Свитки ангела

Альберт Минязев

Свитки ангела

Глава 1.

Солнце, будто вспомнив о своих обязанностях, решило сделать исключение в этот раз. В редкий для Прало солнечный день, когда небо было чистым, как свежевыстиранный лён, а воздух был наполнен свежестью, к городским воротам медленно приближалась серая карета; её огромные деревянные колёса были обиты железом, чтобы выдерживать неровности дороги. Они с глухим стуком опускались на землю так, что, казалось, карета отбивает свой особенный сердечный ритм. Рессоры поскрипывали при каждом движении, как старческие кости, и издавали звуки более страшные, чем любой другой грохот. Сверху карету украшала небольшая башенка с круглым окном, затянутым тёмным стеклом. Сквозь него можно было увидеть небольшое пространство внутри, где, будто властелин этого старинного чуда, восседал кучер. Лошади, тянувшие карету, были мощными и смуглыми, с дикими глазами и беспокойным характером. На козлах же сидел молодой на вид возница в длинном, опускавшемся ему до колен тёмно-синем сюртуке, сшитом из грубой, но качественной материи. Рукава сюртука были закатаны, чтобы не мешать его движениям, и открыто демонстрировали крепкие ловкие руки с огрубевшими пальцами, привычными к управлению лошадьми и инструментами. Поверх сюртука был перекинут кожаный пояс, на котором висела громадная бронзовая пряжка, а кожаные сапоги, доходившие ему до колен, были надеты поверх широких штанов. Сапоги были изношены, но по-прежнему прочны и удобны. На шее же висело что-то похожее на крест. Весь его внешний вид, уверенный взгляд, верные и чёткие движения, казалось, говорили о чём-то неизбежном, неотвратимом…

Внутри же кареты сидел здоровый мужчина, растворившись в тёмных складках своего одеяния, он напоминал большую тень. Высокий и стройный, он был облачён в огромный чёрный сюртук, ткань которого, казалось, поглощала свет. Сюртук опускался ему до самых ног, скрывая его фигуру. Его голову покрывала широкая чёрная шляпа с узкими полями, отбрасывавшая длинную тень на его лицо, в левом ухе были две серьги. Шляпа частично скрывала черты его лица, но не его усталый взгляд. В нём было отражено много пережитого, взгляд этот был угрюмым, но не злым, а задумчивым, казалось, он видит нечто недоступное простым смертным. Он не шевелил ни рукой, ни ногой, сидел неподвижно и похож был на каменную статую, но, если бы кто-то случайно ударил по ней, то услышал бы не звук рассыпающегося камня, а тихий шум сыплющегося песка. В какой-то момент кучер обратился к мужчине, сидевшему в карете: «Господин Варлаам, мы уже подъезжаем к городу». Его усталый голос говорил о том, что они проделали длинный путь за день. Господин ответил ему с лёгкой усталостью в голосе: «Просил же тебя, не называй меня «господином». Не имею я такого тщеславия, чтобы наслаждаться этим титулом. Не приносит он мне удовольствия, скорее, отягощает душу». Возница произнёс в ответ: «Хорошо. Но хочу поинтересоваться, с какой целью мы едем в город?» На что Господин лишь промолвил: «Найдём гостиницу, а там уже всё и обсудим».

Проехав холм, они увидели город. С виду он казался небольшим, но народу там хватало. Их взору открылся городской рынок, центр всего движения. Там, среди мощёных улиц, суетились купцы, ходили крестьяне, расхаживали аристократы. Голоса же их сливались в единый общий гул, оживляя и наполняя атмосферу всеобщего торжества. По словам Господина, «для торгового города это было вполне обыденно». Купцы раскладывали свои товары, предлагая на выбор изысканные ювелирные украшения, крепкую деревянную мебель, глиняную посуду и ткани, окрашенные во все цвета радуги. С крестьянами смешались аристократы, их одежда была похожа на цветы, выделявшиеся яркими пятнами на сером фоне. Они искали не просто товар, а редкости, безделицы, представляющие не только эстетическую, но и историческую ценность. Но с приходом вечера город затихал. Солнце уходило за горизонт, и с ним постепенно исчезали люди, оставляя улицы пустыми. Купцы закрывали лавки, крестьяне уходили домой, аристократы возвращались в свои особняки.

Проехав пару улиц, Гавриил с Варлаамом встретили в конце главных улиц гостиницу. Это был огромный дом, украшенный резными деталями. Фасад здания привлекал внимание высокими арочными окнами, излучавшими тёплый свет и напоминавшими большие глаза, смотревшие на мир с высоты. Две массивные двери с латунными ручками в виде львов, казалось, готовы были приветливо распахнуться навстречу гостям, чтобы ввести их в царство роскоши и комфорта. Над входом торчала высокая башенка с остроконечной крышей, украшенной художественной черепицей. На её вершине, как символ защиты, стояла скульптура ангела с раскинутыми крыльями, приготовившегося к полёту. Переступив порог прихожей, они оказались в просторном зале, где за столом, покрытым тёмно-зелёной скатертью, сидела женщина в возрасте.

Её одежда была проста, но аккуратна, и по её уверенной осанке и строгому взгляду было понятно, что она здесь хозяйка. «Администратор», – прошептал Гавриил Варлааму, будто желая убедиться в правильности своих догадок. Гостиница совсем не выглядела так, как они ожидали. Пришедшая со временем в негодность, она напоминала собой старую, уставшую от жизни, больную старуху. С потолка здания с шумом сыпалась штукатурка, и чудилось, будто это капли дождя ударяли по каменной мостовой на улице. Воздух внутри был так пропитан лёгким запахом сырости, что, казалось, дыхание заброшенного подвала проникает сквозь щели стен. Ветер проходил через трещины в стенах, издавая с улицы пронзительный свист, словно пытаясь вырваться из неволи и унести с собой всё живое. Гости вдруг почувствовали, как усталость свинцовой тяжестью навалилась на их плечи. «Но куда нам ещё идти?» пронеслась мысль в голове Гавриила. На улице уже стояла ночь, тёмная и холодная. Недолго думая, Гавриил поприветствовал женщину и попросил её о номере на месяц. «Номер двенадцать, на втором этаже, – ответила она строгим и твёрдым голосом, добавив, – прошу вас ночью не шуметь». И с нескрываемой усталостью во взгляде вернулась к своим делам.

Господин, прежде чем переступить порог номера, обратился к Гавриилу: «Принеси, пожалуйста, стакан горячего чая». Внутри номер не отличался роскошью. Он представлял собой небольшую комнату, обставленную скудно и старомодно, окутанную полумраком. Господин, повесив свой сюртук на спинку скромного, покрытого потрескавшейся краской стула, облегчённо вздохнул. В воздухе витал неприятный запах сырости, пропитанной плесенью. Он исходил от стен, покрытых трещинами, в которые проникала влага. Крохотные, словно глазки мышей, окна едва пропускали свет фонарей, тускло мерцавших за окнами. Господин, оглядевшись по сторонам, безразлично пожал плечами. Он знал, что следующие тридцать дней им предстоит провести в этом мрачном помещении. Жаловаться было бесполезно. Спустя час в номер зашёл и кучер. «Стоимость за месяц выходит не такая уж и большая, – сказал он. – Но меня больше интересует, зачем мы заехали в этот город?» Усевшись за стол, Варлаам начал объяснять: «Остановились мы здесь для того, чтобы встретиться с одним помещиком». Гавриил был удивлён тем, что человек, которого он знал почти всю свою жизнь, вдруг решил поехать куда-то только лишь по чьей-то просьбе. Ведь обычно Господин сам решал, куда ему направляться. Эта новость ещё больше усилила его любопытство, и Гавриил не мог не спросить: «Позвольте же узнать, кто этот помещик, что явился причиной вашего приезда сюда, неужели ваш знакомый или родственник?» Варлаам ответил небрежным голосом: «О помещике этаком я впервые слышу… Но в записке, присланной им, многое мне кажется странным». В записке этой была только одна коротенькая фраза «Матфея 19:26». «Если мне не изменяет память, – сказал Гавриил, – то эти слова я видел в вашей книжке». «Верно», – подтвердил Варлаам. По словам Господина, он ещё не слышал ни от одного помещика каких-либо изречений из вероисповедания. И поэтому ему стало интересно, с какой целью и почему эти слова были адресованы именно ему.

Варлаам, не пожелав просто сидеть, ничего не делая, запланировал провести время с пользой. «С самого утра пойду в церковь поработаю», – сказал он так, словно решал судьбоносную задачу. «Выезд к помещику лишь через день, а здесь нам ещё предстоит целый месяц пробыть», – устало добавил он, поглядывая на освещённые окна гостиницы.

«Время… Люди настолько сильно боятся потерять своё время, что не замечают, как тратят его на раздумывание этой проблемы».

С утра Варлаам уже направлялся в церковь. Когда он проходил улицы, его вдруг осенила, а точнее, взволновала мысль о том, что Куполов мог быть ему знаком. «Прошёл уже не один век, чтобы остался кто-то, кто мог знать обо мне хоть что-нибудь», – думалось ему. Он уже давно привык к тому, что люди забывают его имя, а он забывает их. Но теперь, когда в его жизни вновь появился кто-то, кто мог знать о его прошлом, он внезапно усомнился в безопасности и анонимности своей жизни. Впервые за долгие годы он ощутил хрупкость своего положения, и смутная тревога закралась в его душу. Минуя очередной переулок в конце улицы, он увидел высокую, частично заросшую травой церковь архангела Рагуила. На ней виднелись небольшие и низкие башни, фасад частично зарос, и даже были заметны трещины. Видимо, эта церковь стояла тут очень давно. По бокам арки находились две статуи: одна была почти разрушена, и было сложно распознать, что она изображала; на другой были кольца с крыльями, а на них вырезаны были маленькие глаза. «Престолы», – промелькнула мысль в голове Господина. Он увидел в этих статуях не просто каменные изваяния, а символы власти, мощи и величия. Он представил, как на этих престолах сидели боги, охраняя арку от нечистой силы. Варлаам подошёл к церкви и открыл входную дверь.

Он очутился в просторном зале, где царила тишина, а воздух был наполнен запахом ладана и воска. У окошка за столом сидел невысокого роста мужичок, немного полноватый, округлой наружности, будто весь вылепленный из мягкого теста. Одет он был в тёмную простую рясу, с глубокими складками, скрывавшими от посторонних глаз его тело, но не его руки. Тонкими руками он методично перебирал тёмно-серые чётки и едва заметно шевелил губами. Простой и широкий пояс, обхватывавший его талию, ещё больше подчёркивал некую скромность и отрешённость от земных благ. Господин обратился к нему насчёт временного служения. На что мужичок с усмешкой сказал: «Значит, на время…» А потом спросил: «Насколько и кем сюда пришёл служить? Расскажи о себе, чтобы я мог принять решение». Варлаам представился священнослужителем, упомянув также, что раньше он числился диаконом в бывшей церкви. Его нынешнее назначение на временное служение было принято Церковным Советом с условием, что он поможет решить проблему этой церкви, и ему было интересно, что же такое могло случиться. Выслушав Варлаама, мужичок представился. Как оказалось, он был сановником здесь, звали его Ивашкин Евдоким. Дела у них и вправду были плачевными, как признался Евдоким: «Людей в этом городе осталось мало, многие уже потеряли веру. Обычно приходят те, кому нужна помощь, но они быстро сдаются. Наш священник Владимир мне уже сказал, что пригласил человека, который может помочь.… Это, видимо, вы?» «Верно», – ответил Господин. Переодевшись, он расспросил о подробностях. «Наш губернатор решил снести церковь, – начал рассказывать Евдоким, – причиной этому была малая посещаемость, и, в принципе, губернатор уже намеревается на этом месте возвести казарму. И если к концу месяца ничего не изменится, то церковь будет снесена». Выслушав его, Варлаам спросил, ждать ли им сегодня кого-то. Со слов сановника стало известно, что сегодня к ним прибудет молодой помещик из соседнего города по одному вопросу. На сегодняшний день он единственный, кого они ждут. В этот момент приехал тот самый помещик. Он поведал им о своей недавней разлуке с возлюбленной. Ему казалось, что он принял правильное решение, расставшись с девушкой, но теперь жалеет об этом и уже не знает, как жить без той, которая сделала его счастливым. Ради интереса и чтобы убедиться в том, можно ли доверять Варлааму, Евдоким предоставил ему разбираться с этим делом. Варлаам спросил помещика: «Получается, ваша жизнь может быть счастливой, только если в ней будет тот, кто сможет понять вас?» Молодой человек произнёс: «Да, это так». Господин продолжил: «Знаете, моё представление о любви несколько отличается от вашего. Можно влюбиться в человека с первого взгляда, но настоящие чувства к нему возникают лишь после того, как узнаешь его лучше. Обычно то, что люди принимают за любовь, на самом деле является влечением, особенно у молодых». Помещик согласился с тем, что, возможно, его чувства были самообманом, но он не мог пережить расставание, испытывая горечь от одиночества и страх снова почувствовать эту боль. Варлаам спокойно ответил: «Есть такие проблемы, которые человек может преодолеть только сам. Но я хочу, чтобы вы знали, – вы никогда не останетесь одни. С вами всегда был, есть и будет тот, кто присутствовал рядом с момента вашего рождения и до самого конца, лишь он один не сможет бросить нас». Помещик удивился, откуда священнослужителю было знать про любовь и чувства, если сам он не мог проявить их к кому-то. «Верно, для меня непостижимы эти чувства, – признался Варлаам, – в моей жизни даже не было повода им появиться. Но я твёрдо знаю, что, когда люди испытывают душевную боль и нуждаются в помощи, то моя задача помочь им справиться с этой болью».

Уже ближе к вечеру Варлаам шёл обратно в гостиницу, попутно размышляя о завтрашней встрече, как вдруг его внимание привлёк странный предмет: посередине двора на каменной плите лежал небольшой, красный, как рубин, мраморный куб. На каждой грани куба нерегулярно выступали непонятные узоры, скорее даже не узоры, а нечто странное, напоминающее глаза. Это были не круглые зрачки, а тёмные провалы, затянутые похожей на паутину сетью из чёрных линий. Казалось, они впитывают тьму. Эти «глаза» смотрели с немым ужасом, и, даже когда он отводил взгляд, ему чудилось, будто они проникают в его душу. Внутри куба пульсировал тусклый красный свет, напоминавший биение сердца. От него исходило холодное дыхание, проникавшее в жилы, заставляя кровь стучать в висках. Воздух вокруг куба сжимался под столь высоким напором невидимой силы, что по своей мощи он мог сравниться с давлением воды на дне океана.

Когда они приехали в гостиницу, на улице уже была ночь. Много же времени ушло на исследование этого странного куба! Но не меньше заботил его завтрашний день. По приезду в гостиницу, Господин попросил Гавриила с утра приготовить карету. «Путь предстоит долгий, поэтому выехать придётся пораньше», – пояснил он. Рассвет уже окрасил небо розоватыми и золотистыми красками, когда Варлаам с Гавриилом поправляли уздечки своих коней. В воздухе висела прохлада утреннего тумана, а лёгкий ветерок шелестел листьями молодых берёз, устилавших дорогу к дому помещика. Гавриил, задумчиво щурясь на предрассветное солнце, всё никак не мог отделаться от мысли о личности, к которой они ехали. Взгляд его был устремлён на неспешно проплывавшие облака, но ум был занят совсем другим. Наконец, не выдержав, он прервал размышления Варлаама и спросил его, по привычке снова обратившись к нему со словом «Господин»: «…, с позапрошлого вечера вы так и не ответили на мой вопрос, что же вас заставило поехать к нему?» Варлаам, бросив на кучера чуть усталый и спокойный взгляд, произнёс: «Что может человек, Гавриил?» Тот неуверенно ответил: «Даже не знаю, что сказать… Думаю, что помимо всего прочего, прежде всего уметь анализировать, размышлять и правильно выражать вслух свои мысли». «Возможно», – задумчиво сказал Варлаам.

День неумолимо уступал место ночи. Солнце, не так давно заливавшее всё вокруг золотистым светом, уже скрылось за горизонтом, оставив после себя багряные полосы на небосклоне. Постепенно небо затянулось тёмно-синим бархатом, на котором вскоре, как бриллианты, засияли первые звёзды. Тусклая луна, спрятавшись за облаками, едва проглядывала, невольно заставляя вглядываться в её бледный свет. Царившая до этого тишина стала ещё более глубокой, словно бы сама природа, затаив дыхание, ожидала прихода ночи. Лишь шелест листвы в лесу да перекатывавшийся стук колёс кареты нарушали это хрупкое безмолвие. Гавриил, невольно почувствовав приближавшуюся тьму, остановил карету. В небольшом ящике, стоявшем рядом с ним, лежали лампы. Он с трудом достал одну из них, знаком показывая Варлааму, что пора зажечь свет. Варлаам спокойно вышел из кареты, вдыхая свежий, пропитанный запахами влажной земли и сосен воздух. Он почувствовал себя свободным, будто сбросил с плеч всю тяжесть дня. «Господин, уже ночь», – обратился к нему кучер. А потом, как бы желая удостовериться и успокоить себя, уточнил: «Мы же в правильном направлении едем?» Варлаам так же спокойно сел в карету, откинулся на мягкую спинку и сказал: «До дома помещика ещё не скоро, нам нужно ехать». Несколько часов пролетели незаметно. Ночь полностью вступила в свои права, окутав мир густой тьмой. Усталость начала овладевать Гавриилом. Он чувствовал, как веки тяжелеют, а руки отказываются крепко держать поводья. В этот момент вдалеке на горизонте был замечен бледный свет. С каждым их движением он становился всё ярче и был похож на маяк в море непроглядной тьмы. «Господин! – воскликнул Гавриил. – Там дом! Может быть, это дом того помещика?» Они постучались, и из открывшейся двери вышел высокий мужчина худощавого телосложения. На нём был длинный серый сюртук из гладкой блестящей, похожей на шёлк, ткани, в одной руке он держал канделябр со свечами, свет которых мягко отражался в его глазах. Канделябр, сделанный из бронзы, привлекал внимание изысканной резьбой, напоминавшей о былых временах, о дворцах и великих людях. Другой рукой мужчина опирался на трость с изящной ручкой. Деревянная трость с гладкой поверхностью была покрыта множеством небольших царапин, свидетельствовавших о её долгой службе. Хозяин пустил их в своё поместье, а потом представился. Как оказалось, это был помещик местных сельскохозяйственных угодий. Сам он тут уже жил 60 лет, а звали его Варфоломей Державин. Господин был весьма обессилен после долгой поездки и попросил у помещика разрешения переночевать у них. Тот был не против и тотчас же распорядился: «Софья, постели кровати. Сегодня у нас гости, и им нужно переночевать». Надо сказать, что в этом поместье прислуживала молодая девушка, на вид ей было едва ли двадцать лет. Её лицо ещё не было затронуто временем. Одета она была просто, но со вкусом. Чёрное платье, облегавшее стройную фигуру, с глубоким вырезом, который подчёркивал изящную шею, было сшито из тонкой, похожей на бархат, поглощавшей свет, ткани. Поверх платья она носила белый фартук, на ногах у неё были чёрные кожаные туфли с невысоким каблуком. Её голову покрывал белый чепец, под который она прятала волосы, но не могла спрятать свою красоту. Девушку, как уже было сказано помещиком, звали Софья. Это простое и красивое имя отражало всю её сущность. Всё в ней, – её внешний облик, поведение, общение, – говорило о невинности, чистоте, а во взгляде было что-то такое, что выдавало всю глубину её души, обнаруживало силу, скрытую под простотой её образа.

Пока готовились ко сну, помещик предложил Господину выпить чаю. Гавриил же отказался, чтобы ему постелили на кровати, решив переночевать на улице. За столом Варлаам с Варфоломеем обсуждали, зачем им понадобилось ехать к помещику Юрию. Со слов Варфоломея стало известно, что помещика этого он знает плохо, но ему случалось у него гостить. Как оказалось, помещик тут живёт дольше его. Хотя в это с трудом верилось, так как это был молодой мужчина, которому никто не дал бы и тридцати. А Варфоломей, как он уже говорил, жил здесь около шестидесяти лет. Но что его больше интересовало, так это с какой целью Варлаам и Гавриил приехали к нему. «Пришло письмо о приглашении», – ответил Варлаам. Но старик засомневался, Юрий никого за все эти годы не приглашал, и, даже если сам гостил у кого-то, то находился там по собственной инициативе. Варлаама слова старика насторожили. Тут подошла Софья и сообщила гостям, что кровать уже застелена. «Заболтались мы с вами, – сказал Варлаам, – спасибо вам за чай, но нам завтра утром уже нужно будет выехать». «Конечно, – согласился с ним помещик, – не буду вас томить своими расспросами. Желаю вам спокойной ночи». В это время, лёжа на деревянных нарах, Гавриил пытался уснуть, но мысли о помещике уже второй день не давали ему сомкнуть глаз. И вот в очередной раз он ворочался, надеясь попасть в объятия Морфея, как внезапно со стороны двери до него донёсся странный звук. Он прислушался и уловил ухом ритмичные звуки, приближавшиеся к нему. «Чьи-то шаги»…, – проскользнула мысль. Кто-то шёл в его сторону. Вдруг шаги остановились у самой двери, и та стала медленно, но со скрипом открываться. Она уже почти открылась, как показалась знакомая фигура. Его тревогу как рукой сняло. То была Софья, которая решила проведать Гавриила. Она извинилась, что помешала его отходу ко сну, и призналась, что пришла сюда, чтобы кое о чём его попросить. «Вы, если не ошибаюсь, едете к тому помещику, – начала она, – тогда не могли бы передать ему это письмо?» Гавриил, недолго думая, согласился выполнить её просьбу, после чего девушка быстро ушла, чтобы не мешать ему спать. Её лёгкие шаги постепенно удалялись за дверью, оставив после себя тишину и некоторую тоску. Оставшись наедине со своими мыслями о письме и о том, что ждало его завтра, он вдруг ощутил лёгкость на душе. Через минуту дыхание его замедлилось… Он спал, полностью погрузившись в сон.

Солнце только начинало прокрадываться сквозь занавески, окрашивая комнату в розоватые тона, когда Варлаам, уже одетый, тихо открыл дверь. За ним следом поспешил Гавриил, ещё не полностью проснувшийся, но уже готовый к пути. Старик с удивлением посмотрел на них. Он только что пробудился, и в его голове ещё путались сны, как вдруг увидел двух уже знакомых ему путников, готовых отправиться в дорогу. «Что же вы так рано? – пробормотал он. – Даже не перекусите перед выездом?» «Благодарю, – ответил Варлаам старику, – но у нас впереди ещё не одна поездка». Они тепло попрощались. Оставив позади себя гостеприимный дом старого помещика, Гавриил предложил навестить их как-нибудь ещё. Господин был очень даже не против такого предложения.

Глава 2.

Дорога к дому Куполова была не из лёгких. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в тусклые багряные тона, как вдалеке замаячил слабый огонёк, будто маяк в центре океана, приманивающий к себе корабли. Чем ближе они подъезжали, тем яснее становился свет, а вместе с ним и очертания дома. Это был не роскошный дворец, а скромное поместье, но в нём чувствовалась особая атмосфера спокойствия. Фасад дома не отличался великолепием, свойственным богатым особнякам. Он был прост, без лишних украшений, но эта простота придавала ему некую элегантность. Небольшие изящные резные детали, украшавшие его, не бросались сильно в глаза, но приковывали взгляд.

Резные цветы и листья на карнизах, изящные завитки вокруг окон, игривые орнаменты на дверных наличниках, – каждая деталь была выполнена с любовью и мастерством. Казалось, они рассказывали историю поместья, говорили о его хозяине и его тонком вкусе. Однако, как бы ни был уютен этот дом, от самого факта, что они стояли возле него, дрожь пробирала их по всему телу, ведь там был тот, кто крайне волновал их. Не успели они подойти к крыльцу, как из дома вышел человек. Черты его лица, будто вылепленные из мрамора, излучали юность и неописуемую красоту. Длинные густые волосы цвета воронова крыла ниспадали на плечи, обрамляя лицо. Он был одет в белую ночную рубаху, ткань которой, словно бы светилась в темноте, отражая сияние, исходившее от его ауры. Поверх рубашки, как щит от ночной прохлады, была накинута тёплая шинель с несколькими пуговицами. Это немыслимое сочетание лёгкости и тепла придавала его образу таинственность. В руке он держал небольшой, но яркий светильник, свет от которого отбрасывал на его лицо странные тени. Варлаам почувствовал лёгкое волнение, понимая, что их уже ждут. Этот человек, очевидно, и был Юрий Куполов.

Зайдя в дом, Варлаам с Гавриилом почувствовали, как волнение, которое не отпускало их всю дорогу, постепенно сменяется спокойствием и усталостью. Куполов встретил их тепло и радушно, как будто они были не чужими друг другу людьми, а давними друзьями. «Чувствуйте себя, как дома», – сказал он своим гостям, и в его голосе прозвучало искреннее желание сделать их пребывание максимально комфортным. Варлаам заметил, что Гавриил выглядит усталым после долгого пути. «Приляг отдохнуть», – предложил он своему товарищу. Гавриил, действительно уставший с дороги, не смог отказаться. Варлаам же остался в гостиной, чувствуя непреодолимое желание поговорить с этим загадочным помещиком. Усевшись за стол, он непроизвольно, но прямо спросил Куполова: «Что ангел забыл на этой грешной земле?» Тот, казалось, был застигнут врасплох подобным вопросом. Варлаам видел, как его брови слегка приподнялись, как в его глазах промелькнуло удивление, но лицо его оставалось непроницаемым, напоминая маску, под которой скрывались истинные эмоции. Однако, удивление его было недолгим. Спустя мгновение на лице помещика появилась лёгкая улыбка, и он ответил встречным вопросом: «Может, это ты мне ответишь, зачем сдалась тебе эта земля или же тебя в этих краях что-то держит?» У Варлаама были свои мотивы пребывания здесь, которые он пожелал бы утаить. И сама мысль рассказать о них была для него не то, что пугающей, но и невозможной. Последовавший далее вопрос Куполова прервал его размышления: «Думаю, тебе всё же интересно, зачем я тебя пригласил. Ты приехал в этот город далеко не по той причине, что тебе пришло письмо от ангела, верно?» Его голос был спокойным, но в нём звучала такая уверенность, что Варлаам невольно насторожился. У него возникло ощущение, будто тонкий луч света проник в его голову, высвечивая мысли, которые он пытался скрыть. Варлаам подтвердил, что главной причиной, по которой он приехал сюда, был не Куполов и, наконец, спросил: «Ответь мне, что ты думаешь о людях?» Куполов на секунду растерялся от неожиданного вопроса. Но, быстро оправившись, он ответил равнодушным, почти безэмоциональным голосом: «Мне всё равно. Меня не волнует, какими они себя считают, и меня не интересуют их представление о жизни, их религия или даже их стереотипы об ангелах. Единственное, что мне о них действительно любопытно узнать, это их эмоции, а, точнее то, как они их выражают. А что, есть то, что тебя в них привлекает?» Варлаам скривился, его лицо исказилось гримасой отвращения, словно он увидел что-то мерзкое. «В том то и дело, – прошептал он, – что люди потеряли какую-либо человечность. Они подобны грешным сосудам, заражённым болезнью, наполненным такими ужасными чувствами и пороками, как высокомерие, лживость, лицемерие, наглость, зависть, похоть, равнодушие, эгоизм, безответственность, лень, жадность… этот список можно продолжать бесконечно. Мир устал от этой тяжёлой ноши». Он замолчал, казалось, перебирая в голове мрачные картины людской жизни, и снова заговорил: «Они живут в плену собственных пороков, не замечая, как разрушают себя и других. Их сердца ожесточились, а души стали холодны. Они забыли о сострадании, о любви, о том, что такое быть человеком». Варлаам говорил уже сам с собой, не обращая внимания на Куполова, будто желая осознать и выразить то, что его мучило. «Смотри, что происходит вокруг! – продолжал он. – Войны, ненависть, несправедливость, страдания… всюду царит хаос! И всё это – результат человеческой природы. Человечество, кажется, застряло в замкнутом круге, где одни пороки порождают другие, а зло лишь усиливается». От его слов веяло безысходностью, его речь была полна горечи, он, казалось, испытывал боль за людей, за то, во что они превратились. «Интересная история, – сказал Куполов, выслушав Варлаама, – можно подумать, ты хочешь вмешаться в неё». Он вдруг стал серьёзным, черты его лица заострились, перед Варлаамом сидел совсем другой человек. Но эта серьёзность также быстро слетела с него, как маска, оставив обычную безразличную мину. «Если не ошибаюсь, у тебя скоро встреча с губернатором, – произнёс он, его голос был спокоен и равнодушен, как будто он говорил о погоде. – Что-то насчёт сноса церкви?» «Верно», – коротко ответил Варлаам. Он чувствовал, как в его душе попеременно вспыхивают то гнев, то отчаяние. Снос церкви был лишь символичным продолжением того беспредела, что творился вокруг. «Я думаю, что сегодня нам не о чем больше говорить, – сказал Куполов, показывая, что не хочет продолжать разговор. – Думаю, ты устал и хочешь спать». «Если бы ещё был нужен нам этот сон», – с горькой иронией в голосе ответил Варлаам. «Насчёт того, нужно ли тебе находиться в этой церкви.… Не знаю, что ты там задумал, но лучше не совершай глупости», – посоветовал Куполов. Его голос был строг, в нём слышалась осторожность. Он знал Варлаама достаточно хорошо, чтобы понять, что того могут охватить не самые разумные чувства, а непоколебимая вера может толкнуть на рискованные шаги.