Слуги счастья

Раиса Гибнер, Полина Паслён

Слуги счастья

Глава 1. «Приезд»

– Я давно уже не бывал дома. Тут, в Париже, всё пахнет по-другому, – господин Адриан шёл впереди, размахивая руками в восхищении. По обе его стороны распускались цветы богатого сада, за которыми, как было легко заметить, постоянно ухаживали, – если бы не смерть моего старика, то приезд мой был бы полон слов радости и ностальгии.

– Не знала, что вы такой сентиментальный, господин, – сказала девушка, что тенью шла за дворянином. Её тело сковывал скромный жилет и брюки дорогого синего цвета.

– Брось, я же тоже человек, – сказал он, оглядываясь на своего слугу, – а совсем скоро, возможно, всё это поместье достанется мне, только представь, – он с улыбкой смотрел на каменное поместье впереди, откуда доносились звуки музыки и падал свет из больших окон, – матушка порадуется за меня.

Девушка шла медленно, будто совсем не желая присутствовать на празднике, куда так настырно вёл её сопровождающий. Ей казалось странным, что после недавних похорон вся семья непременно мчится на бал, который назначила пару месяцев назад. И, смотря на улыбку своего господина, она понимала, что ему совсем нет никакого дела до смерти его родителя.

Да, не просто так аристократы были так далеки от простых людей. Их влекла к себе музыка, пустые разговоры о политике и танцы и совсем не трогали обычные мирские горести и тяжбы.

– Сейчас ты познакомишься с моим младшим братом, стоит предупредить тебя о нём, – голос Адриана стал мрачен, и на его лице появилась серьёзность, которая отражала его настоящий возраст, ведь из-за дурной улыбки никогда нельзя было сказать, что ему минуло уже двадцать пять лет. Слуга посмотрела на мужчину, что был немного ниже её. Его глаза поднимались лучами к ней, блестя от солнечных зайчиков, – мой брат очень добрый и открытый, романтичный и такой простой, что может показаться, что это всё напускное или же, что он попросту дурак. Но ни одно из этих предположений не будет правдой, – взгляд девушки не спускался с господина. С одежды, что она утром помогла застегнуть, с его тёмных длинных волос, что мыла каждый день по его приказу и удивлялась, как он полностью утратил нарядный вид всего за каких-то полдня, – он не опасен, но, боюсь, не такой простак, чтобы не бороться за наследство.

– Вы хотите повлиять на его решение по поводу воли вашего отца? – спросила девушка, бесстрастно смотря вперёд.

– Да, но это будет не так просто. Пока я жил с матушкой, Теодор прирос к ладони отца, становясь фамильным украшением. Они уже всё решили без меня, мои любимые родственники, – он одарил её непростым, таинственным взглядом, останавливаясь на входе в залу, – ты же всё сделаешь для меня?

– Конечно, господин Адриан, – без сомнений произнесла она, осыпаясь светом ярких люстр вместе со своим хозяином.

Музыка зазвучала громче, когда они оказались внутри. Оркестр был по правую руку от девушки, но она лишь скользнула по нему взглядом, осматривая огромное помещение. Всё было белым и сверкающим. И было так много воздуха, что казалось, будто бал проводился на улице. Поместье внутри выглядело намного больше, чем снаружи.

– Тогда не отходи от меня ни на шаг, – шепнул он слуге, тут же натягивая приторно-сладкую улыбку, – о, милый Теодор! – Адриан пролетел через множество танцующих женщин и мужчин, расталкивая их. Девушке пришлось аккуратно следовать за ним, стараясь не касаться знатных особ, – я так рад, что сразу тебя нашёл! – Адриан бросился с поцелуями на брата, по переменке прикладываясь губами то к правой, то к левой щеке.

– Адриан, я уже начал беспокоиться о тебе, – донёсся голос Теодора, что с улыбкой смотрел на старшего брата не в силах отвести радостный взгляд, – если бы ещё час мне пришлось находиться тут без тебя, я бы умер от ожидания, – он положил свои худые ладони на плечи Адриана, немного сжимая их.

Девушка подошла к своему господину, и тот, будто чувствуя, как её тень упала на спину, обернулся.

– Дорогой брат, позволь представить тебе мою правую руку, ногу и вообще человека, что опекает меня подобно ангелу-хранителю в такой дикой Испании, – он отступил от брата, давая девушке предстать перед дворянином, – Клементина.

Услышав своё имя, девушка склонила голову, а после подняла глаза на Теодора. Он оказался чуть выше своего брата. Черты лица выглядели намного приятнее, чем у господина Адриана, а волосы, что светлыми кудрями вились около его лица, выдавали в нём ещё совсем юную натуру. На вид ему было около восемнадцати.

– Не стоит господину представлять меня подобно вельможе, я всего лишь слуга, – сказала Клементина, не меняясь в лице, – рада наконец-то познакомиться с младшим Бонье.

Лицо Теодора засветилось ещё сильнее, а в синих глазах отразился восторг.

– Я тоже очень рад. Адриан столько писал о вас, – добрая улыбка не сходила с его губ, – я в небольшом замешательстве. Думал, вы намного старше, учитывая все заслуги, которыми вас наградил мой брат, – Теодор встал рядом с девушкой, немного приподнимая голову, чтобы полностью рассмотреть её лицо, – сколько вам лет?

– Ей двадцать два года, мой милый Теодор, – ответил за неё Адриан, – но будь уверен, что в свои года она очень умела и искусна во многих делах, – он обратил внимание младшего брата на себя. И когда любопытный взгляд оторвался от Клементины, она почувствовала долгожданное одиночество, – но да, как я и писал, Клементина моя камеристка, мой дворецкий, мой камердинер и любой другой слуга, который мне вообще может понадобиться. Она одна заменяет мне десять, а то и больше людей в подчинении, – глаза обоих братьев опять обернулись к девушке, будто она была произведением искусства. Клементина смотрела в ответ недвижимым взглядом. Ей было совсем не тяжело стоять с ровной осанкой, держа руки за спиной. Она давно привыкла к этой солдатской стойке, которую годами вбивали в неё на учёбе, – а кроме всего прочего, Теодор, эта девушка совсем не имеет главного недостатка, что всегда пугает дворянина, который берёт к себе особу женского пола на службу, – Адриан самодовольно растянул губы в улыбке.

– О чём же ты? – спросил Теодор, снова смотря своими восторженными глазами на девушку.

– Ясное дело о чём. Кроме всех талантов, коими наградил Господь эту женщину, он забрал у неё самое ненужное и бесполезное – её сердце, – Адриан встал рядом с Клементиной так, чтобы она не могла на него смотреть. И когда глаза младшего брата столкнулись со взглядом слуги, он продолжил, – видишь, она совсем не улыбается, не смеётся и не удивляется. Ты, наверное, думаешь, что это от сдержанности или стеснения, но, могу тебя уверить, эта девушка совсем не имеет чувств. Прямо как механизм, бездушный станок, она рождена только для честной работы.

– Брат! – громко перебил Теодор. На его лице появилось недовольство. Он с явной рассержанностью смотрел на Адриана, и Клементина легко отметила про себя, что этот взгляд совершенно не шёл юному господину. Даже его нахмуренные брови выглядели нелепо на его нежном лице, – нельзя так говорить о девушке!

Но прежде, чем Адриан успел сказать очередную глупость, Клементина перебила его своим спокойным голосом.

– Он прав, господин Теодор, – сказала она, наблюдая, как лицо младшего брата снова обращается к ней, – ваш брат всё верно сказал – у меня совершенно нет сердца и эти слова нисколько не оскорбляют меня.

– Зачем вы так говорите, Клементина? Девушки созданы, чтобы любить, разве это не в вашей природе? – в его синих глазах появилась жалость. И свет, путающийся в его длинных чёрных ресницах, настырно привлекал её внимание к себе.

– Возможно, в природе всех девушек, что вы встречали до меня, – ответила Клементина, смотря прямо на Теодора, – но, прошу, не имейте на меня таких же надежд и опасений.

Адриан засмеялся, похлопывая девушку по спине.

– Теодор, я говорю тебе откровенно и без издёвок, таких, как Клементина, ты точно не встречал.

– Это так печально, – Теодор опустил взгляд, не находя больше никаких слов.

– Печально влюбиться, разбить сердце, жениться на девушке и разлюбить, завести любовницу и бросить её, потому что ваша любовь угасла, – перечисляя это, Адриан подошёл к брату и обнял за плечи уже его, – а жить в спокойствии, будто в груди сплошная ровная гладь – это благословение, – Адриан довольно смотрел на свою слугу, – я всегда говорю ей, что хотел бы жить так! Чтобы меня не сводили с ума эти женские взгляды, юбки, что развеваются на ветру, и прекрасные осиные талии, которые так и хочется обхватить! – он отпустил брата, и тот несмело поднял глаза на Адриана, – но я рождён для ласк и утех, и сердце моё сладко сжимается от одних только духов прекрасных дам! – его взгляд пронёсся по зале, явно подмечая каждую девушку, каждое платье и заколку, что пряталась в волосах, – милый Теодор, мне надо отойти принарядиться, чтобы выполнить свой долг перед этими прекрасными барышнями и не обделить их своим вниманием до окончания вечера. Поэтому прошу нас простить.

Адриан развернулся, и Клементина, будто только этого и ожидая, пошла за ним.

Шум остался позади, когда они поднялись на лестницу. Господин Адриан понизил голос, чтобы никто не мог его услышать.

– Что ты думаешь о моём брате? – прошептал он, оборачиваясь на слугу. Его лицо стало серьёзнее, былая весёлость растаяла на губах.

– Думаю, он ещё наивнее, чем вы мне о нём говорили, – Клементина немного наклонилась вперёд, чтобы оказаться прямо у плеча господина.

– Но заметила ли ты, как он ведёт себя здесь? Будто хозяин встретил меня, – губы его немного дёрнулись в пренебрежении, – я хочу попросить тебя об одном – проследи, к кому он будет подходить, с кем будет вести беседы, на кого непринуждённо бросать взгляд. Тех, кого будет избегать, от кого станет нарочито быстро отходить, – Адриан остановился на мгновение, смотря через перила вниз на ослепительный зал, – если есть та, на которую он смотрит дольше, чаще, от которой бежит и льнёт, запомни эту девушку. Такой влюбчивый болван точно должен быть кем-то очарован, – он остановился перед дверью, украшенной золотом, – этот дом должен стать нашим, Клементина. Не для того я ждал смерти отца, чтобы потерять наследство, лишь потому что мой брат святой.

– Вы хотели сказать «вашим», – поправила его девушка. На этих словах Адриан обернулся к ней.

– Клементина, ты же знаешь, что моё, то твоё. Ты распоряжаешься всем, чем я владею. Я доверяю тебе как никому другому. Дом будет мой, и до самой смерти ты будешь жить в нём со мной, служа верой и правдой.

Девушка смотрела на дворянина сверху вниз своими тёмными спокойными глазами.

– Как скажете, господин Адриан, – ответила она, опуская голову, – позвольте узнать, почему вы так хотите оставить своего брата без наследства? У вас есть прекрасный дом в Испании, в котором, как мне казалось, вам очень по нраву. Возможно, он не такой большой и изысканный, но раз вам не претит эта французская вычурность и чопороность…

– Тебе не понять, дорогая Клементина. Твой разум не путается такими глупыми страстями, в отличие от моего, – Адриан положил ладонь на её щеку, поглаживая. Она почувствовала шершавую ткань перчатки, что царапала лицо, – Теодор счастлив, всю жизнь беззаветно счастлив. Разве должен один человек так сильно радоваться и блаженно улыбаться? Разве я как брат не должен показать ему, что мир бывает жесток и несправедлив?

– И только? Хотите преподать ему урок? – спросила девушка, смотря прямо в лицо Адриана, – разве вас не заботит собственная жизнь? Разве вы не хотите сами быть счастливым?

– Хочу, но, Клементина, я абсолютно несчастен, – его рука опустилась с лица слуги, – и точно буду несчастен, не имея этого поместья. Сама посуди, кому из нас двоих оно должно достаться?

– Вам, – не раздумывая, ответила Клементина, выпрямляясь.

Адриан улыбнулся от этих слов короткой, но правдивой улыбкой. Клементина вспомнила такое же далёкое выражение лица её господина, когда они ещё были детьми. Когда их души переплелись похожей болью утраты ценой веры в добро.

– Не впускай никого ко мне, – его рука легла на резную ручку двери и с силой нажала на неё, – и не забудь, что я тебе наказал, – проговорил он, пропадая за дверью.

Клементина обернулась спиной к покоям господина. Перед ней были невысокие перила балкона, через которые она видела почти весь бальный зал. Она подошла на шаг ближе, чтобы разглядеть всех гостей, что превратились для неё в маленькие камушки.

Клементина сразу нашла Теодора.

Некоторое время она запоминала девушек, к которым он наклонялся слишком близко, про себя называя цвет их платья, волос, чтобы запомнить. Она следила за ним, когда он подходил к мужчинам, и отмечала каждого, с кем юный господин чокнулся своим бокалом. Клементина почти точно была уверена, что запомнила всех, кто так интересовал господина Адриана.

«Граф Бонье умер, обделив наследством своего старшего сына», – пронеслись у неё в голове заголовки сегодняшних газет, – «…Адриан Бонье покинул Испанию, недовольный решением отца…».

Она не сразу заметила, как синие глаза резко посмотрели на неё в ответ. Теодор поднял голову высоко, точно ища именно её, и, найдя, никак не хотел отпускать.

«… Двое наследников оказались в Париже, чтобы разорвать наследство между собой».

Клементина продолжала смотреть на молодого господина без стеснения, и Теодор, будто понимая это, улыбнулся девушке.

Но, когда очередная фрейлина подошла к нему, приглашая на танец, он опустил свой пристальный взор.

Клементина ещё некоторое время кружила взглядом за тонкой фигурой Теодора, которая обнимала особу в красном. Но, когда парочка скрылась за дверьми залы, направляясь в сад, девушка отступила от перил и опёрлась о дверь господина Адриана.

Глава 2. «Прогулка с матушкой»

– Как давно я не гуляла вот так с тобой, – сказала женщина спускаясь по ступеням, – Теодор, кто та милая фрейлина? – юноша обернулся на мгновение, замечая алое платье, – я вам помешала? Боже, Теодор, если это так, то… – младший сын тут же заметил, как смутилась его мать, беспокойно смотря себе под ноги.

– Матушка, ни в коем случае! – возразил Теодор с присущей ему уверенностью, – это всего лишь мой друг, и ты никак не помешала нам, – он подал графине локоть, немного наклоняясь, – для меня нет ничего важнее, чем прогуляться с вами по своему любимому саду, – он улыбнулся, видя, как осторожно женщина взялась за его руку.

Он всегда помнил её такой, кроткой и смущённой. Его маменька была воплощением любви и заботы. Поэтому насколько сильно сердце юноши млело от матери, настолько же сильно Теодор боялся своего старшего брата.

– Адриан сильно изменился, – тут же выпалил Теодор, медленно шагая вслед женщине, – он стал более весёлым и свободным, наверное, Испания поистине его страна…

Теодор задумчиво посмотрел на цветы, что успели расцвести к этому времени года: георгины поднимались своими головками к юноше, стараясь заглянуть в его синие глаза, гортензии нежно выглядывали из-за них, будто боясь, что молодой граф коснётся и их.

Этот сад Теодор вырастил сам. Он ничего не понимал в культуре растений, но всякий раз жарко спорил с садовником, пытаясь вразумить взрослого мужчину, не губить его дорогие побеги. А теперь каждая красавица распустилась прелестным украшением, и касаясь лепестков, сердце Теодора невольно сжималось, боясь причинить им боль.

Он помнил, как Адриан насмехался над ним, и в лицо и в письмах. Говорил, что ему не к лицу прозябать над пустыми растениями, и он должен учиться семейному делу.

«Ты забыл, что мы оба наследники отца?» – писал он всякий раз в конце своего письма, укалывая младшего брата за вольнодумство и мечтательность.

– Я вижу, что теперь он не так суров, как прежде, у него появились желания и мечты помимо учёбы и отцовский наставлений, – Теодор посмотрел на свою мать, что бежала глазами по цветам, и видел, как грусть лёгкой вуалью упала на её лицо от этих слов.

Её задумчивость, которая всегда скрывала множество мыслей.

– Ты так считаешь? – спросила она, вздыхая, – прости, милый, мне кажется, что сейчас Адриан хуже, чем когда-либо…

Теодор смутился, на мгновение его лицо непонимающее дёрнулось и он сказал:

– Маменька, как можно? – он наклонился к ней, волнительно размахивая рукой, – он же светился от счастья, раньше я видел его только читающим книги или задумчиво гуляющего вокруг дома, сейчас же он полон страсти, пускай и такой низменной и дикой, но мне кажется, что мой брат, наконец-то, стал понимать меня…

Провались. Мысли, что Теодор не любил произносить. Удивительно, как ни одно слово в целом мире не значило для него, как слово Адриана. Он слышал, что многие гоняться за одобрением отца или матери, но Теодор никогда не был обделён этой простой человеческой любовью. Сколько он себя помнил, ни отец, ни маменька ни разу не дали усомниться ему в своей безграничной любви. А вот брат… Теодор помнил их совместное детство, плохо, но помнил. Тогда Адриан был далёкой прекрасной звездой, к которой юноше было не подойти, и они так и не успели сдружиться достаточно, чтобы старший смог полюбить его. Теодор всегда ощущал, как между ними разверзлась земля, стоило им с матушкой уехать в Испанию.

«Стоило моей матери тогда…» – слова даже не проговорились в голове Теодора, оборвавшись. Есть мысли, которым он не позволял всплывать в своей голове, словам, что он запрещал появляться на языке. У Теодора, как и у любого человека было то, о чём невыносимо помнить и невозможно забыть.

– Тео, милый мой Тео, – сказала женщина, наступая всё аккуратнее и неспешнее, – разве можем мы знать, что на душе у другого? Твой брат весьма весел и разговорчив, пьёт вино и флиртует с девушками, но редко я ловлю, его пустой взгляд, вижу как с губ стирается улыбка и расслабляется его лицо, будто уставшее от маски, – она немного сдавила губы, смотря на младшего сына, – я всего-лишь мать и не могу требовать с него большего, чем любовь и уважение, но сердце моё никогда не переставало болеть за него… – и тут же она улыбнулась, беря в свои нежные руки лицо Теодора, – так же, как моё сердце не перестаёт радоваться за тебя, мой прекрасный Тео…

– Матушка, вы слишком себя изводите, Адриан полон сил и радостей, ни к чем ему ваши сожаления и болезни, – он положил свою ладонь поверх материнской, давая дорогим кольцам с пальцев стукнуться друг об друга, – и я считаю ваши переживания за него лишними, он преуспел куда больше меня. Адриан легко справляется с делами отца, мне же постоянно требуется его помощь и совет. У девушек я вижу сердце всегда не на месте, стоит ему появиться где-либо, – Теодор вспомнил, как пару дней назад все его подруги, что никогда не смущались при нём, раскраснелись стоило Адриану поцеловать из вежливости их кисти, – в конце концов у него есть прекрасный друг, что по его словам стоит армий и эшелонов солдат… – Теодор затаил дыхание, говоря последние слова. О Клементине он слышал из писем Адриана, иногда матушка упоминала её в своих, но он и на мгновение не представлял её облик таким… – весьма дивная девушка, как не посмотри… – быстро договорил Теодор, пряча некоторое замешательство за улыбкой.

Тогда он ещё не понимал, почему сердце замирало от её упоминания, почему голова кружилась, стоило увидеть её силуэт, и не осознавал, как вздрагивала его душа, стоило Клементине подойти к нему непростительно близко для формального поклона.

Тогда он только раз увидел эту девушку, что разрушит его судьбу.

– Да, Клементина прекрасная девушка и слуга, – сказала женщина, отходя к вьючной изгороди. Гроздья винограда спустились к ней, касаясь пальцев, – но и её мне жаль, будто родное дитя. Если Адриан скрывает свои слёзы, то она даже не знает, что способна плакать…

– Это всё те же слова, которые повторяет мой брат? – с усмешкой сказал Теодор, ровняясь с матерью, и срывая нежно-зелёную гроздь, – неужели вы тоже считаете, что эта девушка не имеет сердца.

Теодор видел, как женщина взяла аккуратно виноград из его рук, рассматривая в лунном свечении.

– Теодор… – сказала она, задумчиво поднимая голову к небу, – … к сожалению я это знаю. Я знаю, что рождена Клементина была, как и все мы, с добрым и страстным сердцем, но потом оно разбилось, как разбиваются многие сердца ещё живых людей, – она посмотрела на Теодора пронзительным взглядом, – и более она не способна на любовь.

Теодор отвернулся от женщины, упуская глаза к изящные бутоны своих цветов. Что-то детское вдруг вскарабкалось по его горлу, непонятная обида сдавила его со всех сторон, и он тихо спросил у своей родительницы:

– Матушка, скажи хоть ты мне, почему Адриан хочет отобрать у меня этот дом? – синие глаза в мольбе окатили женщину, – это, ведь, мой дом, я вырос здесь, и более нигде я не представляю своего существования… – Теодор видел, как женщина смотрела на него, а в пальцах перекручивалась небольшая виноградинка, – он всегда писал мне, что терпеть не может Париж, что ноги его не будет в моём саду, а я болван, что так цепляюсь за место своего рождения, но что же сейчас? Не он ли цепляется за то, что мне поистине дорого, чтобы обидеть? – юноша поджал губы, чувствуя как неуместный слёзы проступили на его глазах. Он положил руку на затылок, разбрасывая волосы, продолжая ходит взад и вперёд, – я люблю его, я буду рад его визиту, он мой самый желанный гость… Но я не вынесу, если мне придётся покинуть поместье из-за него… Прошу, скажите мне, что это лишь фарс! Глупая шутка моего брата, ведь такой человек, как он, не может быть жестоким, – он подошёл к матери, опускаясь перед ней на колени, руки юноша потонули в её пышной юбке, – матушка, он ведь любит меня?

Виноград рассыпался бусинами под ногами господ, женщина упала рядом с сыном, обнимая его голову. Теодор запутался полностью в её одеждах, чувствуя приятную невесомость, будто растворяясь в матери. Он никогда не чувствовал этого родного, жгучего тепла от отца. Объятия мужчины всегда были короткими и формальными, не давая юноше прочувствовать всю силу. Поэтому оказавшись сейчас в руках матери, Теодор не сдержался и дал слёзам стечь по щекам. Не от боли или горя, проступили они, а от радости и растворения в любимом человеке.

– Тео, я никогда не дам тебя в обиду, – прошептала она ему на ухо, юноша слышал, как сильно билось материнское сердце, – я не знала об этом… Адриан не откровенничает со мной, но знай, что я сегодня же поговорю с ним, всё будет хорошо, – она гладила его медленными и аккуратными движениями, будто он был хрупкой и дорогой вещью, – он любит тебя, Теодор, любит больше всего на свете. Пускай, он не показывает этого, но я вижу, что его не беспокоит ни одна живая душа так сильно, как ты.

Теодор сжал маму в своими холодными руками, глаза его бегали по садовым дорожкам, на которых блестел его виноград. Он бы хотел остаться так навечно, слитый с матерью в неразорванную скульптуру, чтобы уподобляясь своим цветам, завять в самой красивой своей форме.

Глава 3. «Фехтование»

Теодор проснулся на рассвете. Вернее, если сказать совсем честно, он почти не спал. Беспокойные мысли так и не дали ему окончательно погрузиться в сон.

Поэтому едва дождавшись, когда на небе появится первый луч солнца, Теодор надел лёгкую рубашку со свободными брюками, удобные ботинки и быстрым шагом направился в зал, где он так любил бывать поутру.

Это было широкое подвальное помещение, тем не менее, не лишённое блеска богатого убранства. Четыре широкие колонны в греческом стиле подпирали потолок. На углублениях возвышались бронзовые подсвечники с высокими свечами, которые Теодор поджёг, забираясь по перекидной лестнице. Затем он подошёл к центральной стене, увешанной самым разным тренировочным оружием.

Чего тут только не было: кавалерийские сабли испанского и французского происхождения, абордажные кинжалы прямиком из Англии, и, конечно, ювелирно выкованные шпаги специально для семьи Бонье.

Теодор снял со стены одну из них и, повертев её в руках, чуть присел, занимая оборонительную позицию. Сперва следовало бы немного размяться, но туманные мысли продолжали путать сознание, и Теодор решил сразу же приступить к практике.

Только не успел он сделать и пары выпадов, как услышал на лестнице тихие, но уверенные шаги, направляющиеся в его сторону.

– Кто здесь? – Теодор вышел из стойки, при этом продолжая держать шпагу.

Голос ответил незамедлительно, словно только и ждал его команды:

– Простите, что прервала ваше уединение, господин Теодор.

Знакомые холодные нотки ворвались в сознание ворохом воспоминаний о вчерашнем вечере. О тёмных бесчувственных глазах и стройной фигуре в мужском одеянии.

– Доброе утро, Клементина, – отозвался Теодор, опуская шпагу.

Она вышла из темноты солдатским шагом. Всё в том же жилете и брюках синего цвета. Всё с тем же незаинтересованным взглядом, в котором вся комната, включая Теодора, засыхала.