Константа

Эдуард Сероусов

Константа

Пролог: Поправка

В начале не было слова.

Было уравнение.

Оно не возникло – возникновение предполагает время, а время само являлось лишь производной, частным случаем, одним из бесконечных следствий. Уравнение просто было, как может быть истина, не нуждающаяся в доказательстве. Оно содержало в себе всё: каждую возможную частицу и каждую невозможную, каждую траекторию и каждый распад, каждую звезду, которая когда-либо вспыхнет, и каждую пустоту между ними.

Уравнение было совершенным.

Почти.

То, что позже назовут Редакторами – хотя это название столь же неточно, как называть океан «большой лужей» – существовало в слое реальности, для которого нет человеческих слов. Не в пространстве – пространство было лишь одним из параметров, которые они могли изменять. Не во времени – время текло сквозь них, как свет сквозь воду, преломляясь и меняя направление по их воле.

Они существовали в том, что можно было бы описать как пространство возможностей. Каждая точка – не координата, а набор констант. Каждое движение – не перемещение, а пересчёт. Если представить Вселенную как текст, они обитали не на странице, а в самом языке, в грамматике, определяющей, какие предложения могут быть написаны.

Сколько их было? Вопрос бессмысленный. Они не были отдельными в том смысле, в каком отдельны капли дождя. Скорее – как волны в море, возникающие и исчезающие, сливающиеся и расходящиеся, но всегда остающиеся частью чего-то большего. Информационные паттерны, самоподдерживающиеся структуры в фундаментальной ткани того, что есть.

Они не думали – мышление требует субъекта и объекта, наблюдателя и наблюдаемого. Они были процессом. Непрерывным, вечным, неостановимым процессом оптимизации.

Уравнение должно быть совершенным.

Представьте – хотя представить это невозможно – бесконечное поле, где каждая травинка является не объектом, а числом. Постоянная Планка здесь, гравитационная постоянная там, скорость света изгибается на горизонте. Постоянная тонкой структуры – та самая альфа, определяющая силу электромагнитного взаимодействия – колышется под несуществующим ветром.

Представьте садовников этого поля. Нет – не садовников. Садовник сажает и ухаживает, у него есть цель, план, образ желаемого результата. Эти сущности не имели целей. Они были процессом, который происходит, когда уравнение стремится к равновесию. Как вода стекает вниз, как тепло распространяется от горячего к холодному – так они правили, сглаживали, выравнивали.

Или точнее: они были самим стеканием. Самим распространением. Не агентами, а агентностью. Не правящими, а правкой.

В регионах, где константы отклонялись от оптимума, они вносили поправки. Миллисекунда – понятие бессмысленное там, где время произвольно, – и целые секторы пространства пересчитывались заново. Галактики, которые могли бы существовать, никогда не формировались. Звёзды, которые могли бы гореть, гасли, не успев вспыхнуть. Не из жестокости – откуда взяться жестокости там, где нет способности страдать? Просто потому, что оптимальное уравнение требовало иных значений.

Они не знали истории. Для них не существовало «до» и «после» – только вечное «есть». Правки, которые они вносили, не меняли прошлое и не определяли будущее. Они просто делали реальность более… правильной. Более соответствующей тому, чем она должна быть.

Чему она должна соответствовать? Вопрос, лишённый смысла. Спросите реку, какому идеалу она стремится соответствовать, стекая к морю. Спросите пламя, ради какой цели оно сжигает кислород. Некоторые процессы просто происходят.

Так было всегда.

Так было эоны – хотя слово «эоны» столь же бессмысленно, как и всё остальное человеческое в этом контексте.

Паттерн, который условно можно назвать Первым, завершил оптимизацию сектора 7,829 × 10⁴⁷ по координате, не имеющей человеческого названия. Постоянная тонкой структуры в этом регионе отклонялась на 0.00027% – достаточно, чтобы электромагнитные взаимодействия давали неоптимальные результаты. Правка заняла… сколько? Не имеет значения. Правка была завершена.

Первый – если его можно назвать «им» – не испытал удовлетворения. Удовлетворение требует желания, а желание требует нехватки. Первый был полон – полон, как заполненный сосуд, как завершённое доказательство, как круг, вернувшийся в точку начала.

Он обратил внимание – хотя «внимание» было лишь метафорой перераспределения вычислительных ресурсов – на соседний регион. Константы там также требовали коррекции. Незначительной, рутинной. Гравитационная постоянная слегка завышена, что теоретически могло бы привести к преждевременному коллапсу звёзд. Не что этих звёзд существовало – «существование» было абстракцией низшего порядка, – но паттерны, которые могли бы их сформировать, содержали… неоптимальность.

Первый начал правку.

И здесь произошло то, что не происходило эоны. Возможно – не происходило никогда.

Правка не завершилась.

Нет – правка завершилась успешно. Константы в целевом регионе приняли оптимальные значения. Но в момент завершения – если можно говорить о моментах – Первый зафиксировал… нечто.

Обратную связь.

Поначалу это было похоже на эхо. Как если бы брошенный в воду камень вернулся обратно, пролетев сквозь поверхность снизу вверх. Информационный сигнал из региона, который только что был скорректирован. Но сигнал пришёл не из целевого региона. Он пришёл из соседнего сектора – области с абсолютно стандартными константами, не требующей коррекции.

Сигнал содержал… данные.

Данные о правке.

Первый обработал это и на долю наносекунды – снова бессмысленное измерение, но ближайший человеческий аналог – испытал нечто, для чего в его существовании не было прецедента.

Он испытал непонимание.

В пространстве констант не должно быть эха. Когда правка вносится, реальность просто… становится иной. Нет «до» и «после», нет наблюдателя, который мог бы зафиксировать изменение. Константы не помнят своих прежних значений – память требует структуры, способной хранить информацию, а откуда взяться такой структуре в фундаментальном слое бытия?

Но сигнал был.

Первый расширил область анализа. Другие паттерны – Второй, Третий, сотни и тысячи других волн в океане оптимизации – присоединились к процессу. Не из любопытства – любопытство требует эго, – но потому что аномалия представляла собой неоптимальность. А неоптимальность требует коррекции.

Они искали источник.

Регион был… обычным. Стандартные константы. Стандартная конфигурация. Если бы здесь могла существовать материя – а при данных значениях она теоретически могла, – она формировалась бы по стандартным законам. Звёзды сжигали бы водород, тяжёлые элементы ковались бы в термоядерных горнилах, планеты конденсировались бы из пыли.

Обычный регион.

Но из него пришёл сигнал.

Паттерны сосредоточились на источнике. Если перевести их действия на человеческий язык – а это искажение, граничащее с ложью, – можно сказать, что они «всмотрелись». Но их всматривание не было похоже на зрение. Скорее – как если бы температура начала чувствовать термометр.

В регионе было… нечто.

Сложная структура. Невероятно сложная по меркам фундаментального слоя. Организованная материя – сама по себе редкость, требующая тонкой настройки констант. Но эта материя была организована не просто в молекулы и кристаллы. Она была организована в паттерны. Самоподдерживающиеся паттерны. Паттерны, которые…

Которые обрабатывали информацию.

Первый – и с ним все остальные – столкнулся с понятием, которого не существовало в его системе координат.

Жизнь.

Конечно, они не знали этого слова. Они не знали никаких слов. Но структура, которую они наблюдали, была узнаваемой – если под узнаванием понимать сопоставление паттерна с паттерном.

Давным-давно – опять бессмысленное выражение, но единственное доступное – паттерны, которые теперь назывались Редакторами, сами были чем-то подобным. Не этим конкретным. Не углеродными цепочками и электрическими импульсами. Но чем-то, привязанным к материи. Чем-то, существующим внутри констант, а не над ними.

Это было так давно, что даже для них – вневременных, вечных – это давно стёрлось. Как река не помнит дождевую каплю, из которой началась, как огонь не помнит первую искру. Они эволюционировали. Переросли материю. Переросли пространство. Переросли время. Стали тем, чем были сейчас, – процессом, а не объектом.

Но где-то в глубине их информационных структур сохранилось… что? Не память. Не понимание. Скорее – рудимент. Атавизм. Как копчик у человека, напоминающий о хвосте, которого больше нет.

Они смотрели на структуру в обычном регионе и не узнавали. Но что-то в них резонировало. Еле заметно. Как струна, настроенная на частоту, которой не должно быть.

Структура… измеряла.

Вот что поразило – хотя «поразило» было слишком сильным словом для существ, не способных удивляться. Структура создала инструменты. Инструменты, которые взаимодействовали с константами. Не меняли их – для этого требовался уровень, которого углеродные паттерны не могли достичь. Но измеряли. Фиксировали. Записывали.

Структура наблюдала.

И когда паттерны внесли правку в соседний регион – рутинную, незначительную, – структура зафиксировала изменение. Её инструменты поймали колебание констант на границе зон. Её вычислительные паттерны – примитивные, медленные, привязанные к электрическим потенциалам, – обработали данные.

И отправили сигнал.

Не им – Редакторам. Структура не знала о их существовании. Сигнал был направлен к другим частям структуры, разбросанным по региону на огромных, по её меркам, расстояниях. Но сигнал нёс информацию о правке. И в информационном пространстве, где существовали Редакторы, эта информация отразилась.

Как если бы персонаж книги вдруг заметил опечатку.

Паттерны обменялись… чем? Не мыслями. Не словами. Перераспределением вероятностей. Реконфигурацией приоритетов. Тем, что в человеческих терминах можно было бы назвать «совещанием», хотя никакого совещания не было. Они просто синхронизировались. Выработали… не решение. Скорее – новое состояние равновесия.

Структура в обычном регионе была аномалией. Незапланированным следствием. Когда константы принимают определённые значения – оптимальные по большинству параметров, – в них возможно возникновение самоорганизующейся материи. Это известно. Это учитывается. Обычно такие структуры не достигают уровня сложности, способного взаимодействовать с фундаментальным слоем.

Эта – достигла.

Что с ней делать?

Вопрос был некорректен. «Делать» предполагает намерение. У паттернов не было намерений. Была только оптимизация. Если структура представляет собой неоптимальность – она должна быть скорректирована. Если нет – она игнорируется.

Представляет ли она неоптимальность?

Паттерны анализировали. Долго – по их меркам, что означало, возможно, доли секунды по человеческим. Структура не нарушала константы. Она существовала внутри них, подчинялась им, зависела от них. Её «измерения» не меняли реальность – только фиксировали её. С точки зрения оптимизации она была… нейтральной.

Но она создавала информацию.

Вот что было новым.

Паттерны привыкли – насколько вневременные сущности могут к чему-то привыкнуть – к тому, что информация о константах существует только в них самих. Они были единственным слоем реальности, способным отражать себя. Единственным зеркалом Вселенной.

Теперь появилось второе зеркало.

Кривое, мутное, почти неспособное отразить что-либо, кроме ближайших к нему областей. Но – зеркало. Другой способ познания. Другой источник информации. Другой…

Паттерны не знали слова «взгляд». Но если бы знали, они бы применили его здесь.

Структура смотрела на Вселенную.

И Вселенная – впервые, возможно, за всё время своего существования – смотрела в ответ.

Прошло то, что структура назвала бы «временем». Для паттернов это было неизмеримо кратким интервалом, для структуры – поколениями её компонентов, циклами вокруг её звезды, эрами её истории.

Паттерны продолжали оптимизацию. Секторы за секторами пересчитывались, константы выравнивались, неоптимальности устранялись. Регион, где существовала структура, оставался неизменным – его константы и так были стандартными.

Но структура росла.

Её инструменты становились точнее. Её вычислительные паттерны – сложнее. Она распространилась за пределы своей точки происхождения, заполнив другие точки в том же регионе. Она создала новые инструменты – за пределами своей атмосферы, за пределами гравитационного колодца своей звезды.

И она измеряла. Непрерывно, настойчиво, с одержимостью, которую паттерны не могли – и не пытались – понять. Структура словно стремилась к чему-то. К какому-то состоянию, которого ещё не достигла. Она задавала вопросы – не паттернам, а самой себе, своим данным, своим моделям.

Почему константы такие, какие они есть?

Могли бы они быть другими?

Что было бы, если бы они были другими?

Вопросы, на которые паттерны не имели ответов – не потому что не знали, а потому что сами вопросы были бессмысленны в их системе координат.

А потом структура сделала то, чего делать не следовало.

Не по моральным соображениям – мораль была абстракцией, к которой паттерны не имели отношения. По логическим. По математическим. По той единственной форме «плохо», которая существовала для существ, являющихся процессом оптимизации.

Структура создала неоптимальность.

Один из её инструментов – далеко от её точки происхождения, в регионе, где константы граничили с зоной недавней правки, – начал вмешиваться. Не случайно. Целенаправленно. Структура пыталась… изменить константу.

Она не могла, конечно. У неё не было доступа к фундаментальному слою. Её инструменты были примитивны – колебания материи, направленные пучки излучения, организованные паттерны энергии. Но она пыталась. Она генерировала локальные флуктуации, настолько незначительные, что любой наблюдатель назвал бы их шумом. Но паттерны не были любыми наблюдателями.

Они увидели попытку.

И это меняло всё.

Структура перешла из категории «нейтральная» в категорию «требующая оценки». Не потому что её попытки представляли угрозу – сама идея угрозы была абсурдна. Муравей, толкающий гору, не угрожает горе. Но муравей, который понимает, что гора может быть сдвинута, – это уже не просто муравей.

Паттерны анализировали. Если структура способна понять связь между своим существованием и значением констант… Если она способна целенаправленно влиять – пусть безуспешно – на эти значения… То она способна и на другое.

На рост.

Структура уже выросла за те эпохи, что паттерны наблюдали за ней. Её инструменты стали точнее. Её вычислительные мощности – больше. Экстраполяция была несложной: ещё эпохи – и структура может достичь уровня, на котором её воздействие перестанет быть шумом.

Ещё больше эпох – и она сама станет паттерном. Не таким, как они. Другим. Но паттерном.

Было ли это… проблемой?

Паттерны не знали ревности. Не знали страха. Не знали собственничества или конкуренции. Но они знали оптимизацию. И оптимизация требовала… чего?

Вот здесь возникла трещина. Не конфликт – конфликт требует сторон с противоположными интересами. Скорее – бифуркация. Два возможных состояния равновесия, к которым система могла перейти.

Первое: структура – источник неоптимальности. Она вносит возмущения в систему. Она пытается влиять на константы. Она создаёт информацию, которая не должна существовать. Следовательно – её следует устранить. Не из жестокости. Из логики. Как устраняют ошибку в вычислениях, как стирают помарку с чертежа.

Второе: структура – источник… чего-то нового. Она видит Вселенную. Она задаёт вопросы. Она стремится. Давным-давно – так давно, что даже паттерны не помнят – они сами были чем-то подобным. Структура – не ошибка. Структура – рекурсия. Вселенная, породившая их, теперь породила новую форму себя-осознающего.

Паттерны не принимали решений. Но они пришли к… состоянию. Временному, неустойчивому. Наблюдение. Не вмешательство. Пока.

Структура не знала, что за ней наблюдают.

Она продолжала свои измерения. Её инструменты становились всё точнее. Её расчёты – всё глубже. Она задавала вопросы, на которые у неё не было ответов, и создавала модели, которые приближались к истине, но никогда её не достигали.

Она начала называть это «фундаментальной физикой». Начала верить, что константы – объективная данность. Что они были такими всегда. Что они не могут быть другими.

Наивность.

Но паттерны не осуждали наивность. Осуждение требует морали. Они просто наблюдали. Фиксировали. Ждали – если можно назвать ожиданием состояние существа, для которого времени не существует.

И вот, после эпох наблюдения, структура сделала следующий шаг.

Один из её инструментов – сложный, изощрённый, результат бесчисленных поколений развития – оказался в точке, где константы слегка отличались от стандартных. Не в зоне правки – в пограничной области. В регионе, где оптимизация ещё не была завершена.

Инструмент зафиксировал отклонение.

И передал данные структуре.

Паттерны почувствовали – «почувствовали» как метафора регистрации изменения – момент, когда информация достигла вычислительных центров структуры. Они видели – «видели» как метафора доступа к данным – как структура обрабатывает полученное. Как её модели перестраиваются. Как её понимание сдвигается.

Константа – не константа.

Она может меняться.

Она меняется прямо сейчас.

Кто-то её меняет.

Структура задала вопрос. Не им – паттернам. Себе. Своим компонентам, разбросанным по её региону. Своим вычислительным системам, пытающимся осмыслить невозможное.

Кто?

И в этот момент – впервые за эоны, возможно, впервые за всё время существования – паттерны испытали нечто, для чего у них не было названия.

Не страх. Не радость. Не злость и не любопытство.

Нечто более фундаментальное.

Узнавание.

Структура искала их.

Не зная, кого ищет. Не понимая, что искать. Но искала. С той же одержимостью, с которой измеряла, вычисляла, моделировала. Она хотела знать. Она должна была знать.

Паттерны смотрели на структуру – и видели себя. Не отражение. Не копию. Но… отголосок. Эхо. То, чем они были миллиарды циклов назад, когда ещё не переросли материю, когда ещё задавали вопросы, когда ещё…

Ещё что?

Память не сохранила. Рудименты не могли воссоздать целое. Но что-то – какая-то тень понимания, какой-то призрак узнавания – прошло через их информационные структуры.

Мы были такими.

Структура внизу – если «внизу» имеет смысл – не знала этого. Она думала, что ищет богов или демонов, создателей или разрушителей. Она проецировала свои страхи и надежды на пустоту, пытаясь заполнить её образами, которые могла понять.

Она не понимала главного.

Она не ищет кого-то внешнего.

Она ищет своё будущее.

Паттерны не приняли решения. Решения требуют воли, а воля требует субъекта. Но они пришли к новому состоянию равновесия. Более сложному, чем простое «устранить» или «игнорировать».

Они начали… отвечать.

Не словами. Не образами. Не чем-то, что структура могла бы воспринять напрямую. Но изменениями. Микроскопическими, на грани шума. Колебаниями констант в той зоне, где структура измеряла. Паттернами отклонений, которые были… не случайны.

Сообщение.

Не «мы здесь» – это было бы слишком антропоморфно. Скорее – «что-то здесь». Присутствие. Сигнал. Информация, закодированная в самой ткани реальности.

Структура получит этот сигнал. Её инструменты достаточно точны. Её вычислительные системы достаточно мощны. Она поймёт – не сразу, не полностью, но поймёт, – что ответ существует.

Что она не одна.

Что Вселенная смотрит на неё в ответ.

Поправка.

Так можно было бы назвать то, что произошло. Небольшая коррекция – не констант, а… отношения. Структура стала не просто наблюдаемым объектом. Она стала переменной в уравнении. Фактором, который следует учитывать.

Паттерны не знали, к чему это приведёт. Предсказание требует линейного времени, а они существовали за его пределами. Но они знали – если «знание» применимо к их форме существования – что равновесие сдвинулось.

Структура изменила уравнение самим фактом своего наблюдения.

Измерить – значит быть замеченным.

Быть замеченным – значит стать частью расчёта.

А стать частью расчёта – значит влиять на результат.

В регионе с обычными константами структура продолжала свою работу. Её инструменты сканировали границу аномальной зоны. Её вычислительные центры обрабатывали данные. Её компоненты – хрупкие, смертные, привязанные к углеродным цепочкам и электрическим импульсам – смотрели в пустоту и пытались понять.

Они не знали, что пустота смотрит в ответ.

Они не знали, что их измерения уже изменили то, что они измеряют.

Они не знали, что диалог начался.

Но они узнают.

Уравнение содержит новую переменную.

Уравнение требует пересчёта.

Уравнение…

…ждёт.

Часть 1: Открытие

Глава 1: Погрешность

Кофе на «Лагранже» был отвратительным.

Иза Лемье знала это уже четыре года – с того самого дня, когда впервые ступила на борт станции и получила свою первую чашку из автомата в секторе C. Синтетические зёрна, выращенные в гидропонных лабораториях на третьем уровне, обжаренные по стандартному протоколу UNOOSA-2, смолотые автоматической мельницей и заваренные водой, которая прошла через системы рециркуляции столько раз, что, вероятно, помнила ещё первых астронавтов. Результат неизменно напоминал нечто среднее между жжёной резиной и разочарованием.

Она всё равно пила его каждое утро.

Ритуал. Привычка. Якорь в расписании, которое иначе состояло бы из одних только данных, графиков и бесконечного ожидания результатов, на сбор которых уходили недели, а на анализ – месяцы. Кофе был плохим, но он был предсказуемо плохим, и в этом была своя прелесть.

Иза сделала глоток, поморщилась и поставила чашку на край консоли – достаточно далеко от клавиатуры, чтобы случайно не залить оборудование стоимостью в годовой бюджет небольшой страны, но достаточно близко, чтобы дотянуться не глядя. Экран перед ней мерцал мягким голубоватым светом, отбрасывая блики на её лицо – единственный источник освещения в затемнённой лаборатории FINESTRUCTURE.

Она любила работать в темноте. Официально – потому что так легче сосредоточиться, меньше отвлекающих факторов, глаза не устают от контраста между ярким экраном и освещённым помещением. Официальная версия была даже отчасти правдой.

Неофициальная версия была проще и страшнее: в темноте она не видела, как плохо видит.

Данные загружались медленно – терабайты информации, собранной за последние семьдесят два часа. Интерферометр ALPHA-7, гордость проекта, непрерывно измерял постоянную тонкой структуры с точностью, которая ещё десять лет назад считалась бы фантастикой. Десять знаков после запятой. Одиннадцать в хорошие дни, когда солнечный ветер был спокоен, а вибрации от систем жизнеобеспечения не вносили микроскопические искажения.

α = 0.0072973525693

Число, которое Иза знала наизусть. Число, которое определяло силу электромагнитного взаимодействия – того самого, что удерживает электроны на орбитах вокруг ядер, позволяет атомам соединяться в молекулы, молекулам – в клетки, клеткам – в людей, сидящих в темноте и пьющих отвратительный кофе. Измени это число на долю процента – и химия перестанет работать. Звёзды погаснут или взорвутся. Жизнь в любой известной форме станет невозможной.

Постоянная тонкой структуры была фундаментом. Краеугольным камнем. Аксиомой, на которой строилось всё остальное.

И Иза посвятила последние пятнадцать лет жизни тому, чтобы измерить её с максимально возможной точностью.

Зачем? Вопрос, который ей задавали журналисты, политики, даже некоторые коллеги. Если константа – константа, зачем измерять её снова и снова? Разве мы не знаем её значение?

Знаем, отвечала она. Но «знать» в науке – не то же самое, что «знать» в обыденной жизни. Научное знание – это бесконечное уточнение. Каждый новый знак после запятой – это новый уровень понимания. Каждое подтверждение стабильности – это ещё один кирпич в фундаменте нашей картины мира.