Морана и сердце Нави

Анатолий Климешов

Морана и сердце Нави

Глава 1: Долг Крови

Воздух здесь пахнет так, будто кто-то попытался поджечь ржавчину и передумал только тогда, когда стало поздно. Жжёный озон, масляная гарь, вековая пыль – всё это липнет к коже, к лёгким, к мыслям. Нижние уровни Аэтриума пахнут именно так. Постоянно. Упрямо. Без извинений.

Маховик фильтрационной решётки упивается собственным упрямством. Я тяну, он сопротивляется. Прекрасно. Фильтр ведёт себя, как весь Аэтриум: ломается не тогда, когда нужно, и гудит, будто отрабатывает личную ненависть ко мне.

Город над нами сияет, как витрина. Мы снизу – как грязь под стеклом. Ирония ясна даже тени. Если бы тень умела смеяться.

Фильтр рычит – вибрация проходит через ладони, поднимается по рукам, будто башня хочет напомнить: я живая, и ты здесь – гость случайный. Ну и отлично. Я тоже живая. До поры.

И вдруг – звук ломается. Не меняется, не дрожит – именно ломается, будто кто-то выдернул опору у самой реальности.

Визг рвёт воздух, а за ним – вспышка. Слепящее голубое пламя разрывает темноту верхних конструкций.

Ну прекрасно. Конечно. Микровзрыв. Потому что день был слишком спокойным.

Сгусток Живы выстреливает вниз. Бешеный. Яркий. Красивый – как всё смертельно опасное. И, разумеется, летит прямо в меня.

Даже выругаться не успеваю. Только резко вдохнуть.

Последний?

Время сжимается. Я закрываю глаза.

Жду боли. Жду огня. Жду, что мир станет осколками.

Но приходит – тишина. Такая густая, что будто кто-то вынул звук из мира, как батарею из старого фонаря.

Я открываю глаза.

Сгустка нет. Света нет. Тишина вибрирует вокруг – осторожная, непонимающая, как я.

Моя тень лежит подо мной – слишком плотная, слишком тёмная. Кажется, она могла бы оторваться и уйти своей дорогой.

Нормально. Всё в порядке, Морана. Чудесный день.

– Само стабилизировалось… – кто-то произносит дрожащим голосом.

Да. Конечно. У меня всё само. Особенно катастрофы.

Громкоговоритель оживает мерзким треском:

– Морана. На проходную. С вещами.

Прекрасно. Вот и ответ. «С вещами» – формулировка, после которой люди либо исчезают, либо возвращаются другими. Если возвращаются.

Я вытираю ладони, которые всё ещё дрожат, и иду через коридоры нижнего уровня к жилому сектору. Там меня ждёт Лель.

Он метается по комнате, как будто пространство больше, чем в реальности. Лицо бледное. В глазах – тревога, которая цепляется за меня, как его руки.

– Морана, пожалуйста… не иди! – он хватает меня за запястья, не силой – страхом. – Скажи, что это ошибка. Просто… скажи что-нибудь.

Хочу. Правда. Но Явь не делает таких ошибок. Не для нас.

– Это из-за отца? – шепчет он. – Они опять говорят… «Велес»…

Конечно из-за отца. Имя, которое навешивает на меня чужие грехи. Чужую войну. Чужую судьбу.

Я киваю.

Он всхлипывает. Тихо. Осторожно. Как будто боится сломать воздух между нами.

Я собираю сумку. Несколько вещей – рубаха, старая книга, фляга. И камень.

Ледяной. Всегда ледяной. Подарок отца, который стал тяжелее, чем должен быть предмет такого размера.

Лель снова хватается за моё запястье.

– Не уходи… пожалуйста… – голос срывается. – Я переживаю за тебя.

Сердце делает больный, лишний удар.

– Мне нужно, – шепчу я. – Прости.

Он закрывает лицо руками.

Я поворачиваюсь. Потому что если не уйду сейчас – не уйду вообще.

На проходной стоят двое офицеров Прави. Лица – как у статуй. Холодные. Лишённые права на эмоции.

Один протягивает мне планшет.

– Отрок Морана. Призыв по протоколу «Наследственный долг». Подпись. Доступ – немедленный.

Голографический штамп вспыхивает синим:

НЕ ПОДЛЕЖИТ ОБЖАЛОВАНИЮ.

Чудесно. Люблю, когда честно.

Сзади – дыхание Леля. Он стоит на границе проходной, будто невидимый барьер держит его там.

– Вернись… – шепчет он. – Пожалуйста. Вернись…

Я смотрю ему в глаза. И это – единственный ответ, который могу дать. Он понимает.

Чёрный транспорт ждёт. Гладкий. Тихий. Опасно тихий.

Я делаю последний вдох нижнего уровня. Пыльный. Горький. Настоящий.

Шагаю внутрь.

Дверь закрывается. Сталь отрезает меня от прежней жизни, как нож отрезает нить.

Когда транспорт поднимает нас вверх, что-то внутри меня ломается – без треска, без крика.

Тихо.

Отец начал войну, которую никто не хотел. Теперь эта война приходит за мной.

А я даже фильтр сегодня не успела починить.