Горькая нота

Лена Левина

Горькая нота

Глава 1

Ариэль засунула руки в рукава пальто и постаралась не думать о том, как мерзнут пальцы. На улице было настолько серо и тихо, что даже дыхание казалось чуждым звуком, как будто мир вокруг откладывал каждую мелочь на завтра. Носки её ботинок скользнули по ступеньке – слякоть, мелкий снег, на котором оставались только отпечатки спешащих. В аудитории было теплее; лампы жужжали, кто-то смеялся в дальнем ряду, и на столах светились экраны ноутбуков, отражая лица студентов. Всё как всегда и одновременно уже не так.

«Тёрнер, садись», – помахала Лена из заднего ряда, вытянув ладонь в приветственном жесте. У Ариэль уже было готово саркастическое замечание о «последнем шансе на нормальную карьеру», но она прикусила язык. С тех пор как написала тот репортаж про дом ветерана, на неё стали косо смотреть и похваливать в одинаковых дозах. Её привлекало другое: не хайп, не лайки, а люди. Их истории, трещины, которые так легко замазывают красивыми заголовками.

Преподаватель вошла в класс с привычной степенью важности – очки на цепочке, рука с стопкой распечаток. Комната затихла, как театральная сцена перед началом акта. Она положила листы перед собой и, не поднимая глаз, произнесла: «Сегодня важное объявление. У нас партнерская практика с «Городской Волной». Это шанс прокачать портфолио и… получить работу после вуза».

Часть студентов вздохнула с облегчением, кто-то хлопнул в ладоши. Лена заулыбалась во весь рот и уже начали щебетать про «контакты», «репортажи», «возможности». Ариэль слушала и представляла, как выглядит «Городская Волна»: редакция, где кофе пахнет дешевле, чем слова, где тебе будут давать темы «знаменитость сломала каблук» и «скандал недели», а настоящая журналистика окажется в колонке «лёгкие новости».

– Ты серьёзно? – прошептала Лена. – Это ж входной билет.

Ариэль хмыкнула. «Входной билет» звучало как приговор: «вход в индустрию». Она не была готова торговать содержанием ради имени. Но преподаватель улыбнулась, и голос её стал мягче.

– Ариэль, вы писали тот текст о доме на окраине. Там была правда. Пишите и дальше. Но знайте: чтобы вас заметили, нужно показывать широкой аудитории. «Городская Волна» даёт платформу. Это не предательство принципов – это инструмент.

Инструмент. Слово упало и застряло в груди, как заноза. Ариэль представила себя в редакции, где ей придётся выжимать из людей истории, чтобы они подходили под формат: «кратко, ярко, эффективно». Она не была уверена, что готова это делать. И всё же шанс. Параллельно с отвращением к поверхностности в ней жила шершаво-голодная мысль: а вдруг именно там, в самой гуще, можно найти людей, о которых никто не пишет?

После пары преподаватель подошла к столу Ариэль. Положила перед ней листок с контактами редакции. «Попробуйте, – сказала она тихо. – У вас есть голос. Пусть его услышат».

Листок был тонкий, но слова на нём жирные: «Городская Волна. Практика. Контакт – Марк Никсон». Ариэль провела пальцем по напечатанным цифрам, и всё в её голове как будто снизилось в темпе: дыхание, мысли, мерцание ламп. На миг она вспомнила, как в школе её сбили с толку чувства к парню-музыканту, который на сцене был богом, а в жизни пустой шкатулкой; как однажды влюблённая публика сочла его романтическим, а она обманутой и глупой. Музыканты, звёзды, блеск – всё это прочно сидело у неё под кожей, и теперь «Городская Волна» предлагала писать о таких людях.

– Ты пойдёшь? – шепнула Лена, сжимая её за руку.

Ариэль посмотрела на подругу: Лена верила сильнее, чем говорила. Её большие глаза отражали надежду. Она представляла, как Лена через десять лет будет с теплотой говорить: «Я знала – ты справишься». Это тёплое ощущение было почти убеждением.

Но в голове снова прокатился вопрос: «Идти – значит сдаться?» Она не могла ответить сразу. Внешне у неё поверхностный спокойный вид, но внутри борьба. Она представляла редакционный офис, последние строчки перед дедлайном, и себя посреди этого шума, пытающуюся сделать честный материал для папки, которую потом кто-то закроет и передвинет на полку.

Когда пара закончилась, студенты потянулись к дверям, обсуждая, кто куда пойдёт. Преподаватель улыбнулась и сказала: «Если вы хотите – оставьте заявление». Лена уже швырнула своё на стол, а Ариэль медленно встала, подхватила свой ноутбук и листок с контактами. На улице снова ударил холод, и она, завернув пальто поглубже, сунула листок в карман. Маленький жест – карманный приёмник судьбы.

Она шагнула в коридор, и там, среди запахов старых радиаторов и чьих-то голосов, присоединилась к потоку. Лена шла рядом, всё ещё возбуждённая. «Ты пожалеешь, если не пойдёшь», – сказала она, и в этом обвинении и в этой подзадержке была забота. Ариэль улыбнулась без задней мысли и ответила: «Может быть». Её пальцы лениво теребили бумажку в кармане, и сердце слегка сжалось от страха или от предвкушения, сама не понимала.

На ступеньке у выхода, где снег начал таять и образовал мокрые лужи, Ариэль остановилась. Листок в кармане греет ладонь чуть больше, чем ожидалась. Она подумала о своей будущей профессии – о тех текстах, которые хотелось бы написать, о правде, которую хотелось бы сказать. И вдруг, без фанфар и без громких обещаний, решила: если уж идти, то честно. Не ради хайпа, не ради имени, а ради того, чтобы найти в этом мире тех, кому действительно нужно было дать голос.

Утро начиналось раньше, чем хотелось. Ариэль стояла перед тяжёлой стеклянной дверью редакции «Городской Волны» и ощущала себя не журналисткой, а школьницей, которая пришла на экзамен, к которому не готовилась. Здание казалось странно угрюмым: серые панели, узкие окна, но внутри виднелся движущийся свет, как будто кто-то постоянно включал и выключал прожекторы.

Она толкнула дверь. Тёплый воздух ударил в лицо – смесь дешёвого кофе, усталых людей и недосыпа. Редакция словно вибрировала на частоте между «слишком рано» и «слишком поздно». Клавиатуры стучали, телефоны звенели, кто-то громко ругался на тему «где мои материалы, мы не успеваем», а в дальнем углу мужчина спал, уткнувшись лицом в стопку распечаток.

«Романтика профессии», – устало подумала Ариэль.

– Тёрнер? – раздался голос слева.

Она обернулась. Высокий мужчина с начавшей седеть щетиной и внимательным взглядом подходил к ней быстрыми, но мягкими шагами. Именно таким шагом ходят люди, привыкшие жить в катастрофах, но не создавать их, а разводить по углам.

Это был Марк Никсон – её будущий редактор.

– Доброе утро, – сказал он, оценивая её с ног до головы так, будто проверял: выдержит ли эта девушка реальный темп редакции, или сломается на третьем дне.

– Здравствуйте. Я Ариэль Тёрнер, – она выдохнула, немного нервно.

– Да, знаю. Проходи. Рюкзак можешь оставить прямо тут – никто не украдёт, – затем, после паузы, добавил: – Не потому что у нас честные люди. Просто всем лень поднимать что-то тяжелее кружки.

Он улыбнулся. Она тоже. Напряжение чуть спало.

Марк провёл её между рядами столов. Сотрудники выглядели как выжившие после бури: взлохмаченные волосы, немытые чашки, тетрадки с глянцевыми обложками и заметками «СРОЧНО!!!». Каждый был погружён в свой мир, но этот мир жил ритмом редакции: громким, острым, рвущим изнутри.

– Вот здесь будет твоё рабочее место, – Марк кивнул на маленький столик у окна. На нём валялись чьи-то старые стикеры, ручка без стержня и пустая коробка из-под пиццы.

Ариэль осторожно коснулась коробки:

– Я могу… это выбросить?

– Лучше не трогай. Это чья-то эмоциональная поддержка.

Снова лёгкий смешок. Редакция была хаотичной, шумной, но живой. И где-то глубоко внутри её часть дрогнула: может, именно этот хаос и есть та самая реальность, за которой она гонится?

– Садись, – Марк кивнул на стул и открыл ноутбук. – Сейчас объясню, что тебе нужно знать.

Он быстро пробежался по интерфейсу внутренней системы: дедлайны, планёрки, чат для редакции, таблицы публикаций. Ариэль пыталась запоминать и в то же время ловила на себе его пристальный, изучающий взгляд.

– Я читал твой материал про дом ветерана, – сказал он. – Ты умеешь работать с эмоцией. Это большая редкость.

Она удивлённо подняла взгляд:

– Спасибо. Я старалась…

– Но, – Марк мягко поднял палец, – важные темы читают плохо. Зато читают отлично то, что касается звёзд, музыки, скандалов. Это то, что держит портал на плаву.

Он развернул экран к ней. На нём раздел с популярными материалами. Самые кликабельные: «Актёр изменил жене на премии», «Группа NOVA: что скрывается за блеском сцены?», «Музыканты и их тёмные тайны».

Просто заголовки, но каждый бил по её самолюбию, как удар.

– Я не хочу писать о…”скандалах недели”, – тихо сказала Ариэль.

Марк смотрел молча, выжидая, и это молчание тянулось как предисловие к спору.

– Слушай, – наконец сказал он, наклоняясь ближе, – если хочешь писать серьёзные вещи – тебе нужно имя. А имя приходит не из университетских работ. Имя приходит через аудиторию.

Он нажал на одну из картинок – статью о NOVA. На превью – фотографии: толпа фанатов, взрыв света на сцене, и в центре силуэт мужчины с микрофоном. Лицо неразборчиво, но харизма через экран.

– Ты писала, что хочешь видеть суть людей, – продолжил Марк. – Так вот. Эта индустрия лучший полигон. Они красивые, громкие и очень… ложные. Но иногда – настоящие.

Ариэль ощущала, как внутри поднимается протест, но не такой острый, как раньше. Скорее тревожное предвкушение.

– И что… мне нужно сделать? – спросила она.

Марк улыбнулся так, будто ждал именно этого вопроса.

– Ты проведёшь месяц в туре с группой NOVA. За кулисами. На репетициях, на выездах, в гримёрках. Всё – честно, крупным планом. И напишешь материал, который покажет их такими, какие они есть.

Ариэль остолбенела.

– Месяц? В туре?

– Да.

– С музыкантами?

– Теоретически, да.

– С… NOVA?

Марк кивнул.

– С ними.

Внутри Ариэль всё оборвалось, как будто кто-то перерезал нитку, удерживающую её от падения в пропасть. Она вспомнила комментарии фанатов, блеск концертов, громкую славу и что-то более тёмное, что было глубже этого блеска.

– Вы уверены? Лео Вайс же ненавидит журналистов.

– Тем интереснее, – отрезал Марк.

– А теперь иди. Тебе дадут расписание и пропуск. Настоящая практика начинается завтра.

Он поднялся из-за стола и сделал глоток остывшего кофе. Поморщился.

– Кстати, – бросил он поверх плеча, – если выживешь после месяца с NOVA – можешь писать что угодно. Даже расследования.

И ушёл, оставив её среди гулких клавиатур и запаха кофе, который и правда был почти невыносим.

Ариэль сидела несколько минут, не двигаясь.

«Месяц… с NOVA», – повторяла она мысленно, и сердце билось неуверенно, сбиваясь с ритма.

Редакционный кабинет Марка Никсона находился в самом конце коридора – узкого, заваленного коробками с архивами, пыльными папками и чьими-то забытыми на Новый год гирляндами, которые так и не удосужились снять. Ариэль шла по коридору, стараясь убедить себя дышать ровно. Внутри неё всё дергалось, будто она наступала на провода под напряжением.

Месяц. В туре. С музыкантами. Эта мысль звучала слишком громко, как плохо настроенный динамик.

Когда она дошла до двери кабинета, Марк уже сидел, откинувшись на спинку кресла, с чашкой кофе – выражение лица у него было такое, будто он собирается сообщить ей диагноз. Или, наоборот, предложить сделку с дьяволом.

– Проходи, – сказал он, не поднимая глаз от планшета.

Ариэль осторожно закрыла дверь и села на стул. Комната была странным миксом хаоса и порядка: аккуратные стопки документов на одной половине стола и абсолютно хаотичное нагромождение журналов, кружек и флешек на другой. На стене висели фотографии знаменитостей – вырезки, автографы, афиши. Но одна фотография была повернута обратной стороной. Почему она не спросила, но отметила.

Марк отложил планшет и посмотрел на неё пристально, так будто проверял: не передумает ли она сбежать прямо сейчас.

– Ты ведь понимаешь, что практика не прогулка?

– Я догадываюсь, – ответила она и тут же поймала себя: голос дрогнул.

– Ты сильнее, чем думаешь, – сказал он неожиданно мягко, но затем щёлкнул пальцами. – Итак. Главная задача: сделать материал, который покажет группу NOVA с новой стороны. Не фанатский восторг, не PR, не «у нас всё отлично». Настоящую правду.

Он повернул к ней папку, толще, чем казалось возможным. На первой странице чёрно-белая фотография: залитая светом сцена, силуэт мужчины, который держит микрофон так, будто он был одновременно мечом и щитом.

Лео Вайс. Она уже слышала о нём, трудно было не слышать, когда его имя звучало в каждом музыкальном обзоре. Но видеть его на этих фотографиях… было странно. Он смотрел в объектив, как будто видел того, кто стоит по ту сторону. Видел и не верил.

– Почему я? – спросила она вдруг.

– Потому что ты единственная из студентов, кто не дрожит при слове “селебрити”, – ухмыльнулся Марк. – И потому что ты не фанатка. Они чувствуют фальшь за километр, но и фанатская истерика тоже им не нужна.

Ариэль покраснела.

– Я не… не в их теме.

– Вот именно. Это хорошо.

Он открыл папку дальше – распечатки интервью прошлых журналистов, все одинаковые: высокомерный тон звезды, короткие ответы, PR-речёвки, и обязательно строка «предмет беседы покинул студию через десять минут».

Марк постучал пальцем по последней странице.

– Смотри: мы получили эксклюзив. Месяц доступа. За кулисы, за сцену, в районы, куда обычную прессу не подпускают. Это подарок. И одновременно проклятие. Лео Вайс ненавидит журналистов. Его менеджер тоже. Но они подписали контракт. Значит придётся терпеть.

Ариэль почувствовала, как неприятно холодеют ладони.

– А если… если я не справлюсь?

– Справишься, – уверенно сказал он. Слишком уверенно. – Тебе не нужно подружиться с ними. Ты не обязана им нравиться. Твоя работа – наблюдать. Слышать. Замечать то, что они прячут. Рваные связки, сорванные нервы, сорванные слова.

Он закрыл папку, словно ставя точку.

– Но будь осторожна, Ариэль. Музыканты живут в другом мире. Их там любят слишком громко и ненавидят слишком тихо. Они тонут… красиво. И часто утягивают тех, кто рядом.

Её дыхание сбилось. Эта фраза прозвучала как предупреждение. И как пророчество.

– Вы… точно хотите отправить меня к ним?

– Хочу отправить тебя туда, где ты научишься быть настоящим журналистом.

Он встал, подошёл к окну, глядя на шумную улицу.

– Завтра утром встреча с менеджером NOVA. Он выдаст график и пропуск. Потом выезд с ними на первый концерт тура.

Завтра. Не через неделю. Не «когда будешь готова». Завтра.

Ариэль почувствовала, как будто пол под ней на секунду исчез. Мир чуть накренился, а потом снова стал ровным. Она сидела прямо, сдерживая руки, которые так и норовили выдать дрожь.

– У тебя есть вопросы? – спросил Марк.

Хотелось спросить много: Что делать, если они меня возненавидят? Как найти правду в мире, где всё шоу? Как держаться рядом с теми, кто привык жить в свете прожекторов? И почему именно я?

Но вместо этого она сказала лишь:

– Нет. Всё… понятно.

– Отлично, – он взял стопку документов. – Тогда добро пожаловать в хаос. И… постарайся не умереть на первой неделе.

Он сказал это шутливо. Но почему-то Ариэль не улыбнулась.

Она вышла из кабинета, и дверь закрылась за ней почти бесшумно. И всё же это «почти» звучало, как щелчок ловушки.

Выйдя из редакции, Ариэль едва не зашлась в кашле – воздух снаружи оказался не просто холодным, а колким, словно мелкие ледяные иглы пытались пробраться под кожу. Декабрьский ветер сорвал капюшон с её головы и швырнул волосы в лицо, заставив раздражённо выругаться.

– Прекрасно, – пробормотала она. – Вот прям идеально.

Она прижала папку к груди, будто та могла защитить от ветра и от мыслей, которые слишком громко давили изнутри. Дорога до остановки заняла всего пару минут, но каждую секунду в голове стучала одна навязчивая фраза:

Месяц в туре с группой NOVA.

Словно какой-то вредный внутренний голос повторял назло, чтобы она не смогла вытянуть воздух из лёгких.

Она остановилась возле троллейбусной остановки, где под козырьком стояла одинокая лавочка, покрытая тонким слоем снега. Несколько человек жались друг к другу, пряча подбородки в шарфы. Город жил в той зимней полудреме, когда все торопятся домой или к тёплому столу, а она к своим страхам.

Ариэль плюхнулась на лавочку, стряхивая снег ладонью, и выдохнула так, будто пыталась выгнать из себя напряжение вместе с паром.

Высокомерные музыканты. Разбитые гитары. Ложные улыбки. Скандалы ради популярности.

Как же она это ненавидела.

Не потому что «музыка не её». А потому что очень даже её. Потому что когда-то она верила в сцену, в талант, в искренность. А потом рассталась с человеком, который из всей этой искренности оставил только красивые фразы в соцсетях и нули в собственном сердце.

Ариэль сжала пальцы, ощущая напряжение в костяшках.

Не позволю снова стать фоном чьего-то блеска.

Троллейбус заметно опоздал, и за это время мысли успели утащить её куда-то далеко – в позицию, где смешались обида, страх и злость. Она помнила тот школьный концерт слишком хорошо: как он выходил на сцену, сияя так, что весь зал стихал. Как обещал «песню только для неё», а потом после концерта уехал с другой. А в сети выставил пост о «музе, вдохновляющей на творчество», не уточняя, что муза не она.

И вся школа решила, что Ариэль дура. Она молчала, но помнила. Помнила то чувство: быть второстепенной в чьём-то чужом шоу.

И теперь? Теперь её снова отправляют в мир сцен, микрофонов и ложных улыбок.

– Ненавижу высокомерных музыкантов, – сказала она вслух, сама себе, ледяным воздухом.

Рядом стоящий мужчина в пуховике оглянулся на неё с удивлением. Она смутилась и отвернулась, уткнувшись в воротник пальто.

Троллейбус наконец подъехал. Ариэль прошла внутрь, нашла место у окна и уставилась на стекающие капли талого снега, будто там был ответ на все вопросы.

Папка лежала на коленях, и она не удержалась и раскрыла. Внутри снова эти фотографии: зал, толпа, свет прожекторов, софиты. И – он. Лео Вайс. Вышедший из света, яркий, резкий, как удар грома по стеклу.

Он не был похож на того парня из её прошлого. Нет. Этот будто держал мир под контролем. Холодный, уверенный, властный. Смешно, но от одного взгляда на фото ей стало неуютно, будто кто-то наблюдает за ней со сцены, видит её – настоящую, не там, где привычно прятаться.

– Да что со мной такое… – выдохнула она.

Троллейбус качнуло, и фото чуть не выскользнуло из рук. Она поспешно спрятала папку обратно, словно спрятала оголённую проволоку, к которой лучше не прикасаться.

Пока троллейбус ехал, город медленно скользил мимо – серые здания, вывески, огни, редкие прохожие, которые торопились домой. Всё вокруг казалось обычным. Только внутри буря. Нервная, бешеная буря, которую она не ожидала.

Когда она вышла на своей остановке, первые снежинки вновь коснулись лица – тихие, лёгкие, почти извиняющиеся. Но внутри почти не осталось лёгкости.

До комнаты в общежитии она дошла на автопилоте. Только когда захлопнула за собой дверь, в груди наконец стало хватать воздуха. Тёплый пол, запах стирального порошка, мягкий свет настольной лампы – всё привычное… всё безопасное. Но внутри неё кипело то, что никак не укладывалось в эту привычность.

Ариэль бросила пальто на стул и опустилась на кровать. Пружины жалобно скрипнули, будто сочувствуя хозяйке. Папка с материалами о NOVA оказалась рядом, и её красный край раздражал, как кровоточащая царапина.

Она уставилась на неё. Долго. Слишком долго.

– Почему именно я… – шепнула она почти беззвучно.

Её голос прозвучал так тихо, будто боялся потревожить пространство.

Она открыла ноутбук, села ровнее и набрала черновой текст письма Марку:

«Здравствуйте, Марк. Я подумала… Возможно, лучше поручить материал о NOVA кому-то другому. Это не моя специализация. Я не уверена, что смогу быть объективной…»

Пальцы дрогнули над клавиатурой. Дописав «С уважением, А.Т.», она зависла.

Отправить? Не отправить?

Сердце билось неровно, как плохо настроенный метроном.

– Эй! Я дома! – раздался голос за дверью.

Через секунду дверь распахнулась, и в комнату влетела её соседка Кира, вся в снегу, с пакетом лапши быстрого приготовления и горящими глазами.

– Я купила ужин! – объявила она, сбрасывая обувь. – Не благодари. Просто скажи спасибо моей прекрасной интуиции, которая поняла, что ты сегодня или не ела, или опять забыла, как это делать.

Ариэль зажмурилась. Кира как ветер. Врывается и сразу вносит движение.

– Я ела, – соврала Ариэль.

– Ага. Чувствую по глазам: не ела.

Кира заметила папку на столе.

– О! Это что?

– Практика.

– И ты выглядишь так, будто это приговор.

Кира нахмурила брови, подошла ближе.

– Ты чего? Что случилось? Кто умер?

– Никто… – Ариэль глубоко вздохнула. – Меня отправляют в тур. На месяц. С группой NOVA.

Пауза. Тишина. Мгновение абсолютного ступора.

– С кем?! – наконец выдала Кира так громко, что где-то за стеной кто-то постучал.

– С группой. Музыкальной. Очень популярной.

– Это я знаю, Ари. Просто… Ты?! В туре?!

Ариэль кивнула, опуская глаза. Кира театрально упала на её кровать, притянула подушку и застонала:

– Это что же получается… ты будешь месяц ездить с самыми красивыми мужчинами страны, а я варить лапшу в одиночестве? Судьба, за что?!

Ариэль невольно улыбнулась, но эта улыбка была слабая, нервная.

– Это не смешно, Кир. Я этого не хочу.

– Почему? – приподнялась подруга. – Это же круто!

– Я… – она поискала слова. – Я плохо отношусь к таким типам. Слишком много пафоса, слишком много лжи.

Кира подняла палец:

– Ты же журналист?

– Ну… да.

– Тогда тебе должно быть всё равно, кого ты не любишь. Ты идёшь туда, чтобы писать, а не влюбляться.

Сердце Ариэль дернулось странно и резко, как будто кто-то дотронулся до нерва, которого не должен был касаться.

– Я и не собираюсь…

– Вот! Тогда в чём проблема?

Ариэль отвела взгляд к папке.

– Проблема… в них. И во мне. В том, что это огромный мир. Громкий. Сложный. Ненастоящий. А я… я не знаю, выдержу ли.

Кира мягко опустилась рядом, обняла её за плечи.

– Ари, ты самый честный человек, которого я знаю. Если кто-то и может найти настоящих людей среди блеска – это ты. Даже если они этого не хотят.

Ариэль хмыкнула:

– Мне кажется, эта работа меня сожрёт.

– Тогда ты её прожуй первой, – сказала Кира, как будто это был величайший план.

Обе засмеялись. Смех получился тихим, нервным, но очищающим.

Ариэль снова посмотрела на письмо в ноутбуке. Чёрные буквы, набранные дрожащими пальцами, будто шептали:

«Не делай этого. Останься в безопасности.»

Но что-то внутри – не смелость, не уверенность, а странное, едва уловимое предчувствие – толкало в обратную сторону.

Она медленно выделила весь текст отказа. И нажала Delete.

– Ты что делаешь? – спросила Кира.

Ариэль закрыла ноутбук, будто ставя печать.

– Выбираю, – сказала она.

Её голос был всё ещё тихий. Но в нём впервые появилась твёрдость.

Кира улыбнулась.

– Вот и молодец.

Ариэль откинулась на кровать, уставившись в потолок. Сомнения никуда не делись. Но впервые за день она чувствовала не страх, а движение. Как будто судьба, тихо постучав, всё-таки вошла.

Комната постепенно погружалась в мягкий вечерний полумрак. Кира ушла к соседке этажом выше, прихватив лапшу и свои бесконечные пересказы новостей, и настало то странное уныло-тихое время суток, когда мысли становятся громче, чем музыка в наушниках.

Ариэль села за стол, открыла ноутбук и, не успев даже осознать, что делает, оставила курсор в поисковой строке.

NOVA концерт live. NOVA backstage. Leo Weiss performance.

Пальцы вводили слова сами.

Экран зажёгся списком видео. Ни одно из них она раньше не смотрела принципиально. Ей казалось, что смотреть на красивую картинку, значит позволять себя обманывать. Но теперь… часть её, профессиональная или человеческая, она не знала, всё-таки надавила кнопку Play.

Видео открылось с внезапно яркого взрыва света. Толпа ревела, световые балки двигались будто в танце, и под ними тени участников группы. Звук ударных бил почти физически, будто что-то ударяло изнутри в грудную клетку.

А потом камера приблизилась. И впервые она увидела его. Лео Вайс.

Он шагнул в свет прожектора – спокойный, уверенный, будто сотни камер и тысячи глаз были для него не угрозой, а естественной средой обитания. Высокий, тонко выточенный контуром света, с микрофоном, который держал так, будто он был продолжением его руки.