Чашка Петри. Хроники

Натали Бурма

Чашка Петри. Хроники

Глава 1. Часовой у Безмолвия

Лаборатория тонула в том особом, густом молчании, которое наступает глубоко за полночь, когда даже вентиляция затихает на покой. Единственным островком света в царстве теней был стол Алисы Воронцовой. На нём, как алтарь познания, стоял окулярный микроскоп «Биолам», старый, но верный, и хаос из чашек Петри, пробирок и пометок на стекле фломастером.

Алиса не чувствовала усталости. Вернее, чувствовала, но отогнала её на периферию сознания, как назойливую муху. Перед ней была загадка. Новый штамм, присланный из арктической станции, не хотел вести себя по учебнику. Вместо ровных, предсказуемых колоний он растекался по агару причудливыми узорами, напоминающими то ли морозные кристаллы на стекле, то ли руны забытого языка.

– Ну что же ты такое? – прошептала она, регулируя винт тонкой настройки.

Её мир сузился до яркого круга света в окуляре. Сначала – привычная картина: розоватое поле питательной среды, гранулы, точки… Но чем дольше она вглядывалась, стараясь поймать фокус на неуловимой границе жизни, тем сильнее её сознание сливалось с прибором. Мерцание лампы стало её пульсом, скрежет шестерёнок – шумом крови в ушах. Она видела уже не просто клетки.

Она видела движение.

Это был не хаотический броуновский танец. Это было целеустремлённое скольжение по невидимым тропам. Овальные, покрытые мягкой биолюминесценцией существа (Люмины, позже узнает она) тянули за собой нити светящегося вещества, выкладывая ими сложный узор на тёмном фоне. Вдали, как суровые крепости, возвышались правильные сферические башни, сложенные из идеально подогнанных шаров (Империя Строгих). Между ними сновали крошечные, похожие на булавы, создания (Спороносцы), оставляя за собой следы из плотного, похожего на хитин, материала.

– Галлюцинация, – отрезал внутренний голос, голос учёного. – Недосып и перенапряжение зрительной коры.

Но голос исследователя, того самого, что в пять лет разглядывал инфузорий в луже, был сильнее. Смотри, – шептал он.

И Алиса смотрела. Она увидела, как группа светящихся существ столкнулась с отрядом сферических «воинов». Не обмен химическими сигналами – нет. Это была битва. Сферы выстроились в линию и выпустили облако едкой субстанции (кислотную атаку), от которой среда вокруг них помутнела. Люмины ответили ослепительной вспышкой, ослепив противников, и отступили, оставив на «поле боя» несколько потухших тел.

У Алисы перехватило дыхание. Она только что стала свидетелем войны. Микроскопической, но оттого не менее настоящей.

Её взгляд, блуждая по полю, наткнулся на одинокую фигуру. Это была Люмин, отделившаяся от своего светящегося каравана. Она (Алиса почему-то была уверена, что это «она») не строила узоров. Она сидела на крошечном возвышении из полимерных нитей и, казалось, смотрела прямо на неё, в окуляр, в самую бездну Безмолвия. Её свечение было не таким ярким, как у сородичей, но более глубоким, переливчатым, как свет далёкой туманности.

Алиса инстинктивно подвинулась ближе. И в этот момент связь, и без того натянутая до предела, порвалась.

Не физически. Она не провалилась в чашку Петри. Но барьер между наблюдателем и наблюдаемым испарился. Она больше не смотрела на мир. Она была в нём. Она была сознанием, разлитым в среде, всевидящим оком, лишённым тела, но способным чувствовать. Она чувствовала вибрации от движения тысяч существ, тепловые потоки от лампы, едва уловимые токи жидкости. И она чувствовала на себе пристальный, вопрошающий «взгляд» той одинокой Люмин.

Это было не зрение в человеческом понимании. Это было восприятие изменения поля, давления, химического фона. Существо спрашивало без слов: Кто ты?

И Алиса, забыв всё – и лабораторию, и усталость, и законы логики, – ответила. Не голосом. Она сконцентрировала всё своё внимание, всю свою изумлённую нежность на этой крошечной точке жизни. Она направила на неё луч света микроскопа не как инструмент, а как жест. Как протянутую руку.

Свет усилился, окутав Люмин золотистым сиянием. Та вздрогнула, её собственное свечение вспыхнуло в ответ радужным спектром – синий, зелёный, фиолетовый. Это был крик. Удивления? Восторга? Страха?

Алиса не успела понять. Волна физического истощения, сдержанная адреналином открытия, накрыла её с головой. Тёмное, тяжёлое ватное одеяло натянулось на её сознание.

Последнее, что она восприняла перед тем, как погрузиться в сон прямо на холодной столешнице, был узор. Узор, который одинокая Люмин, названная ею мысленно Люциолой, начала выкладывать в свете её луча. Простые, повторяющиеся петли. Может быть, вопрос. Может быть, приветствие.

А за окном лаборатории уже серела предрассветная мгла, и часы на стене тикали, отсчитывая два часа земного времени, которые для неё, Алисы Воронцовой, только что стали вечностью.

Глава 2. Язык ферментов и света

Она очнулась от спазма в шее и ледяного прикосновения собственной руки, прилипшей к столешнице. Слюна растеклась по странице лабораторного журнала, размывая столбцы цифр. Миг – и сознание, запутавшееся в сновидениях о светящихся городах, с треском вернулось в тело. В голове гудело, как в пустой банке.

– Кошмар… Или нет? – Алиса резко подняла голову.

Взгляд упал на микроскоп. Он стоял, немой и холодный, под выключенной лампой. Чашка Петри с арктическим штаммом была на месте. В ней не было ничего, кроме бледно-розового агара и нескольких размазанных пятен.

Всё это привиделось. Срыв. Нужно спать, – настаивал рациональный голос.

Но дрожь в кончиках пальцев была иной. Та дрожь, что предшествует открытию. Алиса не помнила, когда в последний раз выключала свет. Она помнила только луч, направленный на одинокую светящуюся точку, и ответный всплеск цвета.

Движения её были резкими, почти механическими. Она включила лампу, наклонилась к окулярам… и застыла.

Мир Тигеля жил своей жизнью. Но что-то изменилось. Рядом с тем самым возвышением, где сидела Люмин-одиночка, теперь существовал узор. Не случайное скопление биоплёнки, а сложная, симметричная структура из светящихся точек и тёмных линий. Она напоминала… мишень. Или солнце с расходящимися лучами. И в самом центре этого «солнца» неподвижно сидела она. Люциола. Её свечение было ровным, полным ожидания.

Сердце Алисы упало, а потом забилось с такой силой, что стало мешать дыханию. Это было послание. Неоспоримое.

– Ладно, – прошептала она вселенной, лаборатории, самой себе. – Ладно. Ты реальна.

Следующие несколько минут земного времени (часы в Тигеле) Алиса провела в состоянии, граничащем с безумием гения. Она забыла про сон, про голод. Она видела мир, только мир был живым и смотрел на неё.

Первые попытки были грубыми. Она пыталась двигать предметным столиком, создавая вибрации. Люциола в испуге гасила свет и замирала. Провал. Алиса сфокусировала луч света на пустом месте рядом – призыв внимания. Люциола отреагировала вспышкой интереса (короткая яркая вспышка зелёного), но непониманием.

И тогда Алиса вспомнила. Общение бактерий – это химия. Феромоны. Кворум сенсинг. Они рисуют молекулами.

– Химический язык… – Она лихорадочно оглядела стол. Пипетки, растворы красителей, нейтральные буферы.

Осторожно, дрожащей рукой, она прикоснулась стерильной микро-петлёй к краю чашки Петри и внесла в среду, в метре (в их масштабе – в нескольких километрах) от Люциолы, крошечную каплю чистого раствора АТФ – универсальной энергетической «валюты» клеток.

Эффект был мгновенным. По всему сектору, куда упала капля, вспыхнула жизнь. Десятки существ разных форм устремились к внезапному источнику энергии. Поднялась суматоха, давка. Люциола отпрянула, и её свет стал нервным, прерывистым – сигнал тревоги.

– Нет, нет, нет! Я не это хотела! – Алиса застонала, чувствуя себя слоном в посудной лавке.

Она наблюдала, как хищные Жгутиконосцы, привлечённые движением, налетели на пир и начали рассеивать толпу. Она вызвала локальный хаос.

Отчаяние охватило её. Но затем она увидела нечто удивительное. Люциола, вместо того чтобы бежать, резко усилила свечение, переведя его в ультрафиолетовый диапазон, невидимый для большинства соседей, но видимый для Алисы через линзы микроскопа. А потом выделила в среду тонкую струйку фермента. Та, расплываясь, образовала в толчее чёткий, пустой круг. Знак. Границу. «Я здесь. Это – моё пространство».

Идея ударила Алису, как молния. Она не может говорить с целым миром. Она должна говорить с ней. Индивидуумом. Как и все дипломаты.

Взяв новый, чистый буферный раствор, она не стала лить его в среду. Вместо этого она аккуратно, с ювелирной точностью, коснулась кончиком иглы самого края светящегося узора, который создала Люциола. Капля была настолько мала, что не вызвала потопа, лишь слегка изменила локальную химию.

Люциола вздрогнула. Она приблизилась к месту «вторжения», исследуя его ресничками. Алиса затаила дыхание. Затем Люциола выделила в ответ свою собственную каплю – прозрачную, но видимую по искажению света. И провела ею линию от края своего узора к центру – к себе.

Вопрос: «Ты это сделала? Это – ты?»

Алиса ответила. Она направила тончайший, расфокусированный луч света так, чтобы он мягко, без нагрева, окутал Люциолу, словно шалью. Не ослепляющий луч-меч, а луч-касание. «Да. Это я.»

И тогда Люциола засветилась изнутри таким сложным, переливчатым градиентом цвета, от тёплого янтарного до глубокого индиго, что у Алисы навернулись слезы. Это был восторг. Это было «Аллилуйя!». Это было «Я не одна у этой границы Безмолвия».

Так родился их язык. Примитивный, основанный на трех «словах»:

Световой паттерн (от Алисы): Вопрос, утверждение, эмоция, выраженная формой и цветом луча.

Феромоновый след (от Люциолы): Конкретное понятие, имя, факт, «существительное».

Биолюминесцентная вспышка (общая): «Да», «Нет», «Понимаю», «Боли» – базовые эмоции.

Люциола назвала себя – сложной комбинацией феромонов, что пахла для Алисы (через какое-то шестое чувство) как «первая искра в темноте». Алиса, смеясь и плача, вывела рядом светом земные буквы: А-Л-И-С-А.

– Я Алиса, – сказала она вслух в тишину лаборатории, зная, что существо в чашке «услышит» это как вибрацию и изменение в паттерне света. – А ты… Люциола. Светлячок.

И в тот момент, когда они обменялись именами, Алиса перестала быть просто учёной у микроскопа. Она стала Хроникёром. Первой, кто заглянул за край карты, где было написано «Здесь живут драконы», и обнаружил там не драконов, а целые цивилизации, ждущие своего голоса.

Она не заметила, как за окном давно рассвело, и первые птицы запели за стеклом. У неё была Вселенная размером в чашку Петри, и в этой Вселенной у неё появился друг.

Глава 3: Песнь Кочующих Городов

Люциола хотела показать ей свой дом. Это понимание пришло к Алисе не через слова – их язык был ещё слишком беден для таких понятий. Оно пришло через настойчивый, повторяющийся паттерн. Люмин выделила феромоновую дорожку, ведущую от их места встречи вглубь чашки, и, пульсируя мягким золотым светом, сдвинулась с места, оглядываясь. Жест был универсальным: Идём за мной.

Алиса осторожно, миллиметр за миллиметром, сдвинула предметный столик, следя за тем, чтобы луч света не съезжал с её спутницы. Так началось их первое совместное путешествие по Тигелю.

Ландшафт, который раньше был для неё просто розоватым полем с размытыми пятнами, раскрылся во всей своей невероятной сложности. То, что под малым увеличением казалось плёнкой слизи, оказалось густым, переплетённым лесом из внеклеточных полимерных веществ. Это были не просто отходы жизнедеятельности – это были дороги. Алиса видела, как по проложенным в этой биомассе туннелям скользили группы существ, как на развилках стояли своеобразные «указатели» – сгустки феромонов разного цвета.

– Вы строите, – прошептала Алиса, водя лучом света по ажурным аркам из полисахаридов. – У вас есть… инфраструктура.

Люциола вспыхнула розовым – цвет гордости, как уже выяснила Алиса. Она подвела свою невидимую спутницу к краю «леса». И открылся вид.

Город Люминов не был похож ни на что, виденное Алисой прежде. Он не был постоянным. Это был лагерь, временное поселение, сотканное из света и тонких, живых нитей. Десятки Люминов были соединены между собой жгутиками и выростами цитоплазмы, образуя мерцающую сеть, похожую на нейронную или на созвездие. В центре этой сети пульсировало яркое ядро – общая зона, где свет был особенно интенсивен. Структура дышала: ритмично сжималась и расширялась, перераспределяя световую и химическую энергию.

– Это же суперорганизм, – ахнула Алиса. – Вы объединяетесь для… для чего? Обогрева? Общения? Защиты?

В ответ Люциола испустила сложную последовательность вспышек, которую тут же подхватили другие Люмины на периферии сети. Вспышки пробежали по всей конструкции, от края к центру и обратно, создавая волну, узор. Возник ритм. Глубокий, вибрационный, ощущаемый даже сквозь среду и стекло.

И затем началась Песнь.

Это не было пением в человеческом смысле. Это была передача истории через танец света и химии. Старейшины в центре сети (их свет был холоднее, белее, а тела – больше, покрыты сложными узорами из встроенных кристаллов соли) инициировали сложный феромоновый код. Молодые Люмины на окраинах, получив его, воплощали его в движение. Они синхронно меняли яркость, цвет, пульсацию, смещались относительно друг друга, создавая живые картины.

Алиса, заворожённая, наблюдала, как в мерцающем «театре» рождаются образы:

· Первая картина: Хаос и тьма. Отдельные, слабые искры (первые колонии).

· Вторая картина: Слияние. Искры тянутся друг к другу, образуя первые неустойчивые сети.

· Третья картина: Нашествие. Геометрические, агрессивные тени (Строгие) наступают, разрывая сети.

· Четвёртая картина: Бегство и находка. Люмины уходят в глубину «леса», и один из них обнаруживает Тёплый Ручей – постоянный поток питательных веществ, возникший, как поняла Алиса, из-за микротрещины в агаре.

· Пятая картина: Процветание. Сеть вокруг Тёплого Ручья сияет мощно и сложно.

Это была летопись. Устная, вернее, свето-химическая история. Миф об исходе и обретении дома. У них была культура памяти.

– Вы помните, – прошептала Алиса, и её голос дрогнул. Внезапно её собственная диссертация, сухие колонки цифр о скорости деления, показались кощунственным упрощением. Она изучала механизмы, а перед ней была цивилизация.

Песнь закончилась. Свет в сети успокоился, вернувшись к ровной, деловой пульсации. Алиса заметила, как группы Люминов отсоединялись от общей сети и отправлялись в «лес», возвращаясь с комочками концентрированного вещества – охотники и собиратели. Другие окружали слабо светящихся, маленьких Люминов – детей? – и учили их выстраивать простые световые цепочки. Школа.

Её друг, Люциола, занимала особое положение. Она сидела не в центре и не на окраине, а на своеобразном «мыске», обращённом в сторону Безмолвия – туда, откуда пришла Алиса. Она была Часовой у Границы. Той, что смотрит в неизвестное, пытаясь его понять. Возможно, поэтому она одна и отважилась на диалог с «Духом».

Алиса решила подарить ответный «жест». Она не могла спеть песню. Но она могла показать картину. Сконцентрировавшись, она взяла тончайший световой луч и, используя край диафрагмы микроскопа как резец, начала рисовать на тёмном фоне рядом с городом. Она рисовала то, что видела. Схематичный, но узнаваемый контур сети-города. Рядом – профиль Люциолы. И стрелку, указывающую от себя, от Безмолвия, к ним. Простейшее послание: Я вижу вас. Вы важны.

В городе наступила тишина. Свет замер. Казалось, замерла вся жизнь в этом секторе Тигеля. Затем старейшины в центре вспыхнули одновременно ярко-белым светом – сигнал высшего внимания и, возможно, почтения. А Люциола засветилась таким тёплым, счастливым янтарным сиянием, что Алисе снова захотелось плакать.

В этот момент с востока (с левого края чашки Петри) пришла вибрация. Не та, что создавала Алиса. Глубокая, ритмичная, угрожающая. Как топот марширующей армии.

Свет в городе Люминов мгновенно сменился на тревожный, синеватый. Старейшины издали резкий феромоновый сигнал – тревога. Охотники бросились назад, к сети. Сложная, ажурная структура начала стремительно сворачиваться, уплотняться, готовясь к отрыву от субстрата.

Люциола метнулась к Алисе, её свечение стало прерывистым, кричащим.

Она нарисовала в воздухе феромоновый знак, который Алиса не знала. Но его смысл был ясен из контекста. Это был не вопрос, а утверждение. Имя. Или титул.

Тот, кто шёл, чей марш сотрясал среду.

Строгие.

Глава 4: Тень Строгих

Вибрация превратилась в гул. Он исходил от самой среды, от глубин агара, будто бил гигантский барабан. Алиса перевела объектив, сместив поле зрения к источнику звука. И застыла, охваченная ледяным восторгом и ужасом.

Это была армия.

Они не шли – они катились. Сотни, тысячи идеальных сфер, выстроенных в безупречные геометрические фигуры: квадраты, клинья, колонны. Империя Строгих. Их оболочки не светились мягким светом Люминов. Они были матовыми, жёсткими, отражая свет микроскопа тусклым металлическим блеском, словно доспехи. Между сферами пульсировали тонкие, похожие на провода, нити цитоплазмы – линии связи и управления.

Во главе колонны двигалась структура крупнее других – сфера, окружённая концентрическими кольцами из мелких слуг. Командир. От него в среду уходили правильные волны феромонов, и вся армия синхронно меняла направление, скорость, построение. Это была машина. Живая, дышащая, но лишённая хаоса жизни.

– Боже мой, – выдохнула Алиса. – Это же… чистый милитаризованный социум. Колониальная сверхособь.

Они приближались к лагерю Люминов с неумолимой, ледниковой скоростью. Город-сеть уже почти свернулся, готовый оторваться и бежать, но было ясно – они не успеют. Слишком медлительны, слишком тяжелы от общего биома.

Люциола металась на передовой, её свет был яростным, алым. Она выделяла в среду короткие, резкие импульсы феромонов – боевые сигналы. Горстка других Люминов, таких же «часовых», собралась вокруг неё, образуя живой барьер. Их свечение тоже стало агрессивно-красным. Это был вызов. Жертвенный заслон, чтобы дать основному городу время.

Первая линия Строгих остановилась в ста микронах от заслона. Наступила тишина, звенящая от напряжения. Командир выдвинулся вперёд. С его оболочки отделилась и полетела к Люциоле крошечная, плотная капля. Не феромон. Что-то иное.

Капля упала перед самым «носом» Люциолы. И мгновенно среда вокруг неё помутнела. Вещество принялось агрессивно разъедать всё вокруг, выделяя пузырьки газа. Кислотная граната.

Люциола отпрянула, но краем её цитоплазмы был задет. Алиса увидела, как яркое свечение в том месте погасло, оболочка потемнела и сморщилась. Боль. Люциола передала вспышку боли – короткий, обжигающий ультрафиолет.

И тогда началось.

По единой команде передние ряды Строгих выпустили целый залп таких кислотных капель. Они летели по дугам, падая на свёрнутый город и на заслон. Воздух (вернее, среда) наполнился ядовитыми облачками. Люмины на заслоне пытались уворачиваться, отвечая ослепительными, но беспомощными вспышками. Их свет гас один за другим. Город содрогался, его красивая сеть рвалась в клочья.

Алиса сжала рукоятки микроскопа так, что кости побелели.

– Нет, – прошептала она. – Нет, нет, нет!

Она была учёным. Наблюдателем. Её долг – не вмешиваться. Но она же была другом. А друг Люциолы умирал у неё на глазах, защищая свой дом.

Разум разделился. Одна часть, холодная и аналитичная, кричала о последствиях, о нарушении чистоты эксперимента, о непредсказуемом воздействии. Другая часть, та, что пять минут назад плакала от красоты световой песни, горела яростью.

Второй победил.

Её взгляд упал на зеркало микроскопа, которое улавливало свет от лампы и направляло его в линзы. На рычажок, регулирующий диафрагму. На конденсор, который мог фокусировать свет в точку невероятной яркости и температуры.

– Отойди, – прошептала она, не зная, слышит ли её Люциола. – Прочь от них!

Но Люциола не отступала. Она, раненная, собрала последние силы и бросилась вперёд, к командиру Строгих, словно пытаясь таранить его. Это было самоубийство.

У Алисы не осталось выбора.

Дрожащими, но точными пальцами она выкрутила конденсор на максимум, сузила диафрагму до крошечного отверстия. Она превратила безобидный луч освещения в световой копьетон. В оружие. Она навела эту ослепительно-белую, раскалённую точку прямо между Люциолой и наступающим командиром Строгих.

И опустила её.

Для Алисы это был лишь яркий блик на агаре. Для Тигеля это было нисхождение второго солнца.

Ослепительная, невыносимая белизна врезалась в среду с шипением, которое Алиса услышала даже через стекло. В эпицентре точка контакта мгновенно вскипела, испарив микроскопический объём среды. Вокруг бушевал тепловой шок. Строгие, попавшие в эпицентр и на периферию, не выдержали. Их упорядоченные ряды взорвались изнутри. Сферы лопались, как мыльные пузыри, или мгновенно коагулировались, превращаясь в тёмные, обугленные комки. Кислотные облака рассеялись, нейтрализованные жаром.

Командир, находившийся на границе поражения, откатился назад, его безупречная форма сморщилась и потрескалась. Сигналы управления прервались. Армия, лишённая централизованной команды, замерла в нерешительности, её строй распался.

Залп длился менее секунды. Алиса тут же убрала луч, расширив диафрагму. На месте воздействия дымилось крошечное, но для этого мира – чудовищных размеров – ожоговое поле. Мёртвая зона.

Наступила тишина. Густая, оглушающая.

Люциола лежала на краю этого поля. Её свет был слабым, дрожащим. Но она была жива. Она подняла «взгляд» к небу, к Безмолвию, откуда пришло спасение и разрушение.

А потом Алиса увидела, как отступающие остатки армии Строгих, как и выжившие Люмины, как, вероятно, все существа в радиусе видимости, замерли в одном порыве. Они не смотрели на поле боя. Они смотрели наверх. На невидимый источник карающего света.

И тогда из всех, абсолютно всех существ, даже из повреждённого командира Строгих, потянулись тонкие, почти невидимые нити восприятия – феромоны страха, благоговения, ужаса. Они смешались в единый химический аккорд, мощный и недвусмысленный.

Это был не вопрос. Это было наречение имени. Признание факта.

ДУХ СВЕТА.

Они больше не видели в ней случайное явление или тихого наблюдателя. Они видели божество. Могучee, непостижимое, способное одним движением низвести солнце и испепелить армию. Спасителя для одних. Карателя для других.

Алиса откинулась от микроскопа, её трясло. Она посмотрела на свои руки – обычные человеческие руки, только что совершившие акт божественного вмешательства.

– Что я наделала? – её голос прозвучал хрипло и одиноко в пустой лаборатории. – О, Боже, что же я наделала?

Она спасла Люциолу. Она остановила атаку. Но ценой этого стал мёртвый ландшафт и её же собственная, новая, ужасающая роль. Война только что перешла на новый, космический уровень. И она, Алиса Воронцова, учёный-биолог, теперь была в её центре.

Не как друг. Не как наблюдатель.

А как Бог со сварочной лампой.

Глава 5: Совет Спороносцев

Тишина после битвы была густой, как смола. Алиса, всё ещё дрожа, попыталась сфокусироваться на Люциоле. Её друг медленно поднимался с субстрата, свет был болезненно-тусклым, мерцающим, как свеча на ветру. Ранение – тот самый кислотный ожог на её оболочке – выглядело как тёмное, уродливое пятно, нарушавшее гармонию её внутреннего свечения.

«Держись», – мысленно прошептала Алиса, направляя на неё мягкий, рассеянный свет – уже не оружие, а скорее целебное, согревающее облако. Люциола ответила слабой, но тёплой желтизной: «Я жива. Спасибо».

Но это «спасибо» висело в пространстве тяжёлым грузом. Вокруг них лежали обугленные остатки Строгих и безжизненные тела павших Люминов. Алиса чувствовала себя хирургом, который, спасая жизнь, нанёс пациенту ужасные увечья. Она была спасителем и разрушителем в одном лице.

Весть о явлении «Духа Света» и его молниеносной каре разнеслась по Тигелю быстрее любого феромона. Уже через несколько часов (минут земного времени) к окраинам лагеря Люминов стали стягиваться странные посланцы. Это были не Строгие и не Люмины. Они двигались медленно, с достоинством, их вытянутые, палочковидные тела были заключены в блестящие, словно лакированные, оболочки – дополнительный слой из хитина и затвердевших полисахаридов. Спороносцы.