Зови меня Дженни

Сердце колотилось где-то в районе горла. Воздух был прохладным, но ладони вспотели. Вокруг уже толпились люди. Парни и девушки, все в спортивной одежде, с серьезными, сосредоточенными лицами. У многих были сумки для танцев, у некоторых – заметные шрамы на лодыжках или коленях, кто-то разминал плечи с таким выражением лица, будто готовился не на пробы, а на казнь. «Как я», – подумала я. Мы все были разными видами сломанного товара, привезенного на эту странную аукционную площадку.

Меня охватила паника. Слишком реально. Слишком громко. Я отступила назад, за угол здания, в тень переулка, где пахло мокрым асфальтом и одиночеством. Мне нужно было секунду. Всего одну секунду, чтобы не развернуться и не убежать.

В кармане завибрировал телефон. ХЛОЯ. Картинка с котом в виде смайлика.

Я ответила, прижимая трубку к уху.

– Привет, – выдохнула я.

– Ты там? – её голос звенел от волнения. – Я вижу тебя на геолокации! Ты у самого здания! Оно выглядит… стильно и угрожающе.

– Как и всё в этом проекте, – пробормотала я, выглядывая из-за угла. – Народу много. Все выглядят так, будто могут свернуть тебя в трубочку одним взглядом.

– А ты выглядишь так, будто можешь их всех перетанцевать с завязанными глазами и с больным коленом! – парировала Хлоя с непоколебимой верой. – Ты жуешь мое печенье?

Я машинально сунула руку в карман куртки, где лежало завернутое в салфетку «энергетическое» печенье Хлои.

– Еще нет. Держу про запас. На случай, если внутри начнется голодный бунт.

– Умница! Держи удар, Джен! Просто представь, что все они – просто очень подвижные морковки в твоем салате!

Я фыркнула, несмотря на себя.

– Спасибо. Это… неожиданно мотивирует. Ладно, мне пора. Идут. Кажется, открывают.

– Удачи! Я мысленно с тобой! И помни про осанку и дыхание!

Я положила трубку, улыбка ещё не сошла с губ. Этот звонок был как глоток нормальности перед погружением в безумие. Я сделала глубокий вдох, собираясь выйти из укрытия.

– Прости, не найдется ли сигареты?

Голос прозвучал прямо рядом со мной, спокойный, немного хрипловатый. Я вздрогнула и обернулась.

Парень. Он прислонился к стене в паре метров, почти сливаясь с тенью. Я не заметила его раньше. Высокий, под метр девяносто, с телосложением, которое даже через свободную черную толстовку читалось как «танцовщик»: широкие плечи, узкая талия, мощные, рельефные бедра и ноги, которые даже в джинсах выглядели невероятно сильными. У него были коротко стриженные черные волосы и темно-карие глаза, которые смотрели на меня с ленивым, немного усталым интересом. От него пахло – странной, но приятной смесью свежего табака и… ванили. Как от дорогого печенья или мыла.

Я, все ещё на автомате, сунула руку в карман и достала почти пустую пачку. Прикуривала я редко, только в самые паршивые дни. Эта пачка лежала с прошлой сессии.

– Бери, – сказала я, протягивая.

Он взял одну, ловко зажал между пальцами и ждал. Я, поколебавшись, достала последнюю для себя. Он чиркнул зажигалкой, сначала поднес огонь ко мне. Я наклонилась, затянулась. Потом он прикурил сам. Мы стояли молча, выпуская дым в прохладный воздух переулка. Я разглядывала его украдкой. Лицо было интересным, не классически красивым, а с характером – с прямым носом, четкой линией скул. На правой руке, между большим и указательным пальцем, была татуировка – маленький геометрический узор, похожий на ломаный луч.

И вдруг до меня дошло. Я резко вынула сигарету изо рта.

– Ты же танцор, – сказала я, не как вопрос, а как констатацию. – Зачем куришь? Легкие же…

Он медленно повернул ко мне голову, и в уголке его рта дрогнула улыбка. Едва заметная, ироничная.

– Хм. А танцовщице зачем сигареты? – парировал он, кивнув на мою руку. – На черный день?

Я почувствовала, как краснею. Он попал в точку.

– Именно так, – ответила я, стараясь звучать уверенно. – А у тебя?

– На серый день, – сказал он просто, сделав ещё одну затяжку. – Их больше, чем черных. – Он посмотрел на здание, на толпу у входа. – И, кажется, сегодня как раз один из таких.

Его спокойная, почти философская расслабленность действовала успокаивающе. Он не дышал соперничеством, как те, кто толпился у дверей.

– Как тебя зовут, Алая ведьма? – спросил он резко.

– Зови меня Дженни. – Я попыталась подмигнуть, но, кажется, со стороны это выглядело так, будто я в конвульсиях.

Он кивнул.

– Джейкоб. – Он протянул руку. Я пожала её. Ладонь была твердой, с грубыми мозолями на местах хвата. Поддержки, канат, командная работа.

– Тоже на пробы? – спросила я, хотя ответ был очевиден.

– В каком-то смысле, – сказал он загадочно, раздавив окур о стену и убрав его в карман. – Скорее, на экзорцизм. Говорят, тут хорошо выжигают дурь из головы через тело.

В его словах была такая же горечь, как в моих мыслях. Свой.

– Удачи с экзорцизмом, – сказала я, бросая свою недокуренную сигарету и тоже гася её.

– И тебе, – он улыбнулся снова, и в этот раз улыбка коснулась его глаз, сделав их теплее. – С черными днями и красными волосами. Будет интересно посмотреть, что из этого выйдет.

Он кивнул мне на прощание и неспешной, размашистой походкой направился к главному входу, растворяясь в толпе других претендентов.

Внутри «PHOENIX» пахло деньгами и строгостью. Полы из полированного бетона блестели под скрытой подсветкой, стены были окрашены в матовый рыжий цвет. Никаких лишних деталей, никаких плакатов. Только функциональность и холодная красота. Нас, человек двадцать, провели по длинному коридору девушка с планшетом и таким бесстрастным лицом, будто она вела стадо на убой. Никто не разговаривал. Тишина была густой, звенящей, нарушаемой только шуршанием ткани и приглушенными шагами. Мы обменивались быстрыми, оценивающими взглядами. Здесь не было места для улыбок. Здесь был отбор.

Нас завели в главный зал. Он был огромен, с высокими потолками, по которым бежали трассы для подвижных софитов. Одна стена – сплошное зеркало от пола до потолка. Вторая – стеклянная, за ней угадывался темный зал с креслами. Для тех самых «зрителей», которые придут позже. В воздухе висела тихая, электронная музыка – бит, лишенный мелодии, просто пульс. Команда.

«Разогревайтесь. У вас пятнадцать минут», – бросила девушка с планшетом и вышла, оставив нас одних.

Мгновенная тишина, а затем – взрыв движения. Каждый занял свой кусочек пространства, как хищник, метя территорию. Кто-то сразу ушел в сложную растяжку, демонстрируя невероятную гибкость. Кто-то отбивал резкие, четкие изоляции. Кто-то, как и я, начал осторожно, слушая свое тело, особенно то место, где жила боль.

Я видела Джейкоба. Он стоял чуть в стороне, разминая шею и плечи, его движения были плавными, почти ленивыми, но в каждой мышце чувствовалась сдержанная мощь. Он не суетился, не пытался впечатлить. Он просто был.

Ровно через пятнадцать минут музыка смолкла. Дверь открылась.

Вошла Скайлар. Здесь она была в своей стихии. Черные, облегающие легинсы, кроссовки, просторная белая рубашка, закатанная по локтям. Волосы были собраны еще туже. В руках – тот же планшет. Она обошла зал по периметру, не глядя ни на кого, ее шаги отдавались эхом в наступившей мертвой тишине.

– Добро пожаловать в «PHOENIX», – её голос, усиленный микрофоном, где-то с потолка, был ледяным и четким. – Вы здесь, потому что у вас есть что-то, что нам нужно. Шрам. Боль. Злость. Незавершенность. Сегодня мы посмотрим, можно ли это монетизировать. Можно ли вашу личную трагедию превратить в зрелище.

Она остановилась в центре зала, повернувшись к нам.

– Первое испытание. Импровизация. Музыка будет меняться. Танцуйте то, что чувствуете. Чувство. Страх. Ярость. Боль. Стыд. Кто будет танцевать красиво – тот уйдет сразу. Мы здесь не для красоты. Мы для правды. Какой бы уродливой она ни была.

В зале повисло напряженное молчание. Потом зазвучала музыка. На этот раз – тревожная, давящая, с нарастающим, нервным ритмом.

Люди начали двигаться. Сначала осторожно, потом все смелее. Кто-то буквально выкрикивал что-то движением, кто-то замыкался в себе. Я замерла на секунду, позволив этому гудящему страху в музыке проникнуть в меня. Он нашел отклик – мой собственный страх, холодный и знакомый.

Я начала танцевать. Каждое движение было борьбой с невидимой силой, что давила на плечи. Я думала о падении. О пустоте под ногами. О доверии, которое рухнуло. Мои руки цеплялись за невидимые опоры и соскальзывали. Корпус изгибался, пытаясь увернуться от удара, которого не видел.

Музыка сменилась – стала резкой, рваной, агрессивной. И я сменилась вместе с ней. Ярость, которую я копила год, хлынула наружу. Движения стали рубящими, резкими, почти грубыми. Я «дралась» с воздухом, с полом, с собственным отражением в зеркале. В какой-то момент, в бешеном повороте, я слишком резко перенесла вес на правое колено.

Оно подкосилось. С предательским уходом опоры. Рухнула на одно колено, резко уперевшись ладонями в пол, чтобы не удариться лицом. Боль, острая и жгучая, пронзила сустав. В глазах потемнело от стыда. Первая же проба. И я уже на полу. Конец. Все кончено.

Но прежде чем волна паники накрыла с головой, рядом возникла тень. Сильные руки мягко, но уверенно обхватили меня под мышки и подняли на ноги так быстро, что, кажется, никто даже не заметил полноценного падения. Это был Джейкоб.

Его лицо было обращено вперед, он продолжал двигаться под ту же рваную музыку, и его движения теперь как бы огибали меня, поддерживая, задавая ритм для восстановления. Он наклонился так, будто в танце прислушивался к чему-то у моего плеча, и его голос, низкий и спокойный, прошептал прямо в ухо, заглушаемый музыкой:

– Они допускают лишь два падения. Я рядом.

И он отошел, растворившись в общем движении, оставив меня стоять на дрожащих ногах, с бешено колотящимся сердцем. Его слова были информацией к размышлению. Правила игры. Лимит на провал.

И что-то во мне щелкнуло. Страх сменился холодной, ясной решимостью. Два падения. Одно уже было.

Музыка снова перетекла – теперь в что-то более ритмичное, почти танцевальное, но с подводным течением тоски. Я встретила взгляд Джейкоба через зал. Он едва заметно кивнул.

И мы начали танцевать. В унисон. Как два одиноких спутника на одной орбите. Когда он делал резкий выпад в сторону, мое тело отзывалось отскоком в противоположную. Когда я начинала спиралевидное вращение, он подхватывал его энергию своим собственным поворотом. Мы просто чувствовали. Сквозь боль, сквозь страх, сквозь этот циничный отбор – мы нашли общий пульс. Его движения были мощными, заземленными, мои – более порывистыми, воздушными, но сломанными. И вместе это создавало странную, болезненную гармонию.

Я больше не упала. Каждый раз, когда колено давало опасный сигнал, я ловила на себе его быстрый, оценивающий взгляд и меняла траекторию, находя опору в другом месте, в другом движении, в этом незримом диалоге с ним.

Когда музыка окончательно стихла, мы все стояли, тяжело дыша, в поту. Скайлар медленно обошла зал, останавливаясь то перед одним, то перед другим, что-то отмечая в планшете. Она подошла ко мне. Её глаза, холодные и аналитические, скользнули по мне, потом перешли на Джейкоба, стоящего в двух шагах.

– Интересно, – сказала она просто, без интонации, и пошла дальше.

Я посмотрела на Джейкоба. Он вытирал лоб предплечьем и, встретив мой взгляд, снова едва заметно кивнул. На этот раз в его темных глазах читалось нечто вроде уважения. Или понимания.

Скайлар закончила свой круг и встала в центр, положив планшет на высокий столик. Она окинула нас взглядом, в котором не было ни капли сочувствия, только холодный расчёт.

– Первый отсев, – её голос прорезал зал, как лезвие. – Мы взяли двадцать человек. Остаётся шесть. Остальные – свободны. Благодарю за время.

– Следующие, – начала Скайлар, не глядя на планшет, как будто имена были выжжены у неё в памяти. – Джейкоб Морган. Дженни Роуэн. Лиам Чен. Айко Танака. Маркус Вальдес. Фрейя Йонсен. Остальные, прошу, покиньте зал. Для прошедших – дальнейшие инструкции последуют.

Моё имя. Оно прозвучало так буднично, но внутри у меня что-то ёкнуло. Скорее, облегчение, смешанное с ужасом. Я прошла. В эту мясорубку. Добро пожаловать в ад.

Я мельком увидела, как Джейкоб, стоящий чуть поодаль, расслабленно перекатился с пятки на носок, его лицо оставалось невозмутимым. Он поймал мой взгляд и едва заметно поднял бровь, словно говоря: «Ну что, поехали?»

Пока расстроенные танцоры тянулись к выходу, к нашей шестёрке подошли двое ассистентов в чёрном – мужчина и женщина с такими же невыразительными лицами, как у первой девушки с планшетом. Мужчина подошёл ко мне.

– Мисс Роуэн, пожалуйста, следуйте за мной.

Он развернулся и пошёл, не проверяя, иду ли я. Я кинула взгляд на Джейкоба – к нему уже подошла девушка-ассистент. Он пожал плечами и пошёл за ней в другую дверь.

Меня повели вниз. По узкой, бетонной лестнице, освещённой холодными светодиодными лампами. Шаги гулко отдавались в замкнутом пространстве.

– Куда мы идём? – спросила я, пытаясь скрыть нарастающее беспокойство.

Ассистент молчал.

– Что будет дальше? – снова попробовала я.

Тишина. Только звук его чёрных туфель по бетону.

Мы спустились на несколько этажей. Воздух стал прохладнее, стерильнее. Наконец, он остановился перед неприметной металлической дверью без таблички, приложил к считывателю пропуск. Дверь открылась с тихим шипением.

– Пройдите, – сказал он наконец, пропуская меня вперёд.

Я шагнула внутрь, и дверь тут же закрылась за моей спиной. Я услышала щелчок замка. Я была в небольшой, белоснежной комнате, больше похожей на медкабинет. Двое людей в белых халатах – мужчина и женщина – ждали меня. У них были добрые, но профессионально отстранённые лица.

– Дженни Роуэн? Присаживайтесь, пожалуйста, – мягко сказала женщина, указывая на кресло, похожее на стоматологическое.

Я села, чувствуя себя лабораторной крысой.

– Расскажите, что именно беспокоит? Локализация боли, характер, что усиливает, что облегчает? – спросил мужчина-врач, доставая планшет.

Я рассказала. Про тупую боль, про острые «прострелы» при нагрузке, про подкашивание, про страх. Они внимательно слушали, кивая.

– Раздевайтесь до пояса, снимите штаны, пожалуйста, – сказала женщина. – Нужно осмотреть и сделать несколько снимков.

Процедура была быстрой и эффективной. Они прощупали колено, заставили сделать несколько движений, зафиксировали мои гримасы боли. Потом провели к аппарату УЗИ, потом – к небольшому, но современному рентгеновскому аппарату. Всё происходило в полной тишине, нарушаемой только их тихими профессиональными репликами: «Здесь видно…», «Обратите внимание на связку…».

– В целом, как мы и думали, – заключил мужчина, изучая снимки на мониторе. – Последствия разрыва, нестабильность, признаки хронического воспаления. Операция была сделана хорошо, но реабилитация, скажем так… отсутствовала.

Он открыл холодильник и достал небольшой металлический контейнер. Внутри лежали шприцы с прозрачной жидкостью.

– Это противовоспалительное и хондропротектор прямого действия. Курс. Плюс миорелаксант, чтобы снять хронический спазм, который усиливает боль. (Хондропротектор прямого действия – препарат, который действует напрямую на хрящ, защищая его от разрушения и помогая восстановлению. Используется при проблемах с суставами. Миорелаксант – средство, снимающее мышечные спазмы и напряжение. Помогает мышцам расслабиться и уменьшает боль.)

Они сделали два укола – один в ягодицу, другой, аккуратно и почти безболезненно, прямо в область вокруг сустава. Ощущение было странным: почти сразу пошло тепло, а потом – лёгкое онемение.

– И это, – женщина протянула мне небольшую матово-чёрную банку из-под витаминов. Но внутри, судя по звуку, были не витамины. – Одна капсула в день. Утром, с едой. Это наш… внутренний протокол для поддержки при экстремальных нагрузках. Никому не показывайте и не рассказывайте о ней. Это часть вашего контракта с «PHOENIX». Понятно?

Их тон был спокойным, но в нём сквозила железная неоспоримость. Я взяла банку. Она была тяжёлой и холодной.

– Что в ней? – спросила я, уже зная, что не получу ответа.

– Комбинация, способствующая восстановлению и мобилизации ресурсов организма, – ответил врач, избегая моего взгляда. – Всё сертифицировано. Но специфично. Отсюда – секретность.

Мне выдали мои вещи и проводили обратно к той же металлической двери. На выходе из здания, у чёрного входа, уже стоял охранник.

– Такси ждёт, мисс, – кивнул он на чёрный седан с тонированными стёклами.

Я села в машину. Водитель молча тронулся с места.

– Адрес? – спросил он наконец.

– Университетский кампус, общежитие «Эшер», – сказала я, глядя в окно на уплывающие назад огни индустриальной зоны.

В кармане куртки лежала та самая банка. А в ноге… в ноге было странно. Боль не исчезла полностью, это было бы чудом. Но её острый, пилящий край словно сгладился. Колено не ныло с каждым ударом сердца о дверцу такси. Оно было… приглушённым. Как будто кто-то вывернул ручку громкости с максимума до среднего уровня.

Я сунула руку в другой карман и нащупала крошки от печенья Хлои. Я достала его и откусила. Оно было вкусным, домашним, настоящим.

А в горле стоял привкус чего-то химического, лекарственного, и запах ванили от Джейкоба, и ледяные глаза Скайлар.

Я прошла. Мне дали таблетки, о которых нельзя говорить, и посадили в такси, как ценный груз, который нужно доставить целым и невредимым до следующей тренировки.

Глава 5. Завтрак перед переломом

Under Your Spell – Snow Strippers

Дженни

Это было самым странным утром. Я проснулась и несколько секунд просто лежала, прислушиваясь к телу. Колено… не молчало. Оно напоминало о себе тупой, фоновой тяжестью, как старая заноза. Но не было той пронизывающей, ядовитой ломоты, которая обычно будила меня раньше будильника. Я осторожно согнула ногу. Сустав скрипнул, но не выстрелил болью. Что бы они ни вкололи мне – это работало. Мысли о чёрной банке в тумбочке вызывали мурашки, но и дикое облегчение.

В нос ударил божественный запах. Корица, карамелизованный сахар, свежесваренный кофе. Я натянула халат и вышла в коридор. Дверь на крохотную общую кухоньку была распахнута, оттуда доносилось энергичное позвякивание посуды и бормотание.

Хлоя стояла у плиты в своём халате с котиками, на голове – поварской колпак, надетый явно для драматического эффекта. На столе уже красовалось пиршество: пушистый омлет с сыром и зеленью, идеальные гренки, дольки свежих фруктов, йогурт с мюсли и, как венец творения, стопка ещё дымящихся пряных яблочных панкейков.

– А-а-а! Проснулась! – Хлоя обернулась, её лицо сияло. – Не двигаться! Не смотреть! Садись! Это стратегический завтрак для воина перед битвой!

– Хлоя, тут на десять человек, – пробормотала я, с трудом отводя глаза от еды. Желудок, забывший, что такое нормальная пища, предательски заурчал.

– На десять обычных человек, – поправила она, с торжеством ставя передо мной тарелку с омлетом и двумя панкейками. – А ты теперь – человек-«Феникс». Тебе нужно топливо для перерождения из пепла! И витамины! И белок! И углеводы длительного действия!

Я не стала спорить. Первый кусок омлета растаял во рту, и я чуть не застонала от удовольствия. Это было не просто вкусно. Это было жизнью. После месяцев полуголодных существований на кофе и обезболивающих, эта еда казалась актом чистой, безоговорочной любви.

– Спасибо, – выдохнула я искренне, намазывая на панкейк масло. – Это… невероятно.

– Пустяки! – Хлоя села напротив, подперев подбородок руками, и наблюдала, как я ем, с видом садовника, любующегося редким цветком. – Ну? Как нога? Что вчера было? Говори все!

Я ела и рассказывала. Про холодный отбор, про импровизацию, про падение… и про Джейкоба. Про шёпот «два падения». Хлоя слушала, затаив дыхание, её глаза то округлялись от ужаса, то загорались азартом.

– Он тебя поймал? Рыцарь в сияющих… э-э-э… в пахнущих ванилью доспехах! Романтика!

– Это не романтика, – фыркнула я, но почему-то вспомнила тёплые руки и спокойный голос. – Это тактика выживания. Он знает правила игры лучше меня.

– Ага, тактика, – подмигнула Хлоя. – А про запах ванили он ничего не сказал? Может, он кондитер в душе?

Я бросила в неё салфеткой, и мы обе рассмеялись. Этот смех, звонкий и беззаботный, был таким же целебным, как и завтрак.

Именно в этот момент, когда я доедала последний, пропитанный кленовым сиропом кусочек, на столе завибрировал мой телефон. Незнакомый номер.

Лёгкое веселье испарилось. В горле стало сухо. Я посмотрела на Хлою. Она замерла с чашкой кофе в руках.

Я взяла трубку.

– Алло?

– Дженни Роуэн. – Голос Скайлар был таким же ровным и безэмоциональным, как вчера. Ни «доброе утро», ни «как самочувствие». – Ваш график утверждён. Вы занимаетесь шесть дней в неделю. Воскресенье – медицинский контроль и факультативная индивидуальная работа над слабыми местами. Первая неделя – наработка базового материала и медицинские процедуры.

Она говорила быстро, отчеканивая слова. Я слушала, кивая, хотя она меня не видела.

– Расписание будет приходить вам в 16:00 на каждый следующий день. Сегодня, – она сделала микроскопическую паузу, – у вас ночная репетиция. Только вы и ваш партнёр. Нужно сработаться до автоматизма, прежде чем вводить вас в общую группу.

– Ночная? – не удержалась я. – Во сколько?

– Сбор в 01:00. Начало в 01:30. Не опаздывайте. Ваш партнёр – Джейкоб Морган. Всю необходимую информацию он получит. Вопросы?

Вопросов был миллион. Почему ночью? Что мы будем делать? Что в этих таблетках? Но я знала, что ни на один из них не получу ответа.

– Нет вопросов, – сказала я.

– Отлично. До встречи.

Она положила трубку. Я медленно опустила телефон на стол.

– Ну? – Хлоя не выдержала. – Что? Когда? Во сколько? Что сказала Королева Льда?

Я посмотрела на неё, всё ещё не веря своим ушам.

– Репетиция. Сегодня. Ночная.

– Ночная? Ну, окей, люди творческие… Во сколько?

– В час ночи. Начало в полвторого.

На лице Хлои произошла настоящая драма. Её брови взлетели к волосам, глаза стали размером с те самые панкейки, а рот открылся в беззвучном «О».

– В… в час ночи? – прошептала она наконец. – Это… это вообще законно? Это же пытки! Сон важнее всего для восстановления! У них что, своей жизнью нельзя заниматься? Ты же только встала на ноги!

– Видимо, в «Фениксе» свои представления о жизни, – мрачно пошутила я. – И о сне.

Хлоя вскочила и начала метаться по крохотной кухне.

– Так. Значит, ночная смена. Значит, тебе нужно серьёзно подкрепиться сейчас, потом лёгкий обед, потом углеводная загрузка за два часа до… кхм… «вылета». Я всё продумаю! И термос с чаем! И тёплые носки! В зале, наверное, сквозняки! О боже, в час ночи в том районе одни маньяки и грузовики! Тебе нужен будет перцовый баллончик!

Она говорила всё это, лихорадочно комкая в руках свой колпак. Её паника была такой искренней и такой трогательной, что моё собственное недоумение и страх отступили.

– Хлоя, – тихо сказала я.

– Что? Я думаю, у меня есть светоотражающие наклейки где-то…

– Хлоя, подойди сюда.

Она остановилась и посмотрела на меня. Я встала, подошла и обняла её. Она на мгновение застыла, а потом обхватила меня в ответ, и её халат пах корицей и домашним уютом.

– Спасибо, – сказала я ей в плечо. – За завтрак. За панику. За всё.

– Да ладно тебе, – она сглотнула, и её голос дрогнул. – Просто… береги себя, ладно? И колено. И… если тот Джейкоб будет вести себя странно, ты звони. Я приду. С кастрюлей. Или с полезным смузи.

Я рассмеялась и отпустила её.

– Обещаю. А теперь, – я взглянула на остатки пира, – я доем эти панкейки. Потому что, кажется, это последнее нормальное, что случится со мной сегодня. А потом… потом мне нужно поспать. Перед моей первой в жизни ночной сменой в аду.

***

Спать я не смогла. Мысли метались, как летучие мыши в черепе: «час ночи», «Джейкоб», «шесть дней в неделю», «что в таблетках?». Я ворочалась, пока простыня не превратилась в удавку. В голове проигрывались обрывки вчерашней импровизации, и с каждым разом моё падение в памяти выглядело всё более жалким и громким.

В конце концов, я сдалась. Решила принять душ. Может, горячая вода снимет напряжение, которое сковало плечи железным обручем.

В тусклом свете ванной комнаты я скинула футболку и потянулась к резинке, стягивающей волосы. Алые пряди высыпались на плечи. И тут я замерла.

Красный цвет смылся неровными прядями. У корней уже проглядывал мой натуральный, тускло-медный, почти грязный оттенок, тогда как концы ещё хранили ядовито-алый огонь. Получилось что-то пёстрое, болезненное, неопрятное. Как я сама. Полу-Дженни. Полу-призрак. Полу-«Феникс».