Александрийский код, или Веселая наука быть серьезным. Философия, приключения и юмор в одном флаконе

Александрийский код, или Веселая наука быть серьезным

Философия, приключения и юмор в одном флаконе

Ирина Милитиди

Там, где заканчивается логика, начинается Александрийский код. История, в которой философия встречается с юмором, а наука – с приключениями!

Корректор Лилиана Голава

© Ирина Милитиди, 2025

ISBN 978-5-0068-6424-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Эксперимент профессора Кирпичева: Коллапс реальности

Эксперимент завершился успехом, которого никто не ждал.

Михаил Иванович Бесконечин, физик с дипломом и массой таких идей, что хоть завтра вручай десять Нобелевских премий, последние годы протирал штаны в институте довольно точных, хотя и весьма спорных наук, расследуя чудеса, в которые трезвый гражданин вообще верить отказывался. Каждый день ученому приходилось сталкиваться с такими странностями, от которых даже самые убежденные материалисты принимались неистово креститься. Молодой романтик, начиненный энтузиазмом до краев, неожиданно окунулся в бурный поток загадочных событий, разом перемоловших его прежние иллюзии и превративших вчерашнего новичка в прожженного авантюриста, готового рисковать ради новых открытий.

Как-то вечером, пока коллеги культурно расслаблялись, Бесконечин нырнул в архивные закрома и совершенно случайно откопал там редчайшую диковинку. Маленькая заметочка на пожелтевшей странице рукописи терпеливо ожидала того часа, когда чей-то внимательный взгляд наконец обратит на нее внимание и вырвет из многовекового забвения. Автор этой рукописи, знаменитый ученый древности Аристарх, небрежно написал: «Энергия всякого зла ищет выход и портит людям жизнь. Нужно бы изобрести приборчик, отводящий зло подальше, куда-нибудь в пустоту Вселенной». Изящная простота сказанного восхитила молодого исследователя, вызвав на его лице счастливую улыбку. Бесконечин аж подпрыгнул от восторга: вот это придумка! Соорудить агрегат, который ловит всю скверну человечества и отправляет ее прямиком в космическое никуда! Михаил Иванович ощутил приятную слабость в коленях, сообразив, что ухватил-таки птицу удачи – рецепт мгновенного решения всех человеческих проблем разом! Воображение тут же подбросило ученому занятную картину: этакий симпатичный аппаратец, лихо засасывает любую пакость и отправляет ее прямиком в дальнюю-дальнюю космическую дыру, где вредить было некому. Погруженный в приятные мечты о предстоящих подвигах против мирового зла, Бесконечин ощущал душевное тепло, похожее на сытое блаженство после хорошего обеда. Казалось, спустя тысячелетия древний грек подбросил такую замечательную идею, что решило бы половину человеческих бед, будь она воплощена вовремя. Идея озарила Михаила Ивановича молниеносно и ясно: вселенская гармония давно расстроилась от ненужного гама и сумбура. Пришла пора вооружиться наукой и устроить вселенскую механику согласно установленному порядку. День сменялся ночью, а хитрый механизм играл в какую-то свою загадочную игру. Наконец настал долгожданный миг – осталось проделать маленькую формальность… Но коварный случай, несомненно находящийся в сговоре с самим провидением, коварно подставил подножку: прибор нагло саботировал включение и начал проявлять явные признаки дурного воспитания. Когда положение достигло апогея и Михаил Иванович собрался уже поднять белый флаг, судьба устроила ему встречу с профессором Кирпичевым; и ученый воспринял данное обстоятельство как несомненный сигнал сверхъестественного вмешательства в пользу своего проекта.

Платон Харитонович Кирпичев обитал в гигантском муравейнике, где зелень скрылась под слоем асфальта, а воздух постоянно содрогался от нескончаемого грохота моторов. Профессор проживал в комфортабельной квартире из трех комнат в престижном районе города, а единственным существом, осведомленным о его привычках, был хитрый сиамский кот, прекрасно ориентирующийся в домашнем графике хозяина. Шнырь был небольшим, юрким существом, одержимым страстью к любопытству. Кот был мастером находить потайные места, а его выразительный взгляд говорил красноречивее любого лая самой бойкой дворняги. Хвостатый великолепно разбирался в настроении хозяина и регулярно демонстрировал такие номера, которыми мог бы гордиться сам Куклачев. Платон Харитонович снисходительно относился к шалостям своего любимца и частенько вел с ним доверительные беседы. По вечерам профессор отправлялся в пригород, в лабораторию, надежно скрытую от посторонних взглядов. Всем было известно, что Кирпичев отличался выдающимся умом и исключительным умением: любая задачка, как только оказывалась объектом его внимания, тут же переставала сопротивляться и сдавалась на милость победителя. Такие способности трудно было назвать иначе, как настоящим волшебством чистой науки. Всегда путал понедельник с пятницей, зато даты важнейших сражений знал назубок. Исследования профессора вводили коллег в глубокий ступор, но Платон Харитонович привык оперировать сведениями, от которых мозг нормального ученого инстинктивно выключался ради самозащиты. Несмотря на все это, профессор ежедневно убеждался, что наука – штука подвижная, обожающая развенчивать старые догмы и презирающая скуку обыденности. Именно моменты неуверенности и краткие периоды внутреннего разлада толкали Харитоновича к самым дерзким и восхитительным открытиям. Профессор давно установил правило: мудрость не прививается в праздных размышлениях, а выращивается на плодородной почве собственных ошибок и сомнений. И крупные научные победы требуют отличной компании союзников, желательно слегка помешанных, ибо настоящая наука невозможна без толики сумасшедшинки. Итак, Кирпичев энергично взялся искать подходящую фигуру на вакантную должность ассистента, понимая, что без надежного партнера научный корабль непременно даст течь. Темная материя настойчиво манила его вперед, а значит, срочно требовался помощник – молодой, предприимчивый и жаждущий окунуться в волнующие научные приключения. Имя профессора в те времена слышала даже публика, далекая от науки, ибо земля круглая, а новости разносятся быстро. Так вышло, что Бесконечин повстречал Кирпичева, и встреча эта обещала сыграть важную роль в судьбе обоих ученых: между двумя товарищами по цеху завязалась дружба, подпитываемая общими интересами и тягой к запретным открытиям. Научное сообщество внимательно наблюдало за этим дуэтом, поражаясь диаметрально противоположным характерам обоих коллег. Возьмем, к примеру, Кирпичева, возраст профессора уверенно приблизился к «полтиннику», что ничуть не мешало ему быть активным и готовым к новым открытиям. Платон Харитонович выглядел человеком компактных размеров, обычной конституции и располагающей наружности. Внешность его была классическим воплощением служения науке, если не считать одного отчаянного бунтовщика – локона, открыто выступавшего против власти расчески. Голос Кирпичева, низкий, бархатный, с приятной хрипотцой, придавал ему особый авторитет, заставляя коллег внимательнее прислушиваться к его словам. Одевался обычно прилично: костюм у него был отличный, правда, пуговицы блуждали взглядом и мятые брюки явно скучали по утюгу, выдавая человека равнодушного к внешнему виду перед лицом великой науки. Серые глаза профессора прятались за тонкими золотыми очками с линзами Цейсс, но настоящей прелести этому лицу добавляли вовсе не они, а ум, способный рождать самые смелые и блестящие идеи.

Коллега профессора выгодно отличался от шефа безупречной элегантностью. Михаил Иванович производил впечатление типичного европейца: аккуратная стрижка, прямая осанка и еле уловимая улыбка делали его похожим на иностранного аристократа, прибывшего изучать русские традиции. Тихий и сосредоточенный Бесконечин избегал лишних слов, считая болтовню пустым занятием и напрасной тратой драгоценного времени, предназначенного для важных научных занятий. В его представлении лишняя речь служила лишь прикрытием отсутствия мыслей и решительности. Внутренние переживания Михаила Ивановича выдавала одна единственная эмоция – легкая, еле уловимая улыбка, вспыхивающая особенно ярко, когда коллеги взволнованно обсуждали новейшие статьи о достижениях в квантовой механике, половина которых была написана самим Бесконечиным, публиковавшимся под псевдонимом Докучный Герман Петрович. Их полная противоположность друг другу делала их сотрудничество особенно увлекательным и плодотворным. Голова молодого ученого шла кругом от свежих идей, заслонивших собой все прочие дела и увлечения. Он бежал сломя голову за каждой новенькой теорией, напрочь позабыв обо всех остальных делах. Кирпичев же двигался крайне осторожно, понимая, что каждый его шаг влияет на исход исследований.

Через несколько месяцев команда профессора Кирпичева наконец была сформирована и готовилась к эксперименту в лаборатории, притаившейся под землей, чтобы сосредоточиться на изучении капризных частиц квантовой физики и попытках поймать руками самую темную энергию. Тут властвовал голый расчет и чистая наука. Помещение сверкало металлом и стеклом. Железные столпы выстроились по струнке, приборы замерли в ожидании команды. Ковры, картины и прочие предметы роскоши отсутствовали. Ее гордостью являлся невзрачный стальной сундук, чуть-чуть освещаемый в темноте. Там, за непроницаемой крышкой, таилась ледяная вакуумная камера с хитрыми сенсорами, готовыми засечь любое проявление нездешнего явления. Казалось бы, простая металлическая коробка, однако именно в ней ученые рассчитывали найти ключ к самому животрепещущему вопросу, веками мучающему светлые умы человечества. Опыт ставил задачу проще некуда: не подчинить темную энергию, а всего лишь постараться зацепить краешком детектора ее скользящие тени, еще никем не пойманные. Ученые ждали редких сигналов, способных одним щелчком перевернуть общепринятые законы мироздания. Целыми днями люди молча сидели в лаборатории, вперившись взглядами в мерцающие графики, отчаянно надеясь застать ту самую крошечную аномалию, что мгновенно озарит тайну всей Вселенной. Во главе эксперимента стоял профессор Кирпичев – крупнейший специалист по квантовой физике, чьи статьи читали даже таксисты. Его правой рукой был Михаил Иванович Бесконечин – начинающий, но амбициозный физик. Надеждой на порядок была ассистентка Леночка, обладающая даром приводить в совершенный порядок хаотичный клубок цифр и выводить из него стройные, чистые расчеты. Коллектив работал слаженно: кто-то выдавал смелые идеи, кто-то аккуратно обрабатывал цифры. Благодаря умелому руководству профессора Кирпичева команда уверенно вела паровоз науки к ближайшему пункту назначения – открытию века. Темная энергия оставалась для ученых настоящим невидимым кошмаром – никто ее не видел, никто не понимал, но все знали, что она существует и управляет половиной Вселенной. Ученые годами били лбом стену теорий, кидали предположения в бездну пространства, пытаясь вырвать тайну из лап неба. Но увы, оставался лишь древний способ – зорко следить за звездами, собирать рассыпанные подсказки среди далеких галактик. Последние недели команда профессора Кирпичева трудилась круглосуточно, шлифуя экспериментальную установку. Ночные посиделки, горячие споры, бесконечные расчеты и проверки. Наконец наступил знаменательный момент.

– Уважаемые коллеги, – торжественно объявил профессор, захлопнув планшет, – спешу вас порадовать: аппаратура ведет себя примерно, никаких шероховатостей и ни одной мелочи вне регламента!

Ученые беспокойно ерзали в своих креслах – завтра предстоял судьбоносный эксперимент. Одни думали о тарелке домашнего борща, другие мечтали о стакане шипучего лимонада. Всем стало абсолютно ясно: науке необходим герой – такой же бесшабашный и дерзкий, каким был Васко да Гама, открывший Индию среди акул и бурь. Результат оставался загадкой. Проект жил ожиданием чуда, и ни один ученый не смел заранее заявлять о победе науки над природой.

– Начинаем завтра утром, – коротко сообщил профессор, взглянув на часы. – Ровно в девять произведем первые измерения.

Народ оживленно загудел, глаза загорелись таким азартом, какого не видали даже на аукционах. Каждый почувствовал себя первооткрывателем и подумал: «Ну что ж, дорогие коллеги, завтра мы либо откроем новую эпоху в науке, либо станем жертвами неудачного опыта – третьего не дано!»

Михаил Иванович сладостно зажмурился и отчетливо представил себе завтрашние заголовки: «Выдающееся достижение ученого физика Бесконечина потрясло весь мир!», журнал «Наука и жизнь» опубликовал его статью целиком, иностранцы наперебой приглашали выступать на международных симпозиумах, а Леночка восторженно смотрела и повторяла: «Ведь я говорила, ты гений, Мишенка!» Но властный голос профессора тут же швырнул Бесконечина обратно на землю, заставив его нервно вздрогнуть.

– Ну что ж, ребята, совет один – спать, спать и еще раз спать! Потому что завтра предстоит такая гонка, что никакие «американо» уже не спасут! А нам нужна свежая голова и крепкие нервы.

Ученые махнули рукой и разошлись, считая долгом подготовиться ко встрече с завтрашними чудесами. Завтра придет великий миг, когда долгожданные результаты исследований прольют свет на злополучную темную энергию, которая давненько сводила ученых с ума похлеще бабушкиной настойки. Оставалось надеяться, что бесконечная серия неудач завершится, газеты перестанут печатать сообщения типа «Ученые снова провалились», а эксперимент, повисший над пропастью неизвестности, обретет статус подлинного научного прорыва.

Платон Харитонович наконец добрался домой. Поднимаясь по лестнице, он угодил в облако густого дыма, валившего из квартиры Акулины Саввичны, сопровождаемого запахом подгоревшей пищи. Дома его терпеливо дожидался кот Шнырь, который, проигнорировав приветствие хозяина, шмыгнул мимо него и исчез за дверью, привлеченный запахом съестного. Кирпичев тяжело вздохнул, заранее зная, что кошачьи проделки обеспечат ему бессонную ночь. Шнырь заявился под утро и принялся неистово царапать дверь, призывно мяукая. Профессор открыл глаза и взглянул на часы: четыре пятнадцать. Осознав бесполезность дальнейших попыток заснуть, он впустил кота и отправился варить кофе на кухню. Прихватив чашечку, Платон Харитонович вышел на балкон полюбоваться звездами, которые незаметно бледнели, уступая место рассвету. Шнырь присоединился к нему и невозмутимо уставился вдаль. Профессора посетило неприятное предчувствие, но он презирал всяческие эмоции и интуитивные догадки, поэтому, выбросив их из головы, принял бодрящий душ, оделся и смело вышел на улицу. Кирпичев прибыл заблаговременно, когда лаборатория еще дремала среди глухих лесов, густоте которых мог бы позавидовать любой таежный медведь. До ближайшей деревни было километров десять спокойной лесной дороги, сопровождаемой щебетом птиц и звоном комаров. Именно в таком тихом, удаленном от цивилизации местечке проходили секретнейшие эксперименты огромного научного значения. Подземная лаборатория появилась еще при Советской власти, но потом прошла капитальный ремонт настолько основательно, что никаких следов прошлого обнаружить было уже невозможно. На поверхности красовалось солидное строение, напоминающее хороший санаторий для отдыха партийных работников. Внутри имелись прекрасные рабочие помещения, новая столовая с отличной солянкой, жилые комнаты и оранжерея Михалыча, увлеченно скрещивающего овощи и цветы в самых фантастических комбинациях. Место выбиралось продуманно: подальше от городского гомона, автобусов и радиоаппаратуры, чтобы ничем не раздражать чувствительные приборы. Кирпичев вошел внутрь, и знакомое чувство беспокойства снова нахлынуло. Но, списав это на капризы нервной системы, он недовольно выругался. Придя к выводу, что дальнейшая продуктивная деятельность невозможна без пополнения запасов энергии, профессор уверенным шагом направился в столовую за очередной порцией кофе, чтобы обострить свои умственные способности. Ровно в девять Платон Харитонович важно подошел к пульту, стараясь изобразить на лице максимум серьезности и ответственности. На халате профессора болтался пластмассовый бейдж с фотографией и гордой надписью: «Руководитель проекта». Тишина в лаборатории была полнейшая, слышалось лишь слабое гудение приборов. Профессор покосился на часы и объявил вполголоса:

– Через каких-нибудь четверть часа – запускаем! Приготовиться!

Кирпичев заметил, что ассистентка Леночка, сидящая поблизости, нервно кусала губы и страдальчески вздыхала. Ее белые волосы были собраны в тугой пучок, похожий на миниатюрную башню Эйфеля, но одна строптивая прядь продолжала машинально вращаться вокруг ее пальца, выдавая внутреннее волнение. Опять накатившее предчувствие попыталось испортить настроение, но спустя положенные четверть часа Кирпичев ткнул пальцем в воздух, подав сигнал команде. Установка зашипела, датчики занервничали и принялись лихорадочно собирать данные, а экраны заполнились цифрами, явно ожидая повода показать себя во всей красе. Бесконечин прищурился, рассматривая графики, ползущие как ленивые улитки. Леночка хмурилась, пристально вглядываясь в цифры на экране, периодически поправляя непокорные пряди, выбивавшиеся из пучка волос. Профессор неспешно прошелся по лаборатории, привычным движением руки проверяя датчики. На мониторах внезапно появилась короткая красная отметка, от которой у всех перехватило дыхание. Но команда оперативно взяла себя в руки: проверка данных – дело будничное. Часы показывали вечность, показатели неспешно возвращались в норму. Платон Харитонович сдержанно кашлянул и уточнил:

– На данный момент ничего существенного не выявлено. Продолжаем наблюдение.

Ученые понимающе закивали головами и немедленно углубились в работу, уверенно двигаясь к пределам возможного и невозможного. Михаил Иванович же отметил про себя: величайшие открытия нередко совершаются именно в такие простые и незначительные минуты, когда никто не подозревает, что история науки готовится совершить крутой вираж. Эта мысль вызвала у него легкую улыбку, в которой сквозила гордость просвещенного ума. Все последующие события оказались чистейшей случайностью, но именно эта абсурдная последовательность породила поразительный эффект: программа дала крошечную, но фатальную осечку, прибор почти незаметно сбился, а потом вмешался каприз природы – солнечный шторм, редкостное совпадение обстоятельств, неподвластное науке. Началось все с ничтожной вибрации, потом жалобно заголосили датчики, и вдруг откуда ни возьмись появилась микроскопическая дырочка в ткани пространства. Теории о ней молчали, практика была бессильна, никто прежде не сталкивался с подобным коварством обстоятельств. Лаборатория содрогнулась от внезапного буйства хаоса. Всего минуту назад все было тихо-мирно: тускло мерцали мониторы, тихо шумели вентиляторы, ученые спокойно следили за приборами. Внезапно помещение прорезал мощный треск, посреди лаборатории вспыхнуло пятно света, и система отказалась работать. Бесконечин, исполненный чувства долга, смело двинулся навстречу загадочному феномену, бросающему вызов разуму и здравому смыслу. Приборы засигналили, защиты отключились, и пространство резко съежилось, втягивая ученого внутрь, будто насос. В лаборатории произошло ЧП – такое, что даже у видавших виды сотрудников глаза полезли на лоб: Михаил Иванович испарился в долю секунды. Профессор провел ладонью по влажному лбу, ощущая внезапный приступ головокружения и неприятное чувство растерянности. Он застыл у панели управления, бессмысленно уставившись на потухший экран, где еще секунду назад плясали цифры результатов эксперимента. Его губы побелели, мышцы непроизвольно напряглись. Лишь спустя несколько секунд Кирпичев сообразил, что произошло, и судорожно схватился за пульт:

– Что это было?! – завопил он, дрожащим голосом, потрясая кулаками. – Куда провалился наш Михаил Иванович?

Ассистентка Леночка механически тыкала в экран телефона, прекрасно сознавая, что звонить бесполезно, и невозмутимо игнорировала громкие призывы шефа. «Спокойствие, только спокойствие, – уговаривал себя профессор. – Сейчас главное – трезвая голова. Чувствам тут решительно нечего делать!»

– Товарищи, немедля разберитесь, отчего машина барахлит! – строго приказал Кирпичев, подавляя приступ беспокойства. – Вырубайте ее начисто, проверяйте каждый винтик и готовьте обстоятельный доклад! Человек потерялся – это вам не шутки!

Сотрудники лаборатории сперва слегка остолбенели, но затем разом ожили и метнулись устранять неисправность. Однако все их усилия обернулись пшиком: приборы дружно замолчали, сеть отказалась сотрудничать, резервные системы бесславно сдались. Красный свет тревоги мстительно танцевал по стенам, подсвечивая изумленные физиономии ученых. Леночка, обыкновенно спокойная, сейчас нервно бросала взгляды на потухшие экраны и свободный стол Бесконечина, а губы ее едва заметно подрагивали. Лаборанты беспорядочно метались у панели управления, судорожно тыча в клавиши и тщетно пытаясь обрести контроль над обезумевшей техникой. Однако стоило специалистам безопасности распахнуть двери лаборатории и потребовать эвакуации, как тут же началась сущая вакханалия и полнейшая неразбериха. Все кинулись врассыпную, только профессор остался стоять на месте, мужественно глядя на окружающий хаос. Любые призывы покинуть лабораторию вызывали у профессора бурное возмущение, так как он считал это отступлением от высоких принципов науки.

– Никуда не пойду! – твердо заявил профессор. – Пока не закончу свое дело, отсюда носа не высуну!

Гордо выпрямившись и скрестив руки на груди, Кирпичев принял позу истинного защитника науки. Остальные, выйдя наружу, принялись горячо спорить, выдвигая сотни разнообразных версий, сводившихся главным образом к единственному выводу: «Тут явно что-то нечисто!» Платон Харитонович твердо решил выяснить правду – чего бы это ему ни стоило. Три ночи напролет ученый глаз не сомкнул, пытаясь осмыслить загадку чудесного происшествия. Мышцы ныли, мозги кипели, но благородная страсть к раскрытию секрета победила жалость к собственному телу. Профессор Кирпичев долго ломал голову, но так и не сумел установить, откуда взялся портал и куда подевался Михаил Иванович. Хоть дело и накрылось медным тазом, зато Платон Харитонович испытывал тихую радость от собственной несгибаемой решимости. «Настоящий ученый должен двигаться вперед, плюнув на преграды, ведь наука дело святое! Требует она жертв… больших жертв!» – философствовал он вслух.

Пока коллеги разинув рот соображали, куда девался Бесконечин, сам Михаил Иванович уже попал в такую череду невообразимых приключений и неожиданных знакомств, что нормальному человеку пришлось бы срочно вызвать санитаров.

Глава 2. Временная спираль: Путешествие в Александрию

О величественные статуи древности! Вы, заросшие веками, помните шаги императоров и шепоты влюбленных, чей смех ныне превратился в прах. Ваши пристальные взоры – ключи к исчезающим мирам, оживающим под взглядами тех, кто стремится постичь тайны прошлого. Ваша каменная неподвижность – лишь маска, скрывающая тайну, чья вечная красота питает сердца миллионов, рождает мечты и создает легенды, которым предстоит пережить целые цивилизации.

Шагнув через портал, Михаил Иванович испытал сильный толчок, выбросивший его в космическую бездну, где не было ни ориентиров, ни земли под ногами. Пространство вдруг треснуло, будто от сильного удара невидимым клинком, и раскололось пополам. Бесконечин погрузился в состояние полного покоя и неподвижности. Доля секунды перенесла его в иной мир, где физические законы исчезли, а судьба потеряла привычное направление. Время окончательно взбесилось и закрутило дни в винегрет. Михаил Иванович пытался удержать остатки стабильного мира, но воспоминания исчезали мгновенно, оставляя пустоту в голове. Сознание взлетело высоко-высоко, туда, где привычные законы больше не действуют, а никаких пояснений и инструкций никто не предоставил. Через секунду Бесконечин понял, что мир испарился, и его разум провалился в темноту. Ученый упал на ковры храма Сераписа, а его душа отчаянно пыталась найти спасение. Проснувшись, ученый обнаружил, что находится в каком-то загадочном свечении, отчего голова стала легкой, как после глотка шампанского. С удивлением Михаил Иванович разглядел в полутьме седую бороду, странно торчащую из-под чужой одежды. Волосы посеребрила седина, кожа покрылась мелкими морщинками. Вдруг Бесконечин почувствовал себя стариком, прошагавшим не один десяток лет по дорогам земным, да еще и пешком. Зрение слегка помутнело, суставы болезненно заскрипели, но ученый все равно поднял голову и осмотрелся.

– Ну и ну! – пробормотал Бесконечин. – Моргнуть не успел, и я дед!

В храме висел тяжелый, густо пахнущий ладаном воздух. Все вокруг стало расплывчатым и неясным, контуры предметов растворились в густой дымке. Сквозь дым медленно проступил незнакомец с внимательным взглядом, четко выделяясь на фоне белой пелены. Мужчина шагнул ближе, и на суровом лице появилась осторожная улыбка. Внезапно старец понял, что перед ним сам Трисмегист – бессмертный хранитель всех тайн и наук. Трижды Величайший чувствовал себя как дома в любой эпохе, где мог выступать с трибуны, поскольку очень любил поговорить. Гермес жил вне времени, всегда оставался внешне неизменным, несмотря на прожитые тысячелетия. Правда, в параллельных мирах ему жилось неплохо, но иногда дар мгновенных перемещений подводил, и он оказывался не там, где хотел, вызывая удивленные взгляды зрителей. Случалось, он промахивался специально, выбирая самый выгодный момент для эффективного появления и решающего вмешательства в события. Трисмегист регулярно захаживал на собрания в храме Сераписа, где с любопытством глазел на всех и давал мудрые советы, вызывая восхищение и трепет окружающих. Тут Трижды Величайший царил как заправский гуру, запросто переманивая сторонников на свою сторону и снисходительно выслушивая оппонентов. Одним словом, в Александрии он чувствовал себя как рыба в воде, и местные жители считали его своим, стопроцентным александрийцем. Окружающие давно привыкли к его привычке обходить острые углы, ловко переворачивая разговор на удобный лад, или молчать, делая вид, что занят решением мировых проблем. Старец потер кулаком глаза и внимательно разглядел Гермеса. Тот был одет просто, без позолоты и побрякушек – обычное платье для повседневных дел. Серебристые локоны придавали ему сходство с античной статуей, слегка потершейся о века. Только тонкие плотно сжатые губы выдавали глубокую сосредоточенность, спрятанную за внешнюю невозмутимость. Густая борода делала его похожим на сурового наставника из Александрийской школы, привыкшего требовать дисциплины от учеников. Образ завершали кожаные сандалии, намертво притянутые ремнями к подошвам. Старец пошевелил извилинами, припоминая, что Трисмегист был настолько влиятельным, что мог смело конкурировать с любыми деятелями древности. Вся сущность его состояла из энциклопедических знаний, а чтение чужих мыслей и управление событиями были для него детской игрой. Гермес вмешивался редко, но справедливо помогал лишь тем, кто был готов сломать зубы о гранит науки и рискнуть головой ради торжества истины. Наклонившись над старцем, он протянул ему миниатюрный флакон с загадочной субстанцией и отеческим тоном настоятельно рекомендовал немедленно принять целебное средство, гарантируя улучшение общего самочувствия: