер держал температуру, в которой тело не имеет права на дискомфорт. У двери появлялся поднос с завтраком: фрукты, тёплый чай с кардамоном, хлеб, поджаренный так, будто даже корочка была согласована.

В такой точности есть особая жестокость. Она не давит – она подменяет воздух.

Дивья сделала первый глоток и почувствовала горечь. Чай был идеальным. Горечь была не в чашке – в ней.

Телефон лежал рядом не как вещь, а как допуск. Новый аппарат – стерильный, с теми контактами, которые ей разрешили иметь. Он не был в руке и не был спрятан: так держат рядом предмет, который всегда может стать уликой.

Сообщение пришло без звука.

Прия:

«Ты исчезла. Я не лезу. Просто скажи, что ты в порядке.»

Дивья не открыла его. Прочитала отражение слов в тёмном экране – отдельные фрагменты без контекста, как диагноз.

Следом – входящий от Сонам.

Она сбросила почти сразу. Не машинально – осознанно, фиксируя момент. Сонам звонила только тогда, когда что-то чувствовала. Не знала – чувствовала. Это было хуже вопросов.

Если ответить – они окажутся внутри.

Не как подруги. Как участники.

А значит – как уязвимость.

Дивья перевернула телефон экраном вниз и отодвинула к краю стола. Не выключила. Не выбросила. Просто вывела из поля внимания – как человека, которому нельзя существовать рядом.

Это не было предательством. Это было отсечением. Временным. Жестоким. Единственно возможным.

Она поднялась, прошла в ванную и долго мыла руки. Руки были чистыми, но ощущение сажи – тонкое, липкое, будто на коже осталась память о бумаге и огне – не уходило.

Письма больше не существовало.

Но память – да.

И вместе с памятью осталось другое: понимание, что система не ловит мысли. Она ловит шаг. Ритм. Поведение. Ошибка становится опасной не в момент, когда ты её совершил, а в момент, когда ты начинаешь жить иначе.

Она вышла в коридор вовремя. Шаги – одинаковой длины. Спина – ровная. Лицо – спокойное. Здесь не требовали счастья. Здесь требовали соответствия.

Тишина дома дышала мягко, рассеянно, как дежурное внимание. Дивья знала: ночи здесь не бывают тёмными. Свет не гаснет полностью – он просто переходит в другой режим. В этом доме даже темнота имела допуск.

На лестнице ей улыбнулась молодая служанка – чуть шире, чем нужно. Дивья ответила коротко и правильно. Лишняя улыбка служанки была не приветствием, а сигналом: сегодня дом смотрит внимательнее.

Она спустилась в гостиную.

Её не привели в допросную. Разумеется.

Её привели в светлую комнату с мягкими креслами и идеально чистым столом, где на поверхности уже лежали папки и блокнот, как будто разговор будет о цвете ткани и времени выезда.

Консультант улыбнулась профессионально, без тепла.

– Дивья, нам нужно уточнить ваше расписание на ближайшую неделю. Внеплановая сверка. Ничего особенного.

Слова звучали мягко. Смысл был жёстким.

Проверка началась с нейтрального: завтрак, примерка, список фондов, короткие визиты. Дивья отвечала ровно. Она слушала не вопросы – паузы между ними. То место, где обычно прячут настоящую причину.

Ничего про письмо. Никаких намёков. Ни одного лишнего взгляда.

И от этого становилось хуже.

Потому что отсутствие реакции – тоже реакция. Просто другого уровня.

Из соседнего кабинета донёсся голос Вираджа: тихий, сухой, деловой. Он говорил о рисках так, как говорят о погоде, если у тебя есть крыша над головой и целый город под контролем.

Его шаги прозвучали у двери гостиной. Он не вошёл. Его тень скользнула в проёме – как напоминание о присутствии.

– Всё в порядке? – спросил он, будто обращаясь к дорогому сейфу.

– Всё в порядке, господин, – ответила консультант. Не Дивья.

Вирадж не стал ждать и ушёл. Он не охотился. Он проверял владение.

Консультант закрыла папку.

– Отлично. Вы полностью соответствуете. Увидимся завтра.

Её отпустили. Не спросили. Не зафиксировали. Не наказали.

Дивья прошла по коридору и поймала себя на странной мысли: если они не реагируют – значит, они уверены.

А уверенность системы – это щель. Не сразу. Не для грубой попытки. Но щель.

Она поднялась к себе, закрыла дверь и на секунду задержалась у зеркала. В отражении – идеальное лицо. Правильная осанка. Тишина в глазах.

Мир выглядел прежним.

Но теперь она знала: ошибка прошла.

Не как угроза – как шум. Допустимый. Пока.

И эта «пока» была самым опасным словом на свете.

Телефон снова дрогнул – служебное уведомление. Напоминание о встрече. Отметка о доставке. Всё чисто.

Дом не замечал, что внутри неё появилась переменная, не учтённая в протоколе.

Она подошла к окну. За стеклом – сад, подсвеченные деревья, линии дорожек, которые не менялись годами. За стеной – город со своим шумом и хаосом, который здесь превращали в фон.

Она могла бы попытаться забыть. Вернуться в роль. Сделать вид, что ничего не было.

Но память – не папка в облаке. Её нельзя удалить кнопкой.

И чем тише работала система, тем яснее становилось:

это не «романтика» и не «судьба». Это механика. Это контроль. Это схема.

А схема всегда где-то ломается.

Она выдохнула и отступила от окна.

Её ошибка была уже не просто ошибкой.

Она становилась ресурсом.

И это – и было точкой невозврата.

Часть 2. Право хода

Фотография легла на стол без звука.

Не потому что её положили осторожно – потому что стол был слишком дорогим, чтобы позволить себе резкость. Полированное дерево поглотило движение, как всегда поглощало всё лишнее. Вирадж сидел напротив, скрестив руки, и не смотрел на снимок сразу. Он знал, что там. Ему не нужно было подтверждение, чтобы понимать, что произошло. Подтверждение нужно было для другого – для фиксации.

Лампа над столом давала мягкий, тёплый свет, но в кабинете всё равно оставалось ощущение прохлады. Воздух был сухим, очищенным, лишённым запахов. Здесь не пахло специями, садом, ночью. Здесь пахло контролем.

Фотография была напечатана идеально. Чёткий фокус, правильная экспозиция. Манговое дерево – как фон, тень листвы, ночь. Два силуэта. Слишком близко, чтобы говорить о случайности. Слишком спокойно, чтобы списать на порыв.

Дивья и Артём.

Поцелуй был зафиксирован в моменте, когда он уже закончился, но дистанция ещё не восстановилась. Это был не кадр страсти – это был кадр согласия. Руки, положение тел, угол головы. Для человека со стороны – романтический компромат. Для Вираджа – идеальный отчёт.

Он взял фотографию, провёл большим пальцем по краю, словно проверяя качество бумаги.

– Хорошо, – сказал он вслух.

Это было единственное слово.

Человек по другую сторону стола – руководитель внутренней безопасности, тот самый, который никогда не представлялся лишний раз, – не отреагировал. Он знал, что «хорошо» в данном случае означает не одобрение и не раздражение. Это означало, что событие принято в систему.

– Камеры? – спросил Вирадж, не поднимая глаз.

– Слепая зона, – ответили ему. – Та же, что и раньше. Мы проверили. Формально – ничего не нарушено.

– Формально, – повторил Вирадж и чуть улыбнулся.

Улыбка была едва заметной. Не хищной, не злой. Скорее – профессиональной. Такой улыбаются люди, когда находят подтверждение собственной гипотезе.

Он откинулся на спинку кресла и наконец посмотрел на фотографию внимательно. Не на Артёма – тот был неинтересен. Артём был функцией. Переменной, которую легко описать: прошлое, отсутствие ресурсов, эмоции. С ним всё было ясно.

Он смотрел на Дивью.

Она стояла так, как стояла всегда, когда делала выбор, который считала необратимым. Спина прямая, плечи собраны, лицо – не поднято и не опущено. Не вызов. Не покорность. Решение.

– Она думает, что сделала ход, – сказал Вирадж.

– Похоже на это, – осторожно ответил собеседник.

– Нет, – поправил Вирадж мягко. – Она думает, что начала игру.

Он положил фотографию обратно на стол, поверх папки с отчётами. Не убрал, не спрятал. Пусть лежит. Пусть будет под рукой.

– Мы ничего не делаем, – сказал он.

Это было не предложение. Это была команда.

– Наблюдаем, – продолжил Вирадж. – Без давления. Без сигналов. Без коррекции поведения. Она должна поверить, что её пространство всё ещё принадлежит ей.

Он сделал паузу, позволяя фразе уложиться.

– Артёма не трогать, – добавил он. – Ни сейчас, ни завтра. Он нужен живым, спокойным и… уверенным.

– Как долго? – спросили его.

Вирадж задумался. Не потому что не знал ответа, а потому что выбирал формулировку.

– Пока она не привыкнет, – сказал он. – Пока он не станет для неё не страхом, а точкой опоры. Пока мысль о нём не начнёт влиять на её решения. Тогда это будет не романтика. Это будет рычаг.

Он встал. Разговор был окончен.

Дивья не знала о фотографии.

И именно поэтому ночь прошла спокойно.

Она вернулась в дом тем же путём, которым уходила. Тело помнило каждую ступеньку, каждую неровность камня в саду. Сад пах влажной землёй, листья манго отдавали терпкой свежестью, и в этом запахе было что-то почти детское – воспоминание о тех временах, когда ночь не была территорией риска.

Она закрыла за собой дверь и остановилась. Не из-за страха. Из-за необходимости зафиксировать состояние.

Внутри было тихо.

Не пусто – именно тихо. Мысли не метались, сердце не билось быстрее нормы. Это было странно и… настораживающе. Обычно после таких встреч тело выдавало реакцию: дрожь, усталость, желание сесть, закрыть глаза. Сейчас ничего этого не было.

Она поняла: она перешла границу.

Не ту, которую охраняли камеры, и не ту, которую чертили протоколы. Границу внутреннюю – между ожиданием и действием. Раньше она думала, как выжить внутри системы. Теперь – как использовать её.

Она сняла украшения, аккуратно положила их в шкатулку. Каждое движение было точным, выверенным, без суеты. В зеркале на мгновение задержался взгляд. Лицо было спокойным. Даже слишком.

– Осторожно, – сказала она себе почти беззвучно. – Теперь ты не имеешь права на ошибки.

Но тут же поправилась:

– Нет. Теперь ты имеешь право на ход.

Она легла, не выключая свет полностью. В доме никогда не было полной темноты – только режимы. Мягкий свет из коридора очерчивал границы комнаты, делая пространство безопасным, но не интимным.

Дивья закрыла глаза.

Где-то за стенами Артём, возможно, уже ушёл. Или ещё шёл. Или стоял, прислушиваясь к шуму ночного города. Она не пыталась представить это точно. Важно было не место и не расстояние. Важно было другое: они теперь действовали не вслепую.

Она знала, что система увидит последствия. Но не сразу. Всегда была задержка – между событием и реакцией. Между сигналом и выводом. Эту задержку она и собиралась использовать.

Она ещё не знала, что Вирадж уже сделал свой ход.

Но она чувствовала – игра началась.

И право первого ответа теперь принадлежало не ей.

Ночь в доме продолжалась. Свет не гас. Система работала.

…и именно это было самым опасным.

Система работала всегда. Она не спала, не отвлекалась, не теряла концентрацию. Она просто ждала, когда накопится достаточно данных, чтобы сделать вывод, который не потребует эмоций. Дивья это понимала – телом, тем самым внутренним радаром, который когда-то помогал ей выживать в куда более простых, но не менее жестоких средах.

Утро пришло без резких границ. Свет стал плотнее, воздух – теплее. Дом сменил ночной режим на дневной, и это ощущалось не по часам, а по запахам: сначала лёгкая горечь свежесмолотого кофе, затем – пряная тёплая нота кардамона и имбиря, и только потом – стерильная чистота коридоров, вымытых ещё до рассвета. Индия просыпалась даже здесь, за высокими стенами, сквозь фильтры и протоколы.

Дивья встала рано. Не потому что не спала – сон был ровным, почти правильным, – а потому что тело требовало движения. Она вышла на террасу, где утренний воздух был густым, влажным, наполненным далёкими звуками города. Где-то за стенами кричали торговцы, проезжали мотоциклы, жизнь шла, не спрашивая разрешения.

Она пила чай медленно, позволяя горечи и теплу остаться во рту чуть дольше, чем обычно. Это был её маленький акт сопротивления – не ускоряться. Не подстраиваться под темп, который ей навязывали. Пока система фиксировала расписания и показатели, она фиксировала вкус.

Телефон лежал на столе, экран был тёмным. Ни уведомлений, ни сообщений. Тишина продолжалась.

– Значит, вы решили подождать, – подумала она и чуть заметно улыбнулась.

Ожидание тоже было ходом.

Вирадж появился ближе к полудню. Не неожиданно – его шаги всегда звучали одинаково, – но всё равно слишком вовремя, чтобы быть случайными. Он вошёл в гостиную, как входил всегда: без спешки, без демонстрации власти, с тем спокойствием, которое не требует подтверждений.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе, – ответила Дивья.

Они сели друг напротив друга. Между ними стоял стол с фруктами: манго, нарезанное идеальными ломтями, папайя, гранат. Всё было подготовлено заранее, всё – в нужной пропорции. Забота, превращённая в процедуру.

Вирадж взял чашку, сделал глоток.

– Ты хорошо выглядишь, – сказал он нейтрально.

Это не было комплиментом. Это было наблюдением.

– Я спала, – ответила Дивья так же ровно.

Он кивнул, принимая информацию к сведению. Ни вопроса о ночи, ни намёка на разговор. Он говорил о предстоящей неделе, о встречах, о фонде. Слова текли гладко, без зацепок, как если бы между ними не было ничего, кроме расписания.

И именно это выдавало напряжение.

Дивья слушала и одновременно отмечала: паузы стали длиннее, взгляд – чуть внимательнее. Он не искал признаний. Он проверял устойчивость.

– У тебя есть вопросы? – спросил он наконец.

Она могла бы задать их десятки. Но задала один – правильный.

– Нет, – сказала она. – Всё ясно.

Вирадж улыбнулся. Той самой улыбкой, которая никогда не доходила до глаз.

– Хорошо.

Он встал, собираясь уходить, но задержался у двери.

– Иногда, – сказал он как бы между прочим, – людям кажется, что они нашли выход. На самом деле они просто нашли новую траекторию внутри того же пространства.

Он не обернулся, чтобы увидеть её реакцию.

Дивья осталась сидеть. Фраза легла точно, но не задела. Она уже думала не о выходе. Она думала о расхождении траекторий.

Вечером дом снова наполнился звуками. Пришли люди – консультанты, помощники, те, кто всегда появлялся без имён и исчезал без следов. Всё шло по плану. И всё было слишком гладко.

Дивья поймала себя на том, что ждёт сбоя. Не крупного – мелкого. Запоздалого взгляда, лишнего вопроса, ошибки в интонации. Но система держалась идеально.

Это означало только одно: рычаг ещё не был применён.

Она вышла в сад позже обычного. Камеры молчали, охрана была на местах. Манговое дерево стояло в тени, листья тихо шуршали от лёгкого ветра. Там, где ещё ночью был поцелуй, теперь не осталось ничего, кроме примятой травы.

– Вы слишком уверены, – подумала она. – А уверенность всегда шумит.

Она вернулась в дом, чувствуя странное спокойствие. Не облегчение – готовность.

Где-то в другом конце города Артём, возможно, тоже анализировал прошедшую ночь, раскладывая её по полочкам, как задачу, у которой нет очевидного решения. Она не знала, что именно он делает. Но знала главное: он не исчез.

И пока он существовал вне периметра, игра оставалась двусторонней.

Вирадж считал, что у него есть рычаг.

Она – что у неё есть время.

И никто из них пока не ошибся.

Вирадж не спешил возвращаться к делам.

После того как кабинет опустел, он ещё некоторое время стоял у окна, наблюдая, как свет в городе меняется – не резко, не скачком, а слоями, словно кто-то медленно прокручивал регулятор. Он умел читать такие переходы. Люди думали, что ночь и день – это состояния. Для него это были режимы.

Он вернулся к столу и открыл папку, в которую убрал фотографию. Не чтобы посмотреть снова – нет. Чтобы проверить, как она там лежит. Положение листа, угол, отсутствие складок. Он относился к подобным вещам так же, как другие – к оружию: важно не только наличие, но и готовность.

Вирадж сел и сделал пометку в блокноте. Не имя, не дату – символ. Короткий знак, понятный только ему. Это означало: актив удержан, не применять.

Он знал, что многие на его месте не выдержали бы. Давление власти редко сочетается с терпением. Но он давно понял одну простую вещь: люди ломаются не от удара, а от ожидания удара.

Особенно такие, как Дивья.

Он видел этот тип раньше. Не бунтарей в привычном смысле – не тех, кто кричит и бьётся о стены. А тех, кто сначала соглашается. Смотрит. Запоминает. Привыкает. И только потом начинает двигаться – медленно, незаметно, оставляя минимум следов. Такие люди опасны именно потому, что не считают себя героями.

– Ты хочешь играть в долгую, – произнёс он вслух, будто обращаясь к ней. – Хорошо. Я тоже.

Он закрыл папку и убрал её в нижний ящик стола. Не в сейф. Сейф – это для того, что боятся потерять. Это он терять не собирался.

Дивья провела вечер в привычном ритме.

Ужин был подан вовремя. Рис – рассыпчатый, с тонким ароматом зиры. Овощи – острые ровно настолько, чтобы вкус оставался чистым. Она ела медленно, почти рассеянно, но тело фиксировало детали: температуру, текстуру, баланс специй. Еда возвращала ощущение реальности – той, что существовала вне протоколов.

Она знала: если система не реагирует, значит, она считает происходящее допустимым. Это было опаснее запрета. Запрет – это граница. Допустимость – это ловушка.

После ужина она не сразу поднялась в комнату. Прошла по дому, позволив себе лишние несколько минут вне маршрута. Не настолько, чтобы это выглядело отклонением, но достаточно, чтобы почувствовать пространство. Камеры, охрана, свет – всё работало безупречно.

– Значит, вы уверены, – подумала она. – Значит, вы решили, что я уже внутри.

Мысль не пугала. Она структурировала.

В комнате она сняла сари и на мгновение задержалась, глядя на ткань. Та же самая – правильная, дорогая, выбранная не ею. Но сегодня она впервые не почувствовала, что одежда диктует ей форму. Скорее наоборот: форма начала диктовать одежде, как ей лежать.

Она села на край кровати и позволила себе редкую роскошь – ничего не делать. Не анализировать, не просчитывать, не готовиться. Просто сидеть, прислушиваясь к звукам дома. Где-то закрылась дверь. Где-то шаги охраны сменились другими.

Пауза продолжалась.

И именно в этой паузе она окончательно поняла: Вирадж сделал выбор не трогать её сейчас.

Это означало, что он решил играть.

Дивья легла, не выключая свет полностью. Мысль о том, что Артём где-то там, за периметром, больше не была болью. Она стала параметром. Условием задачи. Входными данными.

– Если ты думаешь, что я боюсь потерять, – прошептала она почти беззвучно, – значит, ты ещё не понял, чему я научилась.

Она закрыла глаза.

Ночью Вирадж проснулся без причины.

Такое с ним случалось редко. Обычно он спал глубоко, без сновидений, как человек, привыкший доверять контролю. Но сегодня что-то сдвинулось. Не тревога – интерес.

Он сел на кровати и посмотрел на часы. Четыре двадцать. Дом был тих. Слишком тих.

Он знал это чувство. Оно появлялось, когда ситуация начинала выходить за пределы стандартных сценариев. Не потому что что-то пошло не так, а потому что кто-то рядом начал думать самостоятельно.

Вирадж не встал. Не позвал никого. Он просто сидел, позволяя мысли развернуться.

– Ты думаешь, что время работает на тебя, – мысленно сказал он. – Но время – это всегда чей-то ресурс. Вопрос только в том, у кого его больше.

Он знал: Дивья будет осторожной. Она не повторит ошибку сразу. Она будет ждать. Смотреть. Проверять реакцию среды.

И именно это давало ему преимущество. Потому что он тоже умел ждать.

Часть 3. Юридический форт

Вечер должен был быть тихим.

Дом уже перешёл в ночной режим: свет стал мягче, шаги – реже, воздух – плотнее от запахов тёплого камня, специй и влажной зелени за окнами. В такие часы особняк а напоминал дорогой отель, в котором всё предусмотрено заранее, включая одиночество. Дивья сидела в своей комнате с книгой на коленях и переворачивала страницы, не вникая в текст. Бумага шуршала под пальцами ровно и предсказуемо – звук, похожий на дыхание системы, когда она не говорит, но наблюдает.

Тишина была слишком глубокой.

Она знала этот признак. Система не замирала просто так. Если она молчала, значит, решение уже принято и сейчас подбирается форма, в которой его озвучат. Не удар. Не вспышка. Регламент.

В дверь постучали ровно в 21:47.

Не громко. Не настойчиво. Три коротких удара – выверенных, как код. Дивья отметила время автоматически, почти без участия эмоций. Положила книгу на стол, расправила складку сари и сказала:

– Войдите.

Вошёл не Вирадж.

Вошёл человек, которого она видела всего несколько раз и всегда – на периферии внимания. Его звали Авинаш, но в доме имя не имело значения. Он был функцией. Светлый костюм, спокойное лицо без возраста, движения без суеты. В руках – тонкая папка из тёмной кожи.

– Мисс Дивья, – произнёс он с лёгким наклоном головы. – Вас просят пройти в кабинет господина а. Ваш отец уже там.

Фраза была выстроена идеально. Просят, а не приказывают. Пройти, а не явиться. И главное – ваш отец уже там. Это означало, что разговор выходит за пределы личного и становится системным.

– Сейчас? – уточнила она, хотя знала ответ.

– Если вам удобно, – ответил Авинаш тем же ровным тоном, в котором удобство было иллюзией, а обязательность – аксиомой.

Она кивнула.

Коридор показался длиннее обычного. Свет был ровным, почти стерильным, без теней – так освещают помещения, где не должно быть тайн. Ковры глушили шаги, но она всё равно слышала собственное движение, как если бы дом считывал её ритм. Запах сандала смешивался с холодной чистотой кондиционированного воздуха. Даже ароматы здесь были откалиброваны.

Дверь в кабинет Вираджа была приоткрыта. Авинаш постучал один раз – формально – и отступил, позволяя ей войти первой.

Внутри было прохладно. Кондиционер поддерживал ту самую температуру, при которой тело не отвлекает разум. Вирадж сидел за столом, сложив руки, не работая и не отдыхая – ожидая. Викрам стоял у окна, спиной к комнате, глядя в ночной сад. Его поза была напряжённой, но не агрессивной. Скорее – отстранённой, как у человека, который согласился присутствовать, но не хочет брать на себя роль.

– Дивья, – сказал Вирадж, не поднимаясь. – Садись, пожалуйста.

Он указал на кресло напротив стола. Не рядом с отцом. Отдельно. Расстановка была частью разговора.

Она села. Спина прямая, руки на коленях. Викрам не обернулся.

– Некоторые вещи лучше обсуждать вовремя, – начал Вирадж спокойно. – Чтобы потом не было недопониманий.

Он сделал паузу, позволяя словам занять пространство. Авинаш остался у двери – не охраняя людей, а фиксируя процедуру.

– Через три недели состоится официальное объявление о нашем браке, – продолжил Вирадж. – Это не просто церемония. Это переход. Для семьи. Для бизнеса. Для тебя.

Он открыл ящик стола и достал папку, такую же, как у Авинаша. Положил перед собой, не раскрывая.

– До сих пор твой статус был переходным, – сказал он. – Невестой. Кандидатом. После объявления всё меняется. Ты становишься частью структуры. А структура требует чёткости.

Дивья молчала. Она ждала не объяснений – параметров.

Викрам наконец обернулся.

– Вирадж предлагает тебе позицию, – сказал он коротко, и в его голосе не было ни тепла, ни давления. Только констатация.