Красная зима

L. Dorado

Красная зима

Глава 1

Тьма. Вокруг чёрная беспросветная тьма. Страшно. Хруст костей и хлюпанье чего-то склизкого. Вероятнее всего, крови. Об этом кричит хотя бы тот её специфический запах, которые некоторые называют солоноватым или железным. Нет. Кровь пахнет смертью, насилием, ужасом. И иногда гарью. Сожжёнными домами, маслом и расплавленной кожей.

А ещё холодно. Сводит кости и царапает морозными иглами кожу. И величайшее счастье – ощутить, как на ресницах тают крупные снежинки.

Бесконечно белый снег врезается во тьму, вызывая боль в глазах. Он пахнет дымом и безнадёжностью. И тоже кажется совсем чёрным, хотя только что выглядел таким пушистым и невинным.

Страх отступает, на смену ему приходят лишь безразличие и ужас. Невидимые оковы твоего подсознания впиваются в мозг и не желают останавливаться, и тебе остаётся лишь смотреть вверх – на звёзды и снег в подёрнутом серым дымом небе.

***

Деревянные дома тлели. Где-то снова обвалилась прогоревшая балка, добавляя немного геометрического порядка в повсеместный хаос. Тёмно-красная, как полено в походном костре. Тёплая. Согревающая. Одного взгляда на неё хватало, чтобы на секунду забыть обо всём и остановиться: отдохнуть, позволить уюту и надежде расползтись по телу и усыпить бдительность. Лязг. Внезапный лязг и последний рычащий крик – неизвестно, чей, может быть, даже многоголосье. Короткое отвлечение. И возвращение к единственному оставшемуся лучику света: углям догоревшего дома.

Это был чужой дом. Даже деревня – чужая. Он даже не понимал сейчас, почему и зачем здесь находится. Он знал одно: надо идти вперёд, надо уничтожить эту чёртову боль, которая оставляет за собой пепельный след с запахом пожарищ. Таким мерзким, обжигающим жаром. И холодным. Словно холод разливается внутри твоей собственной души.

Поднявшись с колен, Алан провёл лезвием полуторника по потрёпанной ткани штанов. Грубое старое сукно непрезентабельного вида, вытертое, со въевшимися в волокна пятнами. Что такого, если теперь на них останется след смешанного с пеплом снега?

«А может, пошло оно всё к чёрту?» – шальная мысль и неудержимое желание сбежать в лес. А лес рядом. И всё же, высокий визг отрезвил Алана на минуту. То ли детский, то ли женский. Ничего ещё не закончено. И не закончится. И неважно даже, как он сейчас поступит. Абсолютно неважно. Но вторая безумная мысль: «Я могу помочь здесь и сейчас».

А дальше… А что дальше? Грязное месиво под ногами, снег, онемевшие щиколотки и кровь. Много крови. Кровь. Кровь. Кровь. Где-то на другом конце селения огонь, как бы насмешливо потрескивающий всё ещё холодными поленьями – и шипящий и взвивающийся всполохами, когда в него вдруг начинает капать растаявший лёд. Тоже в насмешку. И внутри то же ощущение перемешанной со снегом подмерзающей грязи. Словно нет иного выбора, кроме как размахивать мечом.

А его и нет. И особенно – времени подумать, проанализировать. Нет возможности выбрать себя или объяснить, почему бесполезная жертва сейчас – именно «выбор самого себя». Об этом Алан подумает позже. Он всегда думает об этом у костра, спрятавшись за еловыми лапами, полируя лезвие единственным приличным куском ткани и вслушиваясь в говор природы – чтобы стихнуть вместе с ней, стоит только почуять человека.

Выбора нет.

Выбор уже был сделан. В тот момент, когда он впервые решил встать на защиту таких же слабых, когда решил стать сильнее, когда осознал, что не имеет абсолютно ничего – и не может отвернуться, хотя бы это и значило спасение собственной жизни.

С грохотом невдалеке обвалился дом, и Алан едва не выронил меч. Никого. Тишина. Только шум огня и копошение ветра в пепле. Труп женщины. Смех за тлеющими брёвнами. Звон. Вызывающий невольное содрогание скрип железа о камень.

Никого нет. Остались лишь демиурги повсеместной разрухи.

Алан поспешил убраться. Больше некого спасать. Как вообще его сюда занесла нелёгкая? Ведь он слышал ржание коней, окрики и гам свалки. Ведь знал, куда идёт. И никого не спас. Пришёл слишком поздно, но это не оправдание. Знал, что не успеть. Знал, но пытался…

Он провёл рукой по лицу и огляделся. Бежать. Спрятаться на время, скрыться в тени. Проще было остаться среди обугленных брёвен, но кто предугадает, что предпримут легионеры. Пошатнулся. Лезвие глухо скользнуло по какой-то железной утвари. Ещё несколько секунд.

Схватив ножны, рванулся в сторону почерневшей печки под молодой сосной, в сугроб. Никто не заметит, снег и так чёрно-красный.

Больно. В глазах темнеет. Лёгкие жжёт. Не хочется боли.

Постепенно теплеет. Приоткрыв глаза, Алан постарался развернуться. Тяжело. А снег такой прохладный. Как же, чёрт возьми, хочется пить! Внезапное осознание: что-то не так. Тепло? Почему тепло?

С беззвучным стоном наёмник развернулся и скосил взгляд в сторону правого бока. Вернее, того, что от него осталось. Изодранная рубашка, вскрытое нутро, бешеная пульсация, отдающая едва слышным звоном в ушах. И растаявший почти до самой земли измученный снег.

«Надо выбираться, – он постарался убрать меч в ножны, но выходило из рук вон плохо, – Я сдохну здесь, если сейчас не уйду».

Алан развернулся на спину и замер. Небо казалось ярко-синим. Звёзды, оранжевые всполохи где-то вдали, чёрные облака и тотальная, свистящая тишина. Так прохладно. Так спокойно. Выпустив из рук оружие, он посильнее стиснул зубы. Один рывок – и кожаный жилет придержит его до ближайшего привала. Должны же быть рядом ещё люди? Ведь они не откажут, если он будет человеком.

Прислушался. Тихо. Где-то вдали скрип сапог дозорного. Он успеет. Он обязан успеть добежать до леса.

***

Казалось, прошла вечность. Свист погони за спиной. Успел. Алан запнулся о собственную портупею и провалился в сугроб.

Когда он открыл глаза, уже светало. Вернее, должно было. Осторожно пошевелился. Жив. Цел. Ничего не сломано. Наверное. Темно. Первая мысль – потерял зрение. А после в нос ударил сырой запах почвы. На месте.

Алан осторожно приподнялся, но тут же повалился обратно. Сил не было решительно никаких. Он выдохнул с неестественным трескучим шипением и тут же скривился – больно. Зато в плаще – припрятанном в этой норе пару дней назад. Наконец-то действительно тепло. Закутавшись покрепче, затянув жилет, наёмник осторожно поднялся, опираясь на меч. Алан не помнил, как вложил его в ножны, и благодарил судьбу за доведённые до автоматизма привычки.

Перекинув портупею через плечо, он отправился в путь. Через лес, подальше от злосчастной деревни. Меньше всего ему хотелось встречаться с регулярными войсками той, другой стороны. И уж точно не в таком состоянии. Откровенно говоря, он вообще никого не хотел видеть – не до того было. Но он упорно шёл вперёд, в сторону соседней деревни. Сам он точно не выживет.

– Хэй! – по ветке, избегая снега, проскакала пара белок, а следом послышался оглушающий звоном стук. Кора заворчала серебряным голосом. Алан замер: люди.

Грубый мужской голос. Запах костра и сушёной рыбы. Тонкая струйка дыма отражается от оледеневших деревьев. Совсем рядом. Минимум четверо. Опасно.

Спор тем временем продолжался, но Алан почти ничего не слышал. В глазах снова потемнело, голова наполнилась гулом, неестественно потеплело, и мечник осторожно коснулся раненого бока – не открылась ли рана.

Замечен. С другой стороны, ему необходимо было отдохнуть.

Запахнув плащ и перевязав волосы в тугой хвост – так, чтобы не было видно ушей – Алан приблизился к лагерю. Здесь было несколько палаток, рваных знамён, у импровизированной привязи стояли лошади. Вокруг полно железа – по большей части фрагменты доспехов и разная домашняя утварь. Двое ругались прямо перед котлом, кажется, насчёт огня, кто-то грохотал в палатке с, по видимому, оружием, ещё двое играли во что-то на пеньке и пили. Но стоило наёмнику приблизиться, как кони заржали, а голоса стихли:

– Кто таков будешь?

Алан не ответил, а лишь поднял тяжёлый взгляд. Сил оставалось разве что на то, чтобы дышать. Он осторожно поправил перевязь и хрипло и лаконично выдохнул:

– Путник.

Из палатки с оружием вышли двое. Один из них чем-то отличался от остальных, но Алан не мог понять, чем именно. Просто отличался, он был другой.

– Ну что ж, путник, не желаешь погреться? Хотя сперва скажи-ка: точно ли ты человек?

Дышать становилось всё труднее, ещё секунда – и Алан упал бы на этом самом месте. На остатках силы воли он взглянул исподлобья на вопрошавшего – очень, непомерно высок, а голову поднять наёмник был уже не в состоянии.

«Не могу», – Алан стиснул зубы, чтобы продержаться.

С долю секунды гигант смотрел на нежданного гостя:

– Ладно-ладно, шучу. Выпей вина, согрейся. Зачем же сразу за меч хвататься, – и предложил ему небольшую бутылку. Домашнее. Мародёры. Мечник молча принял дар и приблизился к костру. Тепло. Он осторожно сел и продолжил пить – наконец боль и холод отступили.

– Командир, как так? – спросил второй, больше напоминавший оруженосца.

– Ты видел его взгляд? Он бы тебе башку снёс и не заметил, а может, и кровь бы твою выпил вместо вина, горячая же. Плевать кто он, он опасен. Пускай греется и проваливает на все четыре стороны, – и главарь бросил косой взгляд на греющего руки Алана.

***

Утро выдалось очень светлым, но без солнца. Тяжёлый снег клонил к земле безмерно огромные лапы умирающих ёлок, а сугробы поднимались до колена. В них тонкими проталинами теплели отверстия, оставленные кровью. Наверное, его собственной – оттаяла. А ещё – очень болел бок. Может быть, только кожаный жилет и удерживал его внутренности на своих местах, а холод останавливал кровь. И, возможно, Алан бы уже давно разделил судьбу селян, будь сейчас теплее.

Раздвинув последние на своём пути заснеженные лапы, он вышел на опушку. Холодно, светло, устал. Большая изба, дымок из трубы, то ли весёлые, то ли гневные возгласы. Всё плывёт. Метр за километр. Последнее дыхание.

Завалившись в избу, подобно заплутавшему пьянице, он упал за отдалённый столик. Стряхнул снег, убрал волосы с лица. Всё стихло. Лютая, тотальная тишина, которой позавидовал бы даже самый уединённый склеп. Так молчать могут только люди. Бездушно.

– Эльфов не обслуживаем.

Он бросил на стол два золотых. Редкость в такое-то время. И хозяин чудом не вышвырнул их в окно – вероятно, лишь потому, что увидел не очищенный от крови меч.

Эльф. Не человек. Другой. Да какая разница, кто, если он не из легиона? Да и эльфов-то уже толком не осталось! Но укоренившиеся в сознании предрассудки никуда не деть: эльфы так похожи на людей лишь потому, что маскируются, чтобы потом нанести внезапный удар, и вычислить их можно только по форме ушей, которую они талантливо скрывают под волосами. Глупость, конечно, но страх человеческий бесконечен и совершенно беспощаден в отношении того, на кого направлен.

– Просто возьми деньги и дай мне что-нибудь покрепче. И я уйду.

Хрипло. С надеждой. Сил не осталось, и во взгляде – мольба. Сколь бы сильным ты ни был – нельзя всегда быть одному. В конце концов ты мечтаешь лишь о том, чтобы получить немного тепла. Даже не понимания или ласки, не принятия в полном смысле этого слова – просто стакан крепкого вина за непомерно завышенную плату.

Алану повезло. Кто, владея домом на отшибе в разгар войны, откажется от денег? К тому же, старик здорово рассудил: «Если приму этого эльфа, он будет мне обязан». И за два золотых подал ему кувшин какого-то солоноватого пойла, тряпку и старую изодранную рубаху. И даже сомнительную жидкую похлёбку, которая была вполне тёплой и не слишком отвратительной на вкус. При условии, что Алан сядет за трухлявый столик в глубине зала за колонной – чтобы его не видели.

Двери вновь распахнулись, и в трактир проник синеватый воздух с лёгкими снежинками. Тоже, казалось бы, наёмники, только люди. И их, ублюдков, которых эльф видел совсем недавно на стороне врага, чествовали как героев – ведь не может человек навредить человеку, ведь они «свои». Рассказать бы, кто они – но сейчас куда более важным казалось просто выжить.

Алан отвернулся. Бесполезно.

Одежда смёрзлась с раной. Очень осторожно эльф распахнул жилет и разорвал рубаху. Холод, выполнявший роль анестезии, понемногу отступал, но онемение и тянуще-свербящая боль не проходили. Оглядевшись, он принялся очищать рану, стараясь не привлекать внимание: никто не поможет. Или хуже.

Здесь было тепло. Гораздо теплее, чем на улице. Не очень сухо, но всё же лучше, чем чёрт пойми где, временами по пояс в снегу. Кровь начинала таять. И даже неизвестно, куда Алан выливал больше алкоголя – в стакан или на затёртую тряпку, которой старался по мере сил промыть свои раны.

– Дочка, перевяжи, – трактирщик поморщился, – этого…

Она была красива, и Алан невольно засмотрелся. Не старше лет двадцати, чистое опрятное платье, белая и румяная кожа, светлая коса, открытая грудь с расстёгнутой пуговкой на корсете. Она вела себя раскованно, но без малейшего намёка на близость: было видно, что никто не смеет проявить к ней неуважение и даже подумать о непристойном предложении.

– Отвратительно, – тихо проговорила она, присев рядом. И эльф впервые почувствовал страх. Он сотню раз оказывался на волосок от смерти, но сейчас был совершенно беззащитен. Пульс участился, дыхание прервалось, в голове на секунду прояснилось, и тут же на место головокружения от алкоголя и потери крови пришёл туман.

Не любовь. Не влечение. Необходимость.

Жажда довериться хотя бы на секунду. Хотя бы раз. Чтобы без страха, чтобы будь что будет.

Он опустил взгляд и постарался не шевелиться, пока девушка осторожно протирала его раны. Если бы она сейчас пожелала убить незваного гостя, то без труда смогла бы сделать это. Не потому, что сильна, а потому, что он бы даже не сопротивлялся.

Уловив неловкость, она лишь слегка улыбнулась и с большей аккуратностью продолжила смывать кровь. Было что-то очень чёткое и привычное в её движениях, будто бы для неё нечто подобное – обычное дело. Однако спросить было нельзя. Не только из-за пары десятков злобных взглядов: просто казалось совершенно неправильным заговаривать с ней, милосердной богиней, снизошедшей до презреннейшего существа. Алан даже подумал о том, чтобы её остановить – и не решился.

– Изабель, – эльф поднял недоумённый взгляд. – Моё имя, – и она снова мягко улыбнулась.

– Изабель… – едва слышно пробормотал Алан, но тут же осёкся. Он хотел извиниться, но снова не решился заговорить и лишь отвёл взгляд куда-то на край стола. И всё же не смог побороть в себе желание бросить на девушку несколько мимолётных взглядов. Негромкий голос вновь прорезал поток бессвязных, хаотично выплясывающих мыслей:

– А ты? – она вновь улыбнулась. Точно улыбнулась. Улыбнулась ему. Не ошибка.

– Что? – эльф сглотнул и едва различимо пробормотал на судорожном вдохе: – П-прости, это…

Он не знал, куда деть руки: их срочно надо было чем-то занять. Кровотечение усилилось с лёгкой пульсацией. Изабель отстранилась и посмотрела на раненого почти сурово. Алан едва её не остановил, но снова опустил взгляд.

«Какого чёрта ты, твою мать, творишь, идиот!» – на этот раз он не сразу прервал контакт.

– Прости. Алан, – он собирался добавить что-то ещё, но на языке вертелись лишь одни извинения, – Эльф.

– Мне это известно, – хмыкнула девушка и вернулась к промыванию ран.

– Я не хотел оскорбить… – он постарался глубоко вдохнуть и вздрогнул от боли, – Прости.

Было неловко. Было страшно. Алан никогда прежде не был так нерешителен.

«Ты сошёл с ума! – кричал внутренний голос. – Как кто-то вроде тебя вообще смеет принимать её помощь!»

«Но ведь я не имею права её остановить…»

«Ты просто избалован! Позволяешь себе слишком много! Помни, ты просто тварь у её ног, что хуже таракана».

Алан сглотнул вновь и робко начал:

– Прости… Я могу сам…

Сейчас он казался очень маленьким, складывалось впечатление, что его вот-вот пробьёт нервная дрожь. Неверной рукой наёмник попытался коснуться чистого полотенца, которым обрабатывала его изодранное тело дочь трактирщика. Но остановился: – Мне страшно…

Он даже не заметил, как произнёс это на выдохе. Но заметила она.

– И люди, и эльфы для меня равны. Так что заткнись, расслабься и не осложняй работу – на тебе и так живого места нет, – и продолжила заниматься своим делом, в то время как Алан почти перестал дышать.