Навести мосты

Дмитрий Котов

Навести мосты

Мы вовсе не хотим завоевывать космос, хотим только расширить Землю до его границ 

Станислав Лем

Глава первая

2 мая 2134 в группу быстрого реагирования КЧС поступил сигнал SOS с экзопланеты М19. Лунная точка дислокации групп быстрого реагирования была ближайшей из тех, кто откликнулся и принял этот сигнал.

Като, командир этой лунной группы, майор КЧС – космический спецназ и немного скорая помощь, конечно же, не горел желанием срочно срываться и лететь в какую-то галактическую дыру или, как говорила спецура, в «…опу географии». И ничего в его гарнизонном расписании не предвещало сегодняшний вылет куда-либо вообще. Впрочем, как и про другие подобные вызовы, забросы, командировки – про них тоже никогда и ничего не было известно заранее. На эти случаи жизни было тревожное расписание и тревожный чемоданчик. Не чемоданчик, конечно, этот старый военный термин просто нравился Като, а космический рюкзак с жестким каркасом, для обеспечения стабильности и защите от ударов при движении в космосе, с системой автоматической стабилизации, с термостатом внутри и системой автоматического раскрытия для быстрого доступа к содержимому. Внутри рюкзака были отсеки для хранения личного оружия, различных девайсов, таких как скафандр, шлем, и прочего оборудования, а также НЗ продуктов, воды и медпак. В общем, все необходимое для личного пользования при срочном вылете, которого хватило бы как минимум на трое суток полной изоляции.

Романтика приключений у Като прошла достаточно давно – еще в самом начале его службы. И совсем не драйвила его. Но в то же время у него и не было такого отношения к службе, как у пожарного в известной байке, которого все устраивало: и зарплата, и коллектив, и график. И так вплоть до вызова на пожар. А как пожар, хоть увольняйся. Наверное, так было потому, что именно миссия и суть служения, как бы пафосно это ни звучало, отзывалась в его душе и цепляла его за какие-то тонкие струны – это помощь, решение проблем и спасение людей. Вот это всё: лететь туда непонятно куда, где ты очень-очень сильно и срочно нужен. Где тебя люди ждут. Где без тебя им будет очень плохо. Не зря его позывной был – Мост. Мосты он умел налаживать хоть куда. Во всех смыслах этого слова.

«Струна-12», корабль, в котором летела группа, для Като был больше, чем транспорт. Он стал продолжением его кредо – Моста между мирами. Корпус судна, обтекаемый и покрытый адаптивной камуфляжной плёнкой, выглядел очень экспрессивно и напоминал гигантскую иглу, готовую пронзить ткань реальности. Внутри – лабиринт модулей, где каждый сантиметр пространства использовался с прагматичной изобретательностью.

Минималистичный, с голографическим дисплеем, проецирующим карты всех известных бран1, капитанский мостик – здесь Като любил и знал все: мигающие индикаторы, сенсоры, экраны – он мог закрыть глаза и точно сориентироваться, как и что нужно сделать, чтобы управить всей этой сложной, но привычной ему машиной. И ему нравилось это ощущение напряжения вместе с кораблем, которое приходило перед самым прыжком в пространство, напоминающее то самое кошачье напряжение всего тела, когда все подрагивает, накапливая энергию для мощного и быстрого рывка.

Като ценил «Струну» не за скорость и вооружение, а за предсказуемость в хаосе. Корабль не подводил, когда даже сама реальность трещала по швам. Он помнил, как во время прыжка через кипящую брану – той, где законы физики менялись каждую минуту, «Струна» стабилизировала системы, напевая и двигателем, и корпусом, и всем какую-то мелодию, похожую на колыбельную, которую Като, кажется, слышал когда-то давным-давно. Она напевала и в то же время продолжала неумолимо продираться к цели в другое измерение…

Перед прыжком к М19 Като провёл рукой по шву корпуса, где когда-то ремонтировали пробоину от астероида.

– Ну что, подружка, – прошептал он, – потанцуем?

Здесь, среди тишины рубки, прерываемой сигналами индикаторов и чуть уловимого запаха озона, Като чувствовал связь с этим мощным, почти живым механизмом. Каждый раз, касаясь холодного корпуса «Струны», он чувствовал под пальцами едва заметную вибрацию – словно внутри металла билось большое доброе сердце, скрытое за слоями адаптивной брони. Даже через перчатки он различал её шероховатости и шрамы: здесь – царапина от астероида, там – след плазмы, оставшийся после столкновения с кометой. Эти отметины были как страницы дневника, которые он перечитывал, проводя ладонью по корпусу.

Като отлично ориентировался даже по запахам и звукам корабля. Он знал, что, если пахнет как после дождя, запах, который почему-то называют петрикором, – значит, где-то есть протечка в системах жизнеобеспечения. Горьковатый озон возникал обычно после прыжков через пространство, и он смешивался со сладковатым дымком перегретых контактов. А если пахнет кофе – значит, кто-то решил побаловать себя и запустил кофейный аппарат, и не надо ничего выдумывать: кофе – это кофе. Да. И к этому добавлялся ещё едва уловимый аромат сада-регенератора: свежесть мяты с нотками пыльцы чужеродных цветов – гордость и забота женской части группы.

И все это, несмотря на мощную шумоизоляцию, сопровождалось звуками разной тональности и разной силы, но в этом хаосе шумов Като слышал свою гармонию. Когда «Струна» переходила в гиперпространство, звуки сливались в монотонный гул, и тогда казалось, будто корабль поёт. Не мелодию, а что-то древнее, вне языка – как будто сама ткань реальности вибрировала сквозь его корпус. Низкий голос ядра напоминал ему басовые ноты органа, а мелодичный писк голопанелей отдаленно походил на чириканье лесных птиц.

Конечно, он знал: «Струна» не живая. Но в ее тикающих схемах, в дрожи обшивки при входе в атмосферу, в том, как свет аварийных ламп мягко гасил тревогу, жила своя душа. Не человеческая, не машинная, а что-то третье.

– Поэтому после каждой посадки Като касался шлюза и шептал: – Спасибо, подруга, что снова нас подбросила!

И корабль, затихая, будто улыбался в ответ скрипом сочленений и тормозных механизмов.

И вот двигатель взревел, и «Струна» нырнула в разлом, оставляя за собой мерцающий след – словно мост в никуда, который тем не менее всегда приводил домой…

Быстрее космогрупп КЧС в обозримом пространстве не передвигался никто из известных ему подразделений – в заданной точке группа была уже через трое суток. Пришлось, конечно, воспользоваться маленькими КЧСовскими секретами и пройти через смежные измерения. При этом хватанули хорошую порцию излучения, но к такому Космический Спецназ специально готовили – подкачивали не только физику, но и на генном уровне меняли адаптивность и выживаемость. Генные инженеры с помощью искусственного интеллекта подбирали нужные сочетания ДНК, и здесь они постарались на славу – различную агрессивную среду КСНовцы выдерживали на ура. В вакууме, например, запросто могли находиться без скафандра пару суток. Да и в группу по всем физическим, психическим и генным параметрам подбирали кандидатов через такой кастинг, что в президенты было попасть проще.

У Като был богатый опыт миссий в разных частях Вселенной, на разных планетах и в разных измерениях, но он никак не мог привыкнуть к панорамным видам обитаемых экзопланет. И при выходе в пространство планеты М19 тоже открылась такая панорама, что у него аж дух захватило. Похожая реакция была и у всей группы – возгласы удивления, восхищения, ахи, охи, присвистывание раздалось со всех штатных мест для размещения экипажа. Вся его команда была с опытом дальних забросов – одиннадцать спецов разной специализации, с навыками потенциального взаимозамещения:

Сам Като с позывным «Мост» – строгий, подтянутый тридцатилетний мужчина. Короткая стрижка и морщины у глаз – больше от напряжения, чем от возраста. Взгляд внимательный, оценивающий. Шрам над бровью в память об одной из прошлых миссий не портил его и не добавлял суровости, только напоминал о его опасном служении. Всегда безупречная форма. Даже в полевых условиях у него был вид, как будто он был на приеме у военного атташе. Командирский китель без излишеств, минимум нашивок – только звание и позывной.

Он именно сам подбирал всю свою команду и сам каждого персонально собеседовал. Благодаря его разнообразным специализациям, основными из которых были: пилот межгалактических сообщений, специалист по межбрановым операциям, навигатор в аномальных гравитационных зонах, специалист по артефактам древних цивилизаций, а также базовым навыкам экзобиологии и инженерии, он неплохо разбирался во многих областях и мог отличить хорошего профессионала от надувающего щеки дилетанта.

Каждый член команды имел боевые навыки и владел различными видами оружия, а наличие смежных навыков делало их способными заменять как минимум двух других членов экипажа – это позволяло группе адаптироваться даже при потере 30% состава. Как там говорили раньше: «Отряд не заметил потери бойца и песню свою допел до конца». У Като был такой пунктик – он любил собирать старые изречения, поговорки и слова с уже почти утраченными смыслами.

В общем, если говорить про команду, то она была максимально подготовлена к любым сюрпризам командировок, и каждый её участник точно знал, что он должен делать в отработанных стандартах, коим являлась и посадка на эту очередную планету. Но к такому культурному шоку, к этому буйству красок не был готов никто.

А посмотреть здесь было на что! С орбиты Иврил, так планету называли космобиологи, напоминала гигантский опал2 в обрамлении кокона из света. Её атмосфера была словно ажурная вуаль с переливающимися слоями всех оттенков синего, фиолетового и серебряного. Сейчас гигантский шар планеты разделялся на две части —тёмную и светлую. День и ночь.

Дневная часть под лучами местного солнца, оранжевого карлика, мерцала всполохами аквамарина. Облачность, словно океан, омывала планетарные возвышенности, которые выглядели как непрозрачные темные кристаллы. Сквозь волны этого океана, словно водоросли, проглядывали тёмно-изумрудные завитки суши.

Это буйство красок плавно через закатную границу переходило на темную ночную сторону и превращалось в живой, подвижный волшебный фонарь. Биолюминесцентные3 споры в верхних слоях атмосферы вспыхивали градиентами4 – от пурпура у полюсов до нежно-розового на экваторе. Это было похоже на смесь полярного сияния и светящегося планктона, растянутого по всей планете.

Каждые несколько часов в атмосфере появлялись золотые трещины, а затем из них изливались реки света, похожие на лаву, но холодные и беззвучные. Так зарождались энергетические штормы. Сначала в облаках, а затем к поверхности эти дожди стекались, питая леса, и со стороны казалось, будто Иврил опутан сверкающими реками.

Кроме этой планетарной иллюминированной панорамы, Иврил еще обладал орбитальной аномалией. У него было две луны, и когда их было видно одновременно, эти две голубоватые сферы, испещренные трещинами и кратерами, как будто два призрачных спутника-телохранителя, стояли на страже этого изумительного, драгоценного гигантского опала.

Вокруг планеты вращались кольца из обломков древних осколков-артефактов5. В лучах солнца они сверкали, как браслет из сапфировой пыли. Иврил даже с такого расстояния выглядел обитаемым миром. Он был похож на зарождающуюся в яйце змею, пойманную в ловушку планетарной формы. Его красота гипнотизировала, но в этом гипнозе было что-то тревожное – словно планета дышала, наблюдала и.… ждала.

Като вспомнил, как о ней писал первый ее колонист, Элиас Вейн: «Это не планета, а волшебная шкатулка. И она показывает нам, что мы здесь не хозяева, а персонажи в чьей-то сказке».

«Лишь бы не оказаться в этой сказке старшим братом Иванушки-дурачка с нулевыми способностями к адаптации», – подумал Като. Он как раз составлял маршрут к цели, используя данные о ближайших энергетических штормах: «Налево пойдешь – не в коня овес… или как там в ней говорилось-то?»

Потратив на выражение восхищения столько времени, сколько хватило, чтобы перевести дух, каждый занялся своими прямыми обязанностями.

Грависпец и дублирующий пилот Мартин по кличке «Грава» проверял гравиплатформы – чтобы при посадке не отбить пятые точки. Его спокойный, даже задумчивый вид и крепкое телосложение, а особенно подстриженная окладистая борода и усы в стиле Гарибальди, придавали ему образ надежности, основательности и опытности, которого у него, двадцати восьмилетнего юноши, на самом деле было ещё не так много. В комбинезоне инженера с усиленными наколенниками и налокотниками и схематичным изображением гравитационного якоря на шевроне, он выглядел как заросший скалистый утес на берегу, и окружающим это давало уверенность, что приземление обязательно произойдет. Там, где надо и так, как надо и посадка будет мягкой.

Эрика, позывной Берн, спец по психозащите, создавала голограмму-отвлечение с функцией огородного пугала наоборот – с функцией приманки. Ее сосредоточенность на процессе была максимальной: взорвись рядом граната, она, наверное, бы и ухом не повела. В этом она была вся. И, видимо, такой подход был у неё ко всему, что в работе, что на отдыхе, что в еде – это, кстати, уже было немного заметно – ее округлое симпатичное личико выдавало любовь ко вкусненькому.

Она была, наверное, самым необычным членом экипажа – красные волосы, скрученные узлом на затылке и заколотые карандашом. Като где-то слышал, что к психологии тяготеют обычно те, кто немного сами – того, прибабахнутые. Но если говорить про Берн, то у нее это был довольно безобидный и милый вариант бзика, который выражался только во внешнем виде и на работу никак не влиял. Она со всеми находила общий язык, а ее рассудительность, не соответствующая ее возрасту, создавала ей образ приятного и интересного собеседника. «Веселая шиза» – так звали ее за глаза.

Эту голограмму она создавала на случай атаки реликтов, если, конечно, она повторится.

Про реликтов, аборигенов планеты, группа уже знала – пока летели, прошли краткий курс изучения особенностей М19. Эти местные аборигены натворили дел лет тридцать назад – тогда был зафиксирован единственный случай их нападения на людей. По информации из архивов КСН, эта трагедия была связана с аномальной энергетической активностью Столпа и – это ещё один малоизученный, хотя так о нём говорить, наверное, было бы неправильно – времени и ресурсов на его изучение было потрачено немало, скорее недоизученный аномальный элемент планеты.

Про Столп группа знала из того же архива – что этот уникальный артефакт находится на Ивриле близко от станции, примерно в километре. Он был основным объектом исследования специалистов станции и был на земле Федерации, то есть в ее юрисдикции.

«Кстати, понятно, почему эту аномалию назвали "Столпом"», – подумал Като, – Судя по этимологии6 этого устаревшего слова, – а Като любил расшифровывать такие старые словеса, – наверное, это была наиболее близкая ассоциация визуального восприятия этого артефакта».

«Столп» – один из синонимов «столба» имел ещё и переносное значение – основа, надежная опора чего-либо. Выглядел он, конечно, основательно, но на самом деле ни на что привычное и понятное этот объект не походил. Кроме этого, вся аппаратура по мере приближения к нему сходила с ума, а часть ее просто выходила из строя.

Тогда, тридцать лет назад, погиб весь персонал станции. Случай этот был известен, изучен и положен на полку. Информацию по нему основательно засекретили: все, что было связано со Столпом, и раньше было гостайной Федерации, а после произошедшего статус секретности еще более повысился. Но для подготовки к экспедиции гостевой доступ команде все же дали. Судя по той информации, которую они прочитали, ситуация после катастрофы стабилизировалась и не представляла опасности. Архивы КСН утверждали, что ситуация на Иврил стабильна, угрозы нет, объект законсервирован.

Это подкреплялось и отчетами Квазиленко, бывшего начальника станции «Омега-Странник», а ныне главы управления исследований экзопланет, которого во время нападения на станцию на ней уже не было – ушел на повышение в Управление на Землю. Отчеты последовательно доказывали, что:

•      Реликтовый агент деактивирован и неактивен и не представляет угрозы ни внутри, ни вне станции.

•      Станция – груда металла без особой научной ценности.

•      Активность Столпа угасла, и Столп, в связи с отсутствием этой активности с момента инцидента, утратил исследовательский интерес. Доступ к нему на всякий случай закрыт, а станция, во избежание мародерства, законсервирована.

Тогда, уже после случившегося, на основании этих отчетов высшее руководство КСН и Федерации приняло решение: исследования на Иврил нецелесообразны и не стоят затрат на них. Риски повторного заражения/активации, согласно Квазиленко, низки, а научный потенциал приближается к нулю. И при утверждении очередного годового бюджета исследований экзопланет деньги на Иврил не выделили. В то время, тридцать лет назад, в Федерации была существенная бюджетная экономия и были совсем другие приоритеты, не связанные с наукой по изучению артефактов инопланетного происхождения, а содержание колонии и возобновление исследований на столь отдаленной от солнечной орбиты станции требовало огромных средств. Эти средства тогда направлялись на более перспективные проекты или на военный флот для противостояния с наксами и другими их прокси.

Като здесь почему-то вспомнилась поговорка: Нет тела – нет дела. Точный смысл фразы был утрачен, или Като попросту его не знал, но он привносил свое понимание в такие устаревшие выражения: раз нет доказательств продолжающейся угрозы или ценных открытий, кроме Столпа, который табу, зачем тратить деньги и время?

В то же время катастрофа была настолько необъяснимой, а официальная версия о том, что это случайность и природная аномалия, настолько плохо укладывалась в голове, что это породило целый ряд легенд и различных слухов. Иврил стал проклятым местом в сознании многих, кто слышал его историю. И создалось мнение, что лучше обходить это место стороной. Лучше не тревожить.

Главное управление активно поддерживало этот статус-кво, блокируя любые инициативы по возобновлению работ под разными предлогами: нехватка ресурсов, отсутствие научного обоснования, потенциальный риск нарушения стабильности cистемы, секретность Столпа. В общем, почему-то был включен режим максимального препятствования человеческому присутствию на планете.

И тут вдруг неожиданный вызов из этой безлюдной точки галактики. Кто тогда дал этот сигнал SOS? Как командир группы по долгу службы Като должен был думать, и он думал и об источнике сигнала, и о потенциальных рисках, и кого, и от кого там нужно было спасать. Команда же не особенно сильно размышляла на эту тему, потому как получение любого активного сигнала SOS с любого объекта, особенно с законсервированного, особенно с печально известного, – это просто красный код для таких спасательных служб, как КСН. Рутина. Протокол предписывал немедленное реагирование. Предполагалось, что тот, кто подал сигнал, ещё жив и находится в смертельной опасности прямо сейчас.

Хотя… как это… чудом выжившие и выживающие в течение целых тридцати лет? Като подумал, что это крайне маловероятно, но не невозможно: законсервированные капсулы, изолированные отсеки, анабиоз, в конце концов. Подобных случаев он не знал, и вероятность их возникновения, по его мнению, была очень низка. Но полностью исключать этого было нельзя.

А скорее всего, это могли быть нежеланные гости, несанкционированные посетители: контрабандисты, мародеры, сталкеры, авантюристы всех мастей, проникшие на станцию и попавшие в западню. Вот это, к сожалению, было не редкость. Ловля таких тараканов была одной из неприятных обязанностей группы. Такие случаи были преступлением: нарушением суверенных границ и взломом секретных объектов. И это было связано с потенциально опасной утечкой закрытых, секретных артефактов и технологий.

Вот эти экстремальные идиоты нередко попадались в ловушки. На техногенных объектах капканов было полно: не зная точного плана объекта, легко можно было попасть в неприятную ситуацию. Такие вызовы и вылеты на них в КСН назывались: «Гуманитарная миссия по спасению дураков».

Спасать их не составляло ни удовольствия, ни особенного желания. Като даже иногда ловил себя на мысли, что каждый получает по заслугам – написано же было: DANGER! (ОПАСНО!). Но, по-моему, эта надпись на них уже действовала по-другому. Видимо, жажда наживы делала эту надпись необычайно привлекательной.

«Ну писали же раньше более понятно, – думал Като: – Не влезай – убьет! И изображение простреленной молнией Адамовой головы наглядно показывало, что будет, если влезешь. И это действовало намного лучше. Психология! У некоторых индивидов, видимо, плохо работает построение причинно-следственных связей – нужно показать, рассказать, разжевать, положить в рот, посмотреть, все ли проглотил, и отследить, как переварил. И если нормально не переварил, добавить интерактива – обычно легкий подзатыльник или, в случае объектной защиты, легкий удар током добавлял понимания».

А на закрытом секретном объекте, каковым являлась станция «Омега-Странник» совместно со Столпом, стояла такая защита, которую снять могли только специалисты Федерации. И куда там могли залезть эти мародеры?

Но, как бы то ни было, они не могли отказаться от таких миссий. Их игнорирование было бы преступной халатностью и нарушением галактических конвенций. КСН и спасательные подразделения, такие как группа быстрого реагирования Като, оперативно откликались и немедленно вылетали на место событий. Мы получили сигнал – мы обязаны реагировать – железный принцип спасательных служб.

Основные риски в таких командировках, по опыту Като, были в технологических опасностях заброшенной станции: обрушения, остаточная радиация, утечки хладагента/топлива, поврежденные системы и прочее. С таким группы быстрого реагирования обычно справлялись в штатном порядке.

Планета мерцала внизу, словно гигантский космический организм, затянутый в паутину собственного света. Её спиральные леса, видимые даже с орбиты, извивались, как живые существа, а энергетические ливни оставляли за собой шрамы из радужной плазмы.

Като прижал ладонь к иллюминатору, ощущая холод стекла. «Волшебная шкатулка… – мысленно повторил он слова Вейна, – Но что там скрывается внутри? Сокровища или очередной сюрприз из ящика от любопытной бабушки Пандоры?»

Он вспомнил, как когда-то Ойген, его наставник и опекун, сказал: «Самые опасные ловушки – те, что красиво упакованы». Правда, говорил он это о женщинах, но это определение, по мнению Като, было вполне применимо в более широком смысле ко всему, что имело привлекательный вид. Возможно, Иврил была именно такой планетой с опасными сюрпризами. По крайней мере, предчувствие, интуиция, шестое-седьмое-восьмое чувство – как угодно это назови, но что-то подсказывало ему, что здесь будут проблемки.

Биолюминесцентные узоры Иврил напоминали нейронные сети, её леса пульсировали в ритме, который сводил с ума приборы… Казалось, что всё это не просто красивый космический пейзаж, а вызов, брошенный тем, кто осмелился назвать себя хозяевами космоса.

– Капитан, группа готова к посадке, – голос Флая, второго пилота, вывел его из раздумий.

Старше Като лет на двадцать, неторопливый, степенный, но точный в движениях Флай, а в миру Сэм, Сэм Сэмыч или просто Саныч, как его называли пилоты других групп, с усами и богатой шевелюрой и с уже пробивающейся сединой, сильно выделялся из примерно одновозрастного состава команды. Его тихая и неспешная речь, всегдашняя подтянутость, но без лоска, и старый жетон на шее выдавали в нём бывалого и опытного бойца КСН, хотя он больше был похож не на рядового бойца и не на замка – заместителя командира, а на старшину – душу, совесть и основу любого подразделения.

Като кивнул, не отрывая взгляда от экрана, где Вита «Вита» отмечала зоны потенциальных угроз – кристаллические реликты сканировались в радиусе 20 км. И они уже не спали. Они выждали и наблюдали.

Он невольно скользнул взглядом по ее изящной, в меру худой фигуре. Чуть раскосые, живые, любопытные глаза. Вечно немного взъерошенные волосы, длинные, спускающиеся чуть ниже плеча и часто убегающие из-под бейсболки. На щеке – небольшие крапинки от дружелюбного контакта с неизвестной флорой. Системный аналитик по основной специальности и специалист по экзогеологии по дополнительной специализации, ее полевой костюм из прочной, немаркой ткани и косморюкзак астрогеолога были увешаны пробоотборниками – они были готовы к посадке и жадно ждали наполнения.