Полная версия
Джон Скеллос. История борьбы с рутиной, поиска цели и превратности любви
Егор Ромаданов
Джон Скеллос. История борьбы с рутиной, поиска цели и превратности любви
Глава 1 Нантакет 1929, сентябрь
Этот сырой и пасмурный день 14 марта 1928 года (впрочем на Нантакете иные дни редкость) Джон потом вспоминал ещё много-много раз. Вряд ли он предполагал, что рутинное как ему казалось занятие, которым он зарабатывал на хлеб уже около десятка лет, может обернуться столь радикально иным исходом.
Семья Джона уже не одно поколение промышляла китов и считалась старожилами острова. Прадед его был из Нью-Йорка и прошёл всю гражданскую, дослужившись до полковника, заслужил право на кусок земли в пару акров. Он конечно мечтал, чтоб это было где-нибудь в Пенсильвании, но чертова пуля конфедерата под Петерсбергом заставила его проваляться на больничной койке пол года после победы. В итоге к раздаче вкусных кусков прадед Юджин опоздал и пришлось довольствоваться клочком посреди океана. С другой стороны Юджин с детства ходил рыбачить с отцом в океан, так что это было не худшее место, чтоб осесть после войны. Тем более, что помимо больничной скуки пуля подарила ему встречу с прекрасной медсестрой Роксаной. Та хоть и была наполовину чероки, но отличалась таким умом и начитанностью, что Юджин не понимал, зачем ей такой оболтус, который бросил школу после третьего класса.
Как бы то ни было прадед Джона перебрался с молодой женой на Нантакет и осел там очень крепко. Природная сила и железный характер сделали своё дело. Через пару лет он стал лучшим гарпунщиком в городе, заполучить его хотели все китобойные суда в округе. Так что спустя пять лет у него был свой дом, хоть и на отшибе. Тем более что они с Роксаной не теряли времени даром и у них уже подрастали двое сыновей. А ещё через пять лет Юджин (не без участия Роксаны, её ума и деловой хватки) отправился в море уже как хозяин судна.
Так что море и киты были у Скеллосов практически в генах, навыки передавались от отца к сыну. Вот и Джон всё познал от отца, с двенадцати лет ходя с ним юнгой на Тандерболте. Эту посудину отец Джона купил почти тридцать лет назад и он был едва ли не первым железным кораблем на всём острове.
Увы, сегодня для китобоев наступили сложные времена, как и по всей стране. Мало того, что основную популяцию китов давно повыбили, так ещё и Великая депрессия играла свою роль. Скеллосам ещё везло, поколения успешного бизнеса позволили им открыть свою собственную гостиницу и пару трактиров, которые всегда были рады облегчить карман моряка и наполнить его душу и сердце парой пинт прохладного пива.
До кучи Джону передалось наследственный навык выбирать жену. Его Алли была слишком красивой и расчетливой, чтоб он мог ей противостоять. Быть подкаблучником похоже тоже наследственное) Под её руководством сухопутный бизнес процветал на столько, что Джон на всякий случае переписал всё на неё, чтоб в случае проблем в море кредиторы не отобрали оставшееся.
Джон на самом деле где то в глубине души знал, что промысел это не его. Он хоть и был отличным штурманом и прекрасно управлялся с гарпунной пушкой, но у него не было необходимого чутья, чтоб понять где именно притаился зверь. Спасибо ещё верному старпому КейСи, который кажется родился китобоем. Он был старым другом его отца, с которым они вместе ещё в школу ходили, вместе ходили матросами и вообще всё делали вместе. Кейси поэтому и был последним, кто видел Джеймса живым.
Когда загорелся соседний с Тандерболтом траулер старик Джона поспешил его тушить, а верного друга отправил отвести Тандерболта в гавань, чтоб на него не перекинулся огонь. В итоге только Кейси отошел на сотню ярдов траулер просто разорвал на куски. Скорее всего рванул паровой котел, при том рванул так, что все кто был на судне погибли, в том числе и отец Джона. Гибель мужа слишком отразилась на маме и та вернулась обратно на родину, почти утратив контакт с семье и сыном в частности. Последний раз она в 1926м прислала открытку на его день рождения, даже без текста. Самое странное, что никого в семье это даже не удивила. Мама при всей своей доброте и заботе о семье всегда жила в каком то своём мире, то ли безумия, то ли фантазий.
Вот так в 1921м, всего в двадцать четыре года Джон стал шкипером, командиром и хозяином бизнеса. И не сказать, что он был этому сильно рад так рано оказать лицом к лицу и с морем и со счетами за горючее и припасы. Он от природы был авантюристом и подобные рутинные в общем то вещи отвергались в его голове. Но дело есть дело. Тем более что теперь он отвечал не только за себя, но и за своих парней в море и на суше. Многие служили его отцу, а их отцы деду.
Так что Джон вместо красивой жизни своих однокурсников вернулся к дедовским корням. К суровой жизни в море, когда лица товарищей по команде видишь чаще, чем лица родных людей. Когда каждый день тебя что-то намеревается прикончить, то кит то цинга. Когда руки по локоть то в рыбьих кишках, то в масле. Когда любая волна в шторм может оказаться последней в твоей жизни.
Глава 2 Нантакет 1928, март
На самом деле будет немного лукавством считать, что это был обычный поход. В глубине души Джон понимал, что всё будет как то иначе. И тому было слишком много причин, которые можно было сколько угодно игнорировать и закрывать на них глаза, но это был бы лишь фиговый листок на действительно важных проблемах.
Во-первых новый старпом. Старик КейСи решил остаться на суше в этот раз. Возраст и больная спина уже давно намекали ему, что пора сушить весла, но как он мог бросить сына лучшего друга. Но в этот раз боль в спине не давала ему сидеть, не то, что ходить и работать на судне. И это вполне могло стать проблемой из-за той самой природной чуйки КейСи на добычу. Его сменщик Майкл был молодой, сильный как кабан и очень опытный гарпунщик, но умом и мудростью ему до КейСи было очень далеко. Да и на климат в команде это влияло, старика КейСи команда откровенно побаивалась, в нем была сильна старая закалка и школа, он спокойно мог решать вопросы кулаками.
Во-вторых, команда давно уже была недовольна как шли дела. Если раньше китобой жил вкусно и сытно, то уже не первый год едва хватало на хлеб с маслом. А рассказы дедов о золотых горах, которые приносил промысел они крепко засели в головах у всех местных работяг. Всё что сдерживало парней последние пару лет это общий кризис страны и крепкие кулаки капитана со старпомом.
В-третьих, в этот раз Джон решил взять с собой помимо обычных средств китобоев ещё и приличный запас огнестрельного оружия. Зачем он может и сам не хотел себе признаваться, но все лежало на поверхности. Тандерболт был быстрым и довольно крупным судном, при желании он мог догнать…не только кита. Что-то в духе классических романов восемнадцатого-девятнадцатого века, благородно брать у богатых и отдавать бедным.
Великая депрессия в стране ещё больше усугубила разрыв между бедными и богатыми. Если раньше парни на заводах и полях хотя бы спокойно зарабатывали себе на еду и даже что-то оставалось, то теперь им даже на еду то не хватало зачастую. Ещё и на каждое место было по три – четыре желающих, готовых работать за меньшие деньги. Зарабатывать столько, чтоб хватало только на хлеб с водой уже стало считаться хорошим вариантом.
А богатеи же наоборот, продолжали жрать в три горла и закатывать пиры поистине Римского масштаба. С фонтанами шоколада и шампанского, устрицами, дорогими украшениями и нарядами. Около года назад Джон как раз попал на такой вечер одного своего однокурсника. Столько сверкающих камней он, наверное, даже в кино не видел никогда, не то что вживую.
А ведь всё за счет них, за счет простого рабочего люда. Тех кто не родился с серебряной ложкой во рту. Кому приходилось всю жизнь всего добиваться самому. Конечно, всё это не могло не отражаться на мышлении общества в целом и команды Джона в частности.
До кучи последние годы промышлять приходилось всё южнее и южнее. А широты южнее пятидесятой параллели уже не самое приятное место для плавания. Да и Тандерболт всё таки не создавался для таких морозов, в каютах было откровенно холодно. Даже гальюн замерзал и забивался наглухо, когда температура падала ниже нуля градусов по Фаренгейту.
Так что этот выход в море обязан был быть удачным, иначе последствия будут непредсказуемы и слишком неприятны, чтоб о них думать.
Начало при этом было даже очень удачным. Наткнувшись на стайку марлинов, ребята добыли с десяток этих здоровенных рыбин, которые тут же попали в морозилку. Для продажи маловато, но зато будет чем кормить команду в долгом переходе и не придется тратить запасы консервов и денег ради собственного желудка. Заодно и винтовки опробовали. Хотя это было довольно экзотично, стрелять по рыбам…
В целом до примерно тридцать пятой – сороковой южной параллели Атлантики всё складывалось довольно прилично. Погода ясная, хоть и прохладная, минимум волнения на море – максимум рыбалки. Даже парочку небольших кашалотов успели загарпунить. Несколько дней дрейфа для их разделки немного выбили Тандерболта из графика, зато отлично подняли настрой команды. Раз уж в Атлантике попалась добыча, значит в Тихом то уж точно трюмы наполняться как надо.
Но голова Джона была наполнена совсем другими мыслями. В этом походе он очень активно вел дневник, записывал каждый день в деталях. Не то, чтоб он хотел переплюнуть самого Мелвилла, скорее ему просто надо было чем то занять свой мозг, кроме повседневщины. С Мелвиллом кстати его семья имела определенную связь.
Глава 3 Хроники прошлого
Через всю семейную историю Скеллосов нитью шло одно и то же: мужчина – добытчик и голова, женщина ум, шея и разум. И красота женщин смешанных кровей, которая давала им власть над своими мужьями. Джон прекрасно помнил, как даже в глубокой старости дедушка с большой любовью и теплом заботился о жене. И даже потакал всем её капризам, хотя казалось бы, в таком то возрасте выпрашивать новое платье это почти смешно.
Как уже говорилось ранее, прабабка Джона была весьма образована. И жену сыны подобрала такую же. Как раз второе поколение Скеллосов и приобрело основное сухопутное имущество семьи, до этого все ютились в кривой лачуге, построенной прадедом Джон на клочке земли, выделенном ему за Гражданскую. И купленная гостиница была как раз той самой, где Мелвилл собирал данные для своего «Моби Дика». В трактире даже когда то висел его портрет с автографом самого писателя, пока лет восемь назад какой то пьяный моряк не метнул в него тарелку с супом (видимо суп в тот день не особо удался).
Бабушка Джона, родилась в Неаполе и знала толк в домашних делах и готовке, что сделало купленный семье трактир главным местом отдыха всего города. К тому же именно она придумала отправлять местных девчонок на пристань продавать выпечку пассажирам проплывающих мимо мелких суденышек и паромов. Слава о её кальцоне быстро вышла за пределы Нантакета да так, что несколько лет весьма известные люди специально отправлялись в семейный трактир Скеллосов ради её стряпни.
Мама, которую отец встретил в солнечной Аргентине, была может быть слишком импульсивна, чтоб хорошо вести бизнес, зато обладала харизмой, перед которой не мог устоять никто. Доходило до того, что продавцы регулярно забывали брать с неё деньги за продукты.
При всём при этом они все успевали не только держать семью в узде, но и давать детям образование. Дядя Джона стал прекрасным инженером в Дженерал Электрик, двоюродная бабушка была известной артисткой на Бродвее. Только в старших сыновей наука и образование как будто не лезли. Все они жили морем и росли морем. Как и их отцы.
Джон же в семье был белой вороной в этом плане. Одно время отец даже хотел сделать наследником бизнеса его младшего брата Эндрю, но тот решил, что пора уже кому то вспомнить другую традицию семьи и пошёл учиться в Аннаполис, соединив любовь к морю и родине.
А белой вороной он был потому, что Джон наверное родился на пятьсот-шестьсот лет позже чем надо. Он был романтиком и мечтателем, охотником за историями и фантазиями. А не приземленным реалистом как его отец. Из Джона бы вышел прекрасный благородный рыцарь-мальтиец, бьющийся с неверными османами во славу Христа. Или гордый конкистадор, покоряющий индейские народы, ради короля Испании и собственной жажды наживы. Или ещё какой-нибудь яркий герой народных легенд и исторических очерков, в честь которых потом называются сыновей и слагают песни.
Зато для мамы Джон был отрадой. Он обожал мамины истории обо всём на свете, от рыцарей до царей. Это много позже уже Джон узнал, что девяносто девять процентов этих историй были маминой выдумкой, но ребенком они дали ему тот мир, в котором он бы мечтал оказаться. Наверное, из мамы получилась бы прекрасная писательница, если бы она захотела. А ещё мальчиком он с радостью учился, читал и всецело развивал в себе любовь к познанию. Всего чего угодно. Отцу это не то, чтоб совсем не нравилось. Просто он считал, что для парня есть занятие получше, чем «бумагу листать» (с).
Однако за учебу в Гарварде отец заплатил с радостью, видимо надеялся что это поможет сыну развить и приумножить капитал семьи. Или это был ещё один способ передать семейный бизнес младшему сыну, так как старшего с дипломом Гарварда с руками оторвет частный бизнес.
Джон любил учебу, но не любил Гарвард. Впрочем Гарвард его тоже не любил в ответ. Он был слишком другим для этого места. Начиная с его ненависти к галстукам. Для него он был аналогией веревочки, с помощью которого теленка ведут всю жизнь, а заканчивается эта жизнь превращением в сочный стейк на тарелке какого-нибудь толстосума.
Это выражалось в 1ю очередь в отношении преподавателей, которые не хотели за своевольностью и наплевательским отношением к стандартам увидеть тонкий и весьма неординарный ум парня. Пытались загнать его в рамки, а не обточить его талант как надо, Джон же не упускал случая поспорить и сопротивляться их попыткам.
Чаще всего это приводило к потере интереса к предмету и прогулам. Мозги и смекалка позволяли Джону сдавать предметы вовремя и не боятся отчисления, но не более того. Были, конечно, и те, кто верил в него и ценил именно то, что он мог любую задачу решить совершенно не так, как написано в книжке, но таких было откровенное меньшинство. Гарвард тех лет ещё застрял в девятнадцатом веке с патернализмом, традиционностью и запахом нафталина на каждом углу.
К тому же семья Джона хоть и была обеспечена в те времена, но однокурсники и соседи по общаге его были птицами совсем другого полета. Через две комнаты от него жил сын сенатора от штата Флорида, сосед по парте на банковском деле был внуком главы Lehman Brothers, а собутыльником и соседом по комнате был наследник половины железных дорог США.
При этом нельзя сказать, что Джона как то сторонились или гнобили из-за его незнатного происхождения. Даже наоборот, его постоянно звали на вечеринки, он играл в университетской команде по футболу (мощные плечи и быстрые ноги делали из него отличного раннинбека), ему даже помогали с оплачиваемыми стажировками на лето в фирмах отцов и дедов. Но всё равно как ему как то казалось, что однокурсники не воспринимают его всерьёз. Ему всё время казалось, что они не видят в нем равного, кого то кто может стоять с ними вместе на Олимпе страны. Либо проблема была просто в голове у Джона.
Потому что на самом деле будущему моряку диплом Лиги Плюща был нужен как зайцу шляпа. Вроде и красиво, но в корне бесполезно. Зато именно там Джон, на свою беду впервые встретил свою будущую жену.
Глава 4 Гарвард 1917-1920
Алли была без преувеличения самой прекрасной девушкой на курсе. Кто-то из её предков был рабом на плантации, но было это так давно, что это лишь добавляло ей соблазнительности. Смуглая кожа, темные волосы и выраженные формы делали её безумно красивой, желанной и одновременно какой то свойской что-ли… Большинство девушек в Гарварде были типичными представительницами истеблишмента. Даже внешне они были белые и стерильные как их накрахмаленные блузки. На их фоне Алли выделялась очень заметно и внутри и снаружи.
В Гарвард она попала каким то странным образом, семья её была родом с Великих равнин, небогата, отец давно умер. Скорее всего, это случилось по какой то квоте для провинциальных регионов или какому то другому способу правительства дать шанс талантливым ребятам без денег из провинциальных штатов забраться повыше в социальной лестнице.
Когда Джон её встретил, она только поступила, а он уже проучился два курса. При том встретил впервые он её на другом конце Бостона, когда после бейсбола с друзьями решил перекусить. Алли же тогда была вынуждена работать после учебы, так как государство покрывало только учебу, а жить на что-то надо было. И вот эта августовская встреча двух белых ворон университетского городка произошла случайно, но что-то между ними вспыхнуло. Джон даже секунд на двадцать забыл слово «бекон» когда пытался описать, с чем хочет яичницу. Потом он всё же собрался с духом и позвал её на свидание.
Правда сразу романа у них как то не получилось. Они пару раз встречались, ходили гулять и в кино, но дальше разговоров дело у них не зашло. Наверное, сказалась склонность Джона в отношениях меньше думать и больше витать в облаках. А Али была не столько холодной, сколько реалистичной, чтоб связаться с хоть и умным, но слишком неконкретным Джоном.
А через пару месяцев он увидел её в кампусе. Тут уже всё было иначе. Тут уже Алли была окружена толпой других парней. Он мог лишь помахать ей рукой, и был даже весьма удивлен её улыбке в ответ. Через пару дней он снова встретил её на общажной вечеринке в честь Хэллоуина. Он был Тарзаном, она Энни Оукли. Он только что занес решающий тачдаун Йелю, за ней ухаживает с пяток завидных женихов. В итоге уже через пару часов они вдвоем болтали ногами, сидя на крыше и распивая из горла бурбон. Может быть дело в бурбоне, может в знакомой обстановке для Джона, но после этого они нашли общий язык и стали хорошими друзьями. Но только друзьями. Что-то в тот день не щелкнуло в их головах, чтоб закончить эту ночь чем-то безумно горячим, страстным и до самого утра.
Эти двое часто вместе гуляли, учились, тусили и в целом проводили время. Джон для себя отметил, что все, что бы он не делал, веселее это делать быть с ней вдвоем. Люди со стороны глядя на них явно были уверены, что видят перед собой счастливую пару влюбленных, но это было совсем не так. Наверное они были друг другу даже ближе, чем стереотипная пара в отношениях.
Как бы то ни было, их дружба вообще не мешала обоим крутить романы на стороне, ещё и делится всеми подробностями друг с другом. Они доверяли друг другу все секреты, начиная от гонореи Джона на четвертом курсе и заканчивая абортом Алли на её третьем курсе (Джон к тому времени уже получил диплом, но получив её письмо даже не спрашивал от кого, просто приехал, молча всё организовал, оплатил и после отвез её домой). Наверное оба слишком боялись и дорожили дружбой, чтоб рассказать другому о чувствах, но это к делу уже не относилось тогда. Джон например с третьего курса придумывал и прокручивал у себя в голове разговор, как он говорит ей, что она его самый близкий и родной человек и не только как друг, но так и не смог ни разу правильно буквы в слова сложить в реальности.
Хотя к концу учебы они виделись всё реже. Тому было причиной не какая то ссора или усталость друг от друга. Просто Алли приходилось всё больше работать, потому что к ней переехала младшая сестра. А с её приездом ещё и домашних дел добавилось. Джон же, который всё никак не мог определится, хочет он идти в бизнес или играть в футбол, разрывался между библиотекой и стадионом. И как то ещё успевал выделить время на занятия с сестрой Алли, чтоб та не забрасывала учебу.
К их общему сожалению Алли пришлось уйти из учебы после третьего курса. Без помощи Джона, уехавшего с дипломом домой, ей было слишком сложно всё совмещать, и успеваемость поползла вниз. Не потому, что она не хотела и не могла учится. Просто в сутках всего двадцать четыре часа, а десять-двенадцать из них она работала. В итоге её стипендию аннулировали, а денег на последний год учебы ей было не накопить в помине.
Учитывая, что Джон уже тогда ходил помощником у отца, их общение свелось к довольно редким письмам. Да как то раз она случайно попросилась переночевать, потому что судно, на котором она плыла в Нью-Йорк решило переждать шторм на Нантакете. Непонятно конечно, кто в тот вечер больше нервничал, Джон в котором резко воспылали старые страхи и страсть или Алли, которую мама Джона Консуэлло сверлила взглядом весь вечер, пока парочка пила в её трактире. В итоге оба в тот вечер так нарезались, что ни о каком переходе от дружбы к делу и речи уже не было. Утром отец Джона погрузил её спящее тело на судно, а Джона разбудил ведром холодной воды и отправил в наказание отмывать палубу. Потому, что «Настоящий мужчина и моряк не допивает до синих соплей никогда» (с).
Глава 5 Нью-Йорк 1924, июль
Снова встретились они только спустя три года. Тем жарким утром, встав на якорь в гавани Нью-Йорка с полным трюмом, Джон отправился искать покупателя на свой товар. В основном китобои уже имели либо проверенных постоянных покупателей, либо находили конкретного покупателя заранее, ещё перед выходом в рейс, как любил делать отец Джона. Джон же предпочитал сдавать груз по факту прибытия. Так чаще всего цена была куда интереснее, потому что всегда был клиент, которому поставка «горела» и он не мог ждать, такие готовы были доплатить сверху не меньше пятидесяти процентов от рыночной цены. Хотя пару раз наоборот, приходилось сливать за пол цены, чтоб не ждать слишком долго в порту.
Как бы то ни было Джон сегодня надеялся на удачу и она его не подвела. По счастью на бирже как раз лежали срочные заявки на ворвань. Стояла такая жара, что товар быстро портился в трюмах, а Тандерболт мог похвастаться встроенным холодильником, решавшим такие проблемы. А ещё за столом в конторе биржи, которая сводила продавца и покупателя за столом сидела она. Всё такая же красивая и уставшая, какой он её помнил ещё в годы учебы. Она же не узнала его, пока не посмотрела документы, так сильно он зарастал волосами и щетиной в плавании. Им обоим едва хватило самообладания не начать обниматься прямо там. Но дело было первично и Джон это понимал. Тем более что деньги позволили бы им провести вечер лучше, чем без них.
В итоге продав товар с хорошим прибытком, Джон отправил команду во главе с КейСи в трехдневный отпуск по злачным местам города, а сам наскоро привел себя в порядок и ждал Алли в конце дня с цветами. При том, что он прекрасно знал, что она их терпеть не может и выкинет в первую же урну, как она всегда делала с букетами поклонников в Гарварде.
А потом они оба пошли в бар, как когда то во время учебы. Сначала они пробовали болтать как раньше, но по ним обоим было видно, что внутреннее чувство огня и страсти распирает их. Сложно сказать, что они в этот момент чувствовали и осознавали, но годы недосказанности, неожиданная для Алли уверенность Джона в себе и пара бокалов виски своё дело сделали. Уже той ночью эти двое перестали играть в друзей и чувство страсти поглотило их полностью. А через два дня, перед отплытием на Нантакет, Джон не стал терять момент, просто пришёл на биржу, взял Алли в охапку и притащил в церковь. Та конечно была ошарашена, но перед алтарем сказала «Да».
К тому же в Нью-Йорке её ничего не держало. Сестренка выскочила замуж ещё год назад и уехала в Канаду, работа её была откровенной помойкой, как и квартира, которую она снимала за гроши недалеко от порта. А Джон был наверное единственным кто знал её всю настоящую, от и до. От пальчика на ноге до последней волосинки на голове. И на роль мужчины, с которым стоит связать свою жизнь поэтому подходил прекрасно. В конце концов Алли столько раз в жизни пряталась за его спину и фактически и фигурально…
Джон души не чаял в молодой жене, а она не упустила возможность одновременно вырваться из рутины, выскочить за успешного парня и связать свою жизнь с человеком, который был бы по-настоящему ей близок и верен. Джон прекрасно знал, что ей чужды сказочки о вселенской любви до гроба в духе классических романов, но при этом он так же знал, что она верный соратник, друг и партнер в любом деле. К тому же он прекрасно знал, что вся её холодность и расчетливость прикрывает страх маленькой, выросшей в бедности девочки, которая где то внутри очень сильно ненавидит этот мир и хочет вырваться из ментальной тюрьмы собственных комплексов.
Как бы то ни было, они оказались крепкой счастливой парой. Алли прекрасно вела дела на суше, Джон руководил вопросами моря. Только от вопроса детей оба шарахались как черт от ладана, как бы им не капали на мозг окружающие. Может, сказывался неприятный опыт Алли в данном вопросе, то ли Джон не был морально на это готов. Но в данном вопросе супруги не планировали спешить. В конце концов дела их шли не так гладко, чтоб они легко могли себе позволить меньше работать и больше заниматься семьей. Да и работа Джона не подразумевала частое нахождение дома, а значит дела на суше бы совсем зачахли с появлением детей.