Дар императора. Путь к трону

Анна Ге

Дар императора. Путь к трону

Пролог

С момента, когда по империи прокатилась весть о браке императора с девушкой неизвестного рода, дочерью скромного придворного из Седьмой провинции, минуло две недели. Лишь обитатели дворца хранили горькую правду, они знали, кем на самом деле была новая супруга императора, и какую бурю её появление несло в стены гарема.

Средние наложницы, те, что ещё помнили дерзкую девчонку, осмелившуюся когда-то бросить вызов воле дворца, сжимали кулаки от жгучей зависти. Они отказывались верить, что та самая мятежная птичка, вырвавшаяся когда-то на свободу, теперь возвращается в клетку. И возвращается не абы кем, а женой императора. От этой мысли трепетали их души, этот трепет был сладок от злорадного ожидания её падения и ядовит от страха, ведь её возвышение грозило низвергнуть каждую из них.

Фаворитки императора затаили дыхание. Появление Драгоценной супруги грозило разрушить хрупкий баланс, что царил в гареме, сделав их собственное положение зыбким, как утренний туман. Даже Благородная супруга, недавно объявившая о долгожданной беременности, не чувствовала радости, лишь холодную дрожь за своё нерождённое дитя. Казалось бы, материнство, эта высшая благодать, наконец осенило её, но тень новой жены императора отбрасывала мрачную неизвестность, в которой таилась неведомая угроза.

Но ничья участь не казалась столь же шаткой, как у Преданной подруги. Беременность, что должна была стать её триумфом, обернулась источником постоянной тревоги. Происхождение не играло ей на руку, за её спиной не было сильного клана, лишь зыбкая любовь императора, которую она цепко пыталась удержать. А тайна с абортивными травами грозила вспыхнуть в самый неподходящий момент, оставив её будущее размытым и зависимым от единственной воли императора. Теперь же, когда на пороге появилась та, чьё появление она когда-то с ужасом разглядела в его глазах, она понимала – её ждёт не просто падение, а смертельная опасность. Судьба должна была свершиться скоро, едва она произведёт на свет ребёнка, но теперь у опасности появилось имя и лицо.

В своих покоях, наполненных дымкой благовоний, вдовствующая императрица Рианнон наблюдала за суетой во дворе с тем же безразличием, с каким смотрела бы на муравейник. Её лицо, отполированное годами интриг, было непроницаемо, но в глубине глаз тлела холодная ярость. Эта девушка, это ничтожество, проданное «без права имени», не просто посягала на власть – она плевала на всё, чего Рианнон добилась ценой всей своей жизни. Но куда острее был другой укол – возвращение Лины. Одна мысль о том, что эта женщина, знавшая все её старые тайны и унижения, снова в стенах дворца, заставляла нервы Рианнон натягиваться струной. Их связывала давняя, тёмная история, и Рианнон поклялась себе, что Лина не получит ни шанса ею воспользоваться. Нур должна была пасть, не только как фаворитка, но и как щит Лины. Чтобы уничтожить одну, придётся сокрушить и другую.

А в это время Серен, Мудрая супруга, стояла перед своим отражением, сжимая в белых от напряжения пальцах тот самый злополучный оберег от Иоланты. Он был вещественным доказательством её прошлых ошибок. Страх сковал её изнутри, холодный и липкий. Она боялась не просто потерять милость – она боялась стать невидимой. Отодвинутой навсегда в тень женщины, которая заняла не только её законное место, но и то, что Серен тщетно пыталась завоевать – его сердце. И в этом страхе рождалась новая, отчаянная стратегия.

Дворец замер, и в этой звенящей тишине два женских сердца – одно, закалённое в боях за трон, и другое, изворотливое в боях за влияние, отсчитывали последние мгновения до прибытия бури. И готовились к войне, каждая своим изощрённым оружием.

***

Вдали от дворца, на пути между Первой провинцией и столицей, царила иная, обманчивая атмосфера. Лето, казалось, не понимало, что его время истекло, цепляясь за землю ласковым теплом. А осень медлила, не решаясь вступить в свои права, даря людям последние по-настоящему тёплые деньки – тихие и золотистые, как этот. Императорская процессия остановилась у ручья, чтобы дать отдых уставшим людям, напоить лошадей и сделать тот самый последний глоток свободы, прежде чем навсегда исчезнуть за вратами дворца.

Драгоценная супруга стояла в кольце преданных слуг, подставив лицо солнцу и глядя в небо – свободное, чистое и бескрайнее. Она только что отпустила своих самых близких в Пятую провинцию и приняла своё прошлое. Всё ради того будущего, что ждало её с ним. Взгляд Нур сам собой нашёл Ариана, и по её лицу расплылась лёгкая улыбка. Она всё ещё не могла поверить в происходящее: она едет в столицу не наложницей, а его законной женой.

И тут она увидела, как он подходит к своему скакуну. Его образ был ей так непривычен: он сбросил тяжёлый кафтан и остался в простой лёгкой рубахе и практичных штанах для верховой езды. Ветер слегка растрепал его волосы, и от этого небрежного, такого естественного вида, по телу Нур пробежал смущающий жар.

Со дня их свадьбы прошло не так уж много времени, но путь до столицы был нелёгким, и суета дороги редко позволяла им остаться наедине. Однако в те редкие мгновения, когда они оказывались рядом, Нур ловила на себе его взгляд. Тот самый, что запал ей в душу ещё в дни их первой встречи. Тот, в котором читалось не только желание, но и безграничная нежность, растопившая когда-то лёд в её сердце. И сейчас, видя это снова, она понимала – ничто между ними не изменилось.

Сердце Нур забилось с такой силой, что звон отозвался в висках, когда она увидела, как Ариан направляет коня прямо к ней. Весь мир сузился до пространства между ними.

Он не сводил с неё глаз. Его взгляд был тяжёлым и тёплым, как летнее солнце, и таким же всепоглощающим. В нём читалось знакомое пламя, но сейчас в нём плясали и новые искры – вызов, восхищение и та притягательная властность, что заставляла её колени подкашиваться. Он смотрел так, будто видел не Драгоценную супругу в окружении свиты, а ту самую девушку, чью душу он когда-то отвоевал для себя. Воздух вокруг зарядился напряжением, и ей показалось, будто все окружающие звуки – шёпот слуг, ржание лошадей, утонули в оглушительной тишине их молчаливого диалога.

Она чувствовала на себе жар его взгляда, будто прикосновение, и всё её тело отозвалось на него сокрушительной волной жара, смывшей все сомнения и страхи. В этот миг существовали только они двое, чьи сердца вновь заговорили на одном языке, без слов.

– Ваше Величество, – как один, склонились слуги. Нур, поймав его взгляд, сделала почтительный поклон, но успела заметить, как его глаза коснулись её с особой теплотой, прежде чем он обратил ледяной взор на свиту.

Сев в седле, он на мгновение замер, окидывая слуг властным, пронзительным взглядом сверху вниз. Но когда его глаза встретились со взглядом Нур, уже поднявшей голову после поклона, в них не осталось и тени холодной отстранённости. Лишь безмолвный разговор, понятный только им двоим.

Он легко спрыгнул на землю, и этот жест был красноречивее любых слов. Теперь он смотрел на неё не как император на подданную, а как мужчина на женщину.

– Супруга, – начал он, и в его низком голосе звенела лёгкая, сокрытая от посторонних игривость, – не составите ли вы мне компанию?

Слуги ахнули и замерли в немом ужасе. Но Нур уже кивнула в ответ, пленённая тем огнём, что разгорался в глазах императора. В ответ его лицо озарила столь широкая и открытая улыбка, какой не видел, наверное, никто из придворных.

– Ваше Величество, но у Драгоценной супруги нет лошади, и она не подобающе одета, – почтительно, но настойчиво возразила придворная дама Мира.

– Не страшно, – отрезал Ариан, и в следующий миг его руки легко, словно пёрышко, подхватили Нур. Он не просто помог ей, он на мгновение приподнял её высоко, заставив невольно вскрикнуть и обвить его шею, а затем уверенно усадил в седло перед собой. Его движение было властным и стремительным, без тени сомнения, словно он утверждал своё право касаться её даже на глазах у всей свиты. Прижав её спиной к своей груди, он прошептал на ухо, чтобы слышала только она:

– Вот так лучше.

Придворная дама Мира беспомощно всплеснула руками, её лицо вытянулось от осознания всей дерзости происходящего.

– Драгоценную супругу будут осматривать лекари в гареме! – крикнула она вслед уезжающим, и в её голосе звенел уже не просто протокол, а холодный ужас от нарушения многовекового уклада. Этот крик был напоминанием и предупреждением: её ждёт не только брачное ложе, но и осмотр, где придётся доказывать свою чистоту.

Слуги забегали, словно растревоженный муравейник, не зная, то ли им бросаться в погоню, то ли делать вид, что так и должно быть. Возникла та самая нервная, растерянная неразбериха, что рождается в отсутствие привычного порядка, когда сам император одним своим жестом растворяет все установленные правила.

А тем временем Ариан, прижав к себе Нур, уже уводил коня в сторону от дороги – к холмам, навстречу ветру и ничем не омрачённой свободе. Крик Миры потерялся в стуке копыт, став последним эхом того мира, который они на мгновение решили оставить позади.

***

Ветер свистел в ушах. Он гнал коня собранным, мощным галопом, ритм которого Ариан отстукивал своим телом, слившимся с движением жеребца. Лошадь, чувствуя опытную руку всадника, послушно несла двойную ношу, а мир превратился в мелькание зелёных холмов.

Нур вскрикнула от восторга. Она чувствовала каждое движение Ариана, который был её якорем и опорой. Его рука, крепко державшая её за талию, не только прижимала её к себе, но и помогала ей двигаться в такт, смягчая толчки. Это была не безумная, опасная скачка, а дарованная им иллюзия полёта – стремительная, но при этом абсолютно безопасная в его надёжных объятиях.

Их бег замедлился, и перед её глазами, будто драгоценный свиток, развернулась безмятежная картина, которой не было места в стенах дворца. Поля, усыпанные последними летними цветами, простирались до самого горизонта, сливаясь с пологими холмами, одетыми в бархат зелёной травы. Ветер, уже не свистящий, а лишь ласково шелестящий, гнал по небу пушистые, неторопливые облака, отбрасывающие на землю плывущие тени. Вдали темнела полоса леса, а в высокой траве, как серебряная нить, извивалась и блестела на солнце лента неширокой реки.

Воздух был напоён терпким ароматом полыни, мёда и нагретой земли – простыми и вечными запахами, что были ей куда милее любых дворцовых благовоний. Словно сама природа, не знающая притворства, раскрывала перед ней свою душу.

Они стали ехать медленнее, и Нур, наконец, смогла перевести дух. Она пыталась успокоить бешеный стук сердца в груди, как вдруг всё её существо сосредоточилось на новом ощущении. Его дыхание стало ровным и глубоким, его тёплое касание чувствовалось сквозь ткань её платья. Его руки, прежде крепко державшие её, теперь нежно поглаживали её талию и руку, будто он убаюкивал испуганную птичку, которую только что выпустил из клетки.

Лошадь перешла на шаг, и мир, прежде мелькавший безумным калейдоскопом, обрёл чёткость и покой. Теперь слышно было, как стрекочут в траве кузнечики и как фыркает их усталый конь. Но громче этих звуков был тихий, едва уловимый шёпот его пальцев, ласкающих её руку, и его дыхание у её виска, которое было для неё целой симфонией. В этом почтительном молчании было больше страсти, чем в самой быстрой скачке.

Его нос нежно щекотал её ухо, а тяжёлое, тёплое дыхание обжигало кожу. В следующий миг её тело окутали мурашки от его движения. Он медленно, почти с наслаждением, коснулся губами её кожи за ухом, а затем перешёл к шее. Каждое прикосновение его губ было словно крошечная вспышка молнии, заставляющая её трепетать и бессознательно вжиматься в него.

– Ариан… – вырвался сдавленный, почти молящий шёпот, в котором смешались и предостережение, и мольба не останавливаться.

Он понял её без слов. Его объятия стали ещё крепче, почти защитными, когда он мягко осадил коня. Воздух вокруг них застыл, наполнившись пьянящей дрожью.

– Позволь… доехать, – его голос прозвучал низко и с хрипотцой, обращаясь больше к самому себе, чем к ней. Это было обещание и просьба одновременно.

Губы снова коснулись её шеи, но теперь это был уже не страстный порыв, а медленная, почти мучительная клятва. Каждое прикосновение говорило: «Я жду, когда мы останемся одни, и мне не придётся больше сдерживаться». Они замерли в этом сладком, невыносимом напряжении, где каждое биение сердца было отсчётом времени до той ночи, когда терпение окончательно лопнет.

– Нам… – Нур сглотнула, чувствуя, как его дыхание опаляет её кожу, – нужно возвращаться.

Она немного повернулась к нему в попытке увидеть его глаза, и этот лёгкий поворот головы стал одновременно и отдалением, и новым, более тесным соприкосновением. Её движение было нежным, но твёрдым – не отказом, а отсрочкой, полной тихого обещания.

– Да, – сказал Ариан, его взгляд пристально скользнул по её покрасневшим щекам, по полуприкрытым векам, задерживаясь на взволнованной дрожи у уголков губ. – Мне только нужно… успокоиться, – добавил он, и в его голосе прорвалась тихая, хриплая нота, выдававшая всю силу его напряжения.

Он не отодвинулся, не пытался скрыть своё состояние, а лишь глубже вдохнул, будто вбирая её запах, чтобы унять дрожь в руках. Это было мучительное, почти осязаемое усилие воли.

– Так вы не успокоитесь, – добавила Нур, и в уголках её губ заплясали веснушки от сдерживаемой улыбки. – Может, пройдёмся? А ваш конь немного отдохнёт.

Ариан кивнул, и они, сплетясь руками, сползли на землю. Нур тут же подошла к могучему скакуну и принялась гладить его бархатистую морду, заглядывая в тёмные, умные глаза.

– Какой молодец! – прошептала она, а конь, словно понимая, блаженно опустил веки. – Как его зовут?

Ариан приблизился, его плечо коснулось её плеча, и он тоже протянул руку, чтобы провести ладонью по голове коня.

– Кайсар, – тихо произнёс он, и в его голосе прозвучала лёгкая, почти мальчишеская неловкость.

– Серьёзно? – Нур не сдержала счастливого смешка, от которого её глаза сузились в щёлочки. – Это ты его так назвал?

– Нет, – Ариан нахмурился, сделав вид, что обиделся, но в его взгляде плескалась нежность. – Мне его подарил губернатор Шестой провинции на коронацию. И это имя уже было с ним.

Нур лишь многозначительно покачала головой, и в её глазах плясали озорные искорки.

– Тебе понравилось? – спросил Ариан, стараясь сохранить невозмутимость. – Ездить верхом, – сразу же добавил он, заметив, как по её щекам разлился новый, ещё более яркий румянец.

– Очень, – смущённо выдохнула она, опустив глаза на свои дрожащие от непривычной нагрузки ноги. – Я теперь хочу чаще кататься.

– Значит, буду катать тебя чаще, – по его лицу было ясно, что он безмерно польщён и счастлив, что смог подарить ей это ощущение.

– Спасибо, ваше величество, – она склонилась в преувеличенно почтительном поклоне, но лёгкая ухмылка не сходила с её губ. – Для меня честь.

После этих слов они тихо посмеялись, и смех их слился воедино, как и их тени на траве. Но через мгновение Нур подняла на него серьёзный, твёрдый взгляд.

– Но… я хочу научиться скакать на лошади самой. Без помощи. Чтобы чувствовать себя так же свободно, как ты.

– Хорошо, будет сделано, моя императрица, – с преувеличенно почтительным поклоном провозгласил он, и в его глазах плясали озорные искорки.

Нур лишь закатила глаза, но уголки её губ предательски дрогнули. Улыбка медленно сошла с её лица, уступая место более глубокой, тёплой грусти.

– Ты знаешь, – тихо произнесла она, и её голос прозвучал приглушённо, словно из другого измерения, – что этому не бывать.

В воздухе повисла гнетущая тишина. Она окутала пространство вокруг за считанные секунды, тяжёлая и безмолвная, резко контрастируя с беззаботным смехом, что звенел здесь мгновение назад. Они стояли, не зная, что сказать, а ветер, казалось, притих вместе с ними.

– Это не так, – прозвучало наконец. Его голос был твёрдым и ясным, в нём не осталось и следа прошлой игривости. – Я вижу на троне только тебя.

Он сделал шаг вперёд, и его взгляд был таким же прямым и неотвратимым, как его слова. Вся лёгкость их прогулки исчезла, уступив место чему-то древнему и неумолимому.

Сердце Нур сжалось так внезапно и больно, будто его стиснула ледяная рука. Прежде чем она успела обдумать слова, с её губ вырвалось:

– Кому ты ещё так говорил?

Голос её дрогнул, прорезав повисшую тишину. Острая, ядовитая боль, о которой она лишь догадывалась, но всегда гнала прочь, наконец впилась в самое сердце. Она представила его стоящим так же, с тем же твёрдым взглядом, с теми же словами перед Иолантой, перед Серен, перед Саной… Все их имена вспыхнули в сознании раскалёнными иглами. «Я вижу на троне только тебя».

Глаза Ариана наполнились чем-то тяжёлым и тёмным, будто в их глубине пошевелилась тень от всех тех обещаний, что он, возможно, когда-то раздавал так же легко.

– Сане, – прямо в глаза сказал он, и от каждого звука этого имени сердце Нур сжималось все сильнее, будто её внутренности медленно выкручивали в тисках. – Не стану лгать, я говорил ей так.

Он сделал паузу, видя, как побелели её пальцы, впившиеся в складки платья. Боль, острая и унизительная, пронзила её насквозь. Она представила его шепчущим эти же слова в темноте другой женщине, и в горле встал горький ком.

– Но то, что было между нами, – он произнёс это тихо, но с неумолимой ясностью, – осталось в прошлом. Безвозвратно.

Воздух не посветлел. Ревность, ядовитая и цепкая, не желала отпускать. Она подпитывалась каждой секундой его молчания, каждой тенью в его глазах.

– Ты любил её? – выдохнула Нур, не отрывая взгляда от его лица, пытаясь поймать малейшую ложь.

– Да, – без колебаний ответил он. В его голосе не было ни вызова, ни сожаления – лишь простая, неумолимая правда, которая резала глубже любой уловки. Он изучал её лицо. – Ты ревнуешь?

– Да, – так же прямо ответила она, и голос её дрогнул. Слёзы, которые она не позволяла себе пролить, звенели в этом одном слове. – Я смирилась с тем, что буду делить тебя с другими. Но я никогда не смогу смириться с мыслью, что однажды ты посмотришь на меня так же, как на неё. Как на часть прошлого. Что моя любовь станет для тебя просто… историей.

Её признание повисло между ними, хрупкое и обнажённое. Это была не ревность к прошлому, а животный страх перед будущим. Страх быть той, кого когда-то любили.

Ариан открыл рот, чтобы успокоить, разубедить. Но Нур, словно читая его мысли, коснулась пальцами его губ, останавливая слово на самом выдохе.

– Не говори… – её голос был едва слышен, но в нём звучала сталь отчаяния. – Не обещай, что этого не произойдёт.

Она отвела руку, и её глаза, полные от внезапно нахлынувшей прозорливости, встретились с его взглядом.

– Если ты скажешь это сейчас, – прошептала она, – мне будет в тысячу раз больнее, когда однажды я сама стану тенью той, что придёт мне на смену. Твоё молчание… оно честнее любой клятвы.

В её словах не было упрёка, лишь горькое принятие той самой власти, что она наблюдала в гареме: власти сменяющихся фавориток. Она просила его не давать обещаний, которые сама судьба их положения могла однажды растоптать.

– Прости, я забылась, – прошептала Нур, отводя взгляд и сжимая его плащ в кулаках, будто пытаясь ухватиться за ускользающее самообладание.

Но Ариан мягко поднял её подбородок, заставляя встретиться с его взглядом, в котором не было ни гнева, ни упрёка.

– Я тоже ревновал, – тихо сказал он, и в этих словах прозвучала вся та боль, что он когда-то скрывал. – Ревновал, отпуская тебя в Третью провинцию. Ревновал, когда узнал, что ты выходишь за Маркелла. Каждый день я боролся с собой, чтобы не послать за тобой отряд и не вернуть тебя силой.

Он провёл большим пальцем по её щеке, смахивая непролитую слезу.

– Я понимаю тебя. Я понимаю твои переживания, и ты можешь ими со мной делиться. Всегда. Ты единственная, с кем я искренен, с кем могу быть просто собой.

Он сглотнул, и его голос дрогнул от нахлынувших чувств.

– И… мне приятно, что ты высказалась. Что ты не скрываешь свою боль от меня. Это значит, что ты веришь мне. А это дороже любых клятв.

Нур опустила голову на его грудь, уткнувшись лицом в ткань его одежды, ища убежища в знакомом биении сердца. Её руки обхватили его так крепко, словно он был единственной опорой в рушащемся мире. Ариан в ответ лишь сжал её крепче, прижимая к себе, пытаясь своим объятием оградить её от всех тревог.

– Мне страшно, – прорвался наружу её сдавленный шёпот, обращённый прямо в его грудь. – Мне страшно, что я потеряю тебя. Мне страшно от этой власти, что ты даровал мне. Я боюсь, что допущу ошибку.

В её словах была вся тяжесть её нового положения. Это была глубокая, разъедающая тревога перед ответственностью, перед завистью, которая окружала её, и перед собственной уязвимостью. Она боялась не врагов, а самой себя – того, что её чувства к нему, её неопытность или просто неверный шаг могут стать оружием против них обоих.

– Когда Аурум умер, я испытывал то же самое, – тихо сказал Ариан, его пальцы нежно гладили её щёку, будто пытаясь согреть её ледяной страх. – Мне было страшно. Я был зол на него за его безрассудство, на отца за его жестокость, на себя за то, что остался в живых. Мир рушился, и я не знал, за что хвататься.

Его рука опустилась на её плечо, твёрдо и уверенно.

– Но я взял себя в руки. Я погрузился в историю наших предков. И знаешь, – он слегка усмехнулся, и в этом звуке была не насмешка, а странное утешение, – бывало и хуже.

Он наклонился, чтобы поймать её взгляд.

– Ты сильнее, чем думаешь. И ты не одна. Мы будем совершать ошибки, мы будем падать. Но мы будем подниматься – вместе.

От его слов стало легче, и Нур почувствовала, как камень на душе сдвинулся с места. Эта близость, рождённая из взаимного страха и откровенности, была в сто раз сильнее любой страсти.

– Мне стало легче от того, что я тебе призналась, – тихо сказала она, и в её голосе снова зазвучала привычная твёрдость.

– Но знай, – она нарочито сделала лицо строгим, отчего Ариан не смог сдержать улыбки, – я буду жёсткой. Я должна.

– Да что ты? – в его голосе вновь заплясали весёлые, игривые нотки, но во взгляде читалось полное понимание.

– Да, – парировала она, поднимая подбородок. – Меня и так там не жалуют, так уж и быть. Тем лучше, пусть боятся.

Она на мгновение замолкла, позволив лёгкой улыбке тронуть свои губы, но тут же вернула голосу прежнюю серьёзность.

– Но что бы я ни делала и какой бы суровой ни казалась… помни, какая я на самом деле.

– Хорошо, – его ответ прозвучал так же тихо и серьёзно. – Я буду помнить. И ты помни, кто я. Не только для других, но и для тебя. Всегда.

Нур кивнула, и в этом простом жесте было больше доверия и понимания, чем в самых пылких клятвах. Они снова обнялись, и на этот раз в их объятиях не было ни страсти, ни отчаяния, только тихая, неколебимая уверенность друг в друге. Он прикоснулся щекой к макушке её головы, а она прислушивалась к ритму его сердца, который постепенно сливался с шёпотом ветра в траве.

Так они и стояли, затерянные в бескрайнем поле, пока далёкие, тревожные голоса слуг, зовущих их, не прорезали вечернюю тишину.

Они возвращались уже другими – не беглецами от реальности, а двумя людьми, готовыми встретить её вместе, закалёнными этой минутой тишины и понимания, что стало их самой надёжной опорой.

Глава 1. В сердце гарема

Как бы ни