Поэтка

Алексей Кабанов

Поэтка

Я живу в маленьком городе. Точнее, в бывшем городе, сейчас это поселок городского типа.

При царе здесь жило 70 тысяч жителей.

Потом революция, враги народа, сейчас их называют иностранные агенты, ВОВ, и когда я родился, осталось 50 тысяч всего.

Был расцвет социализма, Брежневские времена, я их хорошо запомнил, это по ним сейчас ностальгируют те, кто поддерживает Путина. Мне порой кажется, что они вернулись. Судя по увешанным орденами кафтанам ближайшего его окружения.

Только у Главнокомандующего ничего нету, как у верного слуги КГБ, точнее как у Сталина, один суртук и сапоги.

Дурак Навальный хотел дворец ему повесить, да кто сейчас об этом вспомнит.

Тогда один ребёнок было нормой, а трое – считай, многодетная семья.

Потом перестройка, всеми сейчас ненавидимый Ельцин, либералы, и в городе закрылся часовой завод.

А остальные, не буду считать, не хватит пальцев, перестали существовать уже после 2000 года.

Медведев, (после своего президентства), обещал из моногорода сделать экономически процветающий район, чтобы все видели, как мы можем жить, и завидывали. Проект назывался: моногород.

Но оказалось, легче изменить статус, город стал посёлком, и вся тут недолго. Так что к началу СВО тысяч двадцать пять оставалось, а сейчас и того меньше. Хотя о чем это я?

О себе любимом, конечно.

Ну так вот, живу я в небольшом поселке городского типа, и все тут друг друга знают. Там, что я свой писательский талант не афиширую. Читать все равно не будут, а вот на орешки поставят, да еще и огребу по полной.

И дело насмешками не обойдётся, ох, люблю я острые темы. Недавно про свой (последний в городе) завод написал: «Мама не горюй, попади руководству, уволят». И даже не за клевету, а за разглашение военной тайны.

Самая главная наша тайна – это машина «Буханка» и ракета «Союз».

Потому что машина УАЗ «Патриот» она до сих Гелендваген делает при определенных обстоятельствах. А «Газ 53», да-да, тот, что в авгане был, он на гору взбирается под углом 45 градусов или девяносто, не помню уже.

Ну так вот когда ты замечаешь, что все вокруг тебя из говна и палок, ты со временем становишься философом и даже писателем.

Типа Довлатова или Лимонова.

Но в отличие от них иммиграция мне не светит, и я по-прежнему остаюсь патриотом своего отечества.

Ну так вот, став писателем и никому про это не рассказав, решил я познакомиться с местной богемой.

Как оказалось, у нас до сих пор есть литературный салон для местной пишущей братии. Где они активно раз в месяц собираются и читают друг другу свои труды.

Походив вокруг да около заветной двери, а встречи проводятся в библиотеке, в той, что в подъезде на первом этаже пятиэтажного дома, в двухкомнатной квартире находится.

Правда, там есть свои неудобства. Там нет туалета. Точнее, он есть, совмещен с ванной комнатой, но его нету, там какое бытовое помещение.

И если посетители терпят, то работники стучат соседям.

А че, нормально: русское гостеприимство в свете традиционных ценностей. Они знают всех соседей со всего подъезда и даже владеют информацией, кто сейчас дома, и рад их видеть. Я вот лично бы побрезговал, если чужие люди ходили ко мне и ссали в мой унитаз.

После того как мы попили пиво, а литературная дискуссия не желала заканчиваться, все вместе отправились к Бабе Маши.

Одинокой старушке, приторговывающей самогоном.

Она правда, во время нашего визита, стояла около двери туалета и всем напоминала, что надо сливать за собой. А так как я был одним мальчиком, то естественно Баба Маша сказала мне, чтобы я ободок поднимал, а то ей потом за всеми еще вытирать приходится.

Замечательная старушка.

Мы ее, конечно, отблагодарили двести рублями за литр чудесного напитка и пошли снова, книги читать. Нас было всего пятеро.

Я и четыре женщины бальзаковского возраста. Три из них писали стихи, а четвертая была заведующей библиотекой. Меня они вообще не хотели отпускать, рассказали мне о местном поэте, но сейчас он окончательно спился, и они его вообще не хотят видеть.

Раньше к ним приходил писатель Луговой, да тот, что про местных ментов, которые с братвой якшаются, написал и в интернете опубликовал. Книга была художественной, имена были вымышленные, но ему все равно пришлось уехать. Сейчас где-то на Урале скрывается.

Я же у них вызвал полный восторг, точнее мои произведения.

После литра самогона они так раскрепостились, что к Бабе Маше( было поздно) мы уже не пошли, а сделали это все вместе недалеко от подъезда. Благо местная администрация фонарями не балует. Потом вернулись, я обещал почитать свои сексуальные сцены. В общем, ушли мы с Верочкой, на зависть всем другим.

Жила она одна, мужа отродясь не было, а единственная дочь обитала где-то в местном общежитии, что от Лампового завода осталось.

Я, конечно, знаю мемы про грязную посуду в ванне, но такого я вообще не видел. Коридор немного шокировал разбросанными зимними куртками (было лето), но кухня превзошла самые смелые ожидания. Там вообще невозможно было ступить: покрывшиеся плесенью банки с вареньем, прокисшие маринованные огурцы и замуфицированная тыква еще с прошлого года, пожалуй, это было самое запоминающееся в открывшемся моему взгляду натюрморте.

– Я поэтка, это не мое, – она небрежно махнула рукой и проводила меня в зал своей однокомнатной квартиры. Где мы уютно расположились на двух креслах перед журнальным столиком, напротив телевизора.

В комнате было более уютно: позади стояла огромная кровать со сползшими с нее одеялом и простынью, а посередине напротив огромного книжного шкафа, забитого книгами, лежала куча разнообразного белья, по-видимому выброшенная из находящего рядом комода с выдвинутыми пустыми ящиками и такого же разгромленного шифоньера с оторванной дверкой с зеркалом.

– Не обращай внимания, это я сегодня искала, – чего, она не уточнила. Честно сказать, найти что-либо здесь совершенно было невозможно. Если бы вы специально попытались навести такой срач, у вас ничего не получилось, чувствовалась бы наигранность.

Здесь же все было стабильно, причем годами, как и во всей нашей необъятной родине.

Открыв нижнюю дверку в книжном шкафу, которая тоже висела на одной петле, она извлекла оттуда алюминиевую канистру, на десять литров.

– Спирт, – Верочка заговорщицки подмигнула, – причем хороший, еще со старого спиртзавода.

В чем я сильно сомневался, завод, закрытый десять лет назад, странным образом продолжал торговать своей продукцией, причем она была в каждом шинке.

– Да ты не думай, брат привозит, у него в гараже флягами стоит, сто процентное качество. Спиртзавод был хороший, гнал из пшеницы и отправлял в Москву свою продукцию (раньше).

Между делом я уже знал, что ее брат один из лидеров преступного мира нашего города с погонялом «Кладовщик». Чем она безумно гордилась, ведь на работе, а работала она бухгалтером на складе, ее никто не трогал, даже если она туда не приходила.

Мне доверили налить спирта в хрустальный графинчик, а сама она, стряхнув прямо на пол остатки завтрака, пошла к холодильнику.

Вскоре на столе появилась сырокопченая колбаса, сыр и пару салатов, купленных в «Пятерочке».

Разведя спирт пепси-колой из бутылки, выпили по стаканчику.

– В ванну пойдёшь, – немного гнусавым голосом предложила она.

Я не хотел купаться, дома принимал душ перед уходом и сильно побрызгался одеколоном с феромонами из старых еще перестроечных запасов. Он хранился у меня для особых случаев.

Продавец с рынка, торговавший на разлив, утверждал, что это Гучи.

Не знаю, но на баб он всегда действовал безотказно, больше такой аромат я не встречал.

Хотя специально нюхал Гучи, искал замену, но все это новодельное фуфло ему в подмётки не годилось.

Аромат держался неделю.

Я отказался, но в туалет решил заглянуть, прошло довольно много времени после всеобщего дождя у подъезда. Злесь было почище.Ванной она пользовалась регулярно. Поразила меня одна штука, одиноко стояшая на полке, напротив унитаза. Об нее я чуть не ударился головой. Это была огромная резиновая груша с медной трубкой на конце.

В моём воображение возникла картина: она сгорбившись над унитазом, глубоко вводит трубку и, сильной струей, нажимая обеими руками на грушу, подмывается теплой водой с марганцовкой. Пузырёк с которой стоял рядом на полке, а пустая трехлитровая банка с характерным налётом на полу.

Верочка наоборот, решила искупаться, и я стал разглядывать книги в книжном шкафу.

Тут в основном были собрания сочинений наших классиков.

Было видно, что книги приобретены по подписке, которая была распространена при позднем СССР.

Тогда, при копеечной стоимости, был золотой век литературы, а страна самой читающей в мире.

Газетами вытирали жопу, а дефицитными книгами, которые можно было достать по великому блату, украшали новомодные стенки по соседству с хрустальной посудой.

У меня была библиотека, собранная с большим трудом, там были книги определенных авторов, причем не их собрания сочинений, а самые яркие из их творчества.

По сути, писатель всю жизнь пишет одну книгу, вытягивая из себя историю за историей. Но хорошей получается лишь та, где он обращается к миру.

Я взял любимого Бальзака, его лучшую, на мой взгляд, книгу «Шагреневую кожу». В свое время читал ее чуть ли не последней, так как невозможно было достать даже в публичной библиотеке (только читальный зал).

Она была совершенно новой, некоторые листы вообще склеенными, ее даже не листали.

Достал еще несколько, они были в таком же состоянии. Предо мной стояла огромная библиотека, которую вообще не трогали руками, это был храм литературы, точнее ее надгробные памятники в ухоженном виде.

Интересных книг для меня не было, кроме одной.

Андрей Белый, изданной уже в перестроечное время.

Первый раз с этим автором я познакомился на приёмном пункте мукалатупы.

Туда нас пригнали работать грузчиками (была такая тема).

При погрузке машины я внимательно глядел, могло попасться что-то стоящее.

Но там вообще ничего не было, нашёл лишь журнал «Дружба народов», который засунул за пояс.

Устав рыться, достал жирный кусок какой-то книги без обложки и начал читать.

Какой-то скит, какие-то монахи, короче, шняга полная. Но через некоторое время я обратил внимание, что не могу оторваться от текста. В голове стояли картины прочитанного, текст обладал магическим действием. Прошло довольно много времени, пока я понял, что читал Белого.

И вдруг увидел ее одиноко стоящую с самого края:

Тоомас Винт Возвращение.

Обычно я начинаю с аннотации: «Эстонский писатель, художник, самоучка».

Открываю где-то по середине и начинаю. И всё не могу оторваться, мне кажется, лучшего еще не читал. Казалось, ненужные подробности, уход от сюжета, не только не портили книгу, наоборот, я вдруг с ужасом начинаю понимать свою ничтожность.

Странно, почему раньше не слышал об этом авторе, тут без сомнения Нобелевская премия, – думаю я.

Беру книгу, ложу ее на столик рядом с салатами и графином со спиртом.

Надо не забыть спросить почитать, – книга довольно большая на пятьсот страниц.

Вера приходит из ванны, завёрнутой в большой полотенец розового цвета, ее лицо по-прежнему наштукатурено.

У нее какая-то вычурная манера краситься; на толстый слой тонального крема насыпано огромное количество пудры, это делает ее похожей на японских гейшь, создается ощущение белой маски на лице. Так выглядел маньяк из фильма «Крик».

Она поправляет сползшую простынь, всбивает подушку, накидывает сверху упавшее одеяло, и, стоя ко мне задом, сбрасывает с себя полотенце.

Слышится: «Опаньки».

Я быстро раздеваюсь, не снимая трусов (он еще не встал), быстро влезаю следом.

Вера сразу берет инициативу в свои руки: ложит ладонь мне на грудь и быстрым движением вниз хватается ей за мой конец.

Я этого не люблю, проблем с эрекцией нету, но почти каждый мужик считает свой член маленьким и не хочет, чтобы его мерили.

Трогаю ее за груди, они хорошие, небольшие и довольно упругие.

Перемещаюсь на нее и пытаюсь войти. Ничего не получается, там сухо, как будто все склеено.

Наверное, марганцовка вымыла всю смазку, – думаю я, и он сразу падает.

– Котик мой, – говорит она нежным голосом и начинает перелезать через меня, – я забыла.

Она пытается что-то найти в прикроватной тумбочке.