Жара в Таганроге

Алексбат

Жара в Таганроге

Вагон выпустил Павла на перрон, и тот сразу всем телом окунулся в липкую жару, как будто вступил в какую-то плотную вату, обнимающую всего его, улыбнулся на прощание приютившей его проводнице и пошел к выходу в город, поминутно одергивая легкие брюки, которые мгновенно стали прилипать.

«Как же ребята здесь, в такую жару?» – пронеслось в голове.

– Ну вы тут понастроили! Ничего не узнаю, – восхитился Павел после того, как обнялся с худощавым молодым мужчиной своего роста, который его встретил у выхода на привокзальную площадь. – Ну, Серега, как ты?

– А ты что думал, только Москва прет? Мы тоже развиваемся! Что, плохая площадь? – Сергей раскинул руки.

– Хорошая, хорошая. Ты зубы-то не заговаривай. Как сам?

– Да, Пал Петрович, все норм. Рука работает, плечо даже не болит. Свезло! – Сергей покрутил левой рукой.

За разговорами подошли к зеленому раскаленному на солнце Patrioty, с открытыми дверями стоящему на парковке. Из-за него вышли могучий капитан и белобрысый лейтенант.

– Алексей, позывной Тим, – голосом, соответствующим его фигуре, отрекомендовался капитан.

Павел с опаской пожал ему руку, восхищенно покачав головой. Тим ответил кроткой улыбкой, явно удовлетворенный произведенным впечатлением. Сергей развел руками:

– Вот такие у нас ребята!

–Да уж! – Павел повернулся к лейтенанту, – Павел Петрович, – повторил он, пожимая руку и услышал звонкий ответ:

– Лейтенант Дьяченко, позывной Дьяк! Можно просто Петя, – открыл Петя ровные зубы в обезоруживающей улыбке.

– Значит так, товарищи офицеры! Время не ждет! – обрел привычное для себя начальственное и сейчас вполне веселое и дружелюбное состояние Павел. – Товарищ майор! Разреши по капельке, за встречу. Не зря же я его вез, хороший коньяк, – обращаясь к Сергею, дабы не нарушать субординацию, Павел приоткрыл свой портфельчик и показал головку коньячной бутылки, потом добавил, – а-то как-то не по православному.

Сергей вздохнул, хотел что-то сказать, но увидев щенячьи глаза своих офицеров, махнул рукой.

– Ну а ты куда лезешь? За руль сядешь, – просящий взгляд лейтенанта на майора не подействовал.

Выпили.

– Классный коньяк! Теплый, в самый раз! – смачно чмокнул губами Тим.

– А теперь ближе к телу, как говорится. Перво-наперво, ты рапорт по беспилотникам подал? – обращаясь к Сергею спросил Павел, передавая ему початую бутылку.

– Ну конечно, как договаривались, за соответствующей датой с полным анализом данных, что мои собрали, – ответил Сергей, он же майор Голубев.

– Его движение знаешь? – деловито продолжал Павел, поймав на себе уважительно-вопросительные взгляды младших офицеров; ничего себе, он, можно сказать, допрашивает нашего майора. – Где он сейчас может быть?

– Полагаю у нашего генерала. Когда и куда дальше – не знаю. Считаю, он долго тянуть не будет, не в его правилах. Ну а там?.. Ты лучше меня знаешь, как там по инстанциям, – также четко ответил Голубев.

– Да представляю, к сожалению, – уныло протянул Павел, – может сейчас будет быстрее, очевидная ведь тема. Ну да ладно, мы делаем то, что надо, а там будь, что будет, – бодро продолжил он, не желая разводить пессимизм в связи со всем известным блужданием документов по коридорам разных ведомств (не уместен он здесь и сейчас!), затем спросил: – А ты что, кстати, в вольном?

– Так надо сегодня, – ответил Голубев.

– Тогда держите.

Из полиэтиленового пакета, который все это время был в его руках, Павел достал обувную коробку.

– Здесь 73 микросхемы. Я их, на всякий случай, фольгой проложил от статики.

– Ух ты, 73 птицы! – радостно воскликнул лейтенант.

– Ну, наверняка брак будет. Мы же их не пробовали, не прошивали, они целик. Распайка ножек тоже есть: на какие-то рукописная, на какие-то заводская.

– Пал Петрович, красава! И где ж ты их нашел? – изумился Голубев. – Их же, наверно, лет сто, как не выпускают.

– Это точно. Их Винница делала.

– Как Винница? – округлились глаза у Пети.

– Ну как, как? Советский Союз на излете жизни лучшие свои заводы по микроэлектронике поставил на Украине.

– И что, они сейчас работают? – удивление лейтенанта только выросло.

– Ну Петр, – Павел по-доброму приобнял лейтенанта, – ты об этом лучше товарища майора спроси.

– Пал Петрович, ты не ответил. Мне прям жутко интересно, где ты их откопал? – с нескрываемым удивлением опять спросил Голубев.

– Когда мы с тобой, майор, на прошлой неделе по телефону переговорили, и ты обмолвился, что будешь в Ростове, я бросил клич и народ быстренько откликнулся. Где-то в неликвидах, где-то у радиолюбителей по домам.

– Ну спасибо тебе, Пал Петрович, вот спасибо! К тому же сам приехал, мог бы прислать кого-нибудь, не мальчик же, начальник.

– А повидаться… К тому же, кого я пришлю в выходной?

Он отвернулся. Да что он такого сделал по сравнению с тем, что делают эти молодые ребята? Да еще и благодарят его. Он конечно постарше, действительно не маленький начальник, сильный специалист, который сейчас на вес золота, но они-то жизнью рискуют. Уже как второй год этой войны идет и, похоже, будет еще и еще.

– Ладно, – Павел откашлялся, – полагаю, что времени у вас нет. Пора прощаться?

– Пора, – Сергей открыл объятия. – Давай! У нас все хорошо, не переживай.

– Павел Петрович, а вы тоже ничего! – сказал Тим, поводя плечами и показывая, тем самым, что Павел крепкий мужчина. – Да и вообще!

– Капитан!.. Куда мне до тебя. Ладно, береги вас Бог, ребята. Сергей, сообщи мне обязательно, как получилось, сколько бракованных и каков результат.

– Сообщу, Паш, сообщу.

Они еще раз обнялись.

Павел дождался, когда машина выехала с парковки, весело покрутил головой в разные стороны. Что же, дело сделано, он доволен. Быстро нашел микросхемы памяти, хоть и старые, так их и не жалко, разовое использование, плохо, что объем для нынешних задач маловат, так надо просто подумать, ну да у Голубева есть кому подумать. Все его знакомые и знакомые знакомых, которые даже и не в теме, оперативно откликнулись, только он сказал, что это для фронта, выгребли все свои и чужие запасы многолетней давности. Голубев сказал, что будет в Ростове по своим секретным делам, вот они и встретились. Удачно все получилось.

Итак, свободен! Что делать? До вечернего поезда целый день, но сначала надо убраться с солнцепека. Ну и жара! Он достал из своего портфельчика маленькую бутылочку с водой, которую дала ему проводница. Вода была почти горячая, но он все равно всю ее выпил и пошел обратно к вокзальным зданиям. Надо бы что-нибудь перекусить и подумать, чем день занять.

Привокзальная площадь едой не баловала. В единственном киоске, который он увидел, Павел купил ростовскую «аутентичную» еду – хот-дог – и запил квасом из рядом стоящего ларька с гордым названием «Квас Староминский»

В свои сорок восемь Павел был опытным командировочным. Везде, где он бывал по своим делам, а бывал он много где, Павел, как заправский турист, старался по максимуму повидать место, в котором оказывался, но это, как правило, не получалось – его интенсивную загрузку по работе никто не отменял. А тут целый день. Свобода!

«Может мне сейчас обратно? На дневной проще сесть, – размышлял Павел. – Да ну, день до Москвы тащиться, да еще в такую жару. Нет, сейчас не поеду, вечером, как обычно, в поезде переночевал и все.»

Он прошелся по тени до угла здания, выглянул из-за него – там горело солнце.

«Да, прогресс налицо, Ростов тоже прет, как говорит Сергей. Когда же я здесь был? Давно, – думал Павел, оглядывая район, окружающий вокзал. – О, электричка. А что, а не смотаться ли мне в Таганрог? «Где я не был никогда». Сколько туда, час наверно? К вечеру вернусь и как раз на поезд».

Через некоторое время он сидел в почти пустой электричке из четырех вагонов и разглядывал ровные прямоугольники полей и заросли рогоза, то набегающие, то отступающие от полотна железной дороги, которые росли по берегу зацветающей протоки с беспокоящим названием Мертвый Донец. Потом пошло море, скрадываемое берегом и время от времени выглядывающее из-за него.

«Почему людям так нравится природа? Ее воспевают поэты, показывают киношники, пишут художники, – благодушно размышлял Павел, находясь в русле своего приподнятого настроения. – Вот что тут хорошего: степь, поля, какая-то жиденькая протока, а так бы ехал и смотрел, ехал и смотрел; и тяжелые мысли при этом умудряются меня не посещать.»

Вокзал приятно удивил Павла своей историчностью и архитектурой, которая резко диссонировала с убогой торговлей, заполонившей его внутренности и с невзрачными домишками, его окружающими. Не зная города, он пошел прямо, с любопытством оглядываясь по сторонам и отмечая открывающиеся ему виды. Вокзал остался позади.

«А не такой уж худой город, вполне даже приятный, – рассуждал он, – а сколько здесь знаменитостей, не говоря уж о Чехове. А Петр Первый! А люди промышленности! Один Бериев с его самолетами чего стоит! А «Красный котельщик»! Странно, но я почему-то на нем не был, хотя работаем же с «Росатомом». Я вообще здесь впервые, – сам себе удивлялся Павел. – А Танич, поэт наш песенник, кстати, вполне приличные стихи писал. Экая досада!» – выругался он про себя расправляя в очередной раз через карман брюк скрутившиеся от жары трусы.

Он зашел в Чеховскую гимназию и взял там экскурсию, нашел памятник Александру I, порадовался зданию авиационного колледжа и в очередной раз убедился в том, что знает лишь то, что ничего не знает. Петляков-то, Владимир Михайлович, оказывается тоже таганрогский. Во дела! Да и дома вокруг – не шедевры архитектуры, конечно, но такие веселенькие, аккуратненькие, и порой встречаются вполне приличные «фазенды». Хороший город!

Посидев во дворе «Домика Чехова», Павел пошел бродить дальше, наткнулся на трамвайные рельсы, но трамвая не увидел. Долго стоял у монументального здания радиотехнического факультета Южного федерального университета, сейчас безлюдного, представляя молодым и кудрявым нынешнего начальника соседнего отделения его НПО (научно-производственного объединения), который закончил когда-то данный ВУЗ, а теперь носил костюм 62-го размера и с удовольствием, время от времени, когда выдавалась свободная минутка, заходил к Павлу, Пал Петровичу, на рюмочку коньячка. Павел знал в нем толк. В коньяке.

«Не буду говорить, что был рядом. Обидится, – пошел он дальше. – Он меня приглашал в Таганрог. Где-то у него дом здесь, хвалился, что большой и море рядом. Черт! Что же я так с трузерами промахнулся,» – опять с досадой подумал Павел, озираясь по сторонам и ковыряясь в карманах влажных брюк.

Улица оказалась пустынной, но оправиться было не с руки и, главное, не малейшего тенечка. Павел шел по раскаленному асфальту, оглядывался по сторонам – куда бы юркнуть и все поправить – и все более раздражался. Затем улица вместе с асфальтом куда-то потерялась, и впереди открылось пространство, за которым угадывалось море. Дома пошли вправо, а слева доносилось дыхание порта. Перед вторым домом из кустарника рос огромный тополь, под которым обнаружилась дружелюбная тень. Павел быстренько направился в нее, оглядываясь по сторонам, бросил на траву свой портфельчик, чтобы освободить руки, расстегнул брюки и спустил их до колен. Уф, наконец-то он спокойно может все поправить! Сразу пришло облегчение. Он с удовольствием расправил материал, удерживая брюки за пояс, как, вздрогнув от пронзительного голоса, услышал сзади:

– Э, паря!!! Ты совсем ох…л!!! Ты чо тут делаешь?! – женский голос не то, чтобы кричал, но возмущение выплеснулось настолько сильное, что Павел непроизвольно напряг спину и оторопело повернулся, машинально застегивая молнию на брюках.

Перед ним стояла женщина, не молодая и не старая, в серых, трикотажных растянутых шортах и мужской, сильно растянутой и криво заправленной в них, майке, под которой угадывалась обнаженная грудь, вполне приличного размера. Она возмущенно утерла тыльной стороной руки от самого локтя мокрый лоб и опять заорала на Павла:

– Ты чо тут делаешь? Ты, козлина!

– А ты что разоралась, коза? Что такое?

– Ты чо, что такое! Тебе тут чо, сортир что ли?

Павел, сначала опешив от такого натиска, теперь сообразил, в чем его обвиняют. Вспыхнувшее было ответное возмущение – козлиной его еще не называли, обидно как-то – мгновенно испарилось, оставив место для непроизвольного смеха. Он в голос засмеялся.

Женщина перестала кричать, замолчала и уставилась на Павла.

– Ты чо? Чо ржешь?

Павел не унимался. Ну надо же! Наконец успокоился и, прерываясь смехом, спросил: