Пять утонувших голосов

Максим К

Пять утонувших голосов

Глава 1 – Река, к которой нельзя вернуться

Ночь подкралась незаметно.

Тяжёлая, как мокрое одеяло, она легла на город, погасив редкие окна и заставив ветер говорить шёпотом. Казалось, будто весь мир замер, ожидая чего-то, что должно случиться не здесь, а за границей реальности.

Артем проснулся не от звука – от тишины.

Такой густой, будто воздух стал вязким и липким. Лежал он на старой кровати у стены, покрытой выцветшими обоями с рисунком мелких еловых ветвей. Под ним пружины едва слышно скрипнули, словно что-то запрятанное в матрасе пошевелилось.

Окно было приоткрыто, и через него входил лунный свет, но какой-то неестественно холодный – не серебристый, а тускло-голубой, словно отражённый от глубокой воды.

Он не помнил, как уснул – будто не ложился вовсе.

Но помнил реку.

Она стала приходить к нему всё чаще: сначала раз в месяц, потом каждую неделю. И всегда одинаковая – узкая, будто прорезанная в земле ножом; вода тёмная, почти чёрная; густые заросли по берегам, так переплетённые, что даже ветер не мог пройти между листьями.

И странный запах – смесь сырости, тины и старых, забытых вещей, которые лежат слишком долго в подвале.

Лодка в этот раз была ближе, чем раньше.

Она не плыла – стояла на месте, будто течения не существовало.

Доски были шероховатыми, пропитаны зелёными прожилками, как кости, покрытые мхом.

А на корме торчал странный металлический механизм – что-то похожее на кран, тонкий, ржавый, с вытянутым рычагом, на конце которого болтался красный треугольный флажок, словно сигнальный знак, предупреждение… или метка.

Но главное – люди.

Пять фигур.

Они стояли на берегу, но не касались земли.

Будто ступали на воду, хотя их ноги тонули в отражении.

Первая – девушка.

Возраст – восемнадцать, может, двадцать.

Длинные волосы прилипли к щекам, одежда висела, тяжёлая от воды, глаза – пустые, как если бы в них никогда не отражался свет. На лице была странная мягкость, не злость, не страх – смирение, как у тех, кто уже пережил самое страшное.

Она смотрела прямо на Артема. И сказала:

– Нас было пять.

Я пришла первой.

Мы все мертвы.

По твоей вине.

Его дыхание остановилось.

Он не знал этих людей. Никогда их не видел.

Но сердце стукнуло так, будто узнало раньше разума.

За что? Почему? – хотел спросить он, но губы не размыкались, словно кто-то держал их снаружи.

В этот момент лодка резко дрогнула.

Флажок на механизме напрягся, зазвенел, и какую-то секунду показалось, что железо живое – оно дёрнется вперёд, как хищник.

Дёрнулось.

Флажок прорезал пространство и прошёл сквозь груди девушки, как будто её тело было сделано не из плоти, а из воды. Она не вскрикнула – просто исчезла вниз, под гладь, будто падает под лёд.

Поверхность даже не колыхнулась.

Артем попытался отступить, но ноги погрузились в ил – он стоял в воде по колени, и вода холодила кости, но река была тиха, как поверхность зеркала.

Тогда он увидел вторую фигуру.

Женщина – лет сорока, в белой кофтe и чёрной юбке. Волосы аккуратно собраны, губы тонкие, глаза слишком внимательные. Она не выглядела утонувшей – наоборот, выглядела слишком живой, как строгая мать на похоронах.

И она улыбалась.

– Мы вернёмся, – сказала она ровным, почти доброжелательным голосом.

– Ты должен увидеть всё до конца.

Артем не знал, что страшнее – её слова или её спокойствие.

И тогда сон оборвался.

Но кошмар – нет.

Он очнулся в своей комнате.

Пот стекал по его лбу. За окном всё та же ночь, но теперь она казалась другой – как будто что-то тёмное осталось с ним по эту сторону.

Сначала – тишина.

Потом: шёпот за дверью.

Шорох, словно по стенам скребутся мокрые ветви.

Тяжёлый удар о стол, будто кто-то уронил мокрое тело.

Затем удары по стенам, и Артем почувствовал, как что-то приближается к двери.

Он сел на кровати, сжал простыню и прошептал:

Это просто сон… просто сон…

Но ответ был внутри головы. Тот же голос:

– Смотри дальше.

Иначе мы не уйдём.

Он знал – если уснёт, увидит продолжение.

Но если не уснёт – услышит их здесь.

Он потянулся к тумбочке, нащупал пузырёк валерьянки – руки тряслись так, будто он держал не стекло, а нож.

Крик раздался снова.

Не снаружи.

Внутри черепа.

Он зажмурился и выпил лекарство прямо из горлышка.

И всё стихло.

Но тишина больше не была пустой.

Она была ожидающей.

ГЛАВА 2 – Ночной коридор

Ночь в санчасти всегда наступала не сразу.

Сначала гасли коридорные лампы – длинные белые палки под потолком, от которых днём болели глаза. Потом медсёстры обходили палаты, натягивали выше одеяла тем, кто дрожал от температуры, и говорили одно и то же:

– Спать. Набирайтесь сил.

Только силы почему-то не приходили.

Приходила тишина.

В палате, где лежал Артём, было трое парней. Двое сопели на соседних койках, один иногда всхлипывал во сне – то ли от боли в ноге, то ли от того, что ему снилось. Артём лежал ближе всех к двери. Так вышло случайно: просто когда его сюда привели, эта кровать была свободна.

Теперь он всегда думал, что это место выбрала она.

На стене над его головой висела старая, выцветшая схема человеческого скелета, приклеенная скотчем. У черепа были чёрной ручкой дорисованы рожки – кто-то когда-то шутил. Но ночью рожки казались не смешными, а настоящими, как будто из бумаги вот-вот вылезет кто-то живой.

Часы в коридоре тикали невыносимо громко.

Тик… тик… Между каждым ударом – целая вечность.

Артём лежал на спине, уставившись в потолок.

Одеяло доходило до груди, ладони лежали поверх, пальцы время от времени судорожно дёргались – будто проверяли: он ещё здесь или уже снова там, в реке.

Он не хотел возвращаться в тот сон.

Перед глазами всплыла лодка: деревянные борта, облезлая краска, вода, густая, почти чёрная. Женщина в чёрной юбке, белой кофте и девушка, которая говорила: нас было пять… мы все умерли.

Голос девушки до сих пор звенел в голове – тонкий и хрупкий, как стекло, которое вот-вот раздавят.

Артём зажмурился, стараясь прогнать это.

Но чем сильнее он пытался забыть, тем яснее становилась картинка.

Хватит. Хватит. Думай о чём-нибудь другом.

Он медленно повернул голову.

Справа – простыня соседа, свисающая до пола. На тумбочке слабым зелёным огоньком горел зарядник – кто-то оставил телефон. Слева – шкафчик, на ручке которого висело полотенце. В щели между полотенцем и дверцей отражалась полоска коридорного света.

Вот. Это настоящее. Я здесь. Это не лодка, не река…

Он вытянул руку, нащупал на своей тумбочке маленький пузырёк. Стекло было холодным и гладким. Артём поднял его к глазам: лунный свет из окна пробился через мутную жидкость, разбился на тусклые блилики.

Валерьянка.

Психолог сказал: Будет страшно – пей по чуть-чуть. Это не чудо-таблетка, но телу станет легче.

Тело – да.

Вот только голове становилось всё хуже.

Он затянулся запахом травы, как будто это был воздух с другого берега, и медленно поставил пузырёк на место, не открывая.

В коридоре что-то щёлкнуло.

Потом протяжно вздохнули трубы. Глухой звук прокатился по стенам, как шаги, сделанные где-то над потолком.

Артём вздрогнул.

– Ветер, – прошептал он, хотя прекрасно знал: ветру некуда дуть в глубине казённых коридоров.

За тонкой деревянной дверью слышался привычный ночной шёпот здания: где-то работал холодильник, где-то капала вода, где-то скрипела доска от колебаний температуры.       Всё это он уже слышал сотни раз.

Но сегодня к этим звукам примешивалось что-то ещё.

Чужое.

Будто в тишину добавили один лишний инструмент – низкий, протяжный звук, похожий на шорох мокрой одежды, тянущейся по полу.

Нет. Не думай. Это просто кажется…

Он перевёл взгляд на окно. Там, за стеклом, висела ночь – густая, без звёзд. Фонарь у крыльца санчасти размытым пятном светился внизу, как одинокий глаз. Снег ещё не выпал, но воздух уже был тот самый, зимний – когда дышишь, и кажется, будто из тебя вырывается белый дух.

Ему захотелось встать, подойти к окну, потрогать стекло, убедиться, что мир всё ещё большой, а не сжался до размеров этой палаты. Но мышцы ноги предательски отозвались тупой болью – напоминанием о старой травме.

Он остался лежать.

Если я встану, придётся проходить мимо двери. А за дверью – коридор. Коридор – её место.

Словно в ответ на эту мысль где-то далеко хлопнула дверь.

Потом ещё одна.

Потом ударилось стекло о раму – или ему показалось?

Шаги.

Нет, не шаги – отголоски.

Сначала бесформенные, как шум в голове. Потом – чётче. Ритмичные, не громкие, но упорные, как капли, падающие в одну и ту же точку.

Шаг. Шаг. Шаг.

Артём почувствовал, как под простынёй похолодели ступни.

– Это ночная медсестра… Просто обход… – попытался он убедить себя.

Но медсестра всегда носила мягкие тапочки. Её шаги были лёгкими, и всегда было слышно, как звенят ключи у неё на поясе. Эти же шаги были тяжёлыми. Будто босые ноги, полные воды, с усилием отлипали от линолеума.

А ещё…

Они были слишком медленными.

Ни один живой человек так не ходит ночью, в пустом коридоре.

Только тот, кто никуда не спешит.

Шаги приблизились.

Теперь между каждым шагом было много тишины. Как будто то, что идёт, иногда останавливается, поворачивает голову и вслушивается.

Он не спит? Он ждёт?

Артём прижал ладони к одеялу, чтобы они не дрожали.

Цифры на электронных часах на тумбочке показывали 02:47. Стрелка мигнула и стала 02:48.

Ещё немного – и утро… ещё немного…

Шаги остановились.

Где-то совсем близко. Словно за стеной.

Он услышал, как щёлкнул замок часов в коридоре, раздалось ещё одно глухое тик… – и опять тишина.

И тут что-то провело по стене за изголовьем его кровати.

Неспешно, как будто скребли мокрыми пальцами.

Сначала сверху вниз.

Потом снизу вверх, будто кто-то пробовал, где стена тоньше.

По позвоночнику прошёл ледяной ток.

– Сосед… – одними губами шепнул Артём, – эй, ты слышишь?..

Ответом было тяжёлое дыхание спящего парня, тихий всхлип во сне – и снова всё ушло в фон.

Звук за стеной повторился, теперь – сильнее.

Потом раздался удар.

БАМ.

Кровать дрогнула.

С потолка посыпалась крошечная пыль, едва заметная в тусклом свете.

БАМ.

БАМ.

Казалось, будто кто-то упрётся головой в стену и с силой бьёт снова и снова, проверяя, выдержит ли.

Артём хотел крикнуть: Хватит! Перестань!, но горло перехватило. Он слышал только собственное учащённое дыхание.

Шум внезапно оборвался.

В палате повисла звенящая тишина, от которой начинало гудеть в ушах.

Тикали часы.

Шуршала за стеной вентиляция.

Сосед перевернулся на другой бок, простонал что-то невнятное и затих.

Артём уже почти поверил, что ему всё это показалось.

И тут что-то тяжёлое медленно провело по двери снаружи.

Не когтями, не ногтями – словно влажной ладонью.

Звук был тягучим, липким. Как если бы кто-то проводил по краске грязным полотенцем.

Полоска света под дверью дрогнула.

– Она здесь, – мелькнула мысль, – она вышла из реки. Она нашла коридор.

Он попытался придумать что-нибудь рациональное:

Может, медсестра ведро пролила? Может, уборщица? Может, пацаны шутят?

Но никакая уборщица не станет в два часа ночи молча водить мокрой тряпкой по двери пациентской палаты.

И никакие пацаны не ходят так медленно.

Звук повторился.

Сначала выше – по тому месту, где была ручка.

Потом ниже – почти у самого пола.

Будто кто-то нащупывал границы.

А потом дверь еле заметно… дохнула.

Не открылась. Не скрипнула.

Просто чуть-чуть пошатнулась, словно кто-то прижался к ней лбом.

– Смотри сон дальше… – прошептал тот самый голос.

Не рядом, не за дверью – у него внутри.

Эти слова прозвучали так ясно, будто кто-то вставил их прямо в голову, в самую глубину, где рождаются мысли и страхи.

Артём рывком сел на кровати.

Комната поплыла.

Голова закружилась, перед глазами заскакали бледные круги.

– Не хочу, – выдохнул он, – я… не хочу…

Но голос не отступал.

Ты должен увидеть конец. Ты должен знать, как мы умерли. Иначе мы не уйдём.

Он схватил пузырёк валерьянки, пальцы скользнули по влажному стеклу. Крышка сначала не поддавалась, потом с тихим щелчком провернулась, ударив по ногтю.