Бердянск. Это моя земля. Киберпутеводитель

– Мы в заднице, – наконец выдохнул Кирилл. – Они нас сожрут заживо.

– Не паникуй, Паниковский, – Лена уже строчила что-то в телефоне. – Нам нужно подготовиться. Максим, ты у нас историк, собери информацию о культурной значимости Ильфа и Петрова. Кирилл, отрепетируй речь – что-нибудь проникновенное о любви к литературе. Я подготовлю презентацию с нашими лучшими фото.

– А если они все равно прикроют проект? – Максим нервно барабанил пальцами по столу.

– Тогда устроим скандал в соцсетях, – решительно заявила Лена. – У нас уже тысячи подписчиков. Общественное мнение на нашей стороне.

Они работали до глубокой ночи, готовясь к встрече. Борис Аркадьевич, узнав о ситуации, тоже подключился, предоставив статьи литературоведов о значении сатиры Ильфа и Петрова.

Утром, нервные и невыспавшиеся, они стояли перед зданием городской администрации. Кирилл, полностью в образе Паниковского, привлекал внимание прохожих и охранников.

– Может, не стоило приходить в костюме? – прошептал он, поправляя шляпу.

– Стоило, – отрезала Лена. – Это наш козырь.

В приемной их уже ждали. Помимо Сергея Валентиновича присутствовали заместитель мэра по культуре – строгая женщина в очках, директор городского музея и еще несколько официальных лиц.

– Проходите, – пригласила заместитель мэра. – Должна признать, ваш… визуальный образ впечатляет.

Кирилл слегка поклонился, опираясь на трость:

– Михаил Самуэлевич Паниковский, сын лейтенанта Шмидта, к вашим услугам.

По комнате пробежал смешок, но атмосфера оставалась напряженной.

– Итак, – начала заместитель мэра, – расскажите нам о вашем проекте. Какова его цель? Какое послание вы хотите донести до аудитории?

Лена включила подготовленную презентацию, и на экране появились их лучшие фотографии.

– Наш проект «Паниковский в Бердянске» – это современное прочтение классической литературы, – начала она уверенно. – Мы хотим показать, что произведения Ильфа и Петрова не просто книги из школьной программы, а живые, актуальные тексты, которые резонируют с современностью.

Максим подхватил:

– Сатира Ильфа и Петрова была направлена на пороки общества, многие из которых существуют и сейчас. Бюрократия, мошенничество, приспособленчество – все это узнаваемо и сегодня.

– И вы пропагандируете эти пороки? – резко спросила одна из присутствующих дам.

– Напротив, – вступил Кирилл, не выходя из образа. – Мы высмеиваем их. Сатира – это не пропаганда, а прививка от глупости. Когда мы смеемся над Паниковским, крадущим гуся, мы не восхищаемся воровством, а осуждаем его абсурдность.

В комнате повисла тишина. Заместитель мэра внимательно изучала фотографии на экране.

– А вы знаете, – наконец произнесла она, – что с момента запуска вашего проекта посещаемость памятника «Дети лейтенанта Шмидта» выросла в три раза? И что в городской библиотеке впервые за пять лет закончились все экземпляры «Золотого теленка»?

Две недели пролетели как один день. Сессия, вопреки опасениям, была сдана успешно – возможно, потому что профессора тоже следили за приключениями Паниковского в Бердянске.

После встречи с городской администрацией проект получил официальную поддержку. Теперь Кирилл-Паниковский регулярно появлялся на городских мероприятиях, став неофициальным символом летнего Бердянска. Туристы специально приходили в парк Шмидта, чтобы сфотографироваться на знаменитом третьем стуле и, если повезет, встретить «живого Паниковского».

– Я устал быть знаменитостью, – жаловался Кирилл, сидя в кафе на набережной после очередной фотосессии. – Вчера меня узнала бабушка на рынке и попросила автограф. Автограф Паниковского, представляете?

– Наслаждайся моментом, – усмехнулся Максим. – Скоро семестр начнется, и ты снова станешь обычным студентом-филологом.

Лена подбежала к ним с планшетом в руках:

– Ребята, вы не поверите! Нам пришло приглашение из Москвы!

– Какое еще приглашение? – нахмурился Кирилл.

– На Международный фестиваль литературных проектов! – Лена показала им письмо на экране. – Они видели наш проект в сети и хотят, чтобы мы представили его в Москве в октябре. Все расходы оплачивают!

– Ты шутишь? – Максим выхватил планшет. – «Приглашаем вас принять участие в секции „Новое прочтение классики“… Ваш проект „Паниковский в Бердянске“ привлек внимание жюри…»

– Это настоящее? – Кирилл заглянул через плечо.

– Абсолютно, – кивнула Лена. – Я проверила. Фестиваль существует уже пять лет, очень престижный. Туда приезжают участники со всей страны и из-за рубежа.

Борис Аркадьевич, проходивший мимо, заметил их и подошел к столику:

– Как дела у наших знаменитостей?

Когда ему показали приглашение, он просиял:

– Это потрясающе! Я знаю этот фестиваль, там собираются лучшие литературные проекты. Это огромная честь!

– Но что нам представлять? – растерялся Максим. – Просто показать фотографии?

– Нет-нет, – Борис Аркадьевич покачал головой. – Вам нужно подготовить полноценную презентацию. Рассказать о концепции, показать реакцию публики, объяснить, как ваш проект повлиял на интерес к литературе.

– И Паниковский должен быть там, – добавила Лена. – Живой, во плоти.

Кирилл застонал:

– Я думал, что после лета смогу уйти на покой!

– Какой покой в двадцать лет? – усмехнулся Борис Аркадьевич. – У вас вся жизнь впереди. И, между прочим, такие фестивали – отличный старт для карьеры. Особенно для вас, Лена, как будущего журналиста, и для тебя, Кирилл, как филолога.

– Вы правы, – кивнул Максим. – Это шанс, которым нельзя не воспользоваться.

– Знаете, что меня больше всего радует в вашем проекте? – задумчиво произнес Борис Аркадьевич. – То, что вы вдохнули новую жизнь в литературных героев. Сделали их близкими и понятными современной молодежи.

– Это все благодаря памятнику, – заметила Лена. – Если бы не тот пустой стул, ничего бы не было.

– Памятники тоже создаются для того, чтобы вдохновлять, – кивнул Борис Аркадьевич. – И ваш проект – лучшее доказательство, что этот памятник выполняет свою задачу.

Следующие два месяца они готовились к фестивалю. Лена собирала статистику о том, как проект повлиял на интерес к книгам Ильфа и Петрова в городе. Максим изучал критические статьи о романах, чтобы подвести теоретическую базу под их работу. А Кирилл оттачивал образ Паниковского до совершенства.

Борис Аркадьевич помогал им с подготовкой, делясь своими знаниями о литературе и давая ценные советы по презентации.

– Главное – не бойтесь быть искренними, – говорил он. – Расскажите, как все начиналось, как развивалось, какие трудности вы преодолели. Люди любят настоящие истории.

Три месяца спустя они стояли в фойе Московского Дома Литераторов, где проходил Международный фестиваль литературных проектов. Кирилл, полностью в образе Паниковского, привлекал всеобщее внимание. Люди улыбались, показывали на него пальцем, просили сфотографироваться.

– Нервничаешь? – спросила Лена Максима, просматривая презентацию в последний раз.

– Немного, – признался он. – Все-таки здесь собрались профессионалы со всей страны. А мы кто? Студенты из провинциального Бердянска.

– Студенты, которые заставили целый город перечитать Ильфа и Петрова, – напомнила Лена. – Не принижай наши достижения.

Их выступление было назначено на вторую половину дня. Когда ведущий объявил: «Проект „Паниковский в Бердянске“, Запорожская область», зал встретил их аплодисментами.

Лена уверенно начала презентацию, рассказывая о том, как случайная идея превратилась в культурный феномен. Максим говорил об исторической достоверности образа и о том, как проект повлиял на интерес к литературе в их городе. А Кирилл-Паниковский демонстрировал отдельные сценки, вызывая смех и аплодисменты зала.

– Наш проект доказал, что классическая литература может быть актуальной и интересной для современной молодежи, – завершала Лена. – Нужно просто найти правильный подход, говорить на языке, понятном новому поколению.

После выступления к ним подходили участники из разных городов, задавали вопросы, делились контактами. Представитель крупного издательства предложил Лене написать статью для их литературного журнала. Кирилла пригласили провести мастер-класс по перевоплощению в литературных персонажей в одной из московских школ. А Максиму предложили стажировку в Литературном музее.

Вечером, сидя в гостиничном номере, они не могли поверить своему успеху.

– Кто бы мог подумать, что все так обернется? – Кирилл снял грим Паниковского и растянулся на кровати. – Мы просто хотели отдохнуть от учебы!

– Знаете, что самое удивительное? – задумчиво произнес Максим. – Мы сделали это без всякого плана. Просто следовали своему вдохновению.

– Как Остап Бендер, – улыбнулась Лена. – Он тоже часто импровизировал.

– Только, в отличие от него, мы не искали наживы, – заметил Максим.

– И тем не менее, – Кирилл хитро улыбнулся, – мы нашли свои сокровища. Может, не бриллианты мадам Петуховой, но кое-что поценнее.

На следующий день, перед отъездом в Бердянск, они получили электронное письмо от организаторов фестиваля. Их проект был признан лучшим в номинации «Инновационный подход к популяризации классической литературы» и получил грант на развитие.

Когда они вернулись в Бердянск, первым делом отправились в парк Шмидта. Бронзовые Остап Бендер и Шура Балаганов встретили их как старых друзей, а пустующий третий стул словно ждал возвращения Паниковского.

– Знаете, – сказал Кирилл, присаживаясь на знаменитый стул, – я думал, что устал от этого образа. Но сейчас понимаю, что буду скучать по Паниковскому.

– Ты всегда можешь его навестить, – улыбнулась Лена, делая последнее фото для проекта. – Просто приходи сюда и садись на стул.

– Третьим будешь? – спросил Максим проходящего мимо туриста.

Тот улыбнулся, присел на бронзовый стул, когда Кирилл освободил его, и достал телефон для селфи.

– Смотрите, – тихо сказала Лена, – даже без нас традиция живет.

И они поняли, что создали нечто большее, чем просто развлекательный проект. Они создали новую городскую легенду – легенду, которая будет жить и после них, соединяя литературу прошлого с настоящим и будущим.

Справка об объекте

Памятник «Дети лейтенанта Шмидта»,

Россия, г. Бердянск, Парк им. П. П. Шмидта

Скульптурная композиция, изображающая Остапа Бендера и Шуру Балаганова, появилась в городе Бердянске. Новая достопримечательность уже заслужила неофициальное название «Третьим будешь?». Дело в том, что Великий комбинатор и его «молочный брат» восседают на стульях, а рядом пустует еще один с надписью «Пиво отпускается только членам профсоюза». Как известно, Паниковский также был «сыном лейтенанта Шмидта». Так что любой желающий, присоединившись к Бендеру и Балаганову, может запросто почувствовать себя Михаилом Самуэлевичем!

Источник: https://ru.wikinews.org/wiki/В_Бердянске_открыт_памятник_детям_лейтенанта_Шмидта

Легенда о сердце маяка

Вячеслав Лесов

Старый смотритель маяка Яков Федирко любил рассказывать эту историю в тихие вечера, когда луч маяка на южной оконечности Бердянской косы разрезал приазовскую тьму, как сабля казака. Он садился на потертую скамью у основания башни, закуривал трубку и начинал негромко, будто боясь разбудить спящее море.

– Слушайте, какое дело было. Весна 1838 года выдалась в Приазовье ранней. Азовское море, самое мелкое в мире, быстро прогревалось под южным солнцем. На Бердянской косе кипела работа. Строили маяк, первый настоящий маяк на этом берегу.

Губернатор Новороссии Михаил Семенович Воронцов прибыл на косу в апреле. Высокий, с проницательным взглядом и седеющими висками, он медленно обошел стройку. Рабочие почтительно кланялись, но губернатор смотрел не на них, он смотрел на море.

– Здесь будет сердце порта, – сказал он главному мастеру Ивану Черноморцу. – Без маяка Бердянск не станет городом. А без города не будет жизни на этой косе.

Мастер Черноморец, крепкий мужик с руками, обожженными известью и солнцем, кивнул:

– Построим, ваше превосходительство. Век простоит.

– Нет, – тихо возразил Воронцов. – Не век. Вечность.

Он достал из кармана сюртука небольшой серебряный медальон на тонкой цепочке и открыл его. Внутри был портрет молодой девушки с темными глазами и легкой улыбкой.

– Моя дочь Софья, – сказал губернатор. – Утонула три года назад в Черном море. Шторм налетел внезапно и яхта перевернулась. Ее тело море не вернуло.

Мастер Черноморец молчал, не зная, что сказать.

– Я хочу, чтобы этот маяк хранил моряков, – продолжил Воронцов. – Чтобы ни один корабль не погиб в этих водах. Замуруйте медальон в основание, пусть сердце отца бьется в этом камне и ведет людей домой.

На следующий день, когда укладывали последние камни фундамента, мастер Черноморец собственноручно замуровал серебряный медальон в северо-восточный угол основания. Рабочие сняли шапки и перекрестились. С того дня маяк начал свою службу. И с того дня ни один корабль, идущий на его свет, не разбился о косу. А в городе, на Приморской площади, спустя полтора века поставят памятник Бычку-кормильцу, маленькому герою Бердянского залива. Маяк ведет домой, а бычок кормит: так говорят здесь.

Годы шли, Бердянск рос, порт развивался. В 1883 году произошло событие, которое прославило маяк на весь мир. К тому времени на планете существовало около пяти тысяч маяков, но только четырнадцать из них работали на электричестве. Бердянский маяк стал одним из этих избранных. Когда впервые зажгли электрический свет, старые моряки ахнули. Луч стал таким мощным, что его было видно за тридцать километров. Капитаны говорили, что в туман маяк пробивает мглу, как солнце пробивает облака.

– Это медальон, – шептали бердянцы. – Сердце Воронцова бьется сильнее.

В 1911 году к маяку провели телефонную линию. Теперь смотритель мог предупредить порт о приближающемся шторме или о корабле, потерявшем курс.

Маяк жил своей жизнью. Смотрители сменяли друг друга, но все они чувствовали, что в этой башне есть что-то особенное. Некоторые клялись, что в штормовые ночи слышат тихое биение, идущее из-под каменного пола, словно сердце стучит в глубине фундамента.

В сентябре 1943 года Великая Отечественная война докатилась до Приазовья огненным валом. Немецкие и румынские войска отступали. Красная Армия наступала с востока, и фашисты в панике уничтожали все, что могло послужить советским войскам. Взрывы гремели по всему городу: горели склады, рушились мосты. Немецкий сапер получил приказ взорвать маяк. Он пришел на косу вечером. Заложил динамит в основание башни: четыре заряда, по одному на каждую сторону света. Этого хватило бы, чтобы снести небольшую крепость. Сапер повернул рубильник. Взрыв прогремел страшный: земля дрогнула, чайки с криком взлетели в небо, окна вылетели в ближайших домах. Столб дыма и пыли поднялся на десятки метров. Когда дым рассеялся, немец не поверил своим глазам. Башня стояла. Покореженная, с трещинами, с выбитыми окнами, но стояла. Северо-восточный угол, где когда-то замуровали медальон, остался почти невредимым.

– Das ist unmöglich, – прошептал сапер. – Это невозможно.

Он бежал с косы, оглядываясь на маяк как на что-то неподвластное человеку, которое отказалось умирать. Бердянцы, прятавшиеся в подвалах, выбежали на улицы. Увидели стоящий маяк и заплакали от радости.

– Воронцов не дал, – говорили старики. – Медальон защитил.

После войны маяк долго стоял израненный. Не было денег на ремонт, не было материалов и не было рук. Но в 1957 году нашлись и деньги, и материалы, и мастера. Маяк восстановили. Он снова зажег свой свет над Азовским морем.

А в 1960 году на маяк пришел работать молодой смотритель Яков Федирко. Ему было двадцать пять лет, он только вернулся из армии и искал тихое место, где можно жить и думать. Маяк стал его домом. Яков выучил каждый камень в башне, каждую ступеньку винтовой лестницы, каждый скрип в механизме. Он полюбил это место. Когда в девяностые годы не стало денег на ремонт, Яков сам латал трещины, сам красил стены, сам менял стекла в фонаре. На свою пенсию покупал краску и цемент, своими руками держал маяк.

– Почему вы это делаете? – спрашивали его. – Вам же не платят.

– Маяк – это живое, – отвечал Яков. – Он помнит каждого моряка, каждый корабль. А в штормовые ночи я слышу, как в фундаменте бьется сердце. Старое, но сильное. Я не могу его бросить.

Рыбаки рассказывают странные истории. Говорят, если в туман потеряешь ориентир в Бердянском заливе, нужно закрыть глаза и прислушаться. Если услышишь тихое биение, иди на звук. Это маяк зовет домой. Это сердце Воронцова ведет тебя к берегу. Капитан Петр Азовский клянется, что в 2003 году его траулер попал в шторм и все приборы перестали работать: компас сошел с ума, радио молчало, видимость – ноль. Он уже готовился к худшему, когда вдруг услышал: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ровное, спокойное биение.

– Я повернул штурвал на звук, – рассказывает Петр. – И через полчаса увидел свет маяка. Он пробился сквозь туман, как рука, протянутая в темноте.

Яков Федирко провел на маяке всю жизнь. Он состарился вместе с башней и поседел вместе с ее камнями, но маяк стоял и Яков стоял рядом с ним. Когда в городе началось масштабное восстановление исторических объектов, Яков дождался ремонта маяка. Пришли молодые мастера, привезли новые материалы и начали реставрацию.

– Вы главное северо-восточный угол не трогайте, – попросил Яков. – Там медальон.

Мастера переглянулись, но кивнули. Когда они вскрыли часть фундамента для укрепления, то действительно нашли в северо-восточном углу пустоту. А в пустоте лежал серебряный медальон с истлевшей цепочкой, внутри которого все еще был виден портрет девушки с темными глазами. Медальон не тронули и замуровали обратно, аккуратно, с почтением.

Маяк снова засиял. Яков Федирко умер через год после ремонта, тихо, во сне, в своей комнате в башне. Говорят, он улыбался. А в ту ночь маяк дал двойную вспышку, будто прощался и благодарил за верность.

Сегодня Бердянский Нижний маяк стоит на южной оконечности косы как верный страж и вечный свидетель истории. Туристы фотографируются на его фоне, дети играют у его подножия, влюбленные назначают свидания в его тени. Но старые бердянцы знают: маяк – это не просто башня, это сердце, которое бьется в камне. Это память о дочери губернатора, о мастере Черноморце, о смотрителе Федирко, который отдал ему жизнь. И пока медальон лежит в фундаменте, маяк будет стоять. И светить. И звать домой заблудившихся в море. Вечно.

Справка об объекте

Нижний Бердянский маяк,

Россия, г. Бердянск

Маяк расположен на севере Азовского моря на южной оконечности Бердянской косы, в городе Бердянск Запорожской области. Он указывает путь к Бердянскому порту, расположенному в глубине Бердянского залива.

Начато строительство 22 апреля 1838 года. В качестве источника света использовались керосиновые лампы. Здание маяка представляет собой восьмигранную каменную башню белого цвета с оранжевой полосой посередине. Высота маяка – 23 метра. С 1883 года в качестве источника света стали использоваться электрические лампы. Использовался аппарат системы Френеля III разряда. В 1889 году на маяке установили паровой гудок для подачи сигналов при плохой видимости – во время туманов и снега. 15 февраля 1911 года была проложена телефонная линия к маяку.

При входе в маяк расположена надпись: «Маяки – святыня морей, они принадлежат всем и неприкосновенны, как полпреды держав».

Источник: https://ru.ruwiki.ru/wiki/Нижний_Бердянский_маяк

Колокольный звон

Даниил Ефремов

Елена Соколова стояла у окна, наблюдая, как апрельский ветер играет с занавесками. На кухонном столе уже стояли миски с тестом для куличей, яйца для покраски и творожная масса для пасхи. Каждый год подготовка к празднику начиналась одинаково – с запаха ванили и цукатов, с негромкой суеты и семейных разговоров.

– Илья, не таскай изюм! – Елена шлепнула по руке восьмилетнего сына, который уже в третий раз подкрадывался к вазочке с сухофруктами.

– Мам, но он же самый вкусный сейчас, – мальчик хитро улыбнулся, демонстрируя щербатый рот с недавно выпавшим молочным зубом.

Елена только покачала головой. Ее муж Григорий сидел за столом, просматривая чертежи – даже в выходные он не мог оторваться от работы. Завод был его второй семьей, и все в Бердянске знали инженера Соколова как человека, который мог починить что угодно.

– Вера еще спит? – спросил Григорий, не поднимая головы от бумаг.

– Конечно, – Елена вздохнула. – Вчера опять до двух ночи сидела в телефоне.

Их пятнадцатилетняя дочь в последнее время словно отгородилась от семьи невидимой стеной. Черная одежда, странная музыка, постоянное недовольство – все это появилось внезапно, превратив веселую девочку в угрюмого подростка.

– Надо ее разбудить, – Елена взглянула на часы. – Пусть поможет с куличами.

– Оставь ребенка, – Григорий наконец оторвался от чертежей. – У нее возраст такой.

– Какой такой? – Елена поджала губы. – Забыть о семье? О традициях?

Илья, почувствовав напряжение, тихонько выскользнул из кухни. Он любил, когда все были вместе и никто не ссорился. Особенно перед Пасхой – его любимым праздником.

В этот момент на кухню вошла Вера, кутаясь в огромную толстовку. Ее крашеные в синий цвет волосы были собраны в небрежный пучок, а под глазами залегли тени.

– Доброе утро, соня, – улыбнулся Григорий.

– Ничего доброго, – буркнула Вера, направляясь к холодильнику.

Елена молча наблюдала за дочерью. Когда-то они вместе готовили пасхальные угощения и Вера с удовольствием раскрашивала яйца замысловатыми узорами. Теперь же девочка словно стыдилась этих воспоминаний.

– Завтра идем в собор, – сказала Елена, размешивая тесто. – Как обычно, к полуночи.

Вера замерла с кружкой молока в руке.

– Я не пойду.

Три простых слова повисли в воздухе, нарушив привычный ход вещей, как камень, брошенный в гладкую поверхность озера.

– Что значит «не пойду»? – Елена перестала размешивать тесто. – Мы каждый год ходим всей семьей.

Вера поставила кружку на стол с такой силой, что молоко выплеснулось через край.

– Значит, в этом году пойдете без меня. Я уже не маленькая, чтобы стоять три часа на службе и слушать про воскресение мертвых.

– Вера! – Елена повысила голос. – Это не просто служба, это наша семейная традиция. Твоя бабушка…

– Не начинай про бабушку, – Вера закатила глаза. – Я знаю, она всю жизнь пела в церковном хоре. Но это не значит, что я должна тратить время на эти старомодные обряды.

Григорий отложил чертежи и внимательно посмотрел на дочь.

– Никто тебя не заставляет верить, Вера. Но уважение к традициям семьи – это другое.

– Какое уважение? – девочка скрестила руки на груди. – Стоять и притворяться? Это лицемерие, а не уважение.

В дверях кухни появился Илья с игрушечным самолетиком в руках. Он переводил взгляд с сестры на родителей, чувствуя нарастающее напряжение.

– Вера не пойдет с нами в собор? – спросил он тихо.

– Пойдет, – твердо сказала Елена.

– Не пойду, – так же твердо ответила Вера.

Илья нахмурился:

– Но как же куличи? Кто будет нести нашу корзинку?

– Ты понесешь, – Вера попыталась улыбнуться брату. – Ты уже большой.

– Хватит! – Елена стукнула ложкой по столу. – Вера, это не обсуждается. Ты часть этой семьи, и ты пойдешь с нами.

– Мне пятнадцать, и я имею право решать сама!

– Пока ты живешь в этом доме…

– Лена, – Григорий положил руку на плечо жены. – Давай не будем…

– Нет, Гриша, – Елена стряхнула его руку. – Я не позволю ей разрушать то, что мы строили годами. Семейные традиции священны.

Вера горько усмехнулась:

– Вот именно об этом я и говорю. Вы превратили обычный праздник в какую-то святыню. Это просто день в календаре!

– Для тебя, может, и просто день, – голос Елены дрожал от обиды. – А для меня – память о маме, о бабушке, о всех, кто был до нас.

– Я не хочу жить прошлым, – Вера развернулась к двери. – И не пойду в собор. Точка.

Она выбежала из кухни, и через несколько секунд наверху хлопнула дверь ее комнаты. Илья испуганно прижал самолетик к груди.

– Мама, а почему Вера злится? – спросил он.

Елена тяжело опустилась на стул.

– Она не злится, сынок. Она… ищет себя. И пока не понимает, что найти себя можно только зная, откуда ты пришел.