Новый мировой порядок: кто пишет правила мира и как человеку не потерять себя

● OECD/ОЭСР. Ищите руководства и обзоры с методиками – там спрятаны будущие индикаторы.

● WTO/ВТО. Смотрите практику разрешения споров – это «реальная конституция» торговли.

● BIS/БМР. Отчёты по платежам и ликвидности заранее сигнализируют о технических сдвигах.

● G20/Джи20. Сравнивайте коммюнике лидеров с материалами рабочих групп – расхождения покажут зрелость решений.

● BRICS/БРИКС. Повестка НБР демонстрирует, какие модели финансирования проходят апробацию.

Итог

Шесть центров – WEF/ВЭФ, OECD/ОЭСР, WTO/ВТО, BIS/БМР, G20/Джи20, BRICS/БРИКС – не конкурируют за власть в классическом смысле. Они собирают власть как процесс: язык → метод → право → техника → политика → эксперименты. Так оформляется распределённая система управления, в которой решения принимаются за пределами электоральных циклов и реализуются через стандарты, протоколы и метрики. Новая форма порядка поддерживается не силой, а совместимостью.

Основные документы, реквизиты и источники по организациям и стандартам приведены в Приложениях.

Партнёрство государства и корпораций

Механизм объединения власти и капитала

Современное государство всё реже действует как «замкнутый суверен». Всё чаще оно выступает оператором инфраструктуры, соединённой с крупным капиталом в единый контур управления. Этот контур описывается термином Public–Private Partnership (государственно-частное партнёрство, PPP/ГЧП). Формально – союз ради эффективности и инноваций. По сути – технология распределённого управления, где публичные цели реализуются через частные мощности и стандарты.

PPP стало одной из «рабочих языковых моделей» XXI века. Оно заменило старую оппозицию «государство vs бизнес»: теперь это две стороны единого процесса – управления ресурсами и услугами. Через PPP государство получает гибкость и технологическую базу, бизнес – предсказуемый спрос и рамку легитимности. Когда механизм настроен хорошо – выигрывают оба. Когда нет – общество платит за издержки совпадения публичных задач и частных стимулов.

Истоки модели

Послевоенная реконструкция вывела на поверхность смешанное финансирование инфраструктуры. World Bank (Всемирный банк, WB/ВБ) и позже Organisation for Economic Co-operation and Development (Организация экономического сотрудничества и развития, OECD/ОЭСР) продвигали подходы, где государство берёт на себя гарантийную часть и управление рисками, а частный сектор – проектирование, строительство и эксплуатацию.

Во второй половине XX века, на волне структурных реформ и либерализации, многие юрисдикции расширили роль частного сектора в коммунальной, транспортной и энергетической инфраструктуре. International Monetary Fund (Международный валютный фонд, IMF/МВФ) сопровождал эти процессы аналитическими рекомендациями в рамках программ макроэкономической стабилизации и реформ. Приватизация, концессии и контрактные формы управления стали инструментарием (но не тождественны друг другу и не всегда обязательны) для перестройки государственных услуг под инвестиционную логику.

С начала XXI века рамка государственно-частного партнерства вышла за пределы «дороги-мосты-электросети». К ней отнесли образование, медицину, цифровую идентичность, платформенные сервисы, элементы «умного города». Тем самым ГЧП стало универсальным способом сборки публичной услуги из частных технологий и капитала.

Глобальное внедрение PPP

Финансовый уровень. Частный партнёр приносит капитал, технологию и управление; государство обеспечивает долгосрочный спрос и гарантии. Риски распределяются контрактом: те, что бизнес может контролировать, уходят частнику; «системные» – чаще остаются у государства. Правильная настройка этой границы решает судьбу проекта: несбалансированный риск превращает ГЧП в скрытое удорожание для бюджета и потребителей, сбалансированный – в источник эффективности и обновления инфраструктуры.

Административный уровень. ГЧП – это делегированное исполнение публичной функции. Частная компания действует в публичном интересе и от имени государства, но по контракту. Критический вопрос – подотчётность: как обеспечивается контроль качества, доступность услуги, защита данных и прав пользователя. Чем прозрачнее метрики и аудит, тем меньше издержек недоверия.

Идеологический уровень. ГЧП подаётся как альтернатива бюрократии: скорость, инновации, окупаемость. На практике это согласование языков: публичные цели переводятся в KPI и SLA, понятные инвестору. Риск – подмена публичной ответственности частной выгодой, если рамка качества и доступности не зафиксирована. Сила в том, что правильно сконструированные метрики заставляют обе стороны работать на результат.

Механизм стал универсальным инструментом международных организаций.

● Всемирный банк (WB/ВБ) публикует обзоры и руководства по «лучшим практикам» ГЧП, включая типологию рисков, жизненный цикл проектов и модели распределения обязательств.

● European Commission (Европейская комиссия, EC/ЕК) разработала ориентиры и модельные подходы к контрактам для государств-членов.

● В документах United Nations (Организация Объединённых Наций, UN/ООН) ГЧП фигурирует как один из инструментов достижения Agenda 2030 for Sustainable Development (Повестка в области устойчивого развития до 2030 года): мобилизация частного капитала на публичные цели.

Важно отделять язык цели от языка метода. Цель – устойчивое развитие, доступность услуг, модернизация. Метод – ГЧП среди других вариантов (бюджетное строительство, государственные корпорации, концессии, аутсорсинг). За выбор метода всегда отвечает конкретная юрисдикция, а не «мировая норма».

Как это работает на практике (типовые форматы)

Инфраструктура (дороги, мосты, транспорт). Частный партнёр строит и обслуживает объект, получает платежи по контракту доступности или за счёт трафика; государство – долгосрочное качество и перенос части рисков. Узкое место – корректная модель спроса и механизмы пересмотра условий.

Социальные объекты (школы, больницы). Эффект – модернизация фондов и сервисов. Риск – «жёсткие» платежи по контракту на десятилетия при изменении потребностей. Антидот – гибкие условия и независимый аудит стоимости.

Коммунальная сфера и энергетика. Инвестиции ускоряются; тарифная политика требует тонкой настройки социальных компенсаций и стимулов эффективности.

Цифровые сервисы и данные. Идентификация, платежи, электронные подписи, медицинские записи – создаются как Digital Public Infrastructure (цифровая общественная инфраструктура / DPI) в партнёрстве государства и ИТ-компаний. Плюсы – скорость и масштабирование. Риски – конфиденциальность, интероперабельность, недопущение технологической зависимости. Здесь особенно важны открытые стандарты, права субъектов данных и независимый надзор.

Где проходит красная линия: четыре теста качества PPP

1. Тест публичной цели. Ясно ли определена общественная задача (доступность, качество, надёжность), и измеряется ли она?

2. Тест распределения рисков. На стороне частника остаются контролируемые риски (сроки, стоимость, эксплуатация), на стороне государства – системные (законодательные, форс-мажор) – с чёткими компенсациями.

3. Тест подотчётности. Есть ли прозрачный аудит, открытые данные по исполнению, понятные процедуры корректировки контракта?

4. Тест совместимости прав и технологий. Защищены ли данные граждан; обеспечена ли переносимость и интероперабельность решений; не создаётся ли «закрытая» зависимость от одного поставщика?

Если все четыре теста пройдены, то ГЧП – инструмент модернизации. Если провален хотя бы один – то это, скорее, латентная форма долговой или технологической зависимости.

Новый этап: цифровое партнёрство

С 2020-х годов акцент сместился к инфраструктуре данных. Программы digital ID (цифровая идентичность), электронных доверенных услуг, платёжных платформ и элементы AI-сервисов запускаются как ГЧП.

World Economic Forum (Всемирный экономический форум, WEF/ВЭФ) закрепил термин Digital Public Infrastructure (цифровая общественная инфраструктура, DPI) для модульной сборки таких сервисов. В такой конфигурации государство сохраняет фронт-энд публичной ответственности, а бэк-энд – стеки, облака, протоколы – часто принадлежит или управляется частными операторами.

Отсюда главный вызов: сохранить суверенитет над данными и алгоритмами при использовании частной экспертизы и капитала. Решается он правом (чёткие режимы доступа/передачи), технологией (открытые интерфейсы, реестровые решения) и надзором (независимые регистраторы действий).

Итог

ГЧП – не союз «государство + бизнес» как два лагеря. Это конструктор публичной услуги, в котором капитал получает предсказуемость и масштаб, а государство – скорость и технологию. Смысл и риск ГЧП зависят не от лозунга, а от конструкции договора: кто что делает, кто за что отвечает и как это измеряется.

В XX веке власть часто измерялась территорией. В XXI – контрактами и стандартами. ГЧП стало юридическим выражением этой трансформации: власть реализуется через инфраструктуру, а инфраструктура строится и управляется там, где сходятся интересы, метрики и право. Когда эта сборка точна – общества получают обновление сервисов. Когда нет – возникает дисбаланс ответственности: прибыль приватна, издержки публичны.

Основные документы, реквизиты и источники по организациям и стандартам приведены в Приложениях.

Роль технологических гигантов

За три десятилетия технологические корпорации прошли путь от поставщиков сервисов к инфраструктурной власти. Они уже не только производят устройства и софт – они оперируют средой, в которой живут государство, экономика и коммуникации. Их платформы, код и базы данных стали частью механизма управления. Масштаб влияния измеряется не выручкой и числом пользователей, а степенью зависимости от их инфраструктуры.

От бизнеса к управлению

Классическая логика: государство задаёт правила – бизнес действует внутри. Цифровая эпоха внесла коррекцию: платформа стала новой формой «права», а алгоритм – инструментом регулирования поведения.

● Alphabet Inc. (Google/Гугл) – доступ к знанию: поиск, картография, рекламные рынки.

● Meta Platforms (Facebook/Instagram признаны экстремистскими организациями и запрещены на территории Российской Федерации) – внимание и социальные графы.

● Amazon.com, Inc. – логистика вещей и облачные вычисления как слой гос- и корпоративной инфраструктуры.

● Microsoft Corporation – стандарты корпоративного ПО, облака, кибербезопасность.

● Apple Inc. – поведение пользователя через интерфейс и контроль доступа к экосистеме.

● X Corp. (X, ранее Twitter), TikTok – медиапотоки и короткие форматы влияния.

Экосистемы этих игроков закрывают повседневность: поиск, общение, платежи, логистика, медицина, образование, госуслуги. Когда государство закупает облако или вводит цифровую идентичность на частной платформе, часть функционального суверенитета перемещается к оператору инфраструктуры. Кабинеты власти дополняются дата-центрами.

Партнёрство с государством: новый симбиоз

Конфигурация сменилась с «рынок ↔ государство» на public–private digital partnerships – цифровые государственно-частные альянсы. Программы цифровой идентичности и электронных доверенных услуг разрабатываются и эксплуатируются при участии частных компаний.

Примеры контуров:

ID2020 Alliance (Альянс цифровой идентичности, ID2020/ИД2020) с участием технологических и филантропических партнёров (например, GAVI, the Vaccine Alliance/ ГАВИ, Глобальный альянс по вакцинам и иммунизации).

Digital Public Infrastructure (цифровая общественная инфраструктура, DPI/ЦОИ) – модульная сборка базовых цифровых сервисов (идентификация, платежи, электронная подпись) в партнёрстве государства и бизнеса.

В этой конфигурации государство сохраняет политическую ответственность на фронт-энде, а бэк-энд – облака, платформы, протоколы – часто принадлежит или управляется частными операторами. Ключевой вопрос: подотчётность и обратимость – кому принадлежат данные, как выйти из контракта, можно ли сменить поставщика без потери функций.

Информационный контроль: алгоритм вместо цензора

Главный ресурс цифровой эпохи – внимание. Алгоритмы ранжируют новости, выстраивают ленты, фиксируют паттерны реакции – и пользователь видит не мир, а персонализированное отражение. Коммерческий таргетинг и общественная повестка сходятся в одном механизме: модель предсказывает интерес и направляет его.

Платформы Meta (признана экстремистской организацией и запрещена на территории Российской Федерации), Google, TikTok, X де-факто стали медиасферой управления: здесь формируется повестка и границы допустимого. Государства используют эти каналы для официальных коммуникаций, но не контролируют их логику. Цензура всё чаще выглядит не как запрет, а как параметр в коде: видимость темы определяется настройками ранжирования, маркировками, правилами модерации.

Экономика данных как зависимость

Данные – «новая нефть» с поправкой: их производим мы сами. Запросы, перемещения, покупки, клики, биометрия – всё становится сырьём для рынка предсказаний. Компании стремятся предвидеть не только нынешнее поведение, но и следующее действие – и управлять спросом, репутациями, общественными настроениями.

На языке принципов декларируются прозрачность и конфиденциальность; на практике агрегация данных питает рекламу, обучение моделей ИИ и риск-аналитику. Возникает информационная асимметрия: государство не всегда владеет данными о своих гражданах; доступ к ключевым массивам – у корпораций. Власть становится функцией доступа к данным, а правила доступа – предметом контрактов и стандартов.

Искусственный интеллект как новый центр притяжения

Artificial Intelligence (искусственный интеллект, AI/ИИ) усиливает роль технологических компаний. Универсальные модели и сервисы ИИ внедряются в кредитный скоринг, безопасность, управление инфраструктурой, сервисы госуслуг. Часть решений де-факто делегируется алгоритмам, и это смещает ответственность: ошибки становятся «техническими», а не персональными.

Для обучения ИИ требуются большие массивы данных и вычислительные мощности, что стимулирует дальнейшую централизацию инфраструктуры у крупных игроков. Государства вынуждены сотрудничать, чтобы не выпасть из технологической траектории, – и зависимость от частных стеков растёт.

Глобальная координация: кто задаёт правила

На международном уровне закреплён подход multi-stakeholder governance – многостороннего управления с участием заинтересованных сторон: государства, компании, НПО, академия участвуют вместе.

Рамки и направления:

● United Nations (Организация Объединённых Наций, UN/ООН) – Global Digital Compact (Глобальный цифровой договор, GDC/ГЦД) как общие принципы цифрового управления.

● World Economic Forum (Всемирный экономический форум, WEF/ВЭФ), European Commission (Европейская комиссия, EC/ЕК), Organisation for Economic Cooperation and Development (Организация экономического сотрудничества и развития, OECD/ОЭСР) – параллельные инициативы и рабочие группы по кибербезопасности, DPI, этике ИИ, устойчивым данным.

Формально голоса равны; фактически ресурс платформ – данные, инженеры, инфраструктура – делает их нормативными арбитрами: кто обслуживает инфраструктуру, тот влияет на правила интерфейса.

«Технологический гуманизм»: как звучит идеология

Каждая стадия внедрения технологий в управление сопровождается гуманистическим обоснованием: безопасность, доступность, инклюзия, борьба с дезинформацией. Язык цели безупречен; язык же метода редко обсуждается публично. Отсюда необходимость разделять цель и средство: поддерживать цель – и тщательно проверять средство, чтобы не подменять публичную ответственность корпоративной выгодой.

Итог

Техногиганты не обслуживают власть – они перестраивают её логику: публичные функции исполняются через частные платформы; правила воплощаются в протоколах; политика выражается в настройках интерфейсов. Мир всё меньше делится на государства и всё больше – на экосистемы и платформы. Их границы проходят по дата-центрам, их «законы» – в коде и контрактных SLA, их «граждане» – пользователи. Эта власть не требует мандата: ей достаточно привычки совместимости.

Основные документы, реквизиты и источники по организациям и стандартам приведены в Приложениях.

Язык и термины глобального управления

Зачем это нужно. Документы ООН и ВЭФ нередко задают рамку, в которой затем появляются законы, стандарты и бюджеты. Понимание этой рамки помогает видеть не лозунги, а траекторию решений и их бытовые последствия.

Как устроен этот язык. Язык рамочных документов работает на трёх уровнях:

● ценностный: слова вроде sustainability/устойчивость, inclusion/инклюзия создают доверие и мотивацию;

● технический: уточняются определения, показатели и методики;

● нормативный: вводятся критерии соответствия, сроки отчётности и контуры мониторинга.

Именно переход от первого уровня к двум последующим превращает идею в управленческую практику.

Пять опор для чтения

1. Цель. Что обещают изменить и ради чего.

2. Определения (definitions/glossary). Что именно означает ключевое слово в данном документе.

3. Модальные глаголы. should/следует, encourage/поощряется, commit/обязуются – шкала от ожиданий до публичного обязательства.

4. Измерение. Есть индикаторы, источники данных и сроки – значит, планируется практическое применение.

5. Операторы. Кто фактически будет исполнять: ведомства, платформы, консорциумы; где находятся данные.

Как работает «мягкий мандат». Рамочные тексты избегают приказов, пользуясь формулами управления, координации и поддержки. Это не закон, но ожидаемая модель поведения. Если требуются отчёты по показателям, практика начинает выравниваться под эти показатели.

Один наглядный пример устойчивого развития. На уровне ценности – «делать сегодня так, чтобы хватило завтра». На уровне практики – набор индикаторов и источников данных, по которым страны и организации показывают прогресс. Отсюда – приоритеты в проектах: энергия, транспорт, городская среда, доступность услуг.

Важные оговорки

● Приоритет не означает автоматическое финансирование. Пилотные проекты и гранты зависят от мандата инструмента и отбора заявок.

● Есть вариативность. Единый термин может реализовываться по-разному (свои источники данных, иной уровень детализации).

● Метрика – средство, а не цель. Она помогает видеть реальность. До тех пор, пока не подменяет её.

Мини-глоссарий (EN/RU → на что смотреть)

– Sustainability / устойчивость – какие показатели и данные используются.

– Inclusion / инклюзия – каким механизмом достигается доступ (квоты, субсидии, алгоритмы).

– Global governance / глобальное управление – где точки решения (советы, комитеты, альянсы), а не «мировое правительство».

– Digital identity / цифровая идентичность - владелец данных, право на выход, переносимость учётной записи.

– Interoperability / интероперабельность – открытые интерфейсы, возможность смены поставщика без потери доступа.

– Partnership / партнёрство – распределение рисков, подотчётность, условия аудита.

Быстрый алгоритм чтения

1. Прочитайте в интересующем вас документе цель и определения.

2. Проверьте, чем измеряют (индикаторы, сроки, источники).

3. Определите операторов и местоположение данных.

4. Ответьте: что это меняет для граждан/компаний в понятных действиях (доступ, регистрация, новая процедура).

Итог

Документы ООН и ВЭФ – это не «скрытые планы», а механизм согласования: от ценностей к измеримым правилам. Чтобы читать их трезво, достаточно держаться простых ориентиров: цель → определение → измерение → оператор → практический эффект. Этого хватит массовому читателю.

Основные документы, реквизиты и источники по организациям и стандартам приведены в Приложениях.

Ответ на вопрос главы: правила формирует сеть наднациональных институтов (ООН, МВФ, ВБ и др.) через триаду финансы – право – ценности, закрепляя её договорами, стандартами и метриками.

ГЛАВА 2. ФИНАНСОВАЯ АРХИТЕКТУРА НОВОГО МИРА

Вопрос главы: как устроена невидимая инфраструктура глобального финансового управления и кто сегодня задаёт её правила?

Банк международных расчётов (Bank for International Settlements, BIS).

Координация финансовых потоков

Современная мировая экономика устроена не как рынок, а как система каналов. Эти каналы соединяют центральные банки, корпорации, правительства и фонды в единую сеть, где движение капитала регулируется не политикой, а протоколом.

Сердце этой сети – Банк международных расчётов, (Bank for International Settlements, BIS), расположенный в Базеле, Швейцария.

Его называют «центральным банком центральных банков», но это лишь внешнее определение. На самом деле BIS – операционный мозг мировой финансовой архитектуры, координатор потоков, задающий темп и ритм всей денежной циркуляции планеты.

Истоки и предназначение

BIS возник в 1930 году – на стыке кризиса и реванша. BIS учреждён центральными банками и казначействами ряда держав – Банк Англии, Рейхсбанк, банки Франции, Италии, Бельгии и Японии – как операционный центр репараций и международных расчётов.

Первоначально он был создан для обслуживания репарационных выплат после Первой мировой войны. Но уже в тридцатые годы его функция расширилась: через него началась координация международных платежей и надзор за золотыми резервами. Когда Вторая мировая война положила конец золотому стандарту, BIS уже владел технологией управления межбанковскими потоками.

После 1945 года Базель стал местом, где договаривались о новой финансовой географии. Здесь решалось, какие валюты станут опорными, какие страны будут держателями ликвидности, а какие – должниками.

BIS оказался единственным институтом, который пережил все финансовые переходы – от золота к доллару, от доллара – к плавающим курсам, от печатных денег – к цифровым.

Архитектура Базельской системы

Координация финансовых потоков в исполнении BIS происходит через нормативные рамки, известные под названием Basel Accords (Базельские соглашения).

Basel I в 1988 году заложил правила капитала для банков, определив, сколько средств они должны держать в резерве на каждый выданный кредит.

Basel II в 2004 году добавил систему оценки рисков и ввёл понятие внутренних рейтингов.

Basel III в 2010 году (после кризиса 2008-го) установил новые нормы ликвидности и соотношения капитала к активам.

Идёт подготовка следующей итерации требований, условно называемой Basel IV, что обозначает вход в фазу более жёсткой унификации риска.

Эти документы не обязательны юридически, но выполняются всеми странами. Любой центральный банк, который не следует Базельским нормам, автоматически теряет доступ к международным потокам.

Так BIS управляет миром через механизм добровольного согласия: никто не приказывает, но все повинуются.

Базельская архитектура создаёт впечатление технической нейтральности, но на самом деле она – реальный политический инструмент. Кто контролирует параметры риска, тот контролирует движение капитала. Изменение одного коэффициента может закрыть доступ к финансированию для целых регионов.