Колобок, или приключения прохиндеев в России.

Володя закончил художественно-графический факультет нашего пединститута, занимал нишу свободного художника и пробавлялся шелкографией, оформительскими работами – словом, малярничал. Мастерская его располагалась на тринадцатом, техническом, этаже двенадцатиэтажного дома.

Как водится, пришел я к нему через магазин. Постучал и, не услышав ответа, вошёл. Вова сидел и молча разглядывал пустые бутылки из-под алкоголя.

– Привет, Володя!

– Привет, Вадим!

– Я к тебе не один…

– Лучше бы один, ты же знаешь, я Лиду люблю, девок мне не надо.

– Вова, не хами! Знаю, по бабам ты не ходишь. Я не с бабой, я с бутылкой. Хочу отметить удачу, а то вдруг не отмечу – боком вылезет удача эта.

– Это пожалуйста! Полному стакану всегда рад.

– Вот и не кисни, разгоним тоску-печаль твою.

Отсутствие помощников в мастерской говорило об отсутствии заказов. Вова сидел без денег. Значит, я вовремя зашёл в гости.

– Давно ночуешь в мастерской?

– Десятый день.

– А что так?

– За заказ с нами не рассчитались. Прикинь, заказчик умер.

– Что случилось?

– Тяжёлые металлы. Свинец, плюмбум. Не смог переварить его, когда он ему в живот попал. Застрелили сердешного.

– Заказ большой был?

– Очень. Три месяца работали. Аванс хороший был, но он только расходы и зарплату покрывает. А похмелиться не на что. Ещё я Лиде шубу с куражей-прибылей обещал. Вот и ночую здесь.

– Сейчас решим часть твоих проблем. Что хочешь? Зная твой вкус, взял водочки и закусить, а то ты привык к суровой скудости, а я гурман, понимаешь ли, могу, хочу и буду им, пока деньги есть!

С этими словами я разгрузил пакеты с литром водки и закусками. Мы стали выпивать и закусывать, мыть кости друзьям и недругам, короче, всем, кто на язык попадался.

К вечеру сходили в ночной магазин за добавкой. Так и остался я ночевать на соседнем диванчике. Хорошо, когда у тебя есть друзья, готовые предоставить политическое убежище гонимому злой судьбой и грубыми людьми скитальцу.

Утром, ни свет ни заря, раздался стук в дверь. Явился Серёга Рыжий, серьёзный и мрачный. Бывают новости хорошие и плохие, а Серёгины были из разряда хуже некуда.

– Встретились мы с братухой. Я ему всё рассказал про Конюхова, пожертвовал немалую сумму на дела юношеские спортивные. От тебя, разумеется.

– И что?

– И то. Получается, кидал Конюхов людей не раз и не два, а делает это на постоянной основе. А когда терпилы поднимают шум, за него впрягается некий Дыня. Знаешь такого?

– Откуда? Мало ли на свете дынь, арбузов и персиков?

– Ты таблетки пьёшь?

– Ты о чём?

– Лечиться тебе надо. Не слышать о таком беспредельщике? Не знать эту редкую сволочь? Это ж надо такой тундрой быть. На этой планете Дыня известен всем, и я с удивлением смотрю на тебя, совсем отсталого ботаника. Так и быть, просвещу тебя, убогого. Начинал Дыня как катала, удачно пристроился на барахолке. Куча торговых точек и толпа балбесов-качков для их охраны. Они же кошмарят других ларёчников и заставляют их платить за «охрану». Рэкет, одним словом. А ещё разводит людей на кредиты. Люди берут их в банках и у самого Дыни. Ну, не сам он даёт – для пацана быть ростовщиком великое западло, – дают фирмы и фирмочки, которые ему принадлежат. Обнал также делает. Так-то.

– Да-а… попал я.

– Эт точно. Но не ссы, братан! Поедем завтра к Никанору на стадион «Красное знамя», он с десяти утра в сауне будет. Перетрёшь с ним лично. Так лучше будет.

Стадион и баня при нём – место в нашем городе известное. Публика там вполне приличная: спортсмены, бандиты, дорогие проститутки – люди, словом. Шума и скандалов никогда там не услышишь, посетители сами беспокоились о тишине. Хозяин там сам Никанор. Красавец, мот и живоглот, но не людоед – меру знает и берега видит. Надо ехать. Корона с меня не свалится, её просто нет. И вообще, кто я такой в этой жизни? Так, недоразумение одно, интеллихенция.

К стадиону мы подъехали к половине десятого утра и, сидя в машине, ждали Никанора. Приедет милостивец, скажет, как мне жить или сколько жить осталось мне, горемычному. Такие вот невесёлые мысли толкались в голове, поднимая артериальное давление. Сразу не заметили, как подошёл Никанор, распахнул заднюю дверь и уселся на сидение.

– Здорово, пацаны! – бодро гаркнул он, будто приветствовал старых друзей.

– Привет, Сергей! – хором отозвались мы и радостно пожали ему по очереди руку.

Покончив с приветствием, Никанор сразу перешёл к делу:

– Вадим, что произошло, знаю. Наказал ты гада правильно, но поспешно. Так у нас дела не делают. Но имею мысли, как помочь. Сто процентов успеха не гарантирую, но должно сработать. Даже если на половину сработает, считай повезло. Главное для тебя суметь стрелу с ним забить в публичном месте.

– В каком месте? Уж не на площади Ленина или у фонтана? – Фонтан был местом сборищ голубых в нашем городе и всяких других творческих интеллигентов.

– Не остри, сейчас не тот случай. Знаешь кафе «Эврика»?

– Это которое рядом с фонтаном?

–Да. Там всегда братвы полно из разных коллективов: первомайские, ленинские, бановские. Там назначай встречу, он должен согласиться, это его территория. Дыня там разве что не ночует – любит это место. Это кафе мы с ним на долях держим. Всё будет рок-н-ролл! На это место он согласится сто пудов! Руками махать в кафе он не будет, но если решит тебя отдать пацанам, чтобы отвезли в лесок или в трюм опустили, тогда я впрягусь, но это вряд ли. Он серьёзный человек, а серьёзные не ищут публичных конфликтов. Захотят тебя вальнуть – никто не поможет, даже охрана.

Вот утешил, называется.

И он стал излагать мне план выхода из моей поганой ситуации. Подробно, с деталями и вариантами развития диалога.

План не план, но сказанное им переворачивало моё представление о реальности и заставляло вибрировать все клетки организма. Звучало очень рискованно, но деваться было некуда. Оставлять всё как есть ещё рискованней. Надо выходить из подполья, вечно скрываться не будешь. Деньги рано или поздно закончатся, а бомжевать я не готов. Пока я обдумывал план Никанора, Рыжий довёз меня до дома. Я попросил его высадить меня, не доезжая до подъезда, – прогуляться захотелось, проветриться.

Подходя к дому, я направился было к своему подъезду, но моё внимание привлекли мальчишки, игравшие во дворе. Сын моей одноклассницы, семилетний Пашка, носился как угорелый с ровесниками и громко что-то вопил. У него в руках был предмет, напоминающий обрез охотничьего ружья. Да-а… Сначала перестройка, а теперь перестрелка. Даже среди семилетних малявок. Вообще-то рановато оружием баловаться. Непорядок, необходимо пресечь это безобразие на корню, пока не перестреляли друг друга. Я подошёл к ним, грозно рявкнул баритоном:

– Где взял? А ну-ка отдай!

Пашка покорно отдал оружие. Обрез как будто рабочий, двустволка, горизонталка, даже патрон один есть. Вот дела. Так скоро и автоматы Калашникова в песочницах появятся. То ли ещё будет.

Не обращая внимание на нытьё Пашки «не говорите маме», зашёл домой. Держа в руке ствол и раскрыв дверь лоджии, закинул обрез за бутылки, которые сваливал там, чтобы вынести потом на помойку или сдать как стеклотару в трудный час. Потом стал приводить тебя в порядок. Побрился, поел. Нужно сделать всё, как сказал Никанор. Я сел ближе к телефону. Подумал, набрал офисный номер Конюхова. Долгое время ответа не было, но в конце концов моё терпение было вознаграждено – кто-то неизвестный снял трубку и по моей просьбе позвал Конюхова. Слегка запыхавшимся тенорком Саня спросил:

– Ты где?

– В Караганде. Здороваться надо, как я, например.

– Ну здравствуй, сволочь!

– Здорово, сучье отродье! – весело ответил я. – Я не ругаться звоню. Я так понимаю, ты мне деньги чужие отдал?

– Да, они не мои. Ты меня перед людьми выставил. Тебе башку сбреют! Ты Дыню кинул!

– Ага.

– Ты попал!

– Угу.

– Ты где, сволочь?

– Это не важно. Слушай сюда, дурачок. Ругаться нет смысла. Ты кинул меня, а я тебя. Давай завтра встретимся в двенадцать часов в кафе «Эврика». У Дыни. Он ведь там обедает?

– Ну, не знаю.

– Я знаю. Звони ему, а я тебе через час-другой перезвоню.

Положив трубку, я прилёг на диван отдохнуть – устал от сегодняшних волнений. Так и задремал. Проснулся минут через сорок. Не проспал? Нет. Набрал его опять. На этот раз трубку взяли быстро.

– Ну что, ты согласен?

– Да. Но приходи не в двенадцать, а в шестнадцать часов.

– В шестнадцать так в шестнадцать. Как скажешь.

Я положил трубку. Темп и манеру разговора мне подсказал Никаноров, когда кратко наставлял меня: больше молчать, в «базаре» последнее слово оставить за собой. Кажется, я справился.

Следом я позвонил своей рыжуле Танечке на Первомайку. Надо провести время с пользой для тела, а то так от общения с грубым мужичьём недолго оскотиниться. Я же натура тонкая, гуманитарная, брутальности лишённая.

Первомайский район или, как называют в народе, Первомайка – отдаленный район нашего города, криминальный, глухой и зелёный. В некотором роде деревня. Здесь даже заводы утопают в зелени, совсем не то, что на левом берегу реки Оби, в Ленинском и Кировском районах, где только степь и редкие деревья. Академгородок рядом с Первомайкой так тот просто тонет в зелени. Жилые дома стоят в сосновом бору. Что может быть лучше? Одна беда – до центра города, центра деловой жизни, почти час пути. Не все могут позволить себе каждый день гробить полтора-два часа жизни на дорогу на работу и обратно. Я всю жизнь жил и учился в центре города. Мне там нравится, хотя некоторые нытики утверждают, что шумно и суетно.

Трясясь в маршрутке, я добрался до местообитания Танечки. Дверь открыла она сама, в одном халатике, заставив мой пульс участиться. Отец Тани сидел тихо и трезво, что удивительно в последнее время. Валерий Алексеевич был старше меня на пять лет, превосходил ростом и весом и сиял огромной лысиной. Свой талант инженера-строителя похоронил в патентном бюро. Был когда-то крупной фигурой, но несчастный случай на стройке окончил его карьеру. Кто-то у них погиб на стройке, и крайним назначили его. С тех пор он стал потихоньку спиваться. У меня он кроме сочувствия и жалости никаких чувств не вызывал. Я же ему, мягко сказать, не нравился из-за разницы в моем и его дочери возрасте, говорил, что в отцы ей гожусь.

Вопреки обычаю за столом мы сидели как-то благостно и умиротворенно. Наверное, впервые папаша не излучал флюиды агрессии в мой адрес. После ужина мы с Татьяной ушли в спальню, оставив её отца в компании телевизора – надёжного друга одиноких людей.

Рано утром мы с Валерием Алексеевичем выскочили на улицу и бодрым шагом направились на автобусную остановку в сотне метров от дома. Он поехал в центр на работу, а я прогуляться – как говорили древние, препоясать чресла свои, подумать, поразмышлять.

Препоясать чресла свои надобно было мечом, то есть набраться решимости. Но с решимостью дело обстояло не очень. Человек я не трусливый, как мне кажется, но иногда паникую секунду-другую, после чего во мне обычно поднимается дикая злость на причину минутной слабости. В данном случае я не то чтобы паниковал, но ощущал тревогу. Дыню я видел раза два: здоровенный лоб со стрижкой по нынешней моде под лысого. Позёр, вымогатель – словом, бандит. Среди братвы Дыня слыл беспредельщиком. Поэтому больше всего он хотел казаться справедливым и правильным пацаном, ибо братковские понты для него важнее денег. На этом строился расчёт Никанора.

С такими мыслями я гулял по Центральному парку. Идти в офис или домой не хотелось – эксцесс исполнителя никто не исключал. Спеленают меня, незадачливого, и в подвал на бессудную расправу. Нет, не настолько я наивен, будет толковище по понятиям, что не исключает если не справедливости, то определённой её доли. Братвы на стрелке соберется много, борзеть особо не должны. На то, что Дыня станет действовать по понятиям, мы и рассчитывали. Для этого и встреча была назначена в людном месте.

Ещё я обдумывал, каким манером стану на стрелке общаться с братками. Понятийным аппаратом братвы, то есть «феней», владел я плохо. Далеки от совершенства мои знания этого языка. Если простой матерный или, скажем, французский с португальским, это другое дело, а скажешь что-то невпопад по-фене и всё, приехали.

Внутренняя дискуссия продолжалась ещё какое-то время. Постепенно тревожность ушла и сменилась удивительно весёлым пофигизмом, надоело робеть. Будь что будет, в общем. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, умираем один раз. А почему и с чего бы мне умирать? Мы ещё посмотрим, кто раньше попадёт в ад или рай.

Дождавшись половины четвертого, я зашёл в «Эврику». Посетителей было не много – только половина столиков были заняты. Ещё не разгар загула. Разгар наступит позднее, когда закончится время дел праведных братковских: отжать что-то у кого-то или «получить, как с негодяя», то есть прессануть за проступок перед коллективом. Народу к вечеру много будет, не протолкнёшься. «Эврика» – место специфическое, здесь романтические свидания лучше не назначать. С первого взгляда всё нормально и спокойно: музыка играет, люди выпивают и едят, шума нет. Но, приглядевшись к публике, можно заметить некую странность. Кругом брутальные, интеллектом «не обезображенные», лица. Речи не громкие, но однообразно матерные. Одеты по странной моде: в спортивные костюмы и кожу. На руках и шеях много золота.

Я сидел за столиком один, пил чай с пирожными – быстрые углеводы скоро понадобятся для гибкости ума. Оба Сергея, Рыжий и Никанор, сидели за столиком у входа и над чем-то гоготали. Я им искренне позавидовал. Это для меня «такая минута», а им-то что?

Время тянулось медленно, но я терпеливо ждал. Наконец в дверном проёме появился Дыня собственной персоной. За его спиной маячила толстая фигура Сани Конюхова. Ну, сейчас начнётся…

– А-а-а, иди сюда, дорогой! Много тебе сказать хочу! – заорал с порога Конюхов, глядя на меня.

– Заткнись или ори тише. Ушам больно, – лениво цыкнул на него Дыня.

Конюхов убавил голос и повторил мне:

– Иди сюда, дорогой!

И направился вслед за своим боссом к барной стойке

Видимо, Никанор прав был – толковище и порка будет публичной, в виде спектакля с прологом. Дыня всё же решил «рисануться» собственным величием, крутизной и пацанской праведностью, братковской справедливостью, где всё по понятиям. Неужто сработает идея Никанора?

Дыня уселся на табурет у барной стойки и заказал выпивку. Конюхов направился к моему столику, и мне ничего не оставалось, как пойти к нему навстречу. Нужно перехватывать инициативу.

В общем встали мы около табурета Дыни. «Босс» посмотрел на меня и громко спросил:

– Это ты? Деловой, что ли?

– Привет, Олег! Ты о чём? – ответил я.

– О том, родной, о том, портняжка.

– Портняжка? Ты о чём?

– Да о том, что ты храбрый портняжка. Кинул на бабки моих людей, меня то есть, и храбро стоишь тут как ни в чём не бывало. Смелый и глупый. Наплёл моему другу о каких-то макаронах, которых сроду не было, пацаны тебе кредит помогли взять, а ты? Рассчитываться не захотел и ещё кинул на бабки. От жилетки рукава ему продал и наглеешь? Крыса, ты кто такой?

Громкость голоса Дыни постепенно увеличивалась. Братва в зале стала прислушиваться, а любопытные подошли поближе. Местная публика потирала ручонки в ожидании зрелищ и спектакля, и они начались!

Моё молчание Дыня, по собственному разумению, расценил как знак согласия с его неоспоримым величием, его правдой и безусловной силой. Очевидно со стороны мой вид выражал уныние и скорбь о содеянном.

– Так ты портняжка или сапожник? – продолжал Олег Дыня. – Я не понял, манто или тулуп ты сшил Александру, другу моему? Может, лапти сплёл – переобуть его? Или переодеть? Как ты, мразь, крысануть посмел? У кого? У меня! У моих друзей! Берега потерял? Жизнь и здоровье тебе лишние? С кем работаешь?

Вот так мы и добрались до сути. Никанор прав оказался – товарищ Дынин сам себя загонял в угол.

– Ты ведь не их, лохов, кинул. Ты меня кинул! Ты знаешь кто я такой?

Настала пора прерывать молчание.

– Знаю, Олег, – спокойно, но достаточно громко, чтобы присутствующие слышали, произнёс я. – Но и тебе надо знать.

– Что знать? Ты меня удивить чем-то хочешь? Изложи свою версию происшедшего! Расскажи братве. Поведай.

Никанор учёл характер Дыни. Он знал, что поведётся Дыня на публичность в таком очевидном для него деле.

– Подвинул твоего друга на бабки? И что с того? На то и щука в море, чтобы карась не дремал! – сказал я и поставил на стойку диктофон. Рядом положил папку с документами о сделке, где лежали договора о совместной деятельности и поставке. В общем, я вывалил всё, что должно было подтвердить мою правоту.

– Ты не мент, Олег, и не прокурор, чтобы запретить кому-то воровать и кидать, – спокойно и громко, чтобы все слышали, продолжил я раскатистым баритоном. – Послушай, что наговорил на диктофон твой друг, почитай документы. Вдумайся, что этот человек сказал и на что подписался!

Дыня недоумённо уставился на диктофон, и я не замедлил его включить.

– Что это?

– Ты слушай-слушай. Узнаёшь голос?

Дынин прислушался.

Приходил в себя он медленно. Сказывалось курение травки, она влияет на скорость мышления. Высокий тенор Конюхова на плёнке объяснял, куда мне нужно идти за деньгами, что я могу сделать с нашим совместным договором, так как он уже получил свою долю, кинув меня на заёмные у банка деньги.

– Да, я выдурил из твоего человечка деньги, но не я начал. Я получил то, что полагалось, согласно договору. Все при своих. Так что, если ты чем-то не доволен, спроси с жирного.

Жирным я назвал Саню, чтобы уколоть бывшего друга. Публика, вполголоса обсуждавшая происходящий спектакль, затеянный Дыней, как-то примолкла и с любопытством смотрела на нас в ожидании заключительного акта.

Дыня смотрел то на диктофон, то на застывшего Саню. Весь спектр эмоций отражался на его лице, так что можно было легко читать его мысли.

Это была полная засада. Дыня пришёл устанавливать справедливость по понятиям, но всё пошло не так, как он планировал, и не так, как ему преподнёс Конюхов. Если бы он всё сделал по-тихому, без привлечения внимания братвы и прочей полупочтенной публики, отвезли бы меня прихвостни Дыни в лесополосу и закопали бы где-то под сосной, предварительно вытряхнув из меня деньги. Но желание выглядеть этаким доморощенным доном Карлеоне, или, на худой конец, Дженовезе, оставило его без сатисфакции.

Я продолжал говорить:

– У Конюховой фирмы с моей есть определённые договора, где чёрным по белому прописано: если радость на всех одна, тогда и печаль одна. – Я полез в папку, где лежали копии документов. – Саня оплатил мой кредит, так что у меня к нему теперь нет никаких претензий. А чьими деньгами он распорядился, меня мало волнует.

Я попытался сунуть документы в руки Дыни.

– Оставь, кредит ты сам взял? – сказал он.

– Да, а что, ты другое слышал?

– Слышал, что помогли тебе и ты за услугу должен остался.

– От него? – и я демонстративно пальцем ткнул в сторону Конюхова.

– Да, от него.

– Смешно, но не очень. Если он помог, то как зовут начальника кредитного отдела, начальника службы безопасности банка, в каких кабинетах сидят? Как зовут управляющего он может знать, это в телефонном справочнике есть. Пусть скажет.

– Ну? – повернувшись всем телом к нему сказал Дыня.

Саня как-то скромно промолчал, не отворачивался от взгляда, но скромно опустил глаза.

– Понятно, – процедил Дыня. – С тобой, сучёнок, чуть позже разберусь.

Дыня понимал, в каком неприятном свете его выставил Конюхов перед прорвой народа. Братва собралась из разных коллективов, разговоры пойдут быстро. Это Дыню не устраивало категорически, образ портить не стоило ради денег, даже больших. Надо было «съезжать с темы», и ему предстояла непростая задача переложить с больной головы на здоровую.

Я продолжал говорить:

– Саня сделал всё, что обещал, и я сделал всё что мог и должен был сделать. Но если он злоупотребил полномочиями и твоим доверием, то спроси с него.

Дыня сидел и молчал, пока, наконец, не заговорил:

– Спрошу, спрошу обязательно. По всей строгости получит всё, что заслужил. А ты, похоже, правильный пацан и шустрый. По башке тебе дать было не вопрос, но ментов радовать не хочу, без разбора по справедливости нельзя, беспредел братвой не поощряется. В нашем полку деловых и духовитых прибыло. Ты с кем работаешь? С Никаноровым Серёгой? – Не ожидая моего ответа, он сразу предложил: – Разойдёмся краями. Ты не в убытках, можно сказать, в куражах. Деньги имеются?

Я молча кивнул.

– Вот и сделай как достойному пацану положено. Угости братву от вольного. Идёт?

Дыня-дынечка! Он сейчас всей душой желал, чтобы я куда-нибудь свинтил отсюда и не отсвечивал. Так скорее блатной народ забудет о его проколе, да и мне спокойнее. Отлегло от задницы и сердца и во мне проснулся старый еврей, который закричал-завопил – дорого! Есть старый афоризм: «Грузин, это национальность, русский – судьба, а еврей —профессия» и я эту профессию осваиваю, раз уж уродился с такой судьбой. Пришлось изобразить улыбку и выдавить:

– Братве, моё почтение! Как без этого?

Кровопускание бумажнику я сделал солидное, но не смертельное. Никогда в своей жизни ещё не спускал на пьянку и угощение таких деньжищ. Сердце разрывалось. Братва, можно сказать, пропила новую «Волгу», и всё за мой счёт! Но мои переживания были недолгими. Я избавился от серьёзных, возможно смертельных неприятностей, это ли не повод веселиться? Долой грустные мысли, сегодня мой переход в вечность откладывается. Хрен с ними, с деньгами, наживём как-нибудь. Или сопрём.

Завсегдатаи угощались, Дыня то и дело отходил с кем-то «перетереть». Конюхов с видом побитой собаки сидел за стойкой бара, готовясь к разговору с боссом.

– Давно с Никанором работаешь? – снова спросил меня Дыня, вернувшись к своему табурету.

– Мы с ним сотрудничаем в сфере благотворительности, – уклонился я от прямого ответа.

– В сфере благотворительности? Ха-ха. Понятно. Поэтому ты такой наглый?

– Я? Наглый? Мне до твоих пацанов, как до Китая на карачках. Они у тебя на ходу подмётки режут, а я так, пописать зашёл.

– Да, уж! Ничего не скажу, в моей команде лохов нет, но есть наглецы. Тормозить порой надо, себя забывают, – и он строго посмотрел в сторону Конюхова.

Саня, казалось, сдулся и стал в два раза меньше. Он стоял и помалкивал, ожидая неминуемого наказания

– Давай выпьем, что ли? А то всё о делах. За знакомство! – Дыня протянул мне бокал с коньяком.

– Пей смелей! Это Хеннесси, если хозяин не врёт, – и рявкнул на бармена: – Не врёшь, халдей?

– Да как можно, Олег Палыч! Как можно! Вас?

– А других-то как? Других можно? Отвечай, халдей!

– Лохов можно, а здесь, как понимаете, лохов нет. Живём вашей милостью, работаем почти в убыток.

– Не плачь, не поверю. Иди, работай.

Так, окончив тяжёлый разговор, который мог закончиться для меня невесть как, мы начали лёгкую пьянку, от которой, по правде сказать, больше всего хотелось поскорее смыться подальше.

В конце концов я рассчитался с хозяином и, прихватив с собой бутылку коньяка, направился домой. После такого стресса хотелось опрокинуть рюмашку и уснуть в уютной домашней кровати. Еще хотелось не спеша гнить в мещанском болоте, наслаждаться жизнью и умереть от старости, окружённым толпой скорбящих родственников. Хотелось взять маленькую ложечку и есть в тишине своё счастье, наслаждаясь процессом.

Дома я едва успел снять обувь, как зазвонил телефон. Звонили Рыжий с Никанором. Перебивая друг друга, они ржали, что те жеребцы, в трубку и поздравляли:

– Вадя, ты молоток! Не ожидали от тебя такого. Так твёрдо, правильно базар провёл! Класс! Знали, что всё правильно скажешь, ты же мастак речи двигать, но так сильно и классно! Дыня не знал, что с тобой делать. Братва довольна! Сейчас в холле кабака Дыня набил Конюхову морду. Три раза плюхнул от души. Тот даже не пытался уклониться. Здорово!

– Где там «здорово»? В каком месте? Побил – не убил. Если бы хотел реально наказать, то пацаны отвезли бы его в тихое место и там занялись им.

– Кровожадный ты, – пьяно и весело заметил Никанор.

– Станешь тут кровожадным.

Закончив разговор с братьями, я поглядел на бутылку коньяка и, не испытывая потребности и желания, за каким-то лешим выпил прямо из горлышка пару глотков. Да и пусть. Изнемождённый, но умиротворенный, я уснул.

Так закончилась моя макаронная история. Тогда я не думал, что это только начало и меня ждёт еще множество других историй. Если бы знал, то не захотел бы просыпаться, но это уже другой случай, который не заставил себя долго ждать.

Глава 2 История вторая, о побеге, погоне и деньгах