Север

Риман остановился, перевёл дыхание, перевернул страницу в документах на своём столе и продолжил:

– Исследования изменённых продолжались, работа с сывороткой велась, пока сотрудники лаборатории Бланко и Беккер не удивили нас очередными открытиями. Химик лаборатории Мэтью Бланко выявил новый химический состав в пробах, взятых на глубине ямы, а доктор Элизабет Беккер использовала полученные данные для создания вакцины, которая вчера была введена нашему подопытному Эрику.

Риман медленно осмотрел конференц-зал своим острым взглядом и добавил:

– Подробности пути, который мы прошли, события, способствующие этому, и лишения, которые дались всем совсем нелегко, я опустил по понятным причинам, а главное – по причине времени, которым, как я уже сказал, мы дорожим. Предоставляю слово непосредственному разработчику вакцины доктору Элизабет Беккер.

Элизабет всё это время сидела в самом дальнем углу и мыслями находилась не здесь. После разговора с Эриком, она была сама не своя, и даже не могла объяснить причин этому. Её поразило всё: начиная с того, что возможно вакцина сработала, и до тех эмоций, чувств и смятения, которые она испытала от самого разговора. Она не понимала своего личного отношения к происходящему. Ей как учёному было понятно, что она должна мыслить субъективно, но Элизабет не могла избавиться от ощущения подкрадывающейся опасности. Только было не понятно, что является этому причиной. А главное – какой вывод ей предстоит озвучить.

Элизабет вздрогнула, когда Мэтью незаметно дотронулся до её ладони. Все смотрели на неё и это привело её в чувство. К выступлению она готовилась, волновалась, но это не шло ни в какое сравнение с внутренним хаосом, который посеял в душе Эрик.

Элизабет уже не раз доводилось выступать перед большой аудиторией, она знала свою работу, поэтому с профессиональной уверенностью подошла к трибуне. Она записала основные тезисы, которые ей предстояло озвучить, но они не были разбавлены её субъективными размышлениями, поэтому сейчас ей предстояло разобраться в случившемся буквально у всех на глазах.

– Добрый день, уважаемые коллеги, – начала Элизабет, но заметила лёгкую неуверенность в голосе, откашлявшись, она продолжила: – Сегодня утром, ровно в восемь часов, подопытному, получившему сыворотку триста тридцать четыре дня назад и впоследствии изменённому, была введена новая экспериментальная вакцина. Отчёт о процессе и результатах её разработке был направлен на ознакомление семнадцать дней назад в Международный Совет. Решение о введении вакцины Эрику было принято четырнадцать дней назад. Почему Эрик?

Доктор Беккер перевела взгляд на Никлоса Римана и заметила лёгкий кивок. С ним у Элизабет сложились сложные, но доверительные отношения. При поступлении в Астрею они сперва не поладили на почве характеров и мнений. Оба чертовски умные, упрямые и прямолинейные. Это сочетание качеств разрывало их общение в клочья. Каждая беседа заканчивалась непониманием и даже угрозами в адрес друг друга. Риман требовал подчинения и соблюдения правил, Беккер – доступ ко всем данным и результатам, которые она изо дня в день опровергала и находила в них ошибки предыдущих коллег. Элизабет принципиально и ответственно отнеслась к работе, ей необходимы были все данные за все года, а не те гроши, доступ к которым выдавали сотрудникам. Она понимала, что за пятьдесят три года была проведена огромная работа, но большая часть информации была засекречена. Но именно она была так важна. Риман сдался, когда Элизабет принесла очередной отчёт, в котором девушка разнесла в пух и прах большую часть исследований, основываясь только на той малой части информации, которую она получила при поступлении.

– Начну с установочных данных этого человека. Эрик Дюранд – французский доктор психологических наук. Получил степень в двадцать пять лет, много практиковал в специализированных клиниках, где занимался когнитивно-поведенческой терапией и исследованием влияния стрессовых факторов на психику человека. Позднее он возглавил лабораторию прикладной психологии при одном из парижских университетов, разрабатывая программы профилактики эмоционального выгорания. Также был консультантом в одной из ведущих психиатрических клиник Парижа, где его основная деятельность была сосредоточена на поддержке пациентов с тревожными расстройствами, депрессией и посттравматическими состояниями. У него была семья – жена и трое детей. В возрасте сорока девяти лет он вступил в программу добровольцев на Астрею.

Элизабет много слышала про доктора Дюранда и его судьбу ещё до того, как попала на Астрею, но никогда не встречала. Эрик всегда отличался от других добровольцев, но им было запрещено рассказывать кто они и почему сюда попали. Перед тем, как доброволец направлялся на работы в яму и на облучение, с ним проводили определённые тесты, брали всевозможные анализы, записывали их физические данные абсолютно всё. Тогда Элизабет впервые познакомилась с Эриком. Высокий мужчина с глубокими, теплыми, карими глазами, немного бледный, темно-русые волосы и брови только тронула седина, длинные и красивые пальцы и вмятинка от обручального кольца, которое не ускользнуло от взгляда доктора Беккер. Добровольцы ничего не должны были брать с собой и ничего не должно было напоминать им и говорить другим о прошлой их жизни. И всё же за взглядом Эрика Элизабет видела жизнь, ум, тяжёлые мысли. Она запомнила его.

– За месяц до того как Эрик оказался на Астреи, он со своей семьёй попал в автокатастрофу. Сам доктор выжил и отделался небольшими ушибами, но вся его семья погибла. Он не выдержал потери. Иногда даже тот, кто всю жизнь исследует человеческий разум, забывает, что знание и понимание боли не спасает от её прикосновения.

Элизабет сделала паузу. Эту информацию она снова получила с боем. Каждый день, проведённый с Эриком после изменения, Элизабет понимала, что он другой. Отличается от остальных. И всех ответов о человеке в пробирках не всегда можно найти.

– Вакцина Эрику была введена сегодня в восемь утра. В восемь пятнадцать мы стали свидетелями её действия. Реакция оказалась моментальной. Первым что мы могли заметить – были воспоминания. Не зря я вам рассказала историю Эрика Дюранда, ведь первым что он спросил – был вопрос про детей. Воспоминания приходили к нему отрывками, но начинались они с самых последних. Самых болезненных. Воспоминания перемешивались с чувствами и депрессивными выводами. Он как будто вернулся в последний месяц своей жизни до изменения. Сложно сказать, что он вспомнил ещё, чтобы это выяснить, мне потребуется ещё время.

– Сколько вам нужно времени, доктор Беккер? – девушку неожиданно прервал Мартин Ковальски, глава Международного Совета. Черные глаза из-под маленьких окуляров прямо смотрели на доктора Беккер, буквально требуя ответа.

Элизабет знала, что будут вопросы и их могут задать члены Совета, но непрошенное волнение резко захватило её. Перед заседанием Риман проконсультировал Элизабет и неожиданно для неё самой дал зелёный свет на все самые смелые высказывания.

– Смотря для чего, Мистер Ковальски. Сложно прогнозировать любую последующую реакцию подопытного, – честно ответила девушка.

– Мы здесь исключительно с одной целью – победить облучение и исключить распространение опасной аномалии, – с ноткой раздражения и порицания бросил Ковальски. Его сухие руки неожиданно затряслись, словно всё напряжение вот-вот вырвется наружу.

– Если кто-то до меня и давал какие-либо обещания и называл точные сроки, то это как минимум непрофессионально и опрометчиво, – сдерживаясь, ответила Элизабет.

Было заметно замешательство остальных членов Совета, может кроме Даниэля Финна, международного консультанта по этическим вопросам, который только сильнее свёл брови на переносице и не смутившись перебил Ковальски, который снова хотел что-то резко сказать.

– Доктор Беккер, насколько вы можете судить о полном потенциально возможном восстановлении Эрика Дюрана? – спросил профессор.

Этот вопрос Элизабет ожидала услышать, но его она боялась больше всего. Неожиданно ей захотелось вернуться к спорам с Ковальски о времени.

– Не хотела бы повторяться, что мне необходимо время, чтобы сделать такие далеко идущие предположения, и всё же…

Заседание было организовано не для того, чтобы озвучивать все известные факты и выводы отчётов, а чтобы услышать размышления учёных, их предположения и планы. Однако Элизабет была не готова озвучивать субъективные мысли.

– После встречи с Эриком мы сделали новые анализы и тесты. Единственное, что я могу сказать точно – мозговая активность Эрика сильно изменилась. Даже в состоянии покоя под успокоительными у него были задействованы все участки мозга, даже больше, чем у обычного человека.

– Вы хотите сказать, что смогли усовершенствовать ту машину для убийств, которую создали до этого? Теперь это разумная машина для убийств? – прорычал Ковальски.

У Элизабет перехватило дыхание. Такая оценка ситуации не раз приходила ей в голову. Это был самый большой страх, который она так тщательно прятала даже от самой себя. Теперь он стоял перед ней – осязаемый, дышащий металлом и виной. В груди будто рухнула тонкая перегородка между разумом и ужасом: мысль, что её собственные руки могли породить нечто способное разумно убивать, прожигала сознание.

– Влияние опасной аномалии не подвластно нашему пониманию по сей день, – резко и неожиданно громко ворвался голос руководитель комплекса в уже настоящий допрос Элизабет, – первичное заражение невозможно предотвратить, но та сыворотка, которую вывела доктор Беккер, дарует жизнь людям.

– И это по-вашему жизнь? Мистер Риман! – рявкнул Ковальски.

– Это всего лишь первый этап успешной борьбы! Вторым этапом, напомню я вам, доктор Беккер вывела вакцину, результаты которой мы наблюдали сегодня, -мистер Ковальски.

– И сколько ещё этих этапов будет? – взревел глава Совета.

– Столько, сколько потребуется! – впервые на памяти сотрудников Астреи Никлос Риман закричал. – В любом случае, всего лишь за год мы получили больше положительных изменений, чем за пятьдесят три года до этого!

В конференц-зале воцарилась звенящая тишина – такая плотная, что каждый вдох отзывался гулом в ушах.

Ковальски медленно переводил разъярённый взгляд чёрных глаз от Римана к Беккер. В них бушевала ярость, как ураган, готовый смести всё на своём пути. Невозможно было предугадать, чем обернётся эта встреча, но никто не сомневался – последствия будут неизбежны.

Никлос Риман давно прослыл человеком резких суждений, особенно когда речь заходила о Совете. Однако именно под его руководством исследования сдвинулись с мёртвой точки. Он лично отбирал специалистов со всего мира, выбирая только тех, кто разделял его одержимость наукой и был готов работать на пределе возможностей.

Раньше всё обстояло иначе: в комплекс направляли кого угодно – людей случайных, немотивированных, нередко с сомнительной учёной репутацией. Одни кичились степенями, полученными скорее по знакомству, чем по заслугам; другие попросту не справлялись со своими обязанностями. В итоге результаты были, мягко говоря, неутешительными.

Теперь же Риман создал команду единомышленников, где каждый был не просто учёным, а фанатиком своего дела. Так Риман выбрал Беккер, в чём он ей признался при первой же встречи. Он всегда выбирал правду, правду о том, что по его воле этот человек теперь находится в Астреи и должен пожертвовать своей свободой, а, возможно, и целой жизнью ради спасения человечества.

– Мисс Элизабет, и всё же мы не услышали вашу личную оценку ситуации и прогноз в отношении Эрика Дюранда, – будто и не было минуту назад столь бурного столкновения взглядов, спросил консультант по этическим вопросам Даниэль Финн, – мне интересен ваш взгляд на новые изменения, ведь вы сами сказали, что знакомы с Эриком давно, вы больше всех провели с ним времени, вы лучше всего его изучили. Я думаю! Нет я уверен! На сей счёт у вас сложилось свой мнение. И я подозреваю, что всё не так просто, как мы видели сегодня, и как вы хотите нам преподнести.

Элизабет понимала, что ответ на этот вопрос может стать первым гвоздём в гроб её исследований, исследований последних уже пятидесяти четырёх лет и концом всего человечества. Она не хотела быть тем человеком, который впервые открыто сделает этот вывод. Она надеялась, что это всего лишь её подозрения и личные страхи.

Бросив короткий взгляд на Римана, который, как ей показалось, подозревает о её сомнениях, Элизабет ответила:

– Эрик Дюран – первый подопытный с таким высоким интеллектом, при этом испытавший эмоциональный кризис, познавший чувство безысходности, вины и утратил смысл жизни. По результатам психологического обследования, находящегося в деле Дюрана, он искал освобождения, а поездка на Астрею в качестве добровольца – это именно тот крайний способ решения проблебы, в котором он был уверен на все сто процентов. Вернуть человека буквально с того света, с которого он не собирался возвращаться, к тому же наделив его определёнными способностями, а некоторые из них жестоки по природе, не самый гуманный способ. Как я считаю, мистер Финн.

Элизабет покрылась испариной, напряжение буквально разрезало на части. На мгновение мистер Риман прикрыл глаза. Рядом генерал-майор Хейн уже прожигал взглядом консультанта по этическим вопросам. Остальные члены Совета начали тихо переговариваться, на что Ковальски громко фыркнул. Обстановка была на пределе.

– И как же, по-вашему, это скажется на дальнейших исследованиях? И вопросом регулирования статуса данных существ вы уже задумывались? – продолжал давить мистер Финн.

– Это добровольцы для исследований, и попрошу вспомнить ради чего все эти исследования проводятся! – неожиданно вступился Андерсом Хейн. – И ещё я напомню, что они в курсе для чего едут сюда, с какой целью. И в договоре, который они подписывают, нет ни одного пункта, в котором обещают однозначного итога, к которому могут привести исследования. Не так ли, доктор Беккер?

Генерал-майор Хейн заступился за Элизабет? Это как минимум неожиданно и к тому же дало возможность для передышки. Девушка замялась на мгновение, чтобы сделать пометку в голове о пересмотре своего отношения к военному, и ответила:

– Да, мистер Хейн, вы правы. С каждым добровольцем перед прибытием на станцию Астрея проводят психологическое обследование, по результатам которых только двадцать процентов из всех добровольцев готовы к смертельному исходу, точнее сказать желают именно такого итога. Остальные же сохраняют надежду на спасение. Но при этом у каждого своя история и свой психологический портрет, соответственно и результаты будут индивидуальными, поскольку вакцина направлена на мозговую активность. Как правильно заметил мистер Риман, первый этап решает физиологическую проблему, а второй этап – работа с мозгом.

– Но так или иначе, физиологические преимущества сохраняются при любом дальнейшем раскладе? Я правильно понимаю? – не унимался Финн.

– Да, сохраняются, – подняв подбородок, ответила Элизабет, посчитав, что объяснять это не имеет смысла, поскольку этот момент отражён во всех отчётах, направленных в том числе на ознакомление в Совет. Это стоит принять как факт.

Она долго искала объяснение тому, почему невозможно «откатиться» к исходному состоянию – к привычным для человека «заводским настройкам». В ходе размышлений она пришла к выводу, что изменения затрагивают клеточный уровень: происходит модификация генетических структур, на которую пока невозможно повлиять сознательным усилием. Аномалия же, напротив, обладает способностью трансформировать тканевые и генетические параметры человека буквально за одно касание.

– Моя задача, как отметил мистер Риман, – обеспечение безопасности. В этом вопросе мы с ним во многом солидарны. Он прекрасно осведомлён о моей категоричной реакции на любой, даже незначительный, признак угрозы, – вновь вмешался Андресом Хейн.

Никлос Риман на мгновение задержал взгляд на военном и, как показалось Элизабет, был искренне удивлён его словами. Окинув присутствующих взглядом человека, который несёт на своих плечах тяжёлое бремя ответственности, но справляется с ним, словно это его естественное предназначение, руководитель комплекса произнёс:

– Сегодня выдался трудный день, и работа продолжается. Заседание посвящено лишь первичным результатам, которые не следует считать окончательными – обстоятельства могут измениться самым непредсказуемым образом. Но мы сохраняем уверенность в успехе.

Риман снова оглядел всех участников заседания и добавил:

– Если вопросов у присутствующих больше не имеется, предлагаю закончить заседание. О проведении повторного заседания будет сообщено позже.

Конечно же вопросов никто и не ждал, руководитель комплекса резко встал и направился на выход, по пути дав понять, чтобы Элизабет следовала за ним. Андерсом Хейн раздал указания своим подчинённым, которые также находились по периметру помещения и пошёл следом. Остальные учёные и сотрудники молча поднялись со своих мест и начали расходиться, погружённые в собственные размышления и тревогу. Члены Международного Совета остались, поскольку им предстояло принять ряд решений, неизбежно более политических, чем этого хотели бы исследователи Астреи.