Утраченное вчера

У меня не было слез. Не было ничего. Только пустота. Бездна отчаяния. Все вокруг… пропало. В этой пустоте я понял. Я больше не могу быть ребенком. Я должен быть взрослым. Должен быть сильным. Чтобы выжить. Я потерял всех. Но я должен жить! Ради них! Ради их любви. Она осталась во мне. Как теплый огонек. В этом холодном мире.

Я с Олей как две птички, которые потеряли гнездо. Только друг у друга и было утешение.

Однажды я проходил мимо барака, где рабочие жили, и услышал шепот про побег! Как будто солнышко вылезло из-за туч! Советский офицер, оказывается, собирает людей. Обещает свободу! Жизнь! Побег – примерно в октябре. Через месяц! Так близко! Так реально! Мы были как запертые птицы, которые мечтали о небе. И теперь можно взлететь! Надо ухватиться за эту возможность! Не упустить свой шанс!

Я рассказал Оле. У нее глаза заблестели, как звездочки. Мы решили готовиться. Ведь побег – это не просто убежать. Надо еще выжить. Копить еду. Каждый кусочек хлеба, каждая ложка супа – как сокровище! Для будущего! Мы делились. Как брат с сестрой. Вместе в эту неизвестность.

Мечтали о дне, когда выберемся из этого ада. О свободе! О солнце! О ветре! О жизни! Я мечтал увидеть Азу. Мою старшую сестренку. Где она? Жива ли? Я не знаю. Но она – как маяк в моем сердце. Я верил, что она сможет. Что она сильная! Помнил ее смех, ее добрые глаза, ее теплую улыбку. И мечтал, что мы снова встретимся. Что обнимемся. И скажем друг другу: “Мы выжили!”

Наступил октябрь. Холодный, непредсказуемый. А наши запасы… Пропали! Кто-то съел все! До последней крошки! А побег – вот-вот начнется. Как гроза. А мы… Не готовы! Как корабль без руля и паруса. Надежда… Тускнеет. Как огонек, который задувает ветер. Отчаяние…

Сегодня мы с Олей в мастерской сапожной работали. Вдруг… Сирена! Как закричит! Страшно! Выстрелы! Как молотки по сердцу! Все бегают, кричат. Лица перепуганные. Как звери загнанные. Я схватил Олю. У нее рука холодная, дрожит. Мы выбежали на улицу. А там… сумасшествие! И тут я понял: Это оно! Побег! Свобода!

Перестрелка! Бах! Бух! Они стреляют! Мы бежим, как кролики! Я держу Олю за руку, крепко-крепко. Она маленькая и худенькая, как воробушек. Я должен её защитить!

Потом я увидел – проволоку кто-то перерезал! Дырка! Наша дырка в стене! Мы с Олей туда – и бежать! Как птички из клетки! Туда, где солнце! Там, наверное, нет этих злых дядек с ружьями.

Бежали, не останавливаясь. Ветер! Семена надежды! А вокруг… Падают. Подрываются на минах. В них стреляют с вышек. Жизнь гаснет, как огоньки.

Мы бежали и бежали. Не оглядываясь. Не останавливаясь. Думая только о свободе. Казалось, все закончилось, когда мы добежали до леса. Темный, таинственный, как сама судьба. Мы упали на землю, чтобы передохнуть. Тела дрожали – от усталости, от страха, от всего, что навалилось.

И снова в путь! В самую чащу леса. Туда, куда не дотянется рука тирана. Туда, где не достанут вражеские пули.

Так мы оказались на свободе. Словно две птички, которые наконец-то вырвались из клетки. Из тюрьмы. Из жизни, полной страха и отчаяния. Мы были свободны. И это было единственное, что имело значение.

Манхэттен 1950 год.

Ресницы слиплись от сна, и каждый раз, когда я моргала, солнце слепило, пробиваясь сквозь ресницы. Лучи высветили в воздухе танцующую пыль, согревая кожу на щеках. Казалось, сегодня что‑то изменится.Я отвернулась от окна. В памяти всплыл сегодняшний сон: мы с Якобом сидели за кухонным столом – точно как в детстве. Якоб смеялся, запрокидывая голову, а мама ставила на стол тарелку горячих блинов. Запах корицы щекотал нос – и вдруг я снова была дома.Как бы я хотела, чтобы это было правдой…

Это всего лишь сон, Азалия. Проснись.

Нужно написать семье Вуйцик – успокоить, что со мной всё в порядке. Но каждое слово в письме выходит фальшиво‑бодрым, будто я убеждаю прежде всего себя.

Пишу про «уютный уголок» и «новые возможности», а в голове: дешёвый мотель, где скрипят полы и пахнет сыростью. Пишу про «интересные знакомства», а сама не знаю, чего ждать от Джона.

Правда здесь не нужна. Они просто должны верить, что я справляюсь.

Собрав волю в кулак, я встала с кровати. Надела простое ситцевое платье в цветочек – единственное, что осталось от прежней жизни. Расчесала волосы старенькой расческой, стараясь, как можно меньше смотреть в мутное зеркало, чтобы не видеть свои круги под глазами. Подкрасила губы ярко-красной помадой – как учила мама, «Даже в бурю – выгляди достойно».

Готово.

Я вышла из номера. Джон ждал в коридоре, возле соседней двери. Сегодня на нем была безупречная белая рубашка, с закатанными рукавами, отглаженные брюки. Его взгляд скользнул по мне, и я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Рядом с ним стояла Менди, молчаливая и настороженная.

– Подожди в баре, – сказал Джон, не глядя на меня. Его голос был ровным и спокойным.

– Зачем? – переспросила я.

– Идем искать твоего брата.

Я кивнула и направилась к лестнице. Внутри все похолодело. Стоит ли доверять этому человеку? Но надежда найти Якоба пересилила страх.

В баре было полутемно и накурено. За стойкой стоял угрюмый бармен. Он окинул меня оценивающим взглядом и усмехнулся. В его глазах читалось что-то недоброе.

– Что приготовить, мисс? – бармен ухмыльнулся, глядя на меня сверху вниз. – Русскую водку?

– Я не пью, – отрезала я, стараясь не выдать ни страха, ни раздражения. Не хватало еще, чтобы этот тип потешался надо мной.

Наконец спустился Джон. Выглядел… опасно. Словно хищник, сбросивший маску цивилизованности. Он присел за барную стойунц и небрежно заказал виски.

– Рано начинаете, – буркнула я, скорее для проформы.

Он усмехнулся и опрокинул стакан. Его взгляд вдруг приковал меня к месту.

«Почему он так смотрит?» – пронеслось в голове.

Молчание длилось, и с каждой секундой мне становилось всё неуютнее. Я уже хотела отвести взгляд, но тут он резко произнёс…

– Аза, я знаю твоего брата, – сказал он, глядя прямо мне в глаза. – И я хочу предложить тебе работу.

Внутри все похолодело.

– Мне нужен только Якоб, – ответила я, стараясь говорить твердо. – И уехать отсюда.

– Ты правда думаешь, что он захочет вернуться в Москву? – В его голосе прозвучало что-то такое…

Страх обжег изнутри. Откуда он вообще знает Якоба? Что ему нужно?

В голове вдруг сложились все кусочки: его деньги, его власть, его связи…

– Ты из “Уличных ангелов”?

Джон не ответил. Только медленно допил свой виски, не отрывая от меня взгляда.

– Я их создал, – сказал он, наконец.

Мир словно перевернулся. Я сидела за одним столом с создателем самой опасной банды в городе. Банды, которую я видела только на газетных снимках. Банды, которая внушала ужас всему Манхэттену.

Я молчала, не зная, что сказать. Не зная, чего ждать.

Джон не шелохнулся, лишь чуть прищурил глаза, словно рассматривая насекомое под стеклом. Я замерла, не в силах вымолвить ни слова.

– Эта дамочка думала, что попала на благотворительный вечер? – с презрением бросил бармен.

Джон по-прежнему молчал, и эта тишина давила сильнее любого крика.

Наконец, я выдохнула и, повернувшись к бармену, произнесла: – Русской водки.

Мой голос прозвучал ровно, без намека на страх. Лицо бармена исказилось в гримасе удивления, смешанного с раздражением. Он резко наполнил стопку и поставил ее передо мной, стараясь не смотреть в глаза. Я выпила залпом, не поморщившись.

– Я не боюсь вас, – сказала я, глядя прямо в глаза Джону. – И не позволю вам диктовать мне, что делать. Как только я найду брата, мы уедем. Он не принадлежит этому миру.

Во мне все еще звучала надежда. Я хотела верить, что Якоб все еще тот мальчик, которого я помнила.

Морщинка пролегла между бровями Джона: – Не хочу тебя расстраивать, Аза, но я знаю Якоба лучше. – В его голосе послышалась угроза.

Я скривила губы в злой усмешке.

Джон резко поднялся. Хлопнул дверью, выгоняя всех посетителей.

– Скоро придут Ангелы, – бросил он, – так что всем лучше уйти.

Его слова прозвучали как приказ, не терпящий возражений. Придут Ангелы… Что он имел в виду? Сердце бешено заколотилось.

Как только все вышли, буквально через минуту в бар ворвались молодые парни. Громкие голоса, смех, дерзкие взгляды. Они рассаживались за столы, заказывали выпивку. В воздухе запахло табаком и дешевым виски. Напряжение сгущалось с каждой секундой.