Призрак

Александр Плетт

Призрак

Двое перед разлукой,

Прощаясь, подают

Один другому руку,

Вздыхают и слезы льют.

А мы с тобой не рыдали,

Когда нам расстаться пришлось.

Тяжелые слезы печали

Мы пролили позже – и врозь.

Г. Гейне

Стены покрыты зеленой масляной краской, а выше человеческого роста начинается потемневшая побелка. Сквозь пыльные окна светит осмелевшее весеннее Солнце марта 1943. В цеху обувной фабрики довольно шумно – швейные машины, полуавтоматы для установки блочек и клепок вносят свою лепту в рабочий процесс, вращая сотни промасленных валов и шестеренок. Молодой человек в потертом тёмно-синем комбинезоне заканчивает настройку машины для прошивки ранта, обнажив ее впечатляющие внутренности. Распредвал с десятком кулачков, несколько механизмов, переплетенных в пространстве, обеспечивающих движение чуть не десятка рабочих органов в их завораживающем синхронизме и точности: кривошипы, тяги, кулисы и сережки с многими настройками приходят в одновременное движение, перемещая в строгом порядке шило, иглу и челноки, едва наладчик касается вала. Он кажется уже закончил, произвел пробную строчку и собирается ставить крышку, когда его окликает начальник цеха. Он отвлекается и вытирает пот тыльной стороной ладони.

– Jürgen, der Bote hat dir eine Vorladung mitgebracht!

– Das habe ich mir gedacht. kein Wunder, dass gestern ein schlechter Traum wahr wurde. Ostfront. Ich komme nicht von dort zurück, Kurt. Ich werde die Maschine für den Rest des Tages zusammenbauen und das war's. Ich habe alles in Ordnung gebracht, das Werkzeug liegt dort.

– Ich werde dich vermissen, Jürgen. Als Angestellter und als Freund.1

Спустя три дня. Вокзал Дрезден-Главный, – величественное, но несуразное здание эпохи Модерн с греческими колоннами, готическими квадратными башенками по углам и стеклянным четырехскатным куполом в центре. На сером перроне серый пассажирский поезд с узкими окнами, а сверху такое же серое небо. Спускаемый пар заглушается шумом сотен провожающих. Юрген обнимает невесту – блондинку среднего роста с кудрявыми локонами до плеч в клетчатом платье, коричневых чулках и распахнутом пальто. Оба не скрывают слез.

– Versprich mir, dass du zurückkommst!

– Martha, meine Liebe, ich kann mir das nicht sicher sein.

– Schwör es, oder ich kann nicht auf dich warten!

– Das kann ich nicht!

– Schwör es!

– Ich schwöre, ich werde dich überall finden.……2

***

– Андрюха, да пошли, просто поглядим!

– Сережа, вот правда, иди ты нафиг. У меня контрольная завтра, и параша за прошлый урок. Хочешь иди, а я домой.

– Одному не интересно! Ну что ты как не друг.

–Началось!

–Да правда, вот глянем и назад.

– Так, но только слазим, посмотрим и обратно!

– Лады!

Парочка доедает сливочное мороженое, купленное в ларьке за 12 копеек, сэкономленных на обедах, и заворачивает с тротуара, уверенно ведущего к пятиэтажкам, где они живут, в квартал расселенных бараков. Стоило им зайти за кирпичное здание фабрики, стоящее с заколоченными окнами уже лет десять, как они оказываются в совершенно другом мире, который просто не может иметь связи с тем, обычным, где они привычно живут свои неполные 11 лет.

В том мире есть оранжевые «Москвичи» и белые «Жигули», изредка проносящиеся мимо них, есть автомобили с надписью «Хлеб» и панелевозы. Есть новенькая, с иголочки, кирпичная школа с актовым залом и бассейном и добрые или не очень учителя. Есть усталые родители, листающие сегодняшние газеты, смотрящие вечером программу «Время» или футбол в черно-белом телевизоре «Славутич» и есть домашние чебуреки и хрустящий самодельный хворост по праздникам.

В другом же мире есть лишь старый кирпич и обвалившаяся желтая штукатурка, есть осыпающиеся и обваливающиеся лепные фальшколонны и карнизы, а также пятиконечные звезды и венки над окнами. Вот они пугают больше всего, навевая мыслям бренность и тщетность сущего, совершенно чуждую, когда ты только заканчиваешь четвертый класс.

За спиной ребят глухая стена фабрики, впереди квартал из двенадцати двухэтажных бараков, построенных пленными немцами лет сорок назад и теперь расселенных под новостройку. Их окна большей частью выбиты, крыши в некоторых местах поджигались и тушились, потому просели, двери местами есть, местами увезены деятельными гражданами на дачи. Внутри – коридорная система. В комнатах в основном сохранились обои, часто необратимо покрытые черной плесенью, особенно в верхних углах. Под обоями газеты, более или менее желтые, где лысый генсек выступает с трибуны с многими микрофонами и его рука сжата в кулак. Он с гневом выглядывает из-под рваных лоскутами обоев, грозя сойти на облупившуюся тумбочку или покосившийся шкаф, испачканный серой краской. Еще на газетах трактора в бескрайней полярной пустыне и скелеты новостроек. Трактора Андрюха запоминает почему-то особенно хорошо, еще с улицы.