Год, который начался с тебя

Хания Алмазова

Год, который начался с тебя

«Смысл Нового года не в том, чтобы получить еще один год, а в том, чтобы обрести новую душу.»

Гилберт Кит Честертон

Пролог.

Дождь над Эдинбургом

Дождь стучал по стеклу офисного центра не монотонно, а с какой-то яростной, механической точностью. Каждая капля – словно секунда, отмеряющая время, которое Эмили Фрейзер больше не хотела тратить.

Она сидела перед огромным монитором, где график продаж спортивных велобайков премиум-класса упрямо полз вниз. В ухе жужжал тонкий голос клиента из Лондона:

«– Вы должны понимать, Эмили, мы покупаем не просто снаряжение. Мы покупаем идентичность. Агрессивность. Превосходство. Ваша презентация сегодня… в ней не хватало зуба. Понимаете? Зуба!»

Эмили смотрела на свои руки, лежащие на клавиатуре. Идеально ухоженные ногти, тонкая линия фитнес браслета, отсчитывающего пульс. Пульс был ровный, спокойный, почти сонный. Даже когда её унижали.

«– Я понимаю, мистер Харрисон. В следующий раз будет больше зуба, – её собственный голос прозвучал плоским, профессиональным эхом. – Я подготовлю переработанное предложение».

Он бросил трубку, не попрощавшись. Эмили медленно сняла наушники. За стеной кто-то хохотал – команда маркетолога праздновала удачный контракт. Звук был чужим, как из другого измерения.

Она подошла к окну. Внизу, в промокшем до чёрного блеска городе, двигались огоньки машин. Люди бежали по тротуарам, прикрываясь зонтами от ноябрьской стужи. Она вдруг с абсолютной ясностью осознала: все они – и она в том числе – бежали от одного дождя к другому. От одной цифровой клетки – к другой. Смысл исчез. Остался только ритм.

Ритм, который она ненавидела.

Её взгляд упал на единственное живое пятно в этом монохромном мире – открытку, приколотую к пробковой доске. Её прислала подруга ещё летом: фотография шотландского нагорья, озеро, домик из серого камня, утопающий в зелени. Внизу подпись: «Когда загремят барабаны – беги. Но лучше – к такому виду».

Эмили закрыла глаза. Она не хотела барабанов. Она хотела тишины.

На следующий день она подала заявление на неоплачиваемый отпуск. Босс, удивлённый, пожал плечами: «Ты выгорела, Эмили? Возьми две недели». «На два месяца», – твёрдо сказала она. В его глазах мелькнуло непонимание. Кто-то, на её месте, жаждал бы повышения, а не побега.

Вечером она лихорадочно искала в сети «коттедж на озере», «уединение», «Шотландия». И нашла. Не тот домик с открытки, а другой. «Хартстоун» – «Очаг-камень» – в деревне Гленморри, на берегу Лох-Ард. Фотографии были неидеальными, снятыми на простой телефон: камин из грубого камня, низкие потолки с темными балками, вид из окна на свинцовую воду и вересковые склоны. Никакого вай-фая на фотографиях. Никаких джакузи. Только обещание: «Настоящий огонь. Настоящая тишина».

Она нажала «забронировать». Не раздумывая. Это был не порыв. Это был акт спасения.

Дорога из Эдинбурга на север будто стирала слой за слоем современный мир. Сначала исчезли торговые центры, потом аккуратные пригороды, затем широкие автострады сменились двухполосками, петляющими меж холмов. Пейзаж огрубел, стал монументальным. Скалы, покрытые рыжим папоротником и жёлтым осочником. Овцы, невозмутимо жующие у самой обочины. Небо, огромное и низкое, окрашенное в оттенки свинца и охры.

Когда её маленькая арендованная машина съехала с основной дороги на узкую, петляющую как змея ленту к Гленморри, пошёл дождь. Не эдинбургский, назойливый, а шотландский, горизонтальный, пронизывающий. Он стучал по крыше и заливал лобовое стекло так, что дворники едва справлялись.

Деревня возникла внезапно: два десятка каменных домов под тёмным сланцем крыш, притулившихся к берегу длинного, узкого озера. Вода была цвета полированного олова. Дым из труб стелился низко, прижимаясь к земле, смешиваясь с туманом, поднимающимся с воды. Ни души.

Коттедж «Хартстоун» стоял на отшибе, в конце единственной улицы. Он был именно таким, как на фото: приземистый, крепкий, будто выросший из земли. Эмили вылезла из машины, и ледяной ветер с озера пробил насквозь её модное эдинбургское пальто из технологичной мембраны. Оно отлично держало городской дождь, но здесь, в Гленморри, холод был другим – сырым, древним, безжалостным.

Ключ скрипнул в замке. Внутри пахло старым деревом, воском и холодной золой. Она включила свет – тусклый, жёлтый. Камин в гостиной был огромным, чёрным от копоти зевом. Рядом лежали аккуратно сложенные поленья и газеты. Эмили, дрожа, попыталась разжечь огонь, как показывали в романтических фильмах: смяла газету, положила щепки… Спички отсырели. Щепки лишь немного задымились и потухли.

Отчаяние, острое и детское, подкатило к горлу. Она сидела на холодном каменном полу перед мёртвым очагом, слушала, как завывает ветер в трубе, и понимала: её побег – это не красивая картинка. Это ледяной пол, пустой холодильник и мгла за окном.

Голод и холод заставили её двинуться. Надев всё, что было, она вышла в кромешную, промозглую темноту. В конце улицы горел жёлтый квадрат окна и висела вывеска: «The Stag’s Head». Паб.

Глава 1.

The Stag’s Head

Тепло, свет и густой, сложный запах – старого дерева, пива, жареной пищи и влажной шерсти – обрушились на неё, как волна. В пабе было шумно. У стойки спорили несколько мужчин в рабочих комбинезонах, у камина сидела группа с картами и пинтами, в углу за книгой прятался какой-то человек.Все замолчали на секунду, когда она вошла. Чужая. Городская. В своём слишком лёгком, слишком чистом пальто.

– Виски, пожалуйста, – её голос прозвучал хрипло от холода. – Двойной. И… – она обвела глазами зал, ища помощи, и её взгляд упал на рыжеволосого, усатого великана за стойкой. – У вас есть инструкция, как разжечь камин, который, кажется, последний раз топили при королеве Виктории?

В пабе засмеялись, но смех был не злым, а скорее узнающим. Великан за стойкой ухмыльнулся, обнажив щербину между зубов.

– О, «Хиртстоун»! – воскликнул он с густым, певучим акцентом. – Добро пожаловать в клуб отчаянных горожан, дорогая. Инструкция в виде человека. Кэм! – крикнул он через зал. – Клиент для тебя! Замучила бедняжку твоя печка!

Из тени у дальнего стола, рядом с камином, поднялась фигура. Мужчина. Высокий, с широкими плечами, затянутыми в простую тёмную фланелевую рубашку с закатанными по предплечья рукавами. Он двигался медленно, без суеты. Когда он вышел в свет, Эмили увидела его лицо. Не красивое в привычном смысле, а высеченное – с резкими скулами, тёмными бровями и тенью щетины на сильных челюстях. Но глаза… глаза были цветом озера за окном в ноябре – серо-зелёные, холодные и абсолютно непроницаемые. В них не было ни любопытства, ни гостеприимства. Лишь тихая, усталая настороженность.

Он подошёл, кивнул на дверь.

– Пойдёмте. Я посмотрю.

Его голос был низким, с лёгким хрипловатым тембром и тем самым мягким, гортанным акцентом, который делал обычные слова похожими на часть древней песни.

Следуя за его широкой спиной обратно в темноту, Эмили пробормотала:

– Я Эмили. Спасибо, что… что Вы не против.

Он обернулся, и в свете её фонарика на телефоне его профиль казался вырезанным из гранита.

– Кэм. Я не против. Я владелец.

Оказалось, «Хартстоун» принадлежал его семье, а он сдавал его через знакомых, чтобы поддерживать в порядке.

Войдя внутрь, Кэм молча осмотрел камин. Его движения были экономными, точными. Он выгреб сырую золу, проверил тягу длинной щепой, потом переложил поленья, добавив мелкой сухой щепы из кармана своей рабочей куртки.

– Газеты отсырели. Всегда надо держать сухую растопку внутри, – сказал он, не глядя на неё. Он высек искру из огнива (не спички!), и тонкий язычок пламени ожил среди щепок. Он лелеял его, пока огонь не охватил поленья и не запылал, отбрасывая на стены живые, танцующие тени.

Тепло, физическое, почти осязаемое, начало наполнять комнату. Эмили вздохнула с таким облегчением, что её колени подкосились. Она опустилась на диван.

– Спасибо, – прошептала она. – Вы меня спасли.

Кэм встал, вытирая руки о брюки. Его взгляд скользнул по её тонким лодочкам, по сумке из гладкой кожи, лежащей на грубом дубовом столе.

– Здесь не Эдинбург. Нужна практичная обувь. И тёплая одежда. Шерсть.

Это не было советом. Это была констатация факта, произнесённая тем тоном, каким говорят о погоде.

– Я как-нибудь… – начала она.

Он уже кивал, направляясь к двери.

– Заслонку прикройте на треть, когда ляжете. И не забудьте про дрова в сарае. Спокойной ночи!

Дверь закрылась. Эмили осталась одна с гудящим в ушах ветром, треском огня и странным чувством. Её, менеджера, привыкшего командовать и решать проблемы, только что бесцеремонно поставили на место. И, что удивительнее всего, ей это почти понравилось. Здесь были простые правила: или ты греешься у огня, или замерзаешь. Никаких полутонов.

На следующее утро, спускаясь в маленькую кухню, она нашла на столе, рядом с её вчерашним скетчбуком, каменную кружку. Внутри – пакетики чая, пачка овсяного печенья и записка, написанная угловатым почерком:

«Чай. Чтобы согреться. К.»

Ни «доброе утро», ни «как спалось». Просто «чай». И подпись из одной буквы.

Так начались её дни в Гленморри.

Глава 2.

Мир в оттенках серого и зелёного

Первая неделя прошла в тумане – и буквально, и метафорически. Эмили спала по двенадцать часов, просыпалась от тишины, которая была не отсутствием звука, а новым, плотным веществом. Она научилась топить камин, ходила под ледяным дождём к единственному магазинчику «Маккриммонс», где продавщица, миссис Маккриммон, смотрела на её выбор (йогурты, салат в упаковке) с немым осуждением и в конце концов сунула ей в пакет кусок сытного овощного пирога.

– Чтобы не ветром шатало, милая, – буркнула она.

Эмили ела пирог у огня и смотрела на озеро. Постепенно городской звон в ушах стихал. Его заменял шелест дождя, крик одинокой птицы над водой, скрип старых балок. Она достала свой скетчбук. Раньше она рисовала для релаксации, абстрактные узоры. Теперь её карандаш сам выводил линии холмов, отражение облаков в воде, грубую фактуру камня на её камине.

Она почти ни с кем не общалась, кроме Алистера в пабе, который неизменно подмигивал ей и спрашивал: «Ну что, выживаем?» – и миссис Маккриммон. Кэма она не видела. Он будто растворился в ландшафте.

Всё изменилось в один из тех редких дней, когда дождь прекратился, и низкое солнце позолотило склоны холмов. Эмили взяла скетчбук и пошла по тропинке вдоль озера. Она нашла большой плоский камень под старым, скрюченным дубом и села рисовать.

Она так увлеклась, что не заметила, как рядом возникла тень. Маленькая. Она вздрогнула и обернулась.

На тропинке стоял мальчик. Лет шести. В тёплом синем пуховике, шапке с помпоном и больших, непромокаемых сапогах. В руках он держал раскрытый альбом и коробку цветных карандашей. Его лицо было бледным, с веснушками, а глаза – огромными, того же серо-зелёного оттенка, что и у Кэма, но без их ледяной стены. В них было лишь тихое, серьёзное любопытство.

Они смотрели друг на друга молча. Потом мальчик шагнул ближе и заглянул в её скетчбук. Он посмотрел на её рисунок – залив в тумане, с одинокой лодкой у берега – затем молча положил свой альбом рядом и открыл его.

Эмили затаила дыхание. На странице был нарисован тот же залив, но с другой точки. И лодка была не одинокой. В ней сидели две фигурки: большая и маленькая. А на берегу, под дубом, была нарисована третья фигура, женская, но без лица. Просто контур, заполненный жёлтым цветом, как будто это было солнце или призрак.