Хамза

Джахангир Абдуллаев

Хамза

(Философская повесть с элементами психологической драмы и исторической прозы)

Пролог. Хамза – бельмо на глазу у правящей элиты

Когда в 1929 году толпа религиозных фанатиков забила камнями Хамзу Хакимзаде Ниязи, они думали, что убивают человека. Но они лишь превратили его в символ. В советскую эпоху этот символ был высечен в граните: Хамза стал великомучеником и основоположником, олицетворением прогресса и борьбы с мракобесием. Его имя носили улицы, театры, школы, станции метро. Его образ был повсюду – он был неотъемлемой частью национального пантеона.

Однако после распада Советского Союза этот символ стал неудобным. Для новой, суверенной узбекской элиты Хамза оказался не героем, а бельмом на глазу. Его образ, созданный советской пропагандой, не вписывался в новую идеологическую картину мира.

Почему так случилось?

Во-первых, Хамза был коммунистом. В то время как новое государство стремилось дистанцироваться от коммунистического прошлого и строить свою национальную идентичность на основе традиционных ценностей, фигура Хамзы, члена партии и борца за «мировую революцию», была слишком тесно связана с той эпохой. Он был не просто поэтом, а солдатом идеологии, что делало его непригодным для нового пантеона героев.

Во-вторых, он был светским реформатором. Хамза активно боролся за раскрепощение женщин, за отказ от паранджи, за все то, что в традиционном обществе воспринималось как посягательство на устои. В то время как узбекская элита стремилась к мягкому возрождению исламских ценностей и укреплению семьи как основы общества, Хамза со своим «революционным романтизмом» становился помехой. Он был символом не национального возрождения, а, как это преподносилось, культурного и религиозного разрушения.

В-третьих, он был голосом простого народа. В его творчестве звучала резкая критика баев, духовенства и социального неравенства. Это было оружие против эксплуататоров. Сегодня, когда в стране формируются новые элиты, связанные с бизнесом и властью, такой голос становится опасным. Хамза как будто бы напоминает о том, что богатство и власть должны быть справедливыми. Такое напоминание, конечно, нежелательно.

Именно поэтому Хамза Хакимзаде Ниязи был «тихо» изгнан из национального пантеона. Ему не объявили бойкот, его не «репрессировали» посмертно. Вместо этого его имя просто стерли из топонимики, его памятники снесли. Это было сделано не из ненависти, а из политической целесообразности.

В итоге, Хамза стал жертвой двух эпох. Он был убит религиозными фанатиками за свою революционность, а затем «убит» политиками за свою связь с советской революцией. Он остался один, на перепутье истории, как напоминание о том, что прошлое всегда влияет на настоящее, и что правящей элите всегда приходится решать, что делать с неудобными героями.

ГЛАВА 1. СОН РУКОВОДИТЕЛЯ. ХОЛОДНАЯ ВОЙНА С ПАМЯТЬЮ

Мирзакарим Миромонов, руководитель аппарата, не спал. Точнее, он спал, но этот сон был хуже любого бодрствования, потому что он был не отдыхом, а проверкой совести, которую Миромонов давно упрятал под грудой официальных бумаг. Именно он два месяца назад подписал указ о «Декоммунизации топонимики», в результате чего сносили последние памятники Хамзе Хакимзаде Ниязи и спешно переименовывали улицы, проспекты, школы, театры и даже целую станцию метро.

Он лежал в своей огромной, прохладной спальне, где кондиционер поддерживал идеальную, стерильную температуру, и ему снился пустой, вычищенный город. Город, обработанный как хирургическая рана, очищенный от «идеологического мусора». Улицы были без названий, на местах, где раньше стояли бюсты, остались лишь свежие, неровные, мокнущие пятна на граните и цементе.

Миромонов чувствовал сдержанную, административную гордость: мы добились чистоты. Мы избавились от чужого прошлого. Для него это было успешное управленческое решение, а не историческое деяние.

И тут на одной из пустых, центральных площадей появилась тень. Она не возникла, а сформировалась из пыли и забвения. Это был Хамза. Он не был ни старым, ни молодым, он был просто сутью – сгустком энергии, боли и той самой, неубиваемой мечты. Он стоял, словно живой, и смотрел на Миромонова.

– Вы очистили город, – голос Хамзы был не обвиняющим, а печальным, и звучал он, как скрип несмазанной телеги, едущей по пустым улицам. – Вы стёрли мою бронзу, которую ставили в угоду одной системе. Вы стёрли моё имя, чтобы угодить другой. Но знаете, что осталось, уважаемый?

Миромонов, в ужасе от этой бесплотной сути, попытался включить свою чиновничью мантру.

– Осталось то, что должно. Настоящая история, – пробормотал руководитель. Он даже во сне пытался говорить языком доклада.

Хамза медленно, с трагической усталостью покачал головой.

– Нет. Осталось место. Пустое место. Пустота, которая должна была быть мной. И оно кричит громче, чем любая надпись. Вы думали, что убили меня, как те фанатики, что забивали камнями мою плоть. Или как те чекисты, что стреляли в мой идеализм. Но вы оставили после себя знак забвения. И этот знак – ваша подпись. Вы создали памятник отсутствию.

Тень Хамзы начала таять, растворяясь в мокром, свежем пятне на месте постамента. Но в этот момент все пустые постаменты на мгновение вспыхнули горящим, живым огнем. Огонь был бездымным, но нестерпимо жарким. Миромонов почувствовал этот жар на своем лице, словно его самого поставили перед этим пылающим, пустым местом.

Он проснулся. Жар был реален. Он лежал, вспоминая слова: «Вы оставили после себя знак забвения. И этот знак – ваша подпись».

ГЛАВА 2. РАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ВЛАСТИ

Миромонов резко сел в постели, его дыхание было прерывистым, а идеально выглаженная пижама прилипла к вспотевшей спине. Половина четвертого утра. Он включил прикроватную лампу – мягкий, тёплый свет, который должен был прогнать кошмары, но лишь резче подчеркнул холод и стерильность его огромной спальни.