Пёс его знает

– Знаете… Вы не похожи на тех, кто ходит к психологам.

– А вы?

– Хожу туда, чтобы убедиться, что со мной всё нормально, – хмыкнул я. – Иногда полезно послушать, как тебе за деньги объясняют очевидные вещи.

Она рассмеялась.

Мы сидели ещё с полчаса, я нёс всякую чепуху, чтобы дать ей расслабиться и почувствовать себя интересной собеседницей. Потом таинственно замолчал, глядя куда-то вдаль. И Софья тут же клюнула на уловку.

– О чём вы думаете? – спросила она, как и предполагалось.

– О том, что у вас из окна виден весь город. А вы всё время смотрите в пол.

Она покраснела, будто я застал её за чем-то неприличным.

– Нн-не люблю М-москву…

– А кто любит? Просто мы все делаем вид, что да.

Я легонько коснулся тонкой кисти, безвольно лежащей на столе. Она не отдёрнула руку.

«Супер, – подумал я. – Рыбка клюнула».

На обратном пути я улыбался. Наследница Топальской не из тех, кого можно брать нахрапом, но и долго сопротивляться тоже не будет. Она будто замороженная: немного тепла, и лёд треснет.

Пока всё шло по плану. Даже скучно.

Я включил радио, где кто-то пел про «настоящую любовь», и от души рассмеялся. Настоящая любовь – это когда на карте лимонов двадцать и крутая тачка в гараже. Всё остальное – сказки для лохов.

Она позвонила через три дня.

– Это С-софья.

– Я вас сразу узнал.

Хотя её номер просто высветился на экране смартфона.

– Вы… н-не заняты?

– Для вас я всегда свободен, – сказал я с той доверительной интонацией, которая беспроигрышно действовала на женщин даже на расстоянии.

Через час мы уже сидели в маленьком кафе на Патриках – не пафосном, но с претензией. Софья нервно ковыряла ложкой пенку на капучино, а я разглядывал её руки – тонкие, бледные, с прозрачными ногтями. Вряд ли они удержат многомиллионное наследство.

– Я думала, вы не позвоните, – выдавила она.

– А я думал, вы не ответите. Видите, мы оба ошиблись. Это уже что-то общее.

Софья улыбнулась, и я заметил, что с улыбкой с её лица исчезает болезненное выражение вечной вины. И она становится даже хорошенькой. Ну почти.

Я слушал вполуха, как она рассказывала про мать: как та не выпускала её из-под опеки, как контролировала каждый шаг. Кивал и вставлял дежурные фразы:

– Сильная женщина, ваша мама. Тяжело быть рядом с такой.

Дочь Топальской смотрела на меня с тем странным вниманием, которое появляется у человека, впервые почувствовавшего, что его понимают.

«Красавчик, – мысленно похвалил я себя, – клиент уже вошёл в нужную фазу. Скоро глупая рыба задёргается на крючке – и подсекай!»

Потом мы гуляли вдоль пруда, и я рассказывал байки про «мою трудную юность». Про больную мать (я похоронил её три раза в разных версиях), про предательство «бывшей», про то, как я всё начал с нуля.

Софья слушала, как ребёнок слушает сказку.

И когда я закончил, тихо сказала:

– Я в-вас п-понимаю.

Конечно, понимаешь, подумал я. Ты для этого и создана – понимать. Мы расстались у её дома. На прощание она вдруг неловко поцеловала меня в щёку. И быстро вбежала в подъезд.

Я мгновенно забросал её мессенджер сердечками, поцелуями и милыми влюблёнными человечками. Внутри всё ликовало: есть контакт!

Ночью позвонила Аглая.

– Ну как там наша сиротинушка, клюнула?

– Не просто клюнула, – ответил я. – Сама насадилась на крючок.

– Ты там поосторожнее. У неё – травма. Может, сорваться.

– Не переживай. Я умею общаться с женщинами.

Она фыркнула в трубку:

– Главное, не увлекайся. А то ещё влюбишься!

– Я? В кого? В бледный призрак с заиканием?

– Ты забываешь, – важно сказала она. – Призраки бывают опасными.

Я рассмеялся. Но уже потом, лёжа в темноте, поймал себя на мысли, что впервые за долгое время не чувствую привычного азарта. Софья меня не возбуждала. К этому я привык: среди моих клиенток попадались… всякие. Но Софья меня тревожила: слишком хрупкая, слишком настоящая. А настоящие люди – худший материал для аферы. Они либо ломаются, либо ломают тебя.

Глава 3

Софья позвонила в воскресенье. Голос был спокойный, почти уверенный. Даже не заикалась.

– Хотите посмотреть, где я живу ещё?

Я усмехнулся:

– Неужели в заколдованном замке?

– На даче. Мамин дом.

«Мамин дом» оказался небольшой постройкой в лесу под Истрой. Кованые ворота, дорожка из гранита, внутри – мрамор, картины, позолота. Тот же стиль, что и в московской квартире: старомодный шик из 90-х. Странно, но среди этих позолоченных столиков, резных горок, фарфоровых статуэток и тяжёлых бархатных портьер Софья чувствовала себя, как рыба в воде. Знакомые с детства предметы не казались ей устаревшими или нелепыми. Они были частью привычной обстановки, на которую не обращаешь внимания, и даже не задумываешься, сколько это стоит: сто рублей или пару миллионов.

– Ну как вам, нравится? – спросила она с интонацией ребёнка, который хвастается любимой игрушкой.

– Будто в сказку попал!

Глядя на всю эту кричащую роскошь, я думал: Стас, это твой билет. Последний шанс уехать в бизнес-классе из нищеты.

Я давно чувствовал: моё время уходит.

Когда в свои слегка за тридцать ты выглядишь на двадцать пять – ты ещё товар. Когда в твои почти сорок тебя видят при безжалостном утреннем свете, становишься уценкой.

Недавно одна из последних клиенток – бойкая вдова с губами, похожими на два пельменя, в ответ на небрежную просьбу одолжить тысяч двести (разумеется, безвозвратно), лишь ухмыльнулась:

– Мой хороший, для мальчика по вызову ты уже слишком старый.

Конечно, я обратил это в шутку, но внутри всё горело от обиды: будто с размаху мне отвесили оплеуху.

С каждым годом становилось всё труднее держать форму, скрывать усталость, изображать страсть по графику. А главное – в постели стали случаться осечки. Те самые, о которых мужчины предпочитают не говорить, а женщины запоминают навсегда.

Приходилось нести – хах! – производственные расходы. Вкладывать сотни тысяч в свою внешность и вести войну с беспощадным временем. Выиграть её невозможно. Это я уже понял, наблюдая, как через пару-тройку месяцев после очередной супердорогой процедуры прорезаются новые морщины и ползут брыли.

– Понял теперь, как живётся женщинам? – ехидно спрашивала меня Аглая, с которой мы ходили к одному и тому же распиаренному косметологу. Как и ещё пол-Москвы.

Как будто кто-то спорил. Нет, я прекрасно понимал, какой смертельный ужас испытывают все эти модели, актрисы и светские львицы, глядя в беспощадное зеркало.

Красота – это товар. А возраст – срок годности на его упаковке. Никто не захочет есть ссохшуюся от старости конфету, заплесневелую клубнику или сгнившее мясо. Поэтому вся эта публика прикладывала нечеловеческие усилия и спускала огромные суммы на косметологов, стилистов, массажистов и пластических хирургов – за возможность как можно дольше пользоваться спросом на рынке.

Получалось так себе. Потому что никакие операции и препараты не помогут выглядеть в пятьдесят на тридцать, а сорок – на восемнадцать. Ты можешь бесконечно убеждать в этом себя, красоваться после очередной подтяжки под объективами журналистов и принимать лицемерные комплименты друзей. И даже казаться моложе своего возраста. Но стоит рядом с тобой появиться двадцатилетней девушке или парню – и ты обречён. Все обвислости, морщины и складки тут же проявятся и задвинут тебя глубоко в тень. На задний план.

Поэтому Софья стала для меня не просто целью, она была возможностью запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Билетом в богатую жизнь.

Не капризные старухи с пожёванными телами, не их жалкие подачки, не вечные отели с запахом чужих духов. А дом. Машины. Счёт в банке, где цифры не ограничиваются шестью нулями.

Я смотрел, как дочь Топальской ходит по гостиной босая, и ловил себя на мысли, что она начинает мне нравиться.

Не как женщина. Как спасение.

– Здесь всё осталось, как при жизни мамы, – сказала Софья. – Я ничего не трогала. Даже платье в спальне висит.

– Странно жить среди вещей мёртвого человека, – осторожно заметил я.

– А вы разве не живёте среди мёртвых чувств? Все эти люди вокруг… они же притворяются! Думаете, все реально вас любят? – неожиданно спросила она с вызовом.

Я рассмеялся: вот тебе и тихоня.

– Сонечка, я не биткоин, чтобы всем нравиться! Да и плевать мне на них. Главное, чтобы с теми, кто мне нравится, всё было взаимно. Вот вы мне очень нравитесь! А я вам?

Софья замерла, глядя на меня серьёзными глазами. И после паузы, во время которой я чуть не умер от нетерпения, тихо произнесла:

– Да.

Облегчённо вздохнув, я улыбнулся и уверенным жестом привлёк её к себе.

– Слушай, – сказал я, когда мы лежали, обнявшись, на широченной кровати Топальской (страшно даже подумать, что Регина вытворяла здесь во времена своей молодости), – ты ведь можешь отсюда уехать хоть завтра. Куда угодно.

– А зачем?

– Чтобы жить жизнь.

– А если я не могу без этих стен? – спросила она. – Они – всё, что у меня осталось.

Я аккуратно взял бокал из её рук и поставил на прикроватный столик – такой же вычурный и безвкусный, как всё оставшееся от Регины.

– Тогда пусть в них хоть будет с кем говорить.

Она молча прижалась ко моему плечу. И я понял, что план сработает быстрее, чем ожидалось.

Вечером, оставив Софью на даче, я возвращался в город. Кабрик бойко летел по Новой Риге, а я смотрел на огни трассы и чувствовал странное – смесь азарта и страха. Мессенджер пискнул сообщением от Аглаи:

«Ну что, богатая дурочка уже размякла? Ну и как она в постели? Огонь?»

«Что это? Ты ревнуешь?» – поддел я её.

«Ой, всё! – фыркнула моя подруга. – Не забывай предохраняться, Казанова! Дети от этой убогой не входят в наши планы! У нас будут свои!»

Но я не повёлся на провокацию: впервые мне не хотелось ни язвить, ни хохмить. Всё вокруг вдруг стало слишком реальным. А реальность – худший враг для тех, кто живёт по заранее написанному сценарию.

Неделю спустя я стоял у окна в доме на Котельнической набережной, рассматривая с высоты двенадцатого этажа блиставшую огнями Москву.

Софья сидела на диване и смотрела на меня с удивлением.

– Т-ты… сс-серьёзно? – произнесла она, почти шёпотом.

– Конечно.

Я оторвался от созерцания Москвы и обернулся к ней с заботливым видом.

– Сонечка, мир вокруг тебя… он суровый. И честно говоря, мало кто способен понять, что тебе нужно.

– Я… я сп-правлялась, – сказала она тихо.

– Справлялась, да. Но ты совсем одна. Кто подставит плечо, когда тяжело? – мягко сказал я. – А я… хочу стать для тебя этим человеком. И быть с тобой рядом. Всегда.

Она опустила глаза.

«Никому ты больше не нужна, – думал я. – И это прекрасно».

Делая вид, что изучаю город за окном, я тайком следил за своей жертвой. Софья смотрела на меня со странной смесью страха и удивления: она впервые почувствовала, что кто-то видит в ней не тусклую тень знаменитой матери, а живого, отдельного человека, женщину, которая может нравиться. И не могла в это поверить.

– Я хочу быть с тобой, – сказал я проникновенно, – не потому что тебе нужна помощь или деньги. Просто ты единственная, с кем я хочу быть рядом.

Она недоверчиво затрясла головой.

– Правда?

– Абсолютли, – улыбнулся я.

Софья молча поднялась из кресла и торопливо пошла ко мне – прямо в распахнутые объятья. Бедная глупая овечка! Она решила, что нашёлся «настоящий мужчина»: уверенный, преуспевающий, заботливый. Тот самый принц из сказки.

А я был всего лишь стареющий красавчик, с тёмным прошлым и планом, в котором этой нелепой богачке была отведена незавидная роль.

Однако я неожиданно наткнулся на маленькое, но очень досадное препятствие. Это был Дарси – китайский хохлатый кобель, который выглядел так, будто всю жизнь воевал со всем миром и проиграл только один бой: с Софьей.

– Привет, малыш… – начал я, присев на корточки и протягивая руку.

Дарси посмотрел на меня полными презрения глазами и зарычал.

– Ой, – смутилась Софья. – Он… он обычно всегда так с мужчинами.

– И много тут до меня побывало мужчин?

Я изобразил шутливый приступ ревности и дружелюбно улыбнулся мерзкой псине, хотя внутри меня всё кипело от злости.

«Да ладно, Стас, – подбодрил сам себя. – Кого тут бояться? Это всего лишь лысая четырёхкилограммовая шавка».

– А кто у нас хороший мальчик? – спросил я, осторожно поглаживая воздух около его головы. – Давай дружить.

Дарси злобно тявкнул, потом демонстративно прошёл мимо меня и устроился на полу рядом с Софьей, положив морду ей на ноги.

– Видишь? – она улыбнулась. – Это мой единственный друг и защитник. Был до тебя.

Однако пёс не разделял её точку зрения: он не видел меня в близком кругу хозяйки и всячески это демонстрировал. Кобель паршивый! Я пробовал всё: дарил игрушки, предлагал лакомства, говорил комплименты. Ни с одной из своих самых трудных клиенток я так не возился, как с этим проклятым уродцем.

Всё зря. Дарси с подозрением оглядывал меня и забивался куда-нибудь в угол, выжидая момент, чтобы цапнуть за палец или штанину. Я терпел.

«Нужно выждать, – думал я, – пока чёртова псина не поймёт, что я не враг. Иначе к наследнице не подобраться».

Софья наблюдала за моими попытками с виноватой улыбкой.

– Он со всеми так, кроме тебя?

– Иногда ещё хуже, – потрепала она пса по лохматой башке. – Но он быстро понимает, кто заслуживает доверия.

Дарси обернулся и оскалился на меня с выражением: «Ты не заслуживаешь».

Я развёл руками:

– Что ж… Придётся запастись терпением.

Это нелепое чудище, которое лишь по какому-то недоразумению называлось собакой, отравляло мою жизнь. Стоило переступить порог, как раздавалось глухое рычание, которое при любом неосторожном жесте переходило в визгливый лай.

Я удвоил усилия: старался быть ещё мягче и внимательнее к обитателям квартиры на Котельнической набережной. Все мои поступки должны были убедить Софью и её лысое чучело: единственный человек, которому они могут доверять, это я.

Но Дарси продолжал смотреть на меня как на личного врага. Правда, рычал уже меньше, а иногда просто занимал позицию наблюдателя.

– Он тебя сегодня вообще не трогал, – тихо сказала Софья, потрепав пса за ухом.

– Видишь, – улыбнулся я обоим, – значит, я не такой страшный, как кажется. Главное – терпение.

Но жизнь потребовала от меня резко ускориться.

Глава 4

Этот день не предвещал ничего плохого.

Я возвращался домой из клуба, где гулял всю ночь. Иногда хочется отвлечься от работы и тупо расслабиться с красивыми девочками – шальными от выпитого и снюханного. Безумный секс, на один раз, в клубном сортире, в машине или даже на скамейке в парке – отличный способ выпустить пар, чтобы спокойно жить дальше: любить Аглаю и легко и непринуждённо обрабатывать клиенток – старых, уродливых, душных. От одного вида которых хочется блевать. А надо скакать вокруг них серым козликом, говорить приятное и сгорать от страсти. Тьфу! Не удержался и сплюнул я за окно кабрика. И услышал звонок.

А вот и одна из них. Алла Горенштейн.

Бывшая жена владельца фармацевтической компании Бориса Горенштейна относилась к женщинам, не желающим мириться с возрастом. Ей было уже к шестидесяти, но Алла упорно вела себя так, будто вчера отметила тридцать пятый день рождения.

– Приветики, зай, – кокетливо сказала эта старая девочка. –

Что делаешь? Ты в Москве?

Перед моими глазами возникло залитое филлерами лицо, блестящая от косметики кожа, раздутые губы. Локоны, платье в облипку, обвес – ценой с хорошую московскую двушку. Всё в ней кричало: «Я ещё могу!»

– Любовь моя, – нежно отозвался я. – Только вчера вернулся из Дубая. Разбираю вещи и привыкаю к мерзкому московскому климату. Как ты? Скучала?

– А я как раз по делам в Сити. Дай, думаю, зайду. Гляну, как живёшь. Диктуй адрес.

Тебя мне только здесь не хватало, старая жаба, подумал я, отправляя ей координаты в мессенджер.

– Конечно, любимая. Жду.

Я открыл дверь, и первым в комнату вошёл её запах – густой и тяжёлый, как духи из прошлого века. Алла появилась следом – в блестящем платье, еле натянутом на рыхлое тело. Я смотрел на дряблую грудь, которая выпирала из глубокого выреза как сдобное тесто, на оплывшие руки и короткую шею и думал, что свою войну с возрастом она давно проиграла. Это было очевидно всем, кроме самой Аллы.

– Хорошо устроился, – сказала она, обводя взглядом апартаменты. – Прямо как мой бывший, только без его вкуса.

Я усмехнулся, лихорадочно обдумывая, за каким чёртом она припёрлась. Алла не любила трястись по московским пробкам, предпочитая принимать меня в своём доме на Рублёвке.

– Стараюсь не отставать от своих инвесторов. Кофе? Вино?

– Деньги.

Она тяжело опустилась на диван – возраст, всё-таки! Сумка из крокодиловой кожи шлёпнулась рядом.

– Пять миллионов за лечение твоей подставной шмары. И ещё пять – за враньё.

Алла говорила спокойно, без истерики. Даже слишком спокойно. От этого в висках зазвенело.

– Аллочка… ты всё не так поняла, – проворковал я, – там вышла путаница, и я могу…

Она коротко и хрипло рассмеялась

– Зай, я не просто поняла. Я была там. В клинике, где твоя «бывшая» якобы умирала от рака. В Иерусалиме. Приятные люди, кстати. Только о твоей шмаре никто и не слышал.

Она достала телефон и ткнула в экран. Ответ из иерусалимской клиники, о том, что такая-то у них лечение никогда не проходила, а предоставленные документы – подделка. Фото, адрес и печать на официальном сообщении выглядели, как мой смертный приговор.

Я молчал. Отпираться не было смысла.

– Я не люблю, когда меня держат за дуру.

Алла смотрела на меня почти с таким же презрением, как Дарси.

– Мой бывший тоже этим грешил. Теперь Борюсик платит хорошие алименты, и не только. Не повторяй его ошибок, зай.

Словно по щелчку, в комнате появились два бугая, похожих друг на друга, как близнецы.

Я даже не успел удивиться, когда один из них зарядил мне в солнечное сплетение. Пока я, согнувшись, со свистом ловил воздух, второй врезал по лицу. Свет померк и я упал на ковёр из альпаки, заливая бежевую шерсть горной козы хлынувшей из носа кровью.

Алла подошла, глядя сверху вниз.

– Чтобы к следующей пятнице деньги были у меня на счету. Все десять. Если нет – я подключу связи. У меня есть переписка, чеки, записи звонков. Тебя посадят, зай.

Она порылась в сумке и, не глядя, кинула салфетку.

– Вытрись. Кровь тебе не к лицу.

Когда дверь за ними закрылась, я остался один – в идеальной дорогой квартире, провонявшей духами Аллы и моей собственной слабостью.

Я долго сидел на залитом кровью ковре, привалившись к дивану и слушая, как в голове гулко бьётся кровь. На столе верещал смартфон. Двадцать пропущенных от Аглаи.

Кряхтя и морщась, я набрал знакомый номер.

– Да неужели, – лениво протянула она. – Я уже думала, ты сдох.

– Не дождёшься, – прохрипел я. – Хотя мог.

– Что случилось? – насторожилась Аглая.

Я коротко пересказал все события сегодняшнего насыщенного дня. Сообщил про Иерусалим, охранников, Аллу. На том конце повисла тишина, а потом раздался издевательский смех Аглаи.

– Ну ты, Стас, прям герой-любовник. Казанова с отбитыми мозгами. Не смог уболтать эту старую курву?

– Вообще не смешно, – разозлился я. – У меня сломан нос, лицо в хлам и минус десять миллионов на горизонте. Лучше придумай, что делать.

– Что делать! – передразнила она. – Ничего. Приложи лёд. Запишись в клинику, где вернут твою красоту. Я скину номер хорошего хирурга: берёт много, но он того стоит.

Смартфон тренькнул смской. Я рассеянно покосился на визитку хирурга. Сейчас меня волновало другое.

– Она может подключить связи. Тюрьмой грозилась. Прикинь, у этой меркантильной суки всё задокументировано.

– Пусть попробует, – голос Аглаи заледенел. – Не только у неё связи. Я журналюг натравлю. И увидит себя Аллюська в жёлтой прессе. А вообще, Стас, надо работать аккуратнее. Бабы стареют, но не тупеют. Ты начинаешь лажать.

– Спасибо за поддержку, – процедил я.

– Всегда пожалуйста.

Аглая хихикнула. А потом деловито добавила:

– Кстати, у меня тоже трындец с финансами. Спонсор решил взять паузу. А я все бабки вложила в ремонт. Так что решай проблемы быстрее. Нам нужны деньги.

Я бросил телефон на диван и с трудом поднялся. Доплёлся до санузла и ахнул: вместо привычного красавца на меня из зеркала смотрело чудовище – опухшее лицо, ссадины, глаза мутные, как старое стекло.

Дрожащей рукой я набрал номер, который мне заботливо скинула Аглая.

– Без проблем. Приезжайте хоть сейчас, – вальяжно бросил знаменитый пластический хирург и озвучил прайс.

Я застонал, но уже не от боли. Сумма была космической. Мало мне долга в десять лимонов, навешенного на меня Аллой! Так ещё надо срочно найти миллион-другой на непредвиденные расходы!

Где, спрашивается, мне их взять? У Аглаи – не вариант. Она никогда не давала в долг – из принципа.

«Пойми, Стас, – рассуждала она, когда я однажды заикнулся о какой-то мелочевке в пару тысяч. – Я боюсь потерять не деньги, а доверие. Если ты не вернёшь эти сраные копейки, я не умру. Но я не смогу больше относиться к тебе, как раньше». Хотя я и не собирался кидать Аглаю, доказывать ничего не стал: она всегда непостижимым образом побеждала в наших спорах.

Просить у старых во всех смыслах любовниц я тоже не рискнул после истории с Аллой. Оставался банк. Но там меня ждал неприятный сюрприз.

«Вам отказано в кредите», – сыпались на меня одно за другим сообщения. Я скрежетал зубами в бессильной злобе: ни один из банков не желал иметь со мной дело. За разъяснениями меня отсылали к менеджерам, но я и без них знал причину: просрочка по старым долгам.

Невероятно, но факт: за пятнадцать лет жизни в Москве я так и не обзавёлся ни жильём, ни подушкой безопасности. Деньги утекали, как песок сквозь пальцы. Аренда апартаментов в башне Федерации, брендовая одежда, дорогие авто, поездки в Дубай и на Мальдивы – вся эта жизнь класса люкс выводила мои «заработки» в ноль, а иногда и загоняла в минус. Но сейчас баланс был не просто отрицательным – я оказался на дне Марианской впадины. И всплыть на поверхность без наследства Топальской уже попросту не мог.

Глава 5

– Ай, какой красавец! – проговорил Дамир Байдаров, осторожно ощупывая моё лицо.

Распиаренный столичный хирург с безбожным прайсом принял меня по рекомендации Аглаи и подремонтировал пострадавшую внешность. Нос снова занял своё место на лице, да и само лицо мне аккуратно подтянули в нужных местах, заметно омолодив.

– Чтоб два раза не вставать, – пошутил Байдаров, предлагая эндоскопический фейслифтинг. – Парень, ты, видный и 39 лет – ещё не возраст, но уже есть над чем поработать.

Он подвёл меня к огромному зеркалу на стене кабинета. И, почти не касаясь пальцами разбитой физиономии, начал объяснять:

– Сейчас ты заплыл, но я всё равно вижу. Вот тут – грыжи, это вот – птоз начинается, потом веко обвиснет, носогубки прорежутся, брыли поползут… Оно тебе надо?

Мне было не надо. Поэтому с тяжёлым сердцем я подмахнул договор с клиникой – почти на миллион – и продолжил лихорадочно искать деньги. Нарвавшись на отказ во всех приличных финансовых организациях, я взялся за неприличные. И неожиданно мне фартануло: какая-то мутная контора с громким названием «VipMoney» согласилась снабдить меня необходимой суммой – под 300 годовых! Узнав размер процентной ставки я чуть не поседел, но выбора не было. Зато этим шкуродёрам было плевать на мою кредитную историю и доходы. Ну почти.

– Вы работаете? – просипел неприятный женский голос в трубке.

– Инвестирую в крипту, – с достоинством ответил я.

Моя собеседница фыркнула.

– Всё понятно, – произнесла она тоном, от которого слетела вся моя спесь. – Доходы от инвестиций есть? Подтвердить сможете?

Я замялся. Криптоинвестором я обычно представлялся своим клиенткам, когда заходила речь о моём бизнесе. Тема криптовалюты возникла недавно, а так как моими любовницами в основном были женщины очень средних лет, то в их глазах это занятие выглядело чем-то сложным и непонятным, и все вопросы отпадали.

Однажды мне не повезло нарваться на реальную криптовалютчицу. И я сразу посыпался: все эти токены, споты, фьючерсы и криптокошельки звучали для меня одинаково крипово. Но 55-летняя руководительница центра финансовой аналитики простила моё невежество. В конце концов, любила она меня не за это.

– Ну вы же понимаете, как работает криптобизнес, – задушевно сказал я тётке из «VipMoney», от которой зависела судьба займа. – Его ценят именно за анонимность.