Забвенник

Алетра Белдер

Забвенник

Глава 1.

Ночь разорвал пронзительный крик отца, словно удар топора по мерзлым дровам.

Изот открыл глаза внезапно, ещё до того, как разум успел осознать обрывки сна. Его тело напряглось инстинктивно, подчиняясь древнему, звериному рефлексу. В доме царила прохлада, предрассветный ноябрьский воздух проникал сквозь щели в стенах, обжигая кожу. Он лежал на своей узкой кровати, втиснутой в угол маленькой комнаты, и прислушивался. Сердце колотилось где-то в горле.

Тишина длилась всего три удара пульса. Потом послышался приглушённый стон, переходящий в гортанный, полный ужаса рёв.

– Враги! В кусты! Щиты, чёрт вас побери, щиты!

Изот сбросил с себя одеяло, грубая шерсть царапнула голые щиколотки. Комната тонула в густой, почти осязаемой тьме. Лишь слабый отсвет окна выхватывал из мрака контур лавки, грубый стол, тёмное пятно печи-каменки. Воздух пах дымом, хлебом и терпким запахом страха, знакомым до тошноты.

Он направился на звук, и его ноги сами понесли его через порог в соседнюю родительскую комнату. Дверь была уже открыта, и в проёме стояла маленькая тень – это была Мирослава, его сестра. Она не плакала, просто смотрела на него огромными глазами в темноте.

В родительской горнице царил полумрак. Тусклый свет свечи отбрасывал прыгающие, сумасшедшие тени. Они плясали по стенам, сгущались в углах, и в центре этого хаоса был его отец.

Захар лежал на полу, сброшенный с постели неведомой силой безумия. Его большое, когда-то сильное тело содрогалось от судорог. Кулаки с белыми костяшками колотили по половицам, выбивая глухой, дробный стук. Лицо, обезображенное гримасой, было залито потом. Широко раскрытые глаза смотрели мимо – на то, что было не здесь и не сейчас. Что-то далёкое и ужасное.

– Туда бьют! Видишь? Видишь?! – он хрипел, брызгая слюной, и голос его был не его голос, а какой-то чужой и сорванный. – Радомир! К нему! Быстро к нему!

Имя брата, вырванное из глубин его души, всегда наносило Изоту удар, который был сильнее любого кулака. На мгновение он застыл, ощущая, как по спине пробегает холодный пот.

Мила, жена Захара и мать Изота, опустилась на колени рядом с ним. В дрожащем свете её лицо скрывали глубокие тени, а губы сжались в тонкую, упрямую линию.

– Захар, – говорила она твёрдо и тихо, кладя руку ему на плечо. – Захар, очнись. Дома. Ты дома. Это я, Мила.

Он рванулся, словно от прикосновения раскалённого железа. Его глаза, стеклянные и пустые, на мгновение сфокусировались на ней, но не узнали.

– Не приближайся! – Он оттолкнул её, ударившись спиной о ножку кровати, и из его груди вырвался хриплый голос солдата, – Шпионка! Глаза её… видишь, какие глаза!

Изот ринулся вперёд и схватил отца за запястья. Его пальцы ощутили твёрдость мышц, словно камень, и яростную, почти слепую силу, которая пульсировала под кожей.

– Пап, это я! Изот! – он сказал громко, в попытке пробиться сквозь стену кошмара. – Никаких шпионок тут нет. Ты дома.

Но Захар не слышал. Он вырвал одну руку, и его пальцы впились в рукав Изота, пытаясь скрутить и отбросить. Изот ощутил знакомую дрожь в его руках – дрожь нечеловеческого напряжения. Он знал этот ритуал. Знал каждый его шаг.

Пока Мила продолжала говорить с мужем тихими, настойчивыми словами, будто заговор, Изот действовал. Его движения были отработаны за пять лет ученичества у Лазая. Он прижал два пальца к шее отца, нащупывая пульс. Сердце билось часто и неровно, как пойманная птица. Дыхание было прерывистым и хриплым. Изот наклонился ближе, пытаясь поймать взгляд отца, но увидел лишь отражение далёкого пожара памяти.

– Ярослав, – позвал он, не отрывая глаз от отца.

Из темноты за спиной Мирославы донёсся всхлип. Потом появился Ярослав. Его веснушчатое лицо было мокрым от слёз, он дрожал в своей ночной рубашонке.

– Воды, – коротко приказал Изот. – И сумку мою подай.

Мальчик кивнул, всхлипнул ещё раз и бросился исполнять.

А в это время Захар продолжал кричать. Он видел врагов. Он звал товарищей. Он снова и снова звал Радомира.

Вспышка. Не здесь. Жарко. Пахнет гарью, кровью и пылью. Солнце в зените. Оно немилосердно слепит. Крики. Не те, что в комнате, а другие. Отчаянные и предсмертные. Лязг железа. Он бежит. Ноги вязнут в чём-то мягком и влажном. Тело? Его? Чужое? Захар не знает. Он замечает спины своих товарищей в синих плащах. Впереди возвышается стройная и молодая фигура – это Радомир. Он оборачивается, его лицо озаряет мальчишеская улыбка, и в этот момент что-то тёмное и тяжёлое врезается в него сбоку, ломая и сминая. Хруст. Крик. Но не Радомира. Кричит Захар. Крик дерёт его горло, словно изнутри его пронзает ржавый гвоздь.

Кошмар отступил так же внезапно, как и навалился. Напряжение из тела Захара ушло одним выдохом. Он обмяк и тяжело опустился на пол. Только грудь быстро-быстро вздымалась, жадно хватая воздух, которого ему не хватало.

Тишина после громкого рёва была почти оглушительной.

Первым делом Захар увидел кровь. Тёмные пятна на рубахе Милы, куда он, должно быть, вцепился ей в руку и разодрал ногтями. Потом его взгляд упал на её лицо. На её усталые, бесконечно терпеливые глаза.

Ужас. Чистый, немой ужас осознания.

– Мила… – его голос был слабым шепотом. – Прости… Милая, прости…

Он зарыдал. Не как мужчина, а как ребёнок – безутешно, с надрывом. Слёзы струились по его щекам, смывая пот и гримасу, оставляя после себя лишь разбитое, постаревшее лицо.

– Ничего, Захар, ничего, – она гладила его по волосам, по щекам, и её пальцы чуть заметно дрожали. – Всё прошло. Всё хорошо.

Его взгляд метнулся по комнате и наткнулся на бледное, испуганное лицо Мирославы в дверях.

– Дочка… – шептал он, и в его глазах вспыхнула такая мука, что Изот сжал кулаки. – Я… я не хотел…

– Папочка, – тихо сказала девочка застыв на мете.

Ярослав вернулся, неся деревянную кружку и походную сумку Изота из грубой кожи. Изот взял у него воду и сумку. Достал оттуда маленький холщовый мешочек.

– Пей, – он поднёс кружку к губам отца. Тот послушно сделал несколько глотков, давясь, вода смешивалась со слезами и стекала по подбородку. Потом Изот разжал его ладонь и вложил в неё несколько сушёных листьев и цветков. – Разжуй. Только разжуй и проглоти. Поможет.

Захар повиновался. Он жевал, смотрел на Милу, на её руку, и снова начинал плакать, прижимая её руки к своему лицу, целуя их, бормоча слова прощения и любви.

Изот отошёл, давая родителям эту минуту. Он посмотрел на Ярослава, который, утирая кулаком слёзы, смотрел на отца со смесью страха и жалости.

– Всё, Ярик, – сказал Изот и положил руку ему на плечо. – Всё. Уже прошло.

Это была ложь. И они это знали.

Завтрак проходил в гнетущей тишине, которую не мог нарушить даже обычно болтливый Ярослав. Они сидели за грубым дубовым столом. Изот, Мила, близнецы. И Захар.

Отец сидел у окна, отвернувшись от хмурого осеннего неба, которое медленно светлело. Он смотрел на деревянную миску с овсянкой, но не ел. Казалось, он вообще не здесь. Он был призраком за своим собственным столом. Его пальцы нервно перебирали край миски. Иногда он вздрагивал от далёкого звука – крика вороны за окном, скрипа двери в сенях.

Ярослав, не в силах вынести молчания, толкнул свою миску.

– Пап, а мы сегодня… дрова колоть будем? Ты обещал показать, как топор держать…

Захар медленно поднял на него глаза. Взгляд был пустым, отсутствующим. Он смотрел сквозь сына, в какую-то свою внутреннюю пустоту. Потом губы его дрогнули, он беззвучно покачал головой и снова уставился в миску.

Ярослав покраснел, его лицо вытянулось от обиды и разочарования. Он посмотрел на мать, но та не поднимала глаз от стола. Потом на Изота. Изот ничего не сказал. Что он мог сказать? “Он не помнит? Он не может? Он снова там, на том проклятом поле?”

Мила подняла взгляд и посмотрела на Изота. Долгим, тяжёлым взглядом. В её глазах не было упрёка. Там была усталость. Глубокая, изнуряющая усталость, которая копилась годами. И вопрос. Всегда один и тот же вопрос: "Сколько ещё это может продолжаться?"Она была сильной. Она была героиней в своём молчаливом, ежедневном подвиге. Но даже у героев есть предел. И в её взгляде Изот видел, как этот предел приближается.

Он не выдержал и опустил глаза в свою чашку. Он видел там лишь своё отражение – бледное, с тёмными кругами под глазами. И безответность.

Они закончили обед в тишине, слыша только стук ложек о деревянный стол. Мила встала, чтобы убрать посуду. Ярослав, нахмурившись, последовал за ней. Мирослава молча взяла свою тарелку и тарелку отца, которая осталась нетронутой, и отнесла их к ушату.

Изот сидел, пристально глядя на отца. Тот, в свою очередь, уже неподвижно смотрел в окно, не замечая ни обнажённых ветвей яблони во дворе, ни хмурого неба. В его глазах плясали тени. Тени прошлого, которые были сильнее настоящего.

И вдруг, наблюдая за сгорбленной фигурой отца, за его руками, которые когда-то уверенно держали тяжёлый молот в кузне, а теперь дрожали от безмолвного страха, Изот осознал. Окончательно и безвозвратно.

Он смотрел на отца и понимал: это не пройдёт само собой.

Глава 2

Утро было х