«Отче Ваш!»

– Да, конечно, конечно, я священник, иеромонах Василий, чем я могу вам помочь?!

Мужчина неуверенно шагнул в помещение. За ним скрипнула и закрылась дверь. Незнакомец слегка попятился и резко соврал с головы спортивную шапку. Он нашел глазами в углу комнаты образа и иконы, и быстро перекрестившись, склонил голову. Священник с удивлением смотрел на гостя. Он все еще не мог разглядеть черты его лица. Наконец, незнакомец поднял взгляд и посмотрел в глаза отцу Василию. Это был мужчина лет сорока – сорока пяти, с крючковатым, длинным носом, острыми скулами и впавшими уставшими большими глазами. Он очень напоминал коршуна в зоопарке. Хищный, немного злой взгляд и в тоже время обреченный, и несчастный вид узника поневоле, вызывавший некую симпатию и жалость.

Отец Василий немного успокоился и, перекрестив незнакомца, добродушно спросил:

– Вам нужна моя помощь?

– Да… батюшка… если вы поп… очень нужна…

– Я не поп… поп, словно не совсем уместное… я священник… – тактично ответил батюшка. – Что привело вас к нам?

– Мне нужна ваша помощь… и я знаю… вы не можете мне отказать… пробормотал мужчина.

– Как я могу вам помочь? – удивился отец Василий.

– Вы немедленно должны меня исповедовать! Я хочу исповедоваться! Прямо сейчас!

Отец Василий опешил. Такого в его церковной практике еще не было. Он никогда вот так не встречался с прихожанами в такой вот экстренной обстановке. Батюшка пожал плечами и растерянно ответил:

– Ну, раз надо… так надо…

– Только вот не надо… вот так со скепсисом! Вы не вправе мне отказать! Я знаю! Я книги разные читал, читал! Я знаю, священник не может отказать, грешнику покаяться!

Отец Василий покосился на иконы в углу. Затем священник посмотрел на незнакомца и тихо сказал:

– Вы пока, вот помолитесь, вот тут перед образами. Помолитесь. Прочитайте молитву, какую ни будь. Вы знаете, какую ни будь молитву?

– Отче наш…

– Ну, вот и хорошо… помолитесь пока, а быстро, пойду, приготовлюсь…

Мужчина взглянул на отца Василия, затем просмотрел в угол, где висели иконы, и миролюбиво покачав головой, послушно двинулся к образам. Он встал перед иконами на колени и что-то яростно зашептал. Отец Василий с неким удивлением посмотрел на незнакомца и размашисто перекрестился. Он поцеловал свой наперсный крест и, вздохнув, пошел в раздевалку. Там облачился в епитрахиль и вернулся назад. Священник чувствовал, что сильно волнуется. Так он волновался, когда первый раз принимал исповедь. Когда первый раз выслушал искренний рассказ совсем незнакомого человека, который говорил о своих грехах…

Это было трудно, но потом, потом… отец Василий вспомнил: настолько потом он был на подъеме! У него словно выросли крылья за спиной! Он, стал словно совсем другим! Еще бы кто-то вот, так как Богу ему рассказал о своем самом сокровенном и в тоже время постыдном! Это большая честь! Эта страшная ноша! Ведь ты, по сути, для этого человека, становишься последним посредником между ним и Всевышним!

Но сейчас тревога была какой-то тяжелой, не в предвкушении облегчения, а напротив, в предчувствии какого-то груза, который обязательно ляжет на душу после этой странной исповеди!

Когда отец Василий вернулся в трапезную мужчина так и стоял на коленях, он не обратил на священника никакого внимания, а лишь что-то шептал себе под нос и крестился. Батюшка медленно подошел и, встав за спиной у незнакомца, перекрестился, склонив голову, негромко зашептал:

– Благословенен Бог наш всегда… ныне и присно и вовеки веков! Слава тебе Боже наш, слава Тебе!

Мужчина вздрогнул, но не обернулся, он, словно подпевая батюшке, шептал за ним. Его голос был немного с хрипотцой.

Отец Василий вздохнул, и трижды прочитав: Отче наш, принялся за пятидесятый псалом. Мужчина, вслушиваясь в слова священника, пытался повторять за ним:

– Помилуй мя Боже… по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих…

Отец Василий читал псалом, словно на автомате. А сам непроизвольно, краем глаза следил за мужчиной:

– …ублажи Господи благоволением Твоим Сиона и да созиждутся стены Иерусалимския. Тогда благоволиши жертву правды.....

Было какое-то странное чувство. Отец Василий вдруг поймал себя на мысли, что боится того, что этот незнакомец поймет, что он священник страшится этого человека. Он напуган его приходом! И вообще, отец Василий вдруг испугался, что этот человек сейчас прочитает его мысли!

Батюшка сжал наперсный крест так, что побелели пальцы… и вот-вот могла брызнуть кровь из-под порезанной кожи. Отец Василий нервно и быстро забормотал молитву:

– Боже! Спаситель наш! Иже пророком твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениях оставление даровавый и Манассиину в покояние в молитву приемый. Сам и раба твоего… – священник прервался и, покосившись на незнакомца, громко спросил. – Как ваше имя?

Человек обернулся, взглянув на батюшку, растерянно молвил:

– Святослав…

– В покояние и молитву приемный! – продолжил батюшка. – Сам и раба твоего Святослава…кающегося нихже содела согрешениих приими обычным Твоим человеколюбием презираяй ему вся содеянная оставляяй неправды и превосходяй беззакония. Ты бо рекл еси, Господи: хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися и живу быти ему; и яко семьдесят крат седмерицею оставляти грехи. Понеже яко величество Твое безприкладное и милость твоя безмерная. Аще бо беззакония назриши кто постоит ты; яко Ты еси Бог кающихся и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и святому Духу ныне ми присно и вовеки веков аминь!

После этого отец Василий неуверенно и робко подошел к стоящему на коленях человеку. Священник не узнавал сам себя! Он словно завороженный накинул на человека епитрахиль.

– Господи помоги мне… – зачем-то прошептал он.

Мужчина склонил голову и не шевелился пот тканью. Но отец Василий чувствовал, как дышит этот загадочный прихожанин. Он ощущал его возбужденность и напряжение. Под епитрахилью словно бурлил вулкан сдерживаемых человеческих эмоций.

– Господи прости… вас привело ко мне ваше сердце или вам кто-то приказал… посоветовал сюда прийти?

Тишина.

Лишь дыхание незнакомца.

Отец Василий затаил дыхание, он смотрел на святой образ Иисуса на иконе и ждал, прикусив губу. Лампада еле-еле освещала глаза сына Божьего! Этот сияние, как последняя надежда, еле теплилось во взоре Христа. Отец Василий терпел, он не хотел, чтобы ему ответили. Но, через секунду, мужчина гулко и отрывисто заговорил:

– Я пришел сюда… потому, что я должен прийти. Если я сюда не приду… то сделаю много… много плохого.

– Что вы можете сделать плохого? – священник спросил это словно на автомате. Хотя, по этикету исповеди не должен был сейчас этот спрашивать.

– Я.. несу людям зло. Я несу людям насилие! И мне надо об этом рассказать? Но, кому я могу об этом рассказать?! Милиционерам?! Прокурорам?! Вы же прекрасно понимаете, что я не могу пойти к ним и рассказать это… я не могу пойти в службу психологической поддержки… поэтому я и пришел к вам… батюшка! Вы, вы должны снять мое напряжение… и тогда… тогда может всем будет легче… Я не хочу, чтобы кому-то было плохо, но от меня это не зависит!

Отец Василий перекрестился, он закрыл глаза и спросил – куда-то в темноту и пустоту:

– А от кого это зависит?!

И вновь этот гулкий и такой зловещий голос снизу, из-под ткани:

– Как от кого?!!! От вас! Вы же взвалили на себя это бремя?! Вы захотели быть священником?!

– Да… это так… – опешил священник.

– Вот и будьте! Ведь это ваша работа теперь! Батюшка, кто вас назначал священником? Вы сами?! Бог?!!!

– Да… да… – растерялся отец Василий. – Я.. я… и Бог… я сам…

– Вот, вот и я об этом! Раз человек сам хочет, чтобы он пропускал через себя все страсти человеческие! Мирские! Все страсти! Всю грязь! Так пропускайте! Я каюсь батюшка! Каюсь! А вы?! Вы принимайте грехи мои! На себя и в себя! И никуда больше! Ведь вы не можете их никому рассказать! У вас ведь … как там – тайна исповеди?!

– Да… да конечно… тайна исповеди священна…

– Ну, так продолжайте, дальше-то, что? Рассказ мой нужен?

– Нет, я должен прочитать молитву помолиться за вас и за себя…

Отец Василий набрал в легкие воздуха и, надавив на голову незнакомца через епитрахиль начал читать, быстро и сосредоточенно, словно пытался опоздать. Священник вдруг понял, что опасается – пока будет произносить молитву этот страшный человек, просто вскочит и уйдет!

Убежит!

И тогда отец Василий не узнает, его страшную тайну:

«Господи! Такого никогда со мной не было, я не когда не хотел знать лишнее про людские грехи! Но сейчас?! Сейчас мне хочется узнать, что, что он скрывает?! Зачем?! Почему?! Господи прости меня отведи! Зачем мне его тайна? Она мне не нужна!» – в страхе подумал он.

Отец Василий вновь перекрестился и, зажмурившись, еще быстрее забормотал:

– Господи Иисусе Христе Сыне Бога Живаго Пастырю и Агнче вземляй грех мира иже заимования даровавый двема должникома и грешнице давый оставление грехов ей. сам владыко ослаби остави прости грехи беззакония ....согрешения вольная и невольная яже в ведении и не ведении яже впреступлениии и преслушании бывшая от раба Твоего сего.

Отец Василий почувствовал, что под митрой, человек пытается как-то сдвинуться с места, священник надавил ему на голову, что есть силы. Батюшке даже показалось, что незнакомец ойкнул.

– …и аще что яко человек плоть носяй и в мире живяй от диавола прельстися: аще же в слове или в деле или в ведении или в неведении или слово священническое попра, или клятвою священническую быть или под свою анафему паде, или под клятвою ведеся! – читал молитву священник, а сам с надеждой смотрел на святой образ в углу комнаты. – Сам яко благ и незлобивый Владыко сего раба тывоего словом разрешитися благоволи прошая ему и свою его анафему и клятву повелицей Твоей милости. Ей ВладыкоЧеловеколюбче Господи услыши нас молящихся твоей благости о рабе Твоем сем и презри яко вся измени его вечныя муки. Ты бо реклеси , владыко: елика аще свяжете земли будут связана на небеси и елика аще разрешите на земли будут разрешена на небеси. Яко Ты еси един безгрешен и Тебе славу возсылаем Отцу и сыну и Святагу Духу ныне и присно и вовеки веков! Аминь!

И тут голос подал незнакомец. Он словно протестуя против такого вот обращения с собой, дернулся и недовольно буркнул:

– Что-то уж больно долга молитва ваша батюшка… уж больно много вы у Господа просите? Когда я могу начать рассказывать свои откровения?

– Еще немного! Я не могу исповедовать вас… как попало! – воскликнул отец Василий и тут же продолжил. – Господи Боже спасение рабов твоих милостивее и щедре долготерпеливе и каяйся о наших злобах не хотяй смерти грешника но еже обратитися и живу бытии ему: Сам и ныне умилосердися о рабе Твоем… Святославе! И подаждь ему образ покояния прощение грехов и отпущение вольное же и невольное примири и соедини его Святей Твоей Церкви о Христе иисусе Господе нашем: с Нимже Тебе подобает держава и великолепие ныне и присно и во веки веков Аминь!

Незнакомец откинул епитрахиль и зло посмотрел на батюшку снизу вверх. Отец Василий перекрестил его, мужчина, кивнув головой, устало сказал:

– Батюшка! Как ваша церковь любит затягивать! Очень уж долго!

– Сын мой, грехи отпускать это не банки с помидорами закатывать… терпение и смирение… И вообще-то это не моя церковь, а Бога!

– Я могу хоть рассказать вам, в чем каюсь?! А-то, все вы… вы уже у Бога попросили за меня! Я чувствую это! Попросили!

– Да просил и все же… Исповедуем мы, многогрешные… Святослав… Господу Богу…

Но прочитать, как и положено, исповедание, незнакомец не дал, он, стоя на коленях, крепко схватился в руку священника и потянул его к себе, в низ. Отец Василий невольно склонился над мужчиной, и его лицо, оказалось на уровне лица кающегося.

– Это страшно батюшка! И теперь вы будете знать это! И теперь вы будете мучиться! Я, как зверь, хочу плоти и крови! И не могу без нее! И вот опять, опять я пойду на охоту, потому, как не я волен в себе! – страшным голосом шептал незнакомец.

Его глаза от напряжения, казалось вот-вот, могли выскочить из орбит. Щеки налились кровью, рот, как у летчика при перегрузках – страшно кривился:

– Я знаю, какая это мука! И вы, теперь вы будете знать! Но… я хочу снять с себя те грехи, что совершил… и я… хочу часть этих своих грехов отдать вам! Вам батюшка! Бог может мне сейчас простить мои грехи?

– Бог может все… его нужно просить он все может… – ответил отец Василий.

– Так пусть простит!!! Пусть! И вы, возьмите на себя мои грехи! Возьмите! Я не могу их нести! Это слишком тяжелая ноша!

Отец Василий отдернул руку от человека, словно тот был горячим чайником. Священник непроизвольно отстранился, но незнакомец поймал его за кисть и потянул к себе:

– Что батюшка? Страшно? А когда вы рясу надевали, вам не страшно было? Вы ведь подписались, сами подписались вот так страдать и за других! Вы сами себя на это обрекли! Так отмаливайте мне мои грехи! Возьмите их себе!

Отец Василий напрягся, сжав губы, перекрестился и, собрав силы, ответил:

– Нет не страшно… я сам выбрал! Господи! Боже наш! Со слезами молим Тебя Спаса нашего, помоги нам утвердиться в святом намерении жить по-христиански, а исповеданные нами грехи, прости яко благ и человеколюбец! – отец Василий наклонился к незнакомцу и просил твердо и требовательно:

– В чем грех твой… сын Божий?! Говори не утаивай! Говори нашему Господу Богу и он простит!

Мужчина затаился, он даже перестал дышать. Он в ужасе смотрел на священника и молчал. Отец Василий испугался, что сейчас этот человек ничего не скажет и просто уйдет!

Но незнакомец дернулся и склонив голову забормотал быстро и тихо:

– Господи грешен я! Убивец я! Убил я батюшка! И убивать хочу!

– Кого ты убил? Может ты на войне был? Может убийство твое… праведное?

– Нет! Нет! Убил я невинного человека, женщину… девушку… совсем юную! Убил из-за похоти поглощающей меня! Надругался! И убил!

– Господи Боже наш! – зашептал, вторя незнакомцу, отец Василий.

– Но, не это страшно батюшка! Не это!

– Что ж страшнее может того быть если ты невинного человека жизни лишил!

– А страшно-то батюшка, что грех мне этот Господь простил, и вот вы отмолите, я знаю…

– Что ж тогда еще страшнее, быть может?! В душе твоей тревога за грех этот тяжкий?!

– Нет! Не это батюшка, а страшно то… что я вновь это совершить хочу! Вновь и это страшно! Мне надо опять это сделать! Опять! Меня тянет опять пойти и грех такой же сотворить! И я пойду! Сегодня ночью… или утром. И сделаю это недалеко от вашего храма!

– Господи Боже! – отец Василий перекрестился и зажмурился.

Он непроизвольно тяжело дышал от напряжения. На лбу выступили капельки пота.

– Что батюшка? Как вам моя ноша? Страшно? И мне! Мне страшно! – почти издеваясь, спросило незнакомец. – Я уже так жить просто не могу! Страшно мне и вам! Вижу и вам страшно батюшка?!!!

Но, отец Василий принял вызов, он выпрямился и как-то решительно, набрав воздух в легкие, ответил одним залпом:

– Нет! Я на то и нахожусь здесь, чтобы, не бояться дьявольских искушений! Что бы пресекать их на корню! И тебя сын мой тоже считаю братом своим, хоть и совершил ты страшное! И я… хочу, что бы ты, покаялся не только… не только вот передо мной, но и…

– Нет!!! – взревел мужчина.

Он вскочил с колен, выпрямившись, сжав кулаки, почти бросился на священника. И хотя ростом он был гораздо меньшего, все равно его рывок напугал. Отец Василий непроизвольно отступил, но мужчина тут же сник и, опустив голову, пробормотал хрипловато:

– Простите батюшка…

– Я говорю не за себя… Бог простит… я призывал тебя сын мой именно перед ним вот так раскаяться! Может тебе, помощь нужна?! Может, я могу…

– Нет… – печально ответил незнакомец. – Мне вот легче станет… отпустите мне грехи… – незнакомец смиренно опустился на колени.

Отец Василий перекрестился, вздохнув, забормотал молитву:

– Господи и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Святослава! Вся согрешения твоя и аз недостойный иерей властию Его мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих во имя отца и Сына и Святаго Духа! Аминь! Достойно есть Слава и ныне и вовеки веков! Аминь!

Отец Василий перекрестился и отступил назад. Мужчина поднялся с колен и тоже перекрестился. Он смотрел на иконы какое-то время и потом, повернувшись, взглянул на священника:

– Надеюсь, они нас услышали батюшка?

Отец Василий вздохнул и кивнул головой:

– Они обязательно нас услышали! Может вам… кров нужен… так я могу…

– Нет, батюшка… спасибо вам… что все вот так…

Мужчина направился к выходу. Отец Василий стоял и не знал, как себя вести, он хотел остановить этого человека, но на то у него не было причины. Какая-то страшная нелепая ситуация. У порога незнакомец обернулся и сказал:

– А я еще к вам приду… батюшка… вы правда помогаете… мне легче стало… приду… И помните… я недалеко. Вы почувствуете это.

– Конечно, конечно двери всегда открыты…

– Как вас зовут?

– Отец Василий…

– Я приду, отец Василий… очень скоро приду… – это звучало не то: как клятва, не то: как угроза.

Священнику вновь стало не по себе. Он, вот так, просто и нелепо – отпускает этого человека! Этого страшного человека! Что у него на уме? Что? Что он может сделать?

«А если он вновь пойдет и убьет? А если он вновь совершит зло? Грех, грех это на мне будет? Господи! За что ты меня…» – с ужасом подумал отец Василий.

В этот момент дверь в сенях хлопнула и человек, который только что рассказавший ему о самой страшной своей тайне, вышел из крестильни. Батюшка сжал кулаки и прикусил губу. Он непроизвольно обернулся лицом к иконам.

Огонек в лампаде еле-еле теплился.

Лики святых уныло взирали на него в полумраке.

Отец Василий перекрестился. Он, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на лед, хотел, что тот сказать! Сам себе сказать в эту секунду, но не смог!

Священник замер, как восковая фигура и несколько секунд не двигался. Не двигался ни один его мускул! Но затем он вздрогнул и словно очнувшись, бросился к двери. Отец Василий выскочил, как снаряд из пушки – из проема узкого выхода крестильни.

Но на улице, его встретила лишь темнота и пустота мартовского вечера. Там, где-то вдалеке, виднелись силуэты памятников и крестов кладбища. Широкая очищенная, от снега дорожа, петляла среди них. Незнакомец растворился в пространстве этого старинного погоста.

Батюшка невольно перекрестился и пробормотал:

– Прости меня Господи! Грех это мой! Прости меня! Он не должен! Он не должен!

– С кем это ты разговариваешь в ночи? Отец Василий? – сурово прозвучал голос.

Отец Василий обернулся и вздрогнул, рядом с ним стоял настоятель храма – отец Евлампий и сурово смотрел на священника из-под лобья. Маленький старичок подбочась внимательно вглядывался в каждую морщинку на лице своего молодого собрата.

– Да так… исповедовал тут… – непроизвольно отмахнулся отец Василий.

– А… исповедовал… что-то исповедь у тебя какая-то странная… мог бы и вот в храме, по-божески! А то, что это тут в крестильне? Да и время уже… – проворчал настоятель.

– Да какая разница, где человеку грехи отпускать? Главное что бы ему легче стало, и то что бы он вновь не пришел с тяжким грузом… – грустно вымолвил отец Василий, вглядываясь в темноту погоста.

– Ты бы лучше порядок с собой навел. А то вот опаздываешь постоянно. Ой, не нравиться все это мне. Какие-то вечерние странные обряды.

– Мне тоже много что не нравиться… – буркнул отец Василий и зло покосился на настоятеля.

– И что ж такое тебе не нравится?! – угрожающе проурчал отец Евлампий.

– Своя неуверенность…

– В чем же ты так неуверен? – отец Евлампий окончательно насторожился.

Он буравил отца Василия тяжелым злым взглядом, он почувствовал этот взгляд даже в сумраке мартовского вечера. Отец Василий понял, что настоятель может спровоцировать его на очередной конфликт.

Нет, он это не допустит!

Это вообще перебор!

– Прости меня отче, прости… – примирительным тоном сказал отец Василий.

Настоятель несколько секунд молчал. Затем тяжело вздохнул, отцу Василию даже показалось, что он услышал, как у Евлампия скрипнули зубы от злости.

– Бог простит… ладно поздно уже… – настоятель повернулся и медленно зашагал к храму.

Отец Василий в полумраке разглядывал его скрюченную и невзрачную фигурку.

«Господи! Неужели все так вот сложно? Этот человек… я не могу его осуждать… он брат мне по вере… он моя кровь… я не могу его осуждать… Но почему?! Почему?!».

Где-то вдалеке, каркнула ворона. Она неведомая во тьме, словно давала знать, что никуда не улетела.

Глава вторая.

«Благородная истина о происхождении причин страдания»

Вторая Благородная Истина обозначает причины, которые приводят к возникновению страданий. Причиной возникновения страданий могут стать неутолимые желания и страсти живых существ. Везде, где есть жажда удовольствий и приятностей, всегда присутствует разочарование и неудовлетворённость от неполучения желаемого, от потери желаемого или от пресыщения желаемым.

Послушница Богоявленского храма Красноярска Людмила Бойко сильно мерзла в это утро. И хотя она вроде и оделась по погоде, но какой-то постоянный озноб заставлял дрожать тело.

Нет, она не болела, нет, эта была не простуда.

Странное волнение заставляла девушку нервничать.

Откуда это взялось?

Людмиле ночью приснился отец Василий. Он стоял подле ее кровати и молчал. Взгляд его был печален. Людмиле даже показалось, что отец Василий плачет. Девушка в стразе проснулась и включив свет долго не могла уснуть – кутаясь в одеяло.

Она думала… думала…

Зачем все ей это надо? Она не такая как все? Это хорошо или…

Зачем она стала вот такой.

Ее все называют «белой вороной».

Бог наградил ее внешностью. Красивая статная фигура, высокий рост, упругие груди, и милое, какое-то даже слишком идеальное лицо. С такими данными многие ее сверстницы уже давно обеспечили себе счастливую и богатую жизнь.

А она? Почему? Она разве не может полюбить? Просто вот взять и полюбить человека! Просто красивого парня! Взять и полюбить…

Три года назад у нее один за другим умерли родители. В наследство своей единственной дочери они оставили большую ухоженную трехкомнатную квартиру в хорошем районе Красноярска, небедную обстановку, капитальный гараж и не новенькие но вполне сносные «Жигули».

Казалось бы девка с приданным… но в один прекрасный день Людмила поняла, что все это материальное не ее. Странная и нелепая мысль, а затем и чувство овладели ей неожиданно и бесповоротно.

Она на удивление своих подруг продала гараж с автомобилем и все деньги пожертвовала на нужды Русской Православной Церкви. А для себя решила, что обязательно должна посвятить свою жизнь Богу…

Затем трудоустройство в отделе соцзащиты с мизерной зарплатой и безвозмездные дежурства в ожоговом отделении краевой больницы.

Уход за бездомными и немощными людьми…

Люди скажут: такое не бывает… но Людмила теперь знала, что бывает и еще как…

Но, сегодня Людмила вдруг почувствовала, что вера, которая так грела ее душу – помочь не может. Она почувствовала себя беззащитной…

Но, перед кем?!

Словно из мрачного мартовского серого неба на нее опустилось неведомое темное крыло страха и неуверенности.

«Так бывает… так бывает со всеми… это просто усталость и депрессия… может выпить антидепрессантов? Может выпить? Но батюшка говорил, что этого не надо делать. Что от страха и неуверенности нужно избавляться молитвой! Но он сам, сам стал неуверенным и даже злым! я вижу это, его что-то мучает!» – с горечью подумала Людмила, выходя из маршрутного автобуса.

Ее путь к церкви пролегал по главной аллее кладбища. Что бы пройти к храму, по сути, нужно было преодолеть весь погост. Летом это делать было не страшно – уже светло. А вот зимой и ранней весной… когда еще на улице темно, не всегда приятно идти в одиночестве среди крестов и надгробий.

Как то осенью когда день короткий Людмила даже решила сменить маршрут и выходить на следующей остановке, но черед пару дней отказалась от этого, приходилось подниматься в гору и преодолевать путь в два раза длинней, чем обычный – по погосту.

Вот и сегодня Людмила остановилась, прежде чем войти в ворота кладбища…

Она со страхом всматривалась в сумрак…

Ей все вокруг твердят: «ее охраняет Бог!»

Ей все говорили, что: «такую, как она ни один злодей не тронет!»

Но, откуда люди могут знать – кого вообще трогает зло?!

Вот ее подруга детства и соседка по подъезду… Верочка она, она совсем другая. Она немного жадная, немного завистливая. И главное во всем у нее сквозит корысть! Деньги! Деньги – ее кумир! А кто тогда ее охраняет?