Изгой

Анастасия Андронова

Изгой

Глава 1: Пустота

Каково это – ничего не чувствовать? Каждый день просыпаться в полном неведении того, что тебе дальше делать, осознавать полную бесполезность своего существования, приправленную апатией. Боюсь ли я смерти при этом? Да, боюсь, но лишь потому, что не знаю, что будет дальше. Если человека пугает неизвестность, то он всё же что-то чувствует? Думаю, это просто отголоски наших инстинктов, борьба за выживание – древний механизм, который не даёт шагнуть с крыши или утопиться в луже. Но что, если даже этот инстинкт притупляется? Что остаётся тогда?

Ева медленно встала с кровати, опустив босые ступни на потрёпанный мягкий ковер, пропитанный запахом сырости и пыли. Ковёр когда-то был серым, теперь – грязно-бурым, с пятнами от пролитого чая и крови из порезов. Её пальцы тут же впились в виски – голова гудела, как после ночного бдения, хотя сон был тяжёлым и пустым, без сновидений, без даже намёка на эмоции. Она щёлкнула выключателем: тусклая лампочка под потолком мигнула, зажужжала, осветив обшарпанную комнату с облупившейся краской на стенах – жёлтой, как старая моча, – и единственным стулом у окна, за которым маячил серый смог Мануты. За окном, в вечном полумраке, виднелись силуэты фабричных труб, чёрный дым, и редкие фигуры людей, шаркающих по грязи в поисках еды. Мысли нахлынули мгновенно, как всегда: бессмысленность, пустота, бесконечный круг. Зачем вставать? Зачем дышать?

Ева поднялась, шаркая ногами по холодному линолеуму, потрескавшемуся от времени, и направилась в крошечную ванную – там, где единственная лампа мерцала под слоем паутины, отбрасывая тени на потёкшие плитки. Выполняя каждодневные процедуры на автопилоте – чистка зубов щёткой с облезшей щетиной, умывание ледяной водой из ржавого крана, – она села в душ под тонкой струёй холодной воды, пропитанной металлическим привкусом канализации. Капли медленно стекали по старым шрамам на её теле – тонким белёсым линиям от ножей и плетей, пересекающим рёбра, плечи, бёдра, – напоминая, где её место: внизу, среди отбросов. Шрамы не болели уже годы, но каждый раз, касаясь их взглядом, она чувствовала эхо той боли – не физической, а той, что выжгла всё внутри.

Девушка родилась двадцать лет назад в Мануте – гиблом месте для изгоев, где улицы тонули в грязи по колено после дождя, а воздух был густым от дыма фабрик и вони нечистот. Манута служила пристанищем для тех, кто не обладал арх – способностями, которые определяли ценность человека в этом мире. Без них ты не мог построить стену из земли для защиты от бурь, вызвать огонь для тепла в промозглые ночи или воду для полей, чтобы прокормить семью. Ты был ничтожеством, обузой, расходным материалом. Фабрики Мануты жрали таких, как она, на чёрной работе – сортировка отходов, чистка труб, где один неверный шаг означал смерть от удушья или падения.

Существовало пять видов арх: вода – для поливщиков и целителей; земля – строители и фермеры; огонь – кузнецы и фабричные; воздух – связные и разведчики; лёд – хранители и воины Севера. Каждый – ключ к жизни в одном из секторов общества, от элитных башен Эфира до плодородных Полей.

Ева не знала своих родителей. Возможно, они погибли или умерли от голода в трущобах Мануты, где дети дрались за корку хлеба у свалок, а взрослые продавали себя за миску похлёбки. А возможно, просто бросили её, как балласт, не дожидаясь, пока бездарь опозорит семью. Она не помнила детства. Последнее воспоминание заставляло вздрагивать и откидывать мысли в дальние уголки памяти – туда, где боль становилась просто тенью, не способной ранить снова.

Когда ей было семь, надзиратели приюта нашли её на улице: избитую, потерянную, с запёкшейся кровью по всему телу, спутанным в комья волосом и синяками, покрывающими кожу от шеи до пят. Она уже была почти бездыханной – лёгкие хрипели, мир плыл перед глазами в красном тумане, тело онемело от холода и потери крови, – когда её вытащили из лужи грязи и собственной крови и потащили в лазарет с его запахом гноя, хлорки и стонов умирающих. Там, на жёсткой койке с тонким матрасом, пропитанным чужим потом, её зашили, как старый мешок, без анестезии – "Бездарным боль не нужна".

Девушка помнила каждый день в приюте: надзиратели в грубых робах из мешковины, их насмешливые лица с кривыми зубами, когда они пытались спровоцировать её арх. Жгли ладонь пламенем от факела, пока кожа не пузырилась; дули ледяным ветром из рук, пока зубы не стучали; резали кожу ножами, выливая соль в раны; топили в бочках с водой, вытаскивая в последний момент. "Вспыхни, тварь! Покажи стихию!" Но ничего. Ни искры, ни капли, ни дуновения. Ева не обладала ни одной из стихий. Она была пустой. Полностью.

Ева вышла из душа, завернувшись в выцветший халат с дырами на локтях, пропахший плесенью, и продолжила утренние сборы: натянула потрёпанную одежду – штаны с заплатами, рубашку без пуговиц, зашнуровала ботинки с дырами на подошвах, через которые просачивалась грязь. В зеркале над раковиной отразилось её лицо: бледное, с тёмными кругами под глазами, короткие тёмные волосы, спутанные и жирные, губы потрескавшиеся. Сегодня был необычный день. Точнее, он казался необычным для большинства – толпы возбуждённых подростков стекались к арене, шепот надежд витал в воздухе: "А вдруг у меня вода? Земля?" Родители гладили по головам, обещая: "Ты не как она, не бездарь". Но не для неё. Для Евы это была просто обязанность – формальность, годовая рутина провала.

Каждый год проводились испытания по определению арха: на арене в центре Мануты огромные кристаллы провоцировали силу, накачивая тело энергией стихий до боли, до крика. Те, кто выдерживал и проявлял дар, расходились по секторам, соответствующим их дару – огненные в фабрики с их горнами, водные в Поля с ирригацией, земляные в Стены для баррикад. А бездарные отправляли обратно в эту помойку – Манута, где ждала фабрика или смерть от голода. Для Евы это была просто обязанность – пройти тест, получить насмешки и вернуться к пустоте. Она уже знала: останется в Мануте навсегда.

Она вышла из комнаты, заперла дверь на ржавую щеколду и спустилась по скрипучей лестнице коммуналки, где в коридорах сновали крысы размером с кошку. Улица встретила серым туманом и гомоном толпы, идущей к арене. Ева смешалась с ними, чувствуя себя призраком среди живых.