Аромат

Сергей Соков

Аромат

Пролог

В комнате было тихо.

Запах хлорки, лёгкие нотки пороха, а если принюхаться, то и какой-то кислой химии.

Ни одной лишней детали, ничего, что могло бы издать звук.

Кроме нескольких закутанных в плед силуэтов на кроватях, которые до того тихо спали, что казалось, будто бы вовсе умерли. Дверь в комнату открылась и внутрь вошла девушка. Её руки дрожали, сжимая пистолет с глушителем. Глаза зудели от слёз, они больше не могли их источать. Она долго шла сюда из оружейной, научный комплекс был огромным и времени на горечь было предостаточно.

Некогда пшеничные, почти золотые, волосы посерели и выцвели незадолго до этой ночи. Именно от тяжести исполнения приказа, её волосы сменили цвет, а улыбка надолго сошла с её лица. Ледяной холод рукоятки впивался в ладони, дыхание сбивалось, дрожь никак не удавалось унять. Несколько глубоких вдохов и выдохов, мушка продолжала дрожать. На другом конце – невинное лицо девушки, спящей крепким сном после тяжелого дня. Буквально, полное отражение. Как и на других койках, всюду были её сёстры, абсолютные близнецы. Только прожив всю свою жизнь рядом, они могли отличать друг друга.

У той что была под прицелом, №5, правое ухо немного согнуто в сторону. Оно было сломано во время рукопашной тренировки, и так и не смогло зажить правильно, даже спустя несколько лет. Лёгкий эстетический дефект не имел значения, потому и не был исправлен.

Выстрел.

Дрожь спала лишь на секунду, чтобы точно попасть. Долгие годы муштры дают о себе знать. Тело на кровати даже не дёрнулось, не сменило позы. Только небольшое отверстие во лбу выдавало трагедию, которая заключалась в тихом щелчке затвора. Белая ткань постели, подобно савану, накрывала истекающее кровью тело, небытие ступило на порог и готово было вбежать внутрь.

Стрелявшая не могла опустить пистолет, всё её тело оцепенело с новой силой. Вот так, она впервые стреляла в человека, и по скверной иронии, свою сестру. Ей предстояло выстрелить ещё двенадцать раз, дюжина душ ожидала её жати.

Дальше она только вспоминала что-то хорошее, о каждой из своих целей. Так она решила их запомнить, так она извинялась перед ними. Вот посапывает с открытым ртом №2, у неё отколот один клык. Сама виновата, не смогла удержать винтовку на стрельбище, и та отскочила ей прямо в голову. Выстрел.

№ 4 и №6 опять спят на одной кровати. С самых ранних воспоминаний, они были не разлей вода. Сначала куратор ругался на них за это, но потом перестал обращать внимание. Они уже далеко не дети, и стандартная койка еле вмещала их, но всё-таки, даже собственный комфорт, был поставлен ниже, чем желание быть рядом. Выстрел. Одна из них, будто бы что-то чувствуя, сильнее обняла уже бездыханное тело перед собой. Выстрел.

Новая волна эмоций подкатила к горлу, девушка опёрлась на изголовье кровати. Само нутро сводила судорога, внутри неё ломалась каждая клетка, каждая мысль теряла свой цвет. Голова кружилась, онемевшее горло не давало полностью вдохнуть или выдохнуть.

В надежде на что-то извне, она посмотрела в узкое окно. Оттуда обычно выглядывало поле, украшенное фермой и загоном, обрамленное лесом и небольшим холмом вдалеке. На поле появлялось много разного домашнего скота, но больше всего, её завораживала белая лошадь. Её обычно седлал пастух и поводил остальных животных… №3 и №1 часто смеялись над ней, но не со зла. Звон их смеха десять лет резонировал в её ушах, с самого начала, и жаль, что не до самого конца. Два выстрела.

Когда она рассказала своим сёстрам, что хотела бы тоже оказаться верхом на лошади, ей ответили смешком и шутками. Ведь ожидалось, что когда они вырастут, ни одна нормальная лошадь не сможет их везти верхом. И вот они выросли, на голову выше обычной женщины, с телом атлета и сознанием, полным проблем и тяжелых мыслей.

Дальше она не смогла идти, её ноги отказались покидать точку, откуда было видно ферму. Несмотря на то, что кромешная безлунная ночь полностью окутала то поле, она надеялась разглядеть там хоть какой-то намёк на жизнь. Стоя на месте, она вскинула пистолет и опустошила магазин с места. Она вспомнила всего про половину своих сестёр и уже не могла нести это бремя. Ещё капля и чаша переполнится. Как только она закончит исполнение приказа, никто и никогда не вспомнит про них. Не узнает и не поймёт. Ужасный стыд, надрыв, в самом тайном месте, треснул ещё сильнее.

Каждый выстрел давался с трудом, всё большим и большим. Комнату заполнял запах ржавчины, крови, и ещё сильнее – пороха. Казалось, что все проснулись и просто готовы принять свою судьбу, зная, что так надо. Зная, что это был приказ.

На пол упал пустой магазин, онемевшие руки нелепо повторили муштру, и не с первого раза перезарядили пистолет. Оставалась последняя койка, самое сложное для неё испытание. Девушка сжала место на груди, где раньше была нашивка с её номером, которую та сорвала ещё в коридоре. Вспоминая про честь, про все тёплые моменты, что они разделяли, в буре эмоций, ноги наконец ей подчинились и направили к кровати.

Там лежала №0, Старшая сестра. Все остальные номера – дубликаты с этого эмбриона, клонирование. В голове пролетали воспоминания, ещё раз эхом ударяясь о надрыв внутри. Как старшая просто и понятно объяснила ей про лошадей, сколько раз напоминала об их задаче, как делилась добавкой в столовой. Такие простые вещи, но настолько важные, когда человеческое естество не может получить ничего вовсе, по отношению к себе. Она закрыла глаза и её разум, отказываясь принимать решение, окунулся в ещё тёплый мир воспоминаний.

– Тебя опять отделали на ринге?

– Да!… – она плакала.

– Но-но, что тебе, слезами никого не победить – что-то тёплое обняло её и поглаживало по голове.

– Я не хочу делать ей больно! Пусть лучше мне плохо будет!

– Тише! Никому, кроме меня, не говори о таких вещах! – её полная копия отстранилась на мгновение, только что бы поймать её серые глаза своими.

– Знаю, я всё знаю! Я всё понимаю, но для чего всё это?! – слёзы пошли с новой силой. Тогда, хозяйка воспоминания, спросила про это впервые.

– Будь сильной. Так надо. Если не для себя, то для меня, хорошо? – тихий шёпот обволакивал уши тёплым дыханием, а руки снова прижали к себе. Ноль всегда была готова её утешить.

Открыв глаза, вернувшись из грёз в кошмар, она увидела Ноль, стоявшую перед ней. Дрожь сменилась на спазм в руке, рукоять впилась ещё сильнее. Момент, и этот кусок металла вовсе погнётся от такой сильной хватки. Прерывистое дыхание, в жалких попытках успокоить себя, участилось, когда в ответ ей показали Катоптрон, или Зеркало.

Этому жесту их научили в первую очередь. Даже не умея ходить, говорить или думать, их заставляли показывать его. Это обычное приветствие – руки нужно было сложить перед собой в форме диска, будто держа что-то плоское на уровне груди. Для окружающих, это выглядело как хороший тон и праведность. Во внешнем мире, и вовсе обиходная вещь, которую используют чуть реже рукопожатия. Сёстры же, воспринимали это как что-то более личное, вкладывая в такой простой жест, свою близость и родство. Они были одного роста с самыми высокими лаборантами на базе, немного отличаясь от номера к номеру, так что их Зеркало было выше глаз большинства персонала и подходило только для них самих.

Она хотела показать то же самое в ответ, надеясь, что пистолет в её руке от этого исчезнет. Вот, руки уже были занесены, но спазм не дал отпустить ствол, его рукоятка буквально прикипела к руке. С новой силой что-то накатывало внутри, теперь она не могла сделать и это, простой жест. Фантомная боль, будто помимо 13-ти сестёр, она лишилась ещё и такой сакральной для себя части. Чужие руки взяли пистолет, тёплые пальцы обхватили её задубевшие конечности. Может, она забрала бы его? Они могли друг на друга положиться, как никто другой. Даже четвёрка и шестёрка не были так привязаны друг к другу, как они. Начало и конец.

Но, дуло упёрлось Ноль в лоб, она крепко держала ствол и руки безномерной. Во взгляде читалась решимость и понимание, ничего лишнего. На мгновение, лицо старшей сестры собралось в улыбке, но мотнув головой, снова стало серьёзным. Будто говорило, что всё будет хорошо и так надо.

Ноль сильнее сжала пистолет, заметив обесцвеченные волосы напротив себя, как и красные, неспособные больше испускать слёзы, глаза. Неподвижное лицо ощущало холод металла сильнее, взгляд перестал намекать на что-то хорошее. Брови сжались, губы разомкнулись и гнев проступил на поверхность.

В ответ, на другом конце мушки, безномерная дрогнула, прикрыв рот рукой в тихом крике. Они обе помнили, кому из них не хотелось бить, стрелять, протыкать, ломать. И обе понимали, что роли должны были быть обратными. Это уверенное и гневное лицо должно держать пистолет, а сломанная гримаса скорби чувствовать глушитель на лбу.

Ноль подошла ещё ближе, переводя пистолет себе под подбородок. Она была настолько близко, насколько могла. Их тела соприкасались – дрожь и холод, тепло и медленное дыхание. Руки сильнее сжали пистолет, они алкали развязки, а сильный хват заставил пальцы неестественно хрустеть. Запястье соскользнуло чуть ниже и уже обхватило чужие пальцы на курке.

Холодное тело надеялось, что старшая сестра обнимет её, как это бывало обычно. Вытрет слёзы, даст зарыться носом в свои волосы и погладит. Её теплое тело согреет, снова даст расслабится, защитит. Она чувствовала это тепло, как её руки утопают между их бюстами, постепенно возвращая чувствительность. Ещё немного и тепло заставит её выронить пистолет прочь. Тело подалось ещё ближе, умоляя закончить всё.

– Я… Я не могу… Я не могу! – тихий шёпот, однако полный боли, наконец разрезал тишину. Хрипло, болезненно от сухости, безномерная смогла проговорить это. Вот, тот момент, когда их тепло победит холод стали. Больной разум даже нарисовал улыбку на лице Старшей сестры. Чтобы не спугнуть момент, безномерная затаила дыхание, преодолевая дрожь.

– Ты должна была быть сильнее – сожаление и разочарование на момент сменил гнев. – “Пусть тьма не станет слепотой…” – Стиснув зубы, Ноль начала молитву за упокой, Скию, или Покров.

Эту молитву, они узнали от лаборанта, который однажды брал у них анализы. Тоже, простая в обиходе вещь, которая означала большее для сестёр, как Катоптрон. Что-то запретное, не дозволительное. Их не учили сострадать или переживать, но просто делать работу. Потому такие вещи, как молитвы им не нужны. Однако, сейчас она звучала с гневом, а не с милостью, как должно.

– “Пусть свет не станет гордыней!” – в полный голос сказала Ноль. В гробовой тишине, где можно было расслышать только два сердцебиения, это было сродни грому.

Зрачки безномерной расширились, она поняла, что сейчас произойдет и открыв рот в безмолвном крике, попыталась одёрнуть пистолет вниз, но не успела. Ноль громко вдохнула и нажала на курок, взывая к небытию.

Луна на момент осветила сцену из узкого окна. Две высоких девушки стояли вплотную друг к другу. Одна держала пистолет в руках, а другая направляла его себе в голову. Застывшая агония читалась в дрожащей осанке владельца пистолета, в то время как уверенность читалась в жертве. Никто не мог просто так приставить пистолет ко лбу. Если не просьба и не мольба, так точно услуга, читалась в таком жестоком решении. Не смотря на желание стрелка отвести пистолет, жертва уверенно удерживала его на себе, ища скорой гибели.

Тихий щелчок отправил порцию свинца в шею Ноль. Всё было кончено, кровь тихо пролилась, орошая ужасную сцену. Жизнь не покинула её тело сразу, заставив от гнева сильнее сжать руки безномерной. Белоснежная форма выкрашивалась в красный, гнев не сходил с лица мертвеца. Две пары серых глаз застыли друг на друге – одни пытались удержать этот момент, другие хотели его ускорить. Одни руки держали другие, цепко и почти намертво, говоря что-то важное. Одно тело упало на колени, другое завалилось на бок.

Безномерная осела назад, раскинув руки. На её ногах лежала голова сестры, взгляд постепенно пустел. Зрачки скакали, руки Ноль так и не отпускали пистолет от места выстрела. Кровь залила ей форму и растекалась по полу, окрашивая волосы сестры из блонда в грязный красный цвет. Это было последнее убийство сегодня. В голове безномерной прозвучала только одна мысль, старый вопрос -

“Для чего всё это?”

О чём она жалела? Она знала, лучше всех остальных, что отсюда не выбраться всем. Что показатели у всех не ровные. А последняя драка с персоналом – вообще была вопиющим случаем. Чем старше они становились, тем менее стабильными были. Ноль это понимала тоже.

А в кабинете директора хотели видеть стабильное, хорошо работающее, эффективное оружие. Не кучку лабораторных крыс, которые требовали к себе “человеческого” отношения. Сюжет, старый как мир. Даже в книгах, которые им выдавали для досуга, что-то похожее было.

Но по сюжету, это Ноль должна была всех убить. Почему она?.. Кровь залила пол, словно кривое зеркало. А в центре зеркала – То же лицо, тот же рост, та же комплекция, тот же голос, только волосы всё ещё не потеряли цвет. И взгляд, но уже пустой. Она закрыла глаза своему отражению.

Для чего всё это?

Сознание помутилось, дышать стало совсем тяжело. В попытках вырвать пистолет из мёртвой хватки сестры, истерика внутри, начинала набирать обороты. Ни капли зла не было, только разрыв, который вот вот лопнет. Только пистолет удалось вывернуть из рук, Ноль дёрнулась в судороге, оросив кровью лицо безномерной.

И тут разрыв лопнул. Пистолет направили на истинную цель, истинного врага – отражение в кривом кровавом зеркале. Почти опустошенный пистолет яростно рвал этот образ пулями. Если у неё получилось убить настолько важную часть своего мира из него, то у отражения точно не было шансов.

Только моргнув, она поняла, что стреляла не в свое отражение, а в бездыханное тело у себя на коленях.

Истошный крик раздался из глубины её нутра. Она не могла и не хотела его сдерживать, больше некому проснуться и остановить её. Кричала, пока не охрипла. От бессилия, голова свесилась и взгляд упал на изуродованное тело перед собой. То смотрело на неё застывшей гримасой гнева, а голова так и осталась лежать прямо на её коленях, орасившись новыми всплесками крови от выстрелов. Руки, которые раньше давали ей тепло, тело, что было щитом и верой в лучшее, разорвало на бесформенное месиво. Будто неопытный мясник пытался разделать свинью и бросил это дело на полпути.

Второй крик был на подходе, разрыв разворотил её внутри хуже, чем Ноль перед ней.

Безномерная направила пистолет себе под челюсть. Выстрел. Ещё один ручеёк крови присоединился к луже в центре комнаты.

Луна спокойно наблюдала комнату, где 14 остывающих тел сливались в один багровый пейзаж.

Глава 1. Явление.

В тихой кофейне на углу улицы, привычный джаз и лёгкая классическая музыка, сменились обязательной телепередачей, сразу на всех экранах.

“…Наши войска успешно громят врага на всех рубежах! Совсем скоро, Неприсоединенные Территории буду навсегда укрыты под крылом священной империи Теосебис! Жалкие демократы пытаются нам противостоять, но что у них есть против нашей воли и отваги? Жалкие побрякушки и вонючие зелёные бумажки! Этим можно купить только самых жалких и неверных слуг. Наши старые друзья, наши восточные братья, всегда готовы оказать нам любую поддержку. И, великие правители Фенглу, ведомы отнюдь не такими низкими вещами, как деньги или слава. На их стороне Свет! Свет с нами!” – политик надрывался с трибуны очередного парадного мероприятия на центральной площади Новограда, окруженный представителями разных ведомств и иностранных гостей. Камера взяла новый план и на высокой трибуне появился мужчина средних лет. Покладистые усы, спокойный и добрый взгляд, аккуратно уложенные с пробором короткие волосы и простой, но со вкусом, костюм. Золотистая вышивка на этом костюме, контрастировала с серой тканью, а рубашка своей белизной разрезала объектив камеры. Мужчина поклонился в сторону собравшихся, и все тут же замолчали.

“Ваш император приветствует вас” – спокойный голос, полный уверенности, добра и тепла, некой отцовской материи, наполнил площадь. Даже без микрофона, он раскатывался эхом, долетая до самых последних рядов. Тучи, как по мановению, разошлись и трибуну залил чистый солнечный свет. После целого дня серости, это выглядело сродни чуду. Лёгкий туман, который собрался до этого на площади, разрезаемый светом и вовсе теперь выглядел как ареол вокруг фигуры на трибуне.

“Сей чудесный солнечный день, радует меня и моих подданых ещё одним лучом Света – послами Фенглунской Корпоративной Зоны. Празднования в честь открытия мемориальных комплексов в наших столицах воистину радостны мне и каждому, кто говорит со мной на одном языке. Давайте же возрадуемся и впредь соединим наши народы множеством таких лучшей, дабы наши дни всегда были светлыми!” – Император закончил вступительную речь, показал специальный знак, и вся площадь взорвался аплодисментами. Обязательная часть передачи кончилась, и музыка вернулась в кафе несмотря на то, что половина зала не на шутку обрадовались и похлопали своему владыке.

В заведение ворвался новый, для этого места, запах. Местный персонал, сточивший своё обоняние о кофейные зёрна, корицу и ваниль, разом развернулся ко входу.

Ладан.

Нельзя было сказать, что для каждого из них этот аромат был непривычным, однако, здесь он появился впервые. Грузная фигура в сером балахоне с еле-заметной золотистой вышивкой, осела за столик у окна. Брякнув лямками кожаной сумки и звонко щёлкнув пальцами, она привлекла всё внимание внутри полупустого зала. Те, кто были рады императору на экране, начали шептаться, увидев такого гостя.

Звон вывел работников из оцепенения, и невысокий мужчина в белой рубашке подошёл к посетителю. Остальные же, поправив форму, состоявшую из таких же белых рубашек, коричневых фартуков и тонкого черного шнурка под воротник, начали суетиться, ожидая заказ.

Блокнотный лист оглашал всего две позиции – “Двойное примутто, лимонный пирог”. Официант, так как управляющего не было на месте, быстро раздал указания:

– Анфим, двойное примутто в керамику! София, лимонника кусок, тоже на керамику!

Кухарка как раз влетела обратно на кухню с чёрного выхода. Кофевар подметил, что вернулась она без пакета, с которым выходила. И больно раскрасневшаяся для простого перекура.

Кафе пользовалось особой популярностью утром и в обед, когда местные клерки и мелкие служащие спускались с верхних этажей. Им было всё равно, из чего есть свою выпечку и глотать кофе, а потому, получали своё из толстых картонных “тарелок” и “стаканов”. Однако, особо важным персонам подавалось всё на настоящей посуде. Каждый работник, который слышал чистый звон керамики, рассчитывал на хороший чай.

Мерное гудение кофемашины и лязг посуды, смешанные со спокойной музыкой из зала, прервал треск старого телефона, вмонтированного в стену. Официант взял трубку, что-то пробурчал и потирая лоб, опёрся на стену. По одному взгляду, можно было уже точно сказать, что опять что-то пошло не по плану.

Анфим, увидев, что его старший коллега занят разговором, взял поднос и вышел в зал. Отмеряя свеженачищенными туфлями шаг, поправив свой фартук и натянув лёгкую улыбку, кофевар рассчитывал впечатлить гостя. Однако, заходя со спины сидевшего, ему представилась целая кипа документов, несколько канцелярских пеналов и печатей, окруженных парой складных экранов с цифрами. Чуть помедлив, в голове всплыли годы обучения на счетоводческое дело. Ему это нравилось, потому светло-голубые цифры на черном фоне сами собой начали выстраиваться в графики и сводки.

– Молодой человек, смотреть чужие записи – не есть хороший тон, – скрипучий голос из-под балахона, выдернул того из размышлений. – Или вам есть что добавить, помимо моего кофе и пирога?

– П-прошу прощения! – поднос быстро опустел, кофевар подал жест Касания. Уважительный жест заключался в касании лба, потом сердца и раскрытии рукой ладонью вверх.

– Да пребудет в тебе отражение – старик почти пропел ответ, показав жест Зеркала. – В цифрах шустры, я так полагаю?

– Самую малость только…

– Раз ваше заведение не посетила ещё толпа пришедшая, окажи мне помощь – священник подвинул терминал ближе к краю стола. Таким людям не принято отказывать.

Анфим пару раз покрутил запястьем, готовясь к встрече с самым ужасным отчётом в своей жизни. Однако же, цифры были сложены правильно и удобно. Это была простая смета на закупку всякой всячины в соседний с ними храм.

Да даже храмом назвать было сложно то, что стояло через пару домов от них, глубже в жилой застройке. Старинная часовня, к которой пристроили небольшую келью, с обитателем которой, он скорее всего сейчас и говорил. В самой часовне он не бывал, но, белая колонна с тупым концом и огромным золотым диском привлекала достаточно внимания. Выглядела она точь-в-точь, как та, в которой он как раз таки бывал.

“Хорошо, что меня комиссовали тогда. А то мать хоронила бы двоих сразу…” – Анфим вспомнил свои годы в армии и тут же растерял весь азарт, с которым выходил из-за стойки. Воспоминания потянулись одно за другим, и все рядом с братом – Школа, выпускной, присяга, отправка в НТ, едкий запах серы, госпиталь, запах ржавчины. Только из госпиталя он смог выбраться один.

В отчётности была ошибка в формуле и цветовом коде. В воспоминаниях он провёл не более минуты, можно было подумать, что просто всматривался в таблицу. В пару мгновений, таблица стала полностью зелёной и опрятной. Старик же смотрел куда-то в сторону, думая свою думу.

– Откуда у вас такая безделушка? – почувствовав на себе взгляд, тот повернулся к нему и смотрел прямо на кольцо на его руке. Это была тонкая серебряная полоска с небольшим камнем и гравировкой.

– Эта?.. Выиграл в карты с неделю назад, собирался отдать ювелиру на чистку, ничего особенного… – на самом деле, его забыла одна посетительница неделю назад. Он бы не придал особого значения ему, однако оно напоминало ему ту самую девушку.

– Сколько за него хотите? – старик, а точнее, священник, бесцеремонно взял его руку и начал рассматривать кольцо ближе.

– Я?.. – он посчитал в голове долги за карты, в этот раз реальные, аренду комнатушки на неделю и хорошую кружку пива. – Сто Солонов! – и умножил эту сумму на десять.

– Мать честная, за такую побрякушку? Я могу одним росчерком заказать такое же колечко за пять, юноша.

– Но вас же именно сейчас оно от чего-то заинтересовало? – Анфим вспомнил, как торговался его дядя в лавке, когда он был совсем мал. Это было приятнее, чем застывший в ноздрях запах серы и ржавчины. Его немного растерянный взгляд сменился хитрой улыбкой.

– Пха-ха-ха! Ай да малец! – и без того скрипучий голос раскатился настоящим треском по залу. – Я дам тебе десять, и на этом мы закончим.

– А вот не отвечать на вопрос, это уже дурной тон с вашей стороны – поддавшись азарту, как это обычно бывает, кофевар перешёл в наступление. Так чем оно так необычно?

– Вас это мало касается, юноша. Я пришёл сюда мирно выпить кофе и доделать бумаги, а не к бабке на базар – старик ловким движением снял кольцо и сунул бумажку в ту же руку. Тот час его лицо нахмурилось, и отпив кофе, он вернулся к своей рутине, вовсе не замечая Анфима.

Опешив от такого поворота, тот встал и тихо ушёл обратно за стойку с подносом в руках. Там его смерил пристальным взглядом официант, и вырвав поднос из рук, ушел обратно в зал.

Прошла добрая половина дня, прежде чем ещё несколько человек появилось в зале. Все они о чём-то болтали, пили и ели. Кофе лилось рекой, уже второй пакет зёрен пришлось высыпать в машинку, а молока ушло так, что в холодильнике осталась пара больших банок от почти дюжины, стоявших там утром. Солнце успело уйти и светлый зал, с серой плиткой и бежевыми орнаментальными обоями, освещали пучки светильников в высоком потолке.

Старик всё сидел за своим столиком, выпивая уже третью кружку кофе. Изредка он кому-то звонил и поглядывал по сторонам. Анфим потирал свой палец, который, казалось бы, утром наконец привык к кольцу, и смотрел в его сторону. Когда народу в зале стало чуть меньше, кто-то потянул его за рукав.