Полная версия
А после были танцы. И что удивило не только меня, но и некоторую часть публики, звучал вальс. Императрица Мария Фёдоровна отменила вальс, указывая на то, что это вульгарный танец, очень близкого соприкосновения мужчины и женщины, а также требующий более фривольного наряда для девушек. Но или Вяземский посчитал, что до царя далеко, а до мнения царицы ещё дальше, или же запрет действует только в столице.
– Екатерина Андреевна, я рад приветствовать вас, – улучив момент, я всё-таки подошел к Кате.
Девушка потупила глаза, показавшись ещё более миленькой.
– Господин Сперанский, я также рада, – прозвенел её голосок.
– Екатерина Андреевна, будет ли в вашей книжке и для меня строчка. Если позволите, то за эту строку я смогу отблагодарить вас иными строками, но уже виршами, – пытался я завести разговор.
– Мне, действительно, жаль, но ближайшие четыре вальса заняты, – сказала Катя, и мне показалось, что она была в своём сожалении искренней. – Да и батюшка с вами желал переговорить.
– Я буду просить вашей руки, – решительно сказал я, и девушка обронила веер, к которому на цепочке была прикреплена книжка для танцев.
– Вы смутили меня.
– Я должен быть откровенен с вами и никогда не лгать… Никогда…
Я подождал ещё немного, пока момент не стал слишком неловким и, не дождавшись ответа на слова о сватовстве, отправился к Вяземскому. Думал, что я знаток душ, но вот сейчас не понял, какие эмоции на самом деле испытала Екатерина. Да, я её ошарашил, но куда ещё могли привести мои ухаживания, пусть они и были фрагментарными? Ну, не стал бы я тратить и время, и силы, и деньги на то, чтобы просто задурить девчонке голову. Хотя, это я знаю, а как иные обо мне думаю, не всегда понятно.
– Присаживайтесь, Михаил Михайлович! – чуть усталым голосом сказал Вяземский, когда я вошёл в его кабинет. – Я требую с вас объясниться!
– Я хотел бы просить руки вашей дочери, Ваше Сиятельство, – сказал я, пока не садясь на предложенный стул.
– Руки? Почему она? Посчитали, что рожденная не в браке, так ровня? – вскричал Андрей Иванович.
Я промолчал, хотя уже мог свести разговор к дуэли, слова прозвучали обидные. Вот только нельзя мне дуэлировать с этим человеком, даже если он и не будет моим тестем. Император не поймёт такого, не простит.
– Отчего вы молчите? – спросил Вяземский, когда от меня не последовало реакции на крик. – Отвечайте!
– Извольте, раз настаиваете. Я нынче уже потомственный дворянин с немалым состоянием. Роду племени не крестьянского, а священнослужителя Церкви нашей. И да, я питаю к вашей дочери искренние и светлые чувства. Я могу стать для неё хорошим супругом, – сказал я и не более того.
Оправдываться и начинать многословно убеждать, что я именно тот, кто… Не буду.
– Вот как? Вы, искренне считаете, что князья Куракины смогут оставаться подле государя и далее вам благоволить? – уже чуть менее громко спросил Андрей Иванович.
– Я не цепляюсь за князей, но искренне благодарен и Алексею Борисовичу, и Александру Борисовичу. И предавать никого из них не стану. Я умею оставаться благодарным. Жил и буду жить по чести! А нынче у меня более коммерция с ними, нежели продвижение по службе, – сказал я, всё-таки присаживаясь на стул.
– В Военторге ваша доля есть? Какая? – неожиданно для меня спросил Вяземский.
Я рассказал не только о Военторге, не забыв указать и о том, сколько приблизительно денег я лично получил от деятельности этой компании, шокируя потенциального тестя. При этом приуменьшал размеры сумм. Я раскрыл свои паи в проектах, кроме только участия в авантюре с миасским золотом. Не забыл сказать, что имею доли в доходах имения Белокуракино, как и в поместьях Державина. Даже сказал про то, что уже нашумевший ресторан Астория мой, как и два других в Питере и один в Москве.
Звучало всё весьма внушительно. Я, действительно, уже считался богатым человеком, пусть финансов пока недостаточно для того, чтобы всерьёз начинать реализовывать планы. Хотя нет, не в деньгах дело, а в людях и возможностях, которые нарабатываются по мере возвышения.
– Мне докладывали, что ваше состояние не дотягивает и до ста тысяч рублей, где большая доля за дарованным государем имением. Хорошее имение… Говорите, что там уже восемь сотен душ? – тон Вяземского резко изменился.
– Да, Ваше Сиятельство, прикупил давеча по случаю душ крепостных, но умельцев и ремесленного люда, – сказал я, как бы между прочим.
Да, я потратил баснословные деньги на покупку крепостных! Более ста пятидесяти тысяч ушло. И сейчас думаю: может это и зря. Куракин старший слышал звон, да не понял, где он, когда делился инсайдерской информацией, что скоро крестьян будут продавать только с землёй.
Дело в том, что проект Указа, по которому продажа крестьян может быть только при озвученных условиях, касался лишь Малороссии, Слабожанщины и Новороссии. Это канцлер Безбородко упросил императора на проведение такого эксперимента. Так что, купить души на иной части европейской России можно, как и прежде, без земли.
Но стоит ли мне огорчаться таким тратам? Нет, так как я в приоритете покупал не простых землепашцев, хотя и их было немало. Я искал плотников, строителей, даже металлургов. На Демидовских заводах на Урале удалось купить по завышенной цене некоторых мастеровых, отучившихся в школах при заводах. Впору, вкупе с Кулибиным и рядом мастеров Екатерининской Торговой верфи, открывать свой завод, что я и собирался осуществить в ближайшие годы.
– Что ж… Я не скажу, что сие сильно меняет обстоятельства, – неуверенно говорил Вяземский. – Что скажет ещё и Екатерина…
– Я понимаю, Ваше Сиятельство, ваши тревоги, что я, как звезда, могу упасть с небосклона власти и сгореть. Но я не перестану быть пиитом, у меня хватает виршей, что ещё не изданы, прославлюсь и на этом поприще. Не потеряю я и свои капиталы, только преумножу их. Я издал свои труды по математике и физике, они будут признаны в Европе. Не позволю уйти себе в небытие, останусь на плаву, – говорил я, поняв, что именно беспокоит потенциального тестя.
Вяземский встал, подошёл к двери, приоткрыл её.
– Пригласи ко мне Екатерину Андреевну! – повелел Андрей Иванович слуге, дежурившему у двери.
– Дайте мне, Ваше Сиятельство, прошу вас, пять минут! – сказал я и, получив одобрение, рванул из дома.
В моем выезде, укутанными в одеяла, были георгины. Те самые цветы, что нынче, после издания моего вирша с одноимённым названием, готовы были бы в России покупать за баснословные деньги, но негде. А у меня георгины были. И только у меня. А ещё я подготовил кольцо, дорогое, выполненное Каспаром Милле из лучшего золота с отличным большим бриллиантом.
– Позволите? – спросил я, входя с цветами и коробочкой в кабинет к Андрею Ивановичу, там уже была Катя.
Я стал на колено, протянул сперва цветы, после открыл коробочку и протянул её своей потенциальной невесте.
Катя посмотрела на отца, потом снова на меня, начала обдувать себя веером, словно на дворе не минус десять, а все плюс тридцать. Девушка проявляла крайнюю степень взволнованности. Пауза затягивалась, и температура, как в помещении, так и внутри, казалось, повысилась.
«Да, пора бы изобрести градусники. Они уже есть, однако, какие-то нескладные», – пролетели в голове мысли, выгоняя иные рассуждения, похожие даже на панические.
Не узнаю себя. Чего нынче больше из того, что заставляет волноваться: чувств к Кате или страха получить отказ, и тем самым попрать своё понимание чести и достоинства? И то и другое и что-то ещё…
– Батюшка, я должна дать ответ нынче же? – спросила Екатерина Андреевна Колыванова.
– Дочь, ты ничего не должна. Мы с господином Сперанским ещё не договорились, но твоё решение для меня важно, – сказал Вяземский, как по мне, так перекладывая ответственность на девушку.
– Я могу тебя очень ждать, долго-долго и верно-верно, и ночами могу не спать, год и два, и всю жизнь, наверное!.. – начал я читать стихи Эдуарда Асадова [Э. Асадов «Я могу тебя очень ждать». Полный текст стихотворения см. в приложении].
– Я согласна, – выслушав стихотворение, сказала Катя.
Не дожидаясь проявления моей по-идиотски счастливой улыбки на лице, Катя выбежала из кабинета отца.
– Лишь через полгода мы объявим о вашем предстоящем венчании. Я даю время дочери осознать глубину своего решения, а также вам, господин действительный тайный советник, доказать свою состоятельность. До тех пор мы не связаны ни коим образом обязательствами. Но я вам могу пообещать, что более в эти полгода искать себе зятя я не стану. Мне по нраву, что вы не стали спрашивать меня о приданном. Но смею вас заверить, что за Екатериной Андреевной останется немало моего имущества, – сказал Андрей Иванович Вяземский решительным тоном.
Мне оставалось только сдержанно поблагодарить генерал-губернатора и направиться прочь. Много эмоций меня обуревало, нужно было занять себя иными мыслями. Вот и решил уехать с приёма, чтобы лучше подготовиться к встрече с Кулибиным. А смущать своим присутствием Екатерину, как и смущаться самому, было не совсем правильно. Слова сказаны, предложение сделано и оно, с некоторыми оговорками, но принято.
И пусть говорят, что пятница тринадцатое – несчастливое сочетание. Весьма вероятно, что для меня эта дата, пятница тринадцатого февраля, окажется запоминающейся своими наилучшими эмоциями, с которыми со временем я должен разобраться.
Глава 2
Глава 2
14 февраля 1797 года
Иван Петрович Кулибин надолго выпал из реальности. А я всего лишь предоставил ему рисунок и чертёж парохода. Такого себе пароходика, который мог увидеть герой Марка Твена Том Сойер во время путешествия по реке Миссисипи. Спасибо моей зрительной памяти, а также советскому кинематографу. Меня можно было бы посчитать странным человеком, но я любил фильм «Волга-волга», ну, и как же забыть молодую Гузееву на борту парохода «Ласточка» в киноленте «Жестокий романс». В школе учился хорошо и, как выглядит паровая машина в разных её модификациях, знаю. И с принципом работы паровоза знаком. Какой это класс, седьмой или восьмой?
Прасковья, моя новая служанка, уже успела принести крепкий, как я люблю, чай. Ватрушки остыли, а Иван Петрович всё что-то бормотал и уже делал пометки на вытребованной им бумаге. Хоть картину пиши: гений в преддверии изобретения.
– Иван Петрович, используйте это, – сказал я, протягивая самопишущее перо Кулибину, когда на бумаге образовалась уже третья клякса.
– Да-да, благодарю, – не отрывая глаз с чертежей, сказал увлекающийся гений, выдернув при этом перо у меня из рук.
– Прасковья, передай Никифору, чтобы на кухне приготовили обед на двух персон, – сказал я, обращаясь к служанке. – Да мяса побольше, а то уже послезавтра пост начинается.
Прасковья быстро, насколько позволяли её немалые стати, упорхнула исполнять распоряжение. Вот никак не поворачивается у меня язык назвать её Парашей, как это делает Никифор. И Параской именовать не подходит, дама в летах уже и выглядит основательно.
Прасковья попала ко мне в дом из-за того, что с ней начал общаться Никифор. Женщина младше моего лакея лет на пятнадцать. Но разве ж это важно? Как же приятно иногда сделать маленькое, почти ничего не стоящее дело, но которое играет ключевую роль в судьбах людей! Сейчас Никифор словно помолодел и выполняет мои поручения с лихостью и даже озорством, как мне нравится, когда служба в радость. Да и Прасковья исполнительная и мотивированная на работу. Так что только эти двое заменяют мне пять-шесть слуг. Вот только нужно будет и мне организовывать приём, а для этого прислугу надо подобрать дополнительно.
– Я не знал, что такие махины могут быть, – неожиданно для меня, сказал Кулибин.
Я аж вздрогнул, чуть не разлил чай. А это, между прочим, не такой уж доступный напиток, как в том времени, из которого я прибыл. Здесь чай исключительно крупнолистовой и в брикетах. Стоимость измеряется не копейками, а рублями.
– Иван Петрович, паровой двигатель может иметь разные размеры и даже формы. И тот, что применяется на медеплавильных заводах, нам не подходит. Только принцип работы у всех одинаков, за счёт пара, – сказал я, отставляя чай.
– Принцип… Диковинное слово. Но, да не утруждайте себя разъяснением простого. С паровыми махинами я знаком. И даже когда измысливал свой Перпетум мобиле [вечный двигатель], сладил небольшой такой двигатель, – говорил Кулибин, одновременно что-то записывая на лист бумаги.
То, что Кулибин загорелся идеей «вечного двигателя», знали многие. Были те, кто смеялся с мужика, возомнившего себя творцом, иные с интересом ждали результата. Иван Петрович не был прожектёром в том понимании, когда работа осуществляется больше языком, чем руками. Даже самые фантастические проекты Кулибин умудрялся доводить до ума.
Собирая информацию из всех доступных источников, я узнал и о том, что над академиком из мужиков многие в Академии наук взъелись именно из-за того самого Перпетум мобиле. Кулибина задевали уже потому, что он осмелился думать о таком, как создать вечный двигатель. А вдруг получится? И куда это нужно будет сходить в эротическое путешествие всем академикам? Жаль, что в иной реальности Иван Петрович не создал этого двигателя уже потому, что это невозможно, ну, или не было возможным вплоть до моего попадания в конец XVIII века. А вот создать и довести до ума то, что в будущем станет обыденностью, он сможет. Мы сможем!
Для моей идеи парохода опыт Кулибина в создании парового двигателя очень пригодится. Вот она, та самая практическая наука, которая нужна России. Вот поражаюсь, как можно было не использовать гений Кулибина?! Почему в России в иной реальности не нашлось толкового дальновидного предпринимателя, чтобы заинтересовать Ивана Петровича работой в практической плоскости? Зачем нужно было годами держать Кулибина при фейерверках для увеселения? Впрочем, и этот опыт пригодится.
– Давайте, Михаил Михайлович, подумаем, кто нам нужен для того, кабы наладить работу, – несколько ошарашил меня Кулибин своим предложением.
Наверное, все гении с лёгкой придурью, порой и не с лёгкой. Вот только что Иван Петрович был одним занят, ещё вчера и знаться со мной не хотел, а нынче, не спросив у меня, преспокойно использует местоимение «мы». Но перечить подобному я не буду. Такой сумасшедший профессор во всех книгах и кинофильмах будущего, как правило, очень помогает главному герою. Буду считать, что я и есть тот самый герой, который нашёл своего сумасшедшего профессора.
– Иван Петрович, я думаю, что нам нужны оружейники. Те, кто отливают стволы для ружей или мортир, – включался я в работу.
– Да, вы, верно, правы, у таких мастеров есть опыт, который поможет в создании паровой махины и малых размеров. Мы же сперва сладим малый пароход, лодку? Я помогу с людьми. Есть, знаете ли, знакомства на тульских заводах. Впрочем, на Сестрорецком заводе я начинал исполнять заказ на перелёты моста через Неву. Сошёлся там с некоторыми мастерами, что и нынче работают. Не забывайте, Михаил Михайлович, что в Академии наук я всё ещё числюсь головным мастером по точным станкам. Есть и там молодые мастера, коих, если жалование положить, то переманить смогу. Нет у меня, знаете ли, больше желания в Академии наук служить, – закончил свой монолог Кулибин.
Нет, я предполагал, что у Ивана Петровича должны быть связи и люди, с которыми он работал и имел нормальные отношения. Однако, всё равно были приятной неожиданностью кадровые возможности, появляющиеся с моим сотрудничеством с Кулибиным. Я не преминул рассказать про то, что у меня также есть некоторые люди, чтобы создать большую команду вполне опытных мастеров.
– И сии усилия направлены будут толь лишь на один пароход? – спросил Кулибин после того, как мы примерно посчитали состав рабочей группы.
– Иван Петрович, если мы с вами договорились, то есть ещё немало того, что я хотел бы производить, кроме как не одного, а серии пароходов. Начнём, пожалуй, с карет, – сказал я, открывая большую увесистую папку, где сложены различные проекты, реализацией которых планировал заняться.
Но прежде всего я настоял на том, чтобы Кулибин подписал со мной контракт, где я его не нанимаю, как работника, а называю товарищем. Главная цель такого договора была в том, чтобы сохранить все секреты. Это обидело академика-мужика, мы чуть не расстались. Но в таких случаях я всё же придерживаюсь немецкой педантичности и системы обкладывания себя документами, а не как в русской традиции, поверив на слово. Мне нужно думать о патентах и за рубежом, в частности, в Англии [конец XVIII века – это время становления современной патентной системы].
Но слишком увлёкся Иван Петрович предложенными мной проектами, чтобы долго обижаться или же делать какие-то выпады, вплоть до разрыва отношений. И проектирование новой кареты было одним из тех дел, за которые он готов браться уже сегодня.
Кулибин ранее создал самобегающую карету на потеху императорского двора. Казалось бы, шутейная забава, но на самом деле это было весьма продвинутым изобретением. И дело здесь не в механизме, как таковом, а в колёсах и осях. Кулибин использовал подшипники. С моей рессорой, с его подшипниками, да с каучуком, который я заказал у английских купцов, можно создать такую карету, что не побрезгует и сам император для своего выезда заиметь. Мягкость хода, амортизация от булыжников и ям, уменьшение шума, увеличение комфорта – за это будут платить.
Ещё раз повторюсь, что Кулибин весьма странный человек. Его заинтересовало создание совершенно новой кареты, но он сразу поник и чуть ли не зазевал, когда речь пошла о коммерции. Становилось понятным, что для Ивана Петровича было важным что-то изобрести, создать доселе неведанное, а вот от остального ему становилось скучно. Может, поэтому он и умер в безвестности, не оставив своим родным ни рубля. Но в этой реальности я намерен такую несправедливость свести к нулю. Пусть он создаёт экземпляр, я налажу работу, чтобы изделия стали массовыми и хорошо продавались. В конце концов, тут поле непаханое для рекламы, а она, как станет известно сильно позже, двигатель торговли.
– Иван Петрович, я не собираюсь привлекать вас к коммерции. Если мы с вами работаем, то ваше дело реализовывать наши совместные проекты. Вы, если позволите, главный инженер, ну, или розмысл. А производить в числе и продавать будут иные люди, – сказал я.
После я показал самовар и его различные модификации. При доступном чае, самовар неизменно станет востребованным товаром, и мы сможем заполнить рынок быстро и без конкуренции. Русско-Американская компания уже в следующем году, согласно плану, должна заняться торговыми операциями в Китае. Кроме того, под протекцией Военторга есть планы по выращиванию чая в Грузии. Я ещё помню из своего детства, что грузинский чай был не лучшего качества, даже не понимаю, почему именно. Но то, что в Советском Союзе, да и на ранних этапах СНГ, в Грузии выращивали чай – факт. Пусть будет «чай для бедных».
– Работать нужно сразу со всем. Вашей задачей, Иван Петрович, будет следить за исполнением и указывать на неточности. Только паровую махину самим сладить нужно, такое новое дело сложно отдать кому из мастеровых. В том нам помощниками только что оружейные мастера. Они знают, как отлить ствол, а трубки в двигателе – это те самые стволы, – сказал я под согласное кивание головы возбуждённого Кулибина.
Он уже «бил копытом», хотел быстрее начать делать. Глаза горели, руки потряхивало, они требовали работы.
– Доски и всего железа на судно, мой водоход, уже закуплено, и готовы были стапеля для сборки корабля. Так что быстро изменю проект, дам новые размеры, а сам засяду сегодня же за возведение парового двигателя. Есть у меня в мастерской уже некоторые нужные материалы, – говорил гений-изобретатель, находясь в нетерпении, как спортсмены-бегуны, ждущие выстрела пистолета, чтобы сорваться с места.
– Это не всё, Иван Петрович, – усмехнулся я.
Забавно было видеть такие метаморфозы в человеке. Пришёл угрюмый скептик-старик, а уходить собирается ребёнок-романтик от инженерии.
– Прошу вас найти время и отправиться к господину Якову Дмитриевичу Захарову. Он уже завершает строительство воздушного шара, помогите ему. Думаю, что не хватает этому человеку, который ещё пригодится в наших делах, доброго розмысла, – сказал я.
– Изнова утехами заниматься? Мало у нас дел образовалось? – недовольно говорил Кулибин, несколько растеряв свой энтузиазм.
Пришлось рассказать, чем могут стать качественные воздушные шары для России. Как минимум, это отличное наблюдение за ходом сражения и корректировка артиллерийского огня. Что такое во время большого боя заметить, как противник только изготовляется к манёвру? Может так статься, что подобное способно решить исход всего сражения. И тут не стоит говорить о том, что воздушные шары могут стать бомбардировщиками, но скинуть на головы наступающих наполеоновских колонн флешетты также могут, пусть и не массово. Но что ещё важно, так то, как при помощи воздушных шаров можно ускорить процессы, составляющие систему управления войском. Разработать условные сигналы, да назначить при командующем отделение связистов, которое будут неусыпно следить в подзорную трубу. Это не так чтобы сложно. Дело времени и желания. Так что воздушные шары не столько развлекаловка, хотя и на этом можно зарабатывать деньги, окупая часть расходов на строительство русской воздушной разведки.
– Ещё, когда поедете к Захарову, или, что весьма вероятно, я его вызову сюда, вместе с ним создадите перегонный куб, вернее два аппарата для разных нужд, – сказал я и достал последние чертежи, которые собирался продемонстрировать Кулибину.
Перегонный куб первой моей модификации был не чем иным, как усовершенствованным самогонным аппаратом. Такие, похожие, уже есть в моём имении, иначе наращивать выпуск алкоголя было бы невозможно. Но я хотел иметь не те кустарные монстры, которые уже давали продукт, а, если в этой реальности можно так выражаться, профессиональный аппарат. В иной исторической реальности такой агрегат назывался ширантским аламбиком. Не патриотично, конечно, так как это изобретение французское и оно уже совершено. Вот только я видел и знал принцип аламбика уже усовершенствованного, который появился бы только в середине следующего века.
Разница с самогонным аппаратом в аламбике невелика, если сравнивать принципы действия. Но вот в остальном, что я собираюсь сделать с аппаратом, то сладить практически завод, относительно того, что у меня в имении ремесленная мастерская. Особенности кроются в выкладке стационарной печи из огнеупорного кирпича и с облицовкой, ёмкости для нагревания вина или другой составляющей для разных напитков. Планирую перегонный куб сделать не менее чем на триста литров или округлённо к тому, в местных единицах. А ёмкость с охлаждающей водой так и вовсе нужно тогда делать литров на пятьсот. Как потом всё это перевести в Надеждово? Ну, да по частям, авось и сладится.
– У меня такое чувство, Михаил Михайлович, что я попадаю к вам в крепостные, – невесело улыбнулся Кулибин, видимо, осознав масштабы работы и то, что на ближайшие годы Иван Петрович оказывается чуть ли не в крепости.
– Мы все крепостные и чем-то да ограничены в воле своей, если малым, то волей Господа Бога и власть держащих над нами, – философски заметил я.
Скажи я такое в обществе какого князя или потомственного дворянина в десятом-двадцатом поколении, так и на дуэль бы вызвали. Как же все крепостные? Дворяне свободные. Но Кулибин, гений из мужиков, спокойнее относился к разного рода сословному словоблудию и, напротив, недолюбливал церемонность и великосветские ужимки.
*………..*……….*
Исфахан
4 марта 1797 года (Интерлюдия)
Александр Васильевич Суворов усталым взглядом смотрел, как восходит на престол новый шах Ирана, Муртаза Кули-хан Коджара. Не принесла победа над персами фельдмаршалу того щенячьего чувства абсолютного счастья, чем всегда упивался русский полководец. Александр Васильевич понимал, он чувствовал, что эта победа, одна из величайших в его жизни, когда большое государство встало на колени и поклонилось России, ненужная, не оцененная.
Император Павел прислал письмо со скупым «спасибо». Так, на бледном листе бумаги не было даже чуточки эпитетов, восхвалений, к чему уже успел привыкнуть русский генерал-фельдмаршал. Спасибо, и больше ничего.
Мало того, две недели назад прибыл Фёдор Васильевич Ростопчин, и, якобы, именно он заключил мирный договор и сразу же союзный договор с Ираном, оттягивая на себя славу, что была добыта при взятии Дербента и в сражении при Урмии.
И понятно, что такие договоры готовятся не один день и даже не две недели. До приезда Президента коллегии Иностранных дел Ростопчина была уже проведена колоссальная работа, в которой принимал участие и сам Суворов, не любящий дипломатию без оружия. Стали понятны те линии, которые не стоит пересекать русским политикам, чтобы вся знать и весь персидский народ не схватился за оружие, и не началась партизанская война.
