Призраки на верфи

Найти самого Билла Роджерса оказалось непросто. Он не скрывался, но будто растворился в тумане и в лабиринте такелажных мастерских. Фолкнер обнаружил его в полутьме сарая, где он с невероятной, медитативной аккуратностью плел сложнейший кноп – украшенный узел. Его большие, исцарапанные пальцы двигались с изяществом ювелира.

– Вас ищут как главного подозреваемого, – сказал Фолкнер, не делая вступлений.

Роджерс даже не взглянул на него.

– Ищут того, кому выгодно, чтобы искали меня.

– А вам это невыгодно?

– Мне не выгодно, когда на верфи льётся кровь. И когда хорошего, хоть и строгого, инженера убивают как собаку.

– Вы называете его хорошим. Но ваши люди его ненавидели.

– Мои люди ненавидят то, чего не понимают. А Максвелл не утруждал себя объяснениями. Он показывал чертёж и говорил: «Делай». Для мастера это обидно. Но… – Роджерс наконец оторвал взгляд от узла, – …он был прав. Его методы работали. «Тандерер» должен был стать чудом. Теперь не станет.

– Кто-то очень не хотел, чтобы это чудо родилось.

Роджерс тяжело вздохнул.

– Узлы говорят, капитан. Этот, в его руке… это не наша речь. Это крик. Крик того, кто хочет сказать что-то важное, но не знает слов. Или боится их произнести.

Вечером, когда туман сгустился до состояния мокрой ваты, Фолкнера настигли. Не в открытую. Из густого марева вынырнула тень и прошептала ему прямо в лицо, едва он вышел за ворота верфи:

– Спроси про «Серую чайку». Про французского купца.

Прежде чем Фолкнер успел схватить незнакомца, тот исчез в белой пелене, словно его и не было. Только слова повисли в холодном, солёном воздухе.

«Серая чайка». Портсмутская таверна в самом грязном квартале у порта. Логово контрабандистов, дезертиров и прочего сброда. И французский купец…

Возвращаясь к себе, Фолкнер почувствовал, что за ним следят. Не конкретное присутствие, а ощущение множества глаз из тумана. Рабочие, боящиеся потерять работу. Агенты, боящиеся разоблачения. Убийца, боящийся правосудия. Он был здесь один, со своей тростью и своей виной, в центре этого всеобщего, непроницаемого страха. И единственной нитью, ведущей из тумана, был теперь кривой, неряшливый узел и название вонючей портовой таверны.

Глава 7. Чертёжная палата

Кабинет Эдгара Максвелла после опечатывания превратился в склеп. Холодный, пропитанный запахом старой бумаги, чернил и чего-то неуловимого – может, горечи, а может, гения. Фолкнер сорвал печати и вошёл внутрь, оставив за дверью недовольную, но покорную тень Джонатана Клейва. Он хотел остаться один с призраком убитого.

Стол был завален чертежами. Виды «Тандерера» с борта, сверху, в разрезе. Стройные линии, идеальные пропорции. Фолкнер, знавший корабли как свои пять пальцев, видел изящество, даже революционность в этих линиях, но не понимал её сути. Это было как видеть красивый почерк, не умея читать.

Он методично обыскивал стол. Под стопкой ватмана нашёл тетрадь в кожаном переплёте – дневник расчётов. Страницы были испещрены колонками цифр, формулами, стрелками сил и давления. Но ключевые страницы… были вырваны. Аккуратно, по линии переплёта. Кто-то опередил его.

Фолкнер откинулся в кресле, которое скрипело под ним, словно протестуя против чужого веса. Его взгляд упал на большую, висевшую на стене схему набора корпуса. Обычно шпангоуты (ребра корабля) устанавливались перпендикулярно килю и были параллельны друг другу. Здесь же… они слегка, почти незаметно для неопытного глаза, сходились к носу и корме под едва уловимым углом. Это было невиданно. Это должно было радикально изменить распределение нагрузки.

И тут его осенило. Он порылся в столе, нашёл валявшийся в стороне угольник и приложил его к чертежу. Измерил углы. Его сердце забилось чаще. Это была не просто эстетика. Это было решение вековой проблемы: как совместить прочность корпуса с его обводами для максимальной скорости? Максвелл придумал, как заставить корпус работать как единое целое, как пружину, а не как набор разрозненных деталей. Такой корабль был бы не только быстрее – он был бы прочнее при меньшем весе. Он выдержал бы более мощное артиллерийское вооружение или, что ещё важнее, лучше переносил бы ответные удары.

«Революционная технология, меняющая всю отрасль» – теперь эти слова обретали плоть и кровь, вернее, дерево и металл. С таким изобретением Англия могла бы строить линейные корабли, превосходящие любые аналоги на голову. Или… такие же корабли мог бы строить кто-то другой, заполучив чертежи.

Но где доказательства? Где финальные расчёты? Фолкнер снова взялся за дневник. На обороте обложки, почти невидимой, была нацарапана химическим карандашом фраза: «V-образный изгиб. Ключ – в продольных связях палубы и киля. Без них – катастрофа. Расчёт нагрузки в красном».

Красного на столе не было. Фолкнер начал методично простукивать стены, заглядывать за картины. И нашёл. Не потайную нишу, а нечто более простое и гениальное. Максвелл использовал как сейф… огромный, пыльный фолиант «Принципы навигации» на нижней полке. В нём был вырезан прямоугольник, и в этом импровизированном тайнике лежала тонкая папка из красной сафьяновой кожи.

Руки Фолкнера дрожали, когда он открыл её. Иллюстраций почти не было. Сплошные формулы, интегралы, дифференциальные уравнения. Но на первой странице – схема. Не просто набор шпангоутов, а их система, связанная сложнейшей сетью продольных балок, идущих по всей длине корабля под палубным настилом. Это был скелет и мышцы в одном. И подпись: *«Система „Ахиллес“. Даёт 20% прироста скорости и 15% прочности при 10% экономии дуба. Патентовать нельзя. Только устная передача мастеру-строителю. Один экземпляр».*

Один экземпляр. А где ещё? В голове Максвелла. Которая теперь разбита.

Дверь скрипнула. В кабинет заглянул Джонатан Клейв.

– Капитан? Нашли что-нибудь? Работа стоит… Адмиралтейство требует отчётов.

Его глаза мгновенно нашли красную папку в руках Фолкнера. В них мелькнула такая жадность и такой страх, что стало ясно – Клейв знал о её существовании. И, возможно, искал.

– Это рабочие заметки покойного, – сухо сказал Фолкнер, закрывая папку. – К делу не относятся.

– Но… но я как преемник должен…

– Вы как преемник должны будете объяснить, почему ключевые страницы из его дневника вырваны, – резко оборвал его Фолкнер. – Или вам уже известно их содержание?

Клейв побледнел как полотно.

– Я… я не понимаю, о чём вы. Я лишь хочу продолжить дело мистера Максвелла.

«И присвоить его славу», – досказал про себя Фолкнер.

Он вышел из кабинета, прижимая к груди красную папку, как самую драгоценную и самую опасную вещь на свете. Убийство было не просто актом ненависти или страха. Это была хирургическая операция по изъятию гения. Кто-то убил Максвелла не как человека, а как носителя знания. И теперь это знание, этот «Ахиллес», было у него. Он держал в руках причину смерти. И, возможно, приманку для убийцы.

Теперь ему было ясно, куда ведёт след. Не только в трущобы к «Серой чайке», но и в самые высокие кабинеты, где решались судьбы флотов и наций. И первый вопрос, на который нужно было найти ответ: кто на этой верфи способен был понять ценность красной папки? Или кому было приказано её заполучить любой ценой?

Глава 8. Допрос в каюте смотрителя

Каюта смотрителя верфи была тесной, душной и походила на капитанский мостик тонущего корабля. Заваленный бумагами стол, потёртые карты, запах пота, страха и старого табака. Здесь, в этом клокочущем котле, Фолкнер решил собрать главных подозреваемых. Не для того, чтобы найти убийцу за один присест, а чтобы посеять панику, наблюдать и заставить кого-то совершить ошибку.

Он усадил их за стол: нервного Харриса, напряжённого и злого Клейва, мрачного Роджерса и агрессивного Брюстера. Сама красная папка лежала перед Фолкнером, как обвинительный акт.

– Мы здесь не для пустой болтовни, – начал он без предисловий. – Инженер Максвелл был убит из-за того, что знал и создавал. Из-за этого.

Он положил ладонь на кожаную обложку. Все взгляды приковались к ней, кроме взгляда Роджерса, который смотрел в потолок, будто считая трещины в штукатурке.

– Воры и шпионы охотятся за этими бумагами. Убийца – один из них. Или их орудие.

– Это чушь! – выпалил Клейв. – Чертежи – собственность Адмиралтейства! Их кража – дело рук вредителей, тех же луддитов!

– Луддит, способный понять дифференциальное исчисление? – холодно спросил Фолкнер. – Или, может, помощник, годами мечтавший занять место учителя?

Клейв вскочил, опрокинув стул.

– Вы смеете…!

– Сидеть! – рыкнул Фолкнер голосом, который двадцать лет назад заставлял юнг замирать в струнку. Клейв, побледнев, опустился обратно. – Вы знали о «Системе Ахиллес». Искали её. Где вы были на рассвете?

– Я… я проверял склад леса! – выкрикнул Клейв.

– Свидетели?

– Рабочие… они подтвердят!

– Они подтвердят то, что ты им прикажешь, щенок! – прохрипел Брюстер, с явным удовольствием видя, как трепещет этот выскочка.

– Заткнись, Брюстер, – глухо сказал Роджерс, даже не глядя на него. – Твои люди тоже не ангелы.

Фолкнер повернулся к Харрису.

– Мистер смотритель. Вам подчиняется охрана. Как человек мог пронести на верфь тяжёлую киянку или унести её, не будучи замеченным? Или орудие уже было здесь?

Харрис был в поту.

– Капитан, протоколы… в ночную смену вход и выход строго учтены… но киянки… их сотни! Любой мог взять…

– Значит, убийца – свой. Тот, кто имеет свободный доступ. Как вы, мистер Харрис. Или вы, мистер Брюстер. Или вы, мастер Роджерс.

В комнате повисла гробовая тишина. За окном доносился приглушённый рёв пилорамы – её наконец починили.

– Узлы, – внезапно сказал Фолкнер. – Мастер Роджерс, вы сказали, что узел в руке Максвелла – пародия. А если это не неумелая работа, а намеренное искажение? Символ.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.