Рецепт на смерть

Галина Логинова

Рецепт на смерть

Все события, имена, фамилии, названия мест, фирм и товаров выдуманы. Любое совпадение с реальными событиями является случайностью.

Часть I

Алиби

Машина плавно затормозила перед светофором. Крупные, чем-то похожие на сгустки капли, неповоротливо, словно в замедленной съемке грузно шлепались на капот, норовя залепить ветровое стекло. Наконец-то одуряющая майская жара сменилась ливнем. Вот только каким-то странным. Он словно уже шел, но все еще раздумывал, не поторопился ли он.

Пока горел красный, Яна привычно смотрела в боковое стекло, на то, как прохожие с огромным трудом пробирались по тротуарам, на которых в мгновение ока образовались огромные лужи, кое-где разлившись от края до края. Укрывшись зонтиками, прохожие нелепо перепрыгивали через эти лужи, стараясь не замочить ног. Впрочем, удавалось это немногим.

Яна постучала пальцами по рулю. На этом светофоре красный всегда горит подолгу. Она вдруг вспомнила, как два года назад, только сев за руль, до одури боялась светофоров. Ей все казалось, что она не успеет вовремя затормозить, или случится еще что-то из ряда вон выходящее. Заглохнет, например, перегородив дорогу. И ей со всех сторон будут сигналить в нетерпении, пока она, нервничая и торопясь будет пытаться вновь реанимировать свою коняшку.

Потом-то, конечно, это прошло. Правда пришла другая беда, которая частенько посещает новичков-водителей. Как только она поняла, что у нее получается, нога прямо сама начала давить на педаль газа. Она, как угорелая носилась по улицам города, ощущая себя почти Шумахером.

Только сейчас, пройдя все стадии от новичка до собственно водителя, она понимает, насколько глупым было ее поведение. Дорога не прощает разгильдяйства и всегда может получится, что не ты, так в тебя. Так что поговорка: «Тише едешь, дальше будешь» не просто так написана. А еще ведь есть пешеходы, которые тоже ходят, как хотят. Ну а уж про детей, особенно на самокатах и роликах и говорить не хочется.

Светофор сменил гнев на милость, открывая проезд. Поток тронулся, но вскоре снова встал уже на следующем светофоре. А до больницы их еще семь. Так что на работе она будет только через полчаса. Ливень даже во время внес свои коррективы, растянув его, словно жвачку.

И вновь долгое ожидание. Не такое, как в прошлый раз, но все же. Яна открыла бардачок и достала повестку. Обыкновенная, имя, фамилия, отчество, куда явится, во сколько, кто вызывает. Знать бы еще – зачем?

Повертев в руках, кинула бланк назад в бардачок и, увидев, что загорелся зеленый, поспешно потянула на себя рычаг, плавно отпуская педаль тормоза. Машина, стоящая впереди к тому моменту почти проскочила перекресток, а сзади кто-то уже сигналил. Ишь какие нетерпеливые!

В коридоре поликлиники уже клубилась толпа. И чего им всем дома не сидится. Ведь давно уже прием по талонам. Так нет же, все равно прутся эти, которые: «Мне только спросить…», «Я за справкой…», и «Талонов на сегодня не было…».

Спрашивать в регистратуре нужно, а здесь врач принимает. Справки все только после приема. А насчет талонов, не было на сегодня, так на завтра запишись. Или врачу разорваться нужно. Она же не реаниматолог, а всего лишь стоматолог. Зубы не сердце, подождать могут. Коль болит, так таблетку прими. А лучше не доводить.

– Яна Леонидовна, доброе утро. – Медсестра Жанна, совсем еще девчонка, но шустрая и расторопная, встретила ее в дверях. – Как ваши дела? А то вы вчера жаловались, что у вас голова болит.

– Здравствуй Жанна. Все нормально. Поспала и все прошло.

– Все равно вам нужно проконсультироваться с врачом. Головная боль, которая проходит после сна, признак начинающейся мигрени. Это я вам как специалист говорю. У меня мама всю жизнь мучается. Ничего не помогает.

– Спасибо за совет.

Не до врачей ей сейчас. Ей бы прием нормально провести, а то вон как руки дрожат. Знать бы, зачем этот следователь, как его там… странная такая фамилия, смешная… Козюлин, кажется, вызывает. Она же никогда закон не нарушала.

Яна вообще трусиха. Она дорогу-то в неположенном месте не перейдет. Не будь совсем машин, все равно будет переминаться с ноги на ногу на обочине, ожидая разрешающего сигнала светофора.

А может, она где-то припарковалась не так? В огромном мегаполисе бесплатных мест для парковки днем с огнем не найти. По часу иногда ищешь, где машину бросить. Встала под знак и не заметила. Но при чем здесь следователь? Этим ГИБДД занимается. Оформили бы протокол, выписали штраф и направили бы ей через портал госуслуг. Всего делов-то! А тут вон как все строго. В случае неявки в указанный срок без уважительной причины на основании статьи 113 УПК РФ Вы можете быть подвергнуты… Это точно не штраф за неправильную парковку.

В повестке указано, что следователь ждет ее к трем. Хорошо, отпрашиваться не придется. Она как раз в четырнадцать ноль-ноль заканчивает прием. Как-то не хочется рассказывать заведующей про повестку. Никогда не знаешь, как она отреагирует. А, как Яна уже давно для себя решила, самодурства в Тарасюк на пятерых хватит. Так что лучше ей оставаться в неведении.

Плохо только, что останется всего-то час. Придется машину бросить на парковке у поликлиники. Ничего, на метро прокатится, молодость вспомнит. А то вдруг пробки. И потом, ищи там у отдела парковку. На их служебную-то ее вряд ли пустят. А за машиной она потом вернется.

В два освободиться не получилось. Прием, впрочем, как и всегда, сдвинулся. Так что из поликлиники Яна выскочила уже минут пятнадцать третьего. Кое-как добралась до станции. Тротуары к этому времени хоть и просохли, но мамочки и старушки, из-за утреннего дождя вынужденные пол дня проторчать дома, вывалили на улицу. У метро так вообще клубилась толпа.

Поезд в метро тоже попался с норовом. Он, словно понимая свою значимость, не спешил. Подолгу стоял на каждой станции, ожидая пока все желающие войдут в вагон. Потом еще пару раз останавливался в тоннеле.

В общем на нужной станции Яна вышла, когда стрелки часов уже показывали без пяти три. А до отдела еще нужно было дойти. Чувствуя, что солнце вновь начинает припекать, она быстрым шагом двинулась вдоль по улице, раздумывая, что же нужно от нее следователю со смешной фамилией Козюлин.

***

С самого начала это дело казалось простым и понятным и Стас решил, что быстро с ним разделается. Да, писанины много, но ясно же все, как божий день. Изнасилованная девчонка прямо указала на своего обидчика. Суд заключил его под стражу.

Казалось бы, чего проще? Обвиняемый в камере, доказательная база в наличии. Оформляй все, как полагается и в суд. Работа пары дней.

Но тут в дело влез этот адвокатишка Самарин. Стас не сдержал презрительной ухмылки. Он-то еще помнит, как тот сам сидел в этом же районном отделении прямо в соседнем кабинете, вот так же, как Стас сейчас, не поднимая головы от бумаг. А потом уволился и решил пойти, так сказать, на вольные хлеба и не нашел ничего лучше, как перейти на другую сторону.

Надо отдать ему должное, Самарин что следователем был классным, что адвокат из него вышел хороший. Но для Стаса он все равно предатель.

И надо ж такому случится. Мать этого недоумка Суржикова Петра Семеновича, обвиняемого Абрамцевой Ольгой Антоновной, точнее ее мамой – сама-то Ольга еще несовершеннолетняя – в изнасиловании наняла для защиты сына именно Самарина.

Хотя, кого ж еще? Небось пораспрашивала людей, вот ей на него и указали. А на кого? На Перегудова, что ли? Тот только и умеет, что защищать тех, кто платного адвоката нанять не может. Государственный защитник, блин! Делает то, что ему велят. Еще бы, у него ж голова о подзащитных не болит. А деньги ему государство платит. А найми его кто, обплюется весь. Он небось и кодекс-то ни разу до конца не прочитал.

Только вот Самарин как-то уж очень неаккуратно влез в это дело. Стас бы даже сказал, прямо потоптался грязными сапогами. И теперь все затягивается на неопределенный срок, так как Самарин этот – ох, не зря он свой хлеб есть – принес выписку из медицинской карточки Суржикова. Оказывается, именно в то время, когда потерпевшая заявляет, что Петр Семенович ее насиловал, обвиняемый сидел в кресле у стоматолога и лечил кариес. Ничего себе поворот!

Кто ж тогда насиловал-то? Ведь не в стоматологическом же кресле обвиняемый все это провернул, прямо под шум бормашины?

А значит Абрамцева врет. Но кто-то ведь ее изнасиловал. Экспертиза это подтвердила. Тогда получается, что она покрывает этого кого-то, сваливая вину на одноклассника.

Вообще-то мать ее Людмила Витальевна с отцом Ольги давно развелась и живет с каким-то сожителем. Может, это он постарался, а Ольга просто боится или мать ей запретила про отчима рассказывать? В любом случае стоматолога придется опросить. Стас уже вызвал ее повесткой. Так что сегодня в три Орне Яна Леонидовна будет в его кабинете.

Ну а по результатам разговора уже и будем плясать. Если парень и в само деле сидел в кабинете у стоматолога, то придется эту потерпевшую тряхануть как следует, на предмет вранья. Ибо тогда уж будет ясно, что покрывает она кого-то однозначно. А вот сама так решила, или надоумил кто, придется выяснять уже в процессе.

Эх, а дело-то казалось таким простым. И зачем Самарин влез. Сейчас бы Стас уже покончил с бумажной волокитой. Но не тут-то было. Не приплюсует он себе еще одно дело в этом месяце.

В дверь постучали.

– Войдите. – Кого это там несет такого вежливого? Обычно в отделе посетители такие, что, если дверь с пинка не открывают, это уже за счастье. Особенно, если дело ведешь о краже пары бутылок водки в супермаркете. Сами понимаете, совершает подобное определенный контингент.

В кабинет протиснулась молодая девчонка, худенькая, как говорят, в чем только душа держится, с копной блестящих смоляных волос. И глаза под стать, темно-карие, глубокие, хоть и чуть испуганные.

– Я по повестке. – Девушка приблизилась к столу и стало понятно, что это скорее молодая женщина. Лет двадцать девять-тридцать, не меньше.

– Вы, – Стас быстро нашел нужный том и пролистал дело, – Орне, – он поставил ударение на последний слог, считая, что ее фамилия звучит именно так, – Яна Леонидовна, правильно?

– Нет. Ударение на первый слог. Орне. – Женщина смущенно пожала плечами, словно извиняясь.

– Простите, я не нарочно.

– Ничего, я привыкла. Многие ошибаются.

– Присаживайтесь.

Легкая заминка, прежде чем сесть. Всего на пару секунд, но Стас отметил про себя. Умная. Сначала думает, потом делает. Вот только зачем ей это? Обычно так ведут себя те, кому есть, что скрывать. А она всего лишь свидетель. И молчит, опять же, первая разговор не начинает, вопросов не задает. Ждет, когда он начнет. Ну, что ж. В конце концов, это он ее сюда пригласил.

– Яна Леонидовна, я не отниму у вас много времени. Мне просто нужно уточнить. Двадцать пятого апреля в одиннадцать тридцать к вам на прием был записан Суржиков Петр Семенович. Он был в вашем кабинете?

Стасу показалось, или ее и в самом деле передернуло от упоминания этого имени? Хотя, вряд ли она помнит по именам всех своих посетителей. И все же именно это имя ей знакомо. По крайней мере, Стасу показалось именно так. Неужели Самарин? Похоже, он разговаривал с ней? Что, банально купил эту Орне? С Самарина станется. Чтобы обеспечить алиби подзащитному он и не на такое может пойти. Стас вдруг испытал к этой почти девчонке с лицом взрослой женщины легкую брезгливость.

Она же, не подозревая о его чувтвах, молчала, опустив голову.

– Я понимаю, что вы вряд ли помните всех своих пациентов по именам. Хорошо, давайте, по-другому. В тот день все явились на прием? Если вам нужно уточнить…

Она вдруг вскинула голову. В ее глазах плескался… страх.

– А я обязательно должна отвечать?

Конечно должна, ты ж свидетель. И потом, что такого-то в его вопросе? Стас никак не мог понять ее реакцию. Женщина же продолжала испытующе смотреть прямо ему в лицо. И страх в глазах был таким отчетливым, что Стас ощущал его почти физически. Ну и ну! И что все это может означать?

***

Поезд метро нес ее сквозь темный туннель назад к больнице, туда, где она оставила машину. Вот только зачем она туда едет? За руль она все равно сейчас сесть не сможет. Руки дрожат так, что запросто можно в аварию угодить. Тем более опять начался ливень.

Нужно было сразу же ехать домой. А завтра утром так же на метро, или такси вызвать. Машина останется на стоянке у больницы, но это ничего. Главное, что ее не угонят. Парковка оборудована видеокамерами.

Да, пожалуй, и в самом деле, лучше сейчас выйти из вагона и перейти на другую ветку. Тем более, что разговаривать даже с Жанной, особенно с Жанной, она сейчас не в состоянии. Та хоть и болтушка, но не дурочка и сразу поймет, что с Яной что-то происходит…А ей сейчас нужно побыть одной и подумать.

Яна резко повернулась, и чуть не упала, споткнувшись о чью-то ногу.

– Женщина, с вами все в порядке?

Поезд с грохотом подходил к станции.

– Да… все хорошо. Мне просто надо на воздух.

Яна буквально вывалилась в открытые двери. А все заведующая. Это она уверяла, что ничего плохого не случится.

– Вот ненормальная! Прешь-то куда, людей что ль не видишь? – Махонькая, сухонькая старушка в шерстяной шали и драповом старомодном пальто – в такую-то жару – повернулась и обиженными глазами смотрела на толкнувшую ее женщину.

– Извините, я не нарочно.

– Смотри, куда идешь, а то так и под поезд угодить можно. – Смягчилась старушка.

– Спасибо.

Нужный поезд все никак не шел. Яна в толпе других пассажиров нетерпеливо переминалась с ноги на ногу рядом с краем платформы.

Наконец внутри туннеля мелькнул мощный прожектор и состав подкатил к станции.

Толпа внесла Яну внутрь пахнущего потом и чужими духами вагона, и расплющила по поручню с противоположной стороны. Но это не страшно. Выходить ей все равно нескоро. К тому времени вагон опустеет.

Яна отчетливо чувствовала дрожь в пальцах. Она соврала следователю. Ей пришлось соврать. А ведь это серьезно. Он же дело уголовное расследует. А она своими словами подтвердила алиби подозреваемого. А у того никакого алиби ведь нет. Не было его в кабинете. Он вообще про этот прием не знал и не записывался. Но сказать об этом следователю она не может.

Господи, она совсем запуталась. А все заведующая. Как Яна не хотела во всем этом участвовать.

Поезд резко затормозил, так, что люди в середине вагона повалились друг на друга. Яна устояла только потому, что спиной была прижата к поручню, стоя лицом вперед относительно направления движения. Зато ее больно вдавило в этот самый поручень. Да и женщина рядом с ней не удержалась и добавила веса.

– Вот ирод, не дрова же везет. Кто только таких за руль пускает. – какая-то бесформенная тетка в длинном застиранном платье вызверилась, выражая общее мнение.

– У поезда нет руля, только контроллер. – «Мудро» изрек потрепанный, по виду терзаемый вчерашним похмельем мужичок.

Чувствуя боль чуть выше поясницы, там, где поручень впился в тело, Яна резко отстранилась, отталкивая упавшую на нее женщину. Та недовольно покосилась на Яну.

– Держаться нужно. – Еще и смотрит с раздражением. А у Яны синяк теперь, наверное, будет во всю спину. Но это не самая главная ее проблема.

– Я не специально. Просто не ожидала.

Так ожидать нужно. Это транспорт. Он иногда тормозит. Но ввязываться в склоку совсем не хочется. Яне сейчас не до тетки этой неосторожной. Впрочем, до других пассажиров ей тоже дела нет. Даже до этого «эрудированного» мужичка, хотя пахнет от него… Яна уже три станции пытается дышать через раз, но помогает плохо. А он еще, как назло, жмется все ближе.

Когда поезд затормозил на ее станции, Яна пулей вылетела из вагона, подальше от «вонючего» мужика. На станции дышать стало легче.

Пытаясь ускорить неторопливый бег эскалатора, Яна пошла вперед, протискиваясь мимо других пассажиров. В это время народу на станции было много и ей пришлось нелегко. Те, кого она невольно задевала плечами, раздраженно смотрели вслед, либо бросали обиженные реплики: «Женщина не пихайтесь», «Осторожнее», но Яна не обращала внимания. Она хотела быстрее очутится дома.

С тех пор, как бывший муж ушел к другой, сказав, что он устал жить с ледышкой, тишина квартиры казалось ей гнетущей и какой-то душной, но сейчас она думала о ней, как о спасительной и уютной.

Яне нужно побыть одной. Ей нужно все обдумать и найти решение. Она соврала следователю. Наверное, в первый раз в своей жизни соврала. Врать Яна в принципе не умеет. Ей еще со сколы было проще сказать правду. Даже, когда знала, что родители будут ругать.

Впрочем, родители, как раз, ее никогда не ругали. Яна усмехнулась про себя. Поздний ребенок. Мама родила ее, когда ей уже стукнуло сорок. Папа был двумя годами старше. Не то чтобы чета Орне не хотела детей. Хотела, очень даже. Но они отчего-то не получались. Были две беременности, которые закончились ранними выкидышами. И вот в сорок Антонина Орне, наконец, стала мамой.

Она тряслась над ребенком, как над бесценной реликвией. Несчастные дети, явившиеся на свет в семье алкоголиков и маргиналов, они с детства не видят ни заботы, ни ласки. Но такая как в ее случае гиперопека, тоже не есть хорошо. Маленькой Яне было запрещено все. Велосипед – это страшно, ты ведь можешь упасть. Мороженное – заболит горло. Поход с друзьями в кино – но там же маньяки стаями по улицам ходят, а ребята тебя однозначно бросят, и ты заблудишься. Мама даже в школу водила ее за ручку буквально до одиннадцатого класса, несмотря на периодические протесты дочери. Впрочем, протесты быстро подавлялись слезами и наигранными обмороками.

В старших классах ей приходилось терпеть насмешки одноклассников, но мать была непреклонна. Она бы и в институт водила Яну за ручку, но он находился в столице, за сто километров от Яниного родного городка.

Как мама отпустила ее в общежитие, это отдельная песня. Здесь уж пришлось отцу стукнуть кулаком по столу. Но без слез, истерик и обещаний постоянно звонить, конечно же, не обошлось.

И вот уже как пять лет институт остался позади. Яна так и осталась в столице, нашла работу, и даже взяла квартиру. Правда в ипотеку на двадцать лет. С первым взносом помогли родители. Яна даже замуж успела сходить, правда ненадолго и без последствий в виде детей и совместного имущества, а мать так и не смирилась.

Она по-прежнему контролировала каждый Янин шаг. Каждый вечер ровно в восемь тридцать она звонила и попробуй дочь не возьми трубку. Мчаться тебе домой на перекладных, так как Антонина сляжет с сердечным приступом. Так что ритуал обязательный, нудный и долгий, так как мать интересует буквально все: поела ли она, что именно поела, устала ли на работе, тепло ли она одевается, носит ли в поликлинике одноразовую маску, а то там полно больных людей.

Яну безмерно раздражала подобная опека, но любые попытки выйти из-под контроля жестко пресекались. В искусстве шантажа матери равных не было. Антонине Орне резко делалось плохо с сердцем и Яне приходится разыгрывать из себя покорную дочь. Несмотря на все мамины заморочка, Яна любит ее и не хочет обижать.

Вот и сегодня маленькая стрелка замерла на восьми, а большая уже приближается к шести, а Яна понимает, что она не готова к разговору. Она слишком взвинчена, чтобы спокойно отвечать на мамины вопросы. А та отлично угадывает настроение дочери. Она мигом поймет, что у Яны что-то случилось и ей вновь станет плохо.

Нужно срочно попытаться взять себя в руки, но именно это у Яны никак не получается.

***

Стас чуть не сломал с досады карандаш. И что ему теперь прикажете делать? Он-то думал, что дело будет легким. Что он его быстренько оформит, и оно так органично впишется в статистику этого месяца.

А теперь получается, что Абрамцева, если выражаться языком протокола, преследуя свои личные интересы, оговорила Суржикова. Она же однозначно указала на него. А с чего бы Стасу ей не верить? Вот только парень, если, опять-таки, верить, на этот раз Орне Яне Леонидовне, в то самое время, когда по словам Абрамцевой ее насиловали, сидел в стоматологическом кресле. Что-то он совсем запутался.

Короче, если по-простому, то Абрамцева просто нашла терпилу, чтобы либо шашни свои с кем-то прикрыть, либо от настоящего преступника отвести подозрения. Вот только правду она отказалась говорить наотрез. Вернее, твердит, как попугай одно и то же: «Суржиков насиловал».

Так еще мамаша ее полоумная масла в огонь подливает. Слова девчонке не дает вставить. В каждой бочке затычка. А без матери Ольгу Антоновну допрашивать нельзя. Она несовершеннолетняя. О как! В постели с кем-то кувыркаться, так она взрослая, а во всем остальном маленькая.

А может, она и впрямь с отчимом в постели кувыркалась, только не насиловал он ее, а она сама этого хотела. А потом мать испугалась и решила придумать сказку? А что, очень даже версия. Только вот ему, Стасу, от этого не легче. Так еще Самарин этот, не сидится ему на месте! Хотя, его-то как раз понять можно. Волка ноги кормят.

Стас вспомнил, как всего полчаса назад Ольга эта, будь она неладна, Абрамцева, размазывала слезы у него в кабинете.

– Я же вам говорю, что это Петька меня изнасиловал. Я ему сказала, что не хочу, а он говорит: «Че ломаешься-то? Цену себе набиваешь?», а потом к стенке прижал, начал юбку задирать и рукой в трусы полез…

А девчонка-то и не стесняется вовсе. Вон как подробно рассказывает. Стас много повидал жертв изнасилования. Иногда даже из взрослых теток приходилось подробности клещами тащить. А тут такие откровения. Похоже, слезы-то показные. Так еще и мамаша смотрит коршуном.

– Она у меня воспитана правильно. Ребенок еще. Он девку испоганил и в кусты. Пускай ответит теперь за все.

Пускай ответит, если виноват. Так ведь получается, что не виноват. Скрываете вы что-то дамы.

– Ольга, а может, ты ошиблась. Может, не так все было.

– Как было, так и рассказала. Что вы к ней прицепились? Правильно говорят, в ваше ведомство только приди, так сама же еще и виноватой останешься. А вас конкретно послушать, так вообще никто и не виноват. Сама она себя изнасиловала и избила, а теперь сидит тут, Ваньку валяет. Вы что же ее в чем-то обвиняете? – Коршуном налетела Людмила Витальевна. Ишь, как дочь защищает, а от самой вчерашним перегаром разит так, что Стасу прям закусить захотелось. Ох, чует он, не дочь она так опекает!

– Да не обвиняю я ее ни в чем. Просто у Суржикова Петра Семеновича алиби имеется.

– Какое еще алиби?

– Обыкновенное. Он в это время в кресле у стоматолога сидел, зубы сверлил.

– Не знаю, чего он там сверлил, а только девка моя не врет. Изнасиловал он ее…

– Мама, я сама. Станислав Яковлевич, я правда не вру.

Не врет она, ну-ну, как же! А после столь бурного напора твоей мамаши, Стас и вовсе уверен, что поработал там отчим. Вернее, не поработал, а как раз развлекся. А впрочем, что это он все ходит вокруг, да около. Пора уже расставить все точки над «й».

– Ольга, а может это был не Суржиков, а отчим твой, например. Ты не бойся, скажи правду. Никто тебе ничего не сделает.

Стас смотрел только на Ольгу, и все же боковым зрением видел, как Людмила Витальевна от удивления отрыла рот и возмущенно ловит воздух. Не похоже, что она знала. Слишком уж искреннее удивление. Она же не Раневская в конце концов, чтобы так сыграть. Да и Ольга заметно растерялась от такого вопроса. Похоже, тоже не ожидала.

– Дядя Олег? – Девочка фыркнула, явно обескураженная таким предположением. – Да вы что! Он на такое не способен. Да он… – Она возмущенно пыталась подобрать слово – Он мне сказки до сих пор на ночь читает. И вообще, он мне, как папа. И денег на карманные расходы всегда подбросит, и не ворчит, если я поздно прихожу. И даже домашку делать помогает.

– А ты всегда делаешь домашку?

– Приходится.

– Учишься, наверное, хорошо?

– А это как к делу относится? – Людмила Витальевна наконец вновь обрела голос. – Ты, следователь, совсем с дуба рухнул? Это же надо было такое сказать.

– Людмила Витальевна, я попросил бы…

– Это я сейчас попрошу прокуратуру, проверить тебя на соответствие занимаемой должности. Вообще очумел. Еще и Олега приплел. Тебе что Суржиковы денег занесли? Тогда понятно, почему ты их пацана выгораживаешь? – Людмила Витальевна вскочила с места и грозно нависла над Стасом. Комплекцией она была раза в два больше. Стас еле сдержал себя, чтобы не вжаться в спинку стула. Он все-таки мужик, да к тому же при исполнении. Негоже ему в своем кабинете женщин бояться.

– Людмила Витальевна, а вот это уже оскорбление. Я попрошу вас сесть на место.