Бывшие

– Вы чего не спите? У вас тут что, дуэль на термостатах? Лера, ты почему синяя? Макс, ты почему красный?

Я не нашла, что ответить. Я просто стояла, тяжело дыша, и пыталась унять дрожь в руках. Макс откашлялся и провел рукой по шее, стараясь выглядеть невозмутимо. Получалось у него отвратительно.

– Верескова замерзла, – наконец выдал он. – Решила устроить в доме филиал Сахары. Я спасал наши жизни от теплового удара.

– Я чуть не умерла от гипотермии! – возразила я, но голос звучал слабо. Весь мой боевой запал испарился, оставив после себя звенящую пустоту и унизительное желание.

– Так, все, брейк, – зевнул Стас. – Лер, в шкафу в прихожей есть электрический обогреватель. Возьми себе в комнату и не мучай людей. А ты, – он ткнул пальцем в Макса, – марш спать. В свою комнату. И закрой там окно. Все, всем спать, завтра на гору ехать.

Он развернулся и побрел обратно в свою спальню, оставив нас снова наедине в полумраке. Неловкая тишина повисла в воздухе. Сцена была разрушена, напряжение спало, но электричество между нами никуда не делось.

Я, не глядя на Макса, метнулась к шкафу, вытащила оттуда небольшой белый обогреватель и, прижимая его к себе как щит, двинулась к лестнице.

– Лера.

Его голос остановил меня у самой первой ступеньки. Я замерла, но не обернулась.

– Что?

– Двадцать один, – сказал он тихо. – Я поставлю на двадцать один. Компромисс.

Я на секунду задумалась. Это было… неожиданно. Почти мило. Но я не могла себе позволить поддаться.

– Засунь свой компромисс себе знаешь куда, Соколовский, – бросила я через плечо. – У меня теперь есть личное солнце.

И я, гордо вскинув голову, пошла наверх, в свою ледяную келью, которая очень скоро должна была превратиться в уютное гнездышко. Я чувствовала его взгляд на своей спине на каждом шагу. И я знала, что эта ночь была лишь началом. Битва за термостат была проиграна по очкам, но война только разгоралась. И она становилась все более горячей. Слишком горячей для такого холодного дома.

Слишком тесная кухня

Мое личное солнце работало на славу. Я проснулась в коконе из такого густого, блаженного тепла, что на секунду забыла, где нахожусь и почему моя голова ощущается так, словно всю ночь ею играли в боулинг. Обогреватель, мой верный белый рыцарь, тихо гудел в углу, превратив ледяную каморку в подобие финской сауны. Я высунула одну ногу из-под одеяла – воздух был теплым. Победа. Маленькая, но сладкая, как месть.

Я села на кровати, и комната тут же поплыла. Вчерашний глинтвейн, смешанный с изрядной долей адреналина от встречи с Соколовским, теперь мстил мне тупой, пульсирующей болью в висках. Во рту было сухо, как в пустыне Гоби. Мне нужен был кофе. Не просто кофе – мне нужна была внутривенная инъекция кофеина, иначе мой мозг отказывался запускать операционную систему под названием «Лера Верескова. Версия: озлобленная и невыспавшаяся».

Проблема была в том, что источник кофеина находился на первом этаже. На территории противника. Я представила себе эту картину: я, опухшая от сна, в мятой пижаме, с гнездом на голове, спускаюсь вниз, а там уже сидит он. Свежий, как майская роза, наверняка уже сделавший зарядку и пробежку по сугробам, с идеальной щетиной и насмешливой ухмылкой, готовой к бою. Одна мысль об этом заставляла меня хотеть залезть обратно под одеяло и впасть в кому до весны.

Нет. Не дождется. Я не буду прятаться в собственной спальне из-за одного самодовольного придурка с идеальным прессом и невыносимым характером. Это и мой отпуск тоже. Я имею право на утренний кофе.

Собрав всю волю в кулак, я сползла с кровати. Мой боевой наряд на сегодня состоял из старой, растянутой футболки с логотипом какой-то рок-группы, которую я даже не слушала, и коротких пижамных шорт в дурацкий горошек. Футболка была длинной, почти полностью прикрывала шорты, создавая обманчивое впечатление, что под ней ничего нет. Что ж, тем лучше. Может, вид моих бледных, неспортивных ног напугает его до икоты.

Я на цыпочках подошла к двери и приоткрыла ее на миллиметр, прислушиваясь. Тишина. Гробовая. Может, он еще спит? Или, может, его за ночь похитили снежные йети? Прекрасная мысль. Улыбнувшись ей, я тихонько выскользнула в коридор.

Лестница предательски скрипела под каждым моим шагом. Я двигалась с грацией беременного бегемота, пытаясь не разбудить никого в доме. Спустившись, я замерла на последней ступеньке, осматривая поле боя. Гостиная была пуста, диван аккуратно заправлен. На кухне горел тусклый свет. Оттуда доносился божественный, спасительный аромат. Свежесваренный кофе.

Мое сердце забилось чаще. Может, это Катя или Стас? Может, мне повезло? Похмелье и жажда кофеина перевесили инстинкт самосохранения, и я шагнула на кухню.

И застыла на пороге.

Мне не повезло. Мне катастрофически, тотально, вселенски не повезло.

Максим Соколовский стоял у кухонной стойки спиной ко мне. И он был… почти голый. На нем были только низко сидящие на бедрах черные боксеры из тонкого хлопка. Все. Больше ничего.

Утреннее солнце, пробиваясь сквозь заснеженное окно, заливало кухню холодным, ярким светом, который очерчивал каждую мышцу на его теле с безжалостной четкостью. Широкая спина, сужающаяся к узкой талии. Рельефные лопатки, между которыми пролегала соблазнительная тень. Ямочки на пояснице, которые я когда-то так любила целовать. Я сглотнула. Его кожа была смуглой, гладкой, и казалось, что она до сих пор хранит тепло сна. Он неторопливо помешивал что-то в чашке, и от этого простого движения мышцы на его руках и плечах перекатывались под кожей, как живые.

Это было нечестно. Просто нечестно, что один человек может выглядеть так утром. Без фильтров, без одежды, без прикрас. Первобытно, опасно, съедобно.

Я стояла, замерев, и просто пялилась. Мой мозг, еще туманный ото сна, не мог сформулировать ни одной внятной мысли, кроме бесконечного, заевшего в голове «о, черт». Запах кофе смешивался с другим, едва уловимым ароматом – теплым, мускусным запахом его кожи. Этот запах ударил мне в голову похлеще виски, заставляя забыть и о головной боли, и о приличиях. Я просто стояла и вдыхала его, как наркоман – свою дозу.

Он, видимо, почувствовал мой взгляд. Медленно, лениво, он обернулся. Его глаза скользнули по мне сверху вниз – от растрепанных волос до босых ног – и обратно. В уголке его губ появилась та самая, знакомая, раздражающая ухмылка.

– Доброе утро, Верескова. Или для тебя это еще ночь? Вид у тебя такой, будто ты всю ночь сражалась с демонами. И проиграла.

Я вспыхнула. Разумеется, он заметил. И мой помятый вид, и то, как я на него пялилась. Я скрестила руки на груди, пытаясь придать себе хоть какой-то вес в этой ситуации.

– Если под демонами ты подразумеваешь твой храп, который было слышно даже через два этажа и работающий обогреватель, то да, я проиграла, – соврала я на ходу. Он не храпел. Никогда. Он спал тихо, как хищник в засаде.

– Я не храплю, – его улыбка стала шире. – А вот ты во сне разговариваешь. Что-то неразборчивое про «большой» и «горячий». Неужели мой компромиссный двадцать один градус так тебя впечатлил?

Мои щеки запылали еще ярче. Ублюдок. Он просто издевался.

– Мне нужен кофе, – отрезала я, обходя его по широкой дуге и направляясь к кофемашине. Расстояние между нами на этой крошечной кухне было опасно малым. Я чувствовала тепло, исходящее от его тела, даже на расстоянии метра.

– Боюсь, последнюю порцию эликсира жизни я забрал себе, – он с наслаждением отхлебнул из своей большой черной чашки, не сводя с меня насмешливого взгляда. – Но для тебя я могу сварить растворимый. Где-то тут был пакетик трехлетней давности.

– Я лучше выпью кипятка из батареи, – прошипела я, открывая шкафчики в поисках капсул для машины. – Неужели так сложно было запустить ее еще раз?

– Сложно, – он прислонился бедром к стойке, принимая позу, которая, как он прекрасно знал, выгодно подчеркивала каждую линию его тела. Боксеры натянулись, очерчивая то, что скрывалось под ними, с возмутительной откровенностью. Я заставила себя смотреть ему в глаза. – Понимаешь, я из тех эгоистичных сволочей, которые утром думают только о себе. Ты же должна помнить.

Еще один удар под дых. Он снова переводил все на личности.

– Некоторые вещи не меняются, – холодно бросила я, наконец-то найдя коробку с капсулами. – Как и твоя привычка ходить по дому в неглиже. Ты не боишься отморозить себе самое ценное?

Его взгляд опустился вниз, на его пах, а потом снова на меня. В глазах блеснул опасный огонек.

– Во-первых, при двадцати одном градусе это уже не так просто сделать. Спасибо моему великодушию. А во-вторых, – он сделал паузу, облизнув губы, – с некоторыми вещами это в принципе невозможно. Слишком… горячие.

Воздух на кухне стал плотным. Каждый его намек был как маленькая искра, падающая на пропитанную бензином землю. Я понимала, что нужно развернуться и уйти. Сбежать. Но проклятый кофеин был сильнее меня.

– Просто отойди, я сделаю кофе и исчезну, – я постаралась, чтобы мой голос звучал ровно, но он все равно дрогнул.

– Как скажешь, принцесса, – он не отошел. Он просто чуть сдвинулся в сторону, освобождая мне крошечный пятачок у кофемашины, но оставаясь при этом непростительно близко.

Я вставила капсулу, нажала на кнопку и начала судорожно искать глазами чашку. Все чашки стояли на нижней полке. Кроме одной. Последней чистой чашки. Белой, большой, идеальной для двойной порции эспрессо. И какой-то гений поставил ее на самую верхнюю полку, куда я со своим ростом метр шестьдесят пять могла дотянуться, только если бы у меня внезапно отрасли крылья.

Я посмотрела на чашку. Потом на Макса, который стоял рядом, прислонившись к холодильнику, и с явным интересом наблюдал за моими страданиями. Он был выше меня на целую голову. Он мог бы достать эту чашку одним ленивым движением. Но он молчал. Ждал.

Просить его о помощи? Никогда. Моя гордость не позволит. Я умру от обезвоживания, но не попрошу его ни о чем.

Я глубоко вздохнула и встала на цыпочки. Кончики пальцев едва коснулись холодного фарфора. Еще чуть-чуть. Я вытянулась так, что заломило в пояснице, а футболка задралась, полностью открыв мои ноги и край шорт. Я чувствовала его взгляд на своей коже. Тяжелый, обжигающий, он словно проходился по изгибу моей спины, по ягодицам, по задней поверхности бедер. Я чувствовала, как под этим взглядом кожа покрывается мурашками.

– Помочь? – его голос был тихим и насмешливым. Он знал, что я откажусь.

– Справлюсь, – процедила я сквозь зубы.

Я сделала еще одну, последнюю попытку. Чтобы дотянуться, мне нужно было придвинуться максимально близко к столешнице. А прямо за мной, между мной и холодильником, стоял он. Неподвижный, как скала. У меня не было выбора.

Я сделала маленький шажок назад, чтобы опереться о стойку и вытянуться еще сильнее.

И в этот момент моя спина соприкоснулась с его грудью.

Мир остановился.

Звук работающей кофемашины, утренний свет, боль в висках – все исчезло. Остались только ощущения.

Он был как раскаленная печь. Жар его тела мгновенно пропитал тонкую ткань моей футболки, обжигая мою холодную кожу. Его грудь была твердой, как камень, покрытая жесткими, короткими волосками, которые кололись сквозь хлопок. Я чувствовала, как под его кожей мерно бьется его сердце. Сильно, ровно. Пока.

Я замерла, не дыша. Мои лопатки упирались в его грудные мышцы. Мои ягодицы касались его бедер. Мы были прижаты друг к другу так тесно, что между нами не осталось ни миллиметра воздуха. Я чувствовала каждое его дыхание. Когда он вдыхал, его грудная клетка расширялась, прижимая меня еще плотнее.

И тут я почувствовала это.

Внизу, там, где мои ягодицы упирались в его пах, что-то изменилось. Через тонкую ткань его боксеров я почувствовала, как он мгновенно, недвусмысленно, отреагировал на нашу близость. Он стал твердым. Горячим. Он упирался в меня, и это было неоспоримым, животным доказательством того, что его тело хотело меня так же сильно, как и мое – его.

Мои колени подогнулись. Дыхание перехватило. Низ живота свело тугим, сладким узлом, от которого по всему телу разлилась горячая, тягучая волна. Я забыла про чашку. Я забыла про кофе. Я забыла, как меня зовут.

Он тоже замер. Его дыхание сбилось, стало прерывистым. Я чувствовала, как напряглось все его тело. Секунда тянулась вечность. Тишину нарушал только гул кофемашины и стук наших сердец, которые теперь бились в унисон – быстро, рвано, отчаянно.

– Лера… – его голос был уже не насмешливым. Он был хриплым, сдавленным. Он произнес мое имя так, словно это было одновременно и проклятие, и молитва.

Его руки медленно поднялись и легли мне на талию. Его ладони были обжигающими. Он не сжимал, просто держал, но это простое прикосновение было интимнее любого поцелуя. Его большие пальцы легли на мои подвздошные косточки, очерчивая их сквозь ткань.

– Кажется, у тебя проблемы, Верескова, – прошептал он мне прямо в ухо. Его горячее дыхание опалило кожу на моей шее, и я невольно вздрогнула. – Ты все еще не достала свою чашку.

Я не могла ответить. Язык прилип к небу. Все, на что я была способна, – это слегка качнуть бедрами, инстинктивно прижимаясь к его эрекции. Это было безумие. Я не контролировала свое тело. Оно жило своей жизнью, подчиняясь древним, первобытным инстинктам.

Он понял этот жест правильно. Его пальцы на моей талии сжались, и он издал тихий, горловой стон, который вибрацией прошел сквозь меня.

– Черт, Лера, не делай так, – прохрипел он. – Или делай. Только потом не говори, что я не предупреждал.

Он чуть подался бедрами вперед, медленно, намеренно потираясь о меня. От этого простого, грязного движения у меня потемнело в глазах. Я почувствовала, как между ног стало мокро. Унизительно, предательски мокро.

Он убрал одну руку с моей талии, и я подумала, что он сейчас отстранится. Но вместо этого его рука скользнула вверх по моей спине, зарылась в мои растрепанные волосы на затылке и слегка сжала их, заставляя меня откинуть голову ему на плечо. Теперь моя шея была полностью открыта для него. Беззащитна.

Его губы коснулись моей кожи за ухом. Легко, почти невесомо. Потом еще раз, уже увереннее, оставляя влажный, горячий след. Он медленно, мучительно медленно, целовал мою шею, спускаясь к ключице, и я чувствовала, как по всему телу разбегаются электрические разряды. Я тихо всхлипнула, не в силах сдержать стон.

– Вот так, детка, – прошептал он, его губы двигались по моей коже. – Я скучал по этому звуку.

С последним остатком воли я уперлась руками в столешницу.

– Макс… прекрати…

– Не могу, – выдохнул он, прикусывая мочку моего уха. – И ты не хочешь, чтобы я прекращал. Твое тело кричит об этом.

Он был прав. Проклятый ублюдок, он был абсолютно прав.

Одной плавной, сильной рукой он развернул меня к себе лицом, впечатывая в кухонную стойку. Теперь я была в ловушке. Сзади – холодный гранит столешницы, спереди – его горячее, твердое, наглое тело. Его бедра прижимались к моим, и я чувствовала его член через два тонких слоя ткани. Он был большим. Я помнила, каким большим. И горячим.

Его глаза потемнели, стали цвета грозового неба. Он смотрел на меня так, словно хотел сожрать. Взгляд скользнул к моим губам, которые я, сама того не замечая, прикусила.

– Не делай так, – прорычал он. – Или я сделаю это за тебя.

Его свободная рука поднялась к моему лицу. Он провел костяшками пальцев по моей щеке, отчего моя кожа вспыхнула. Потом его большой палец лег на мою нижнюю губу, заставляя меня ее отпустить. Он медленно, чувственно погладил ее, и я задрожала.

– Ты вся дрожишь, – сказал он тихо, почти нежно. – От холода?

Я отрицательно мотнула головой, не в силах произнести ни слова.

– Я так и думал.

Он начал медленно наклоняться. Я видела только его глаза, его приоткрытые губы. Я чувствовала его дыхание на своем лице. Мир сузился до этого момента, до этого миллиметра, который отделял нас от катастрофы. От неизбежного, желанного взрыва. Мое тело было натянуто, как струна. Я ждала. Я хотела этого больше, чем проклятого кофе.

Скри-и-ип.

Громкий, протяжный скрип половицы на лестнице прозвучал как выстрел.

Мы оба как по команде отпрянули друг от друга. Макс отскочил к холодильнику, я вжалась в стойку, словно хотела слиться с ней. Мы смотрели друг на друга ошалелыми, дикими глазами. Его грудь тяжело вздымалась, на скулах играли желваки. Мое лицо горело, а сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать.

– Кофе готов, – пискнула кофемашина, налив полную чашку ароматной жидкости. Ту самую, из-за которой все началось.

– Кажется, кто-то проснулся, – голос Макса был хриплым и напряженным. Он быстро отвернулся и схватил с плиты чайник, делая вид, что проверяет воду.

– Да… наверное, – пролепетала я, хватая первую попавшуюся чашку – его, с недопитым кофе – и выплескивая ее содержимое в раковину. Руки дрожали так, что я едва не уронила ее. Я подставила чашку под струю свежесваренного эспрессо и, не глядя на него, пулей вылетела из кухни.

Я неслась по лестнице, расплескивая горячий напиток, и влетела в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Прислонившись к ней спиной, я медленно сползла на пол. Чашка дрожала в моих руках. Сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Я поднесла дрожащие пальцы к губам. Они все еще горели от его несостоявшегося поцелуя. Я закрыла глаза, и перед ними снова встала картина: его почти голое тело в утреннем свете, его потемневшие глаза, ощущение его твердого члена, упирающегося в меня…

Это была уже не просто война. Это была пытка. Изощренная, сладкая, невыносимая пытка. И я с ужасом понимала, что начинаю проигрывать. Нет, я уже проиграла. В тот самый момент, когда моя спина коснулась его груди.

Война мокрых полотенец

Я сбежала.

Как трусливый кролик, у которого перед носом помахали удавом. Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь и привалилась к ней, пытаясь восстановить дыхание, которого, кажется, не было вовсе. Сердце не билось – оно выламывало ребра, пытаясь вырваться на свободу и, судя по всему, ускакать обратно на кухню, к этому невыносимому, полуголому, пахнущему сном и сексом существу.

Кофе в чашке плескался, обжигая пальцы. Я сделала большой, судорожный глоток. Горький, горячий, он немного привел в чувство, но дрожь не унимал. Она шла откуда-то изнутри, из самого центра моего существа, где проснулся древний, голодный зверь, которого я так долго и успешно держала на цепи. И этот зверь хотел Максима Соколовского. Хотел с отчаянием утопающего, жаждущего воздуха.

Я села на край кровати и закрыла лицо руками. Ладони пахли кофе и… им. Его запах, кажется, въелся в мою кожу за те несколько секунд, что мы стояли прижавшись друг к другу. Сандал, мускус и что-то еще, что-то неуловимо его, что-то, что мой мозг классифицировал под кодовым названием «опасность/дом/хочуещенемогу».

Это было унизительно. Год. Целый год я потратила на то, чтобы выстроить вокруг своего сердца крепостные стены. Я ходила к психологу, занималась йогой, с головой ушла в работу, удалила его номер, заблокировала во всех соцсетях. Я проводила ритуалы экзорцизма, сжигая его старые футболки, в которых так любила спать. Я убедила себя, что исцелилась. Что он – всего лишь ошибка молодости, шрам, который больше не болит.

И вот он здесь. Один взгляд. Одно прикосновение. Один хриплый шепот в ухо – и все мои стены рухнули, как карточный домик. Мое тело, этот подлый предатель, помнило все. Оно помнило вес его тела на моем, помнило вкус его губ, помнило, как идеально его ладонь ложится на изгиб моей талии. И оно хотело повторения. Прямо сейчас. На кухонном столе, на полу, на заснеженной веранде – где угодно.

«Соберись, Верескова», – приказала я себе. – «Ты не бесхребетная амеба. Ты сильная, независимая женщина, которая не поведется на рельефный пресс и пару грязных намеков».