Обряд пробуждения

Яна Лихачева

Обряд пробуждения

Глава 1: Печать Лунного Света

Слово отдавалось в висках пульсирующей точкой. Сегодня все изменится. Сегодня она станет настоящей ведьмой.

Она сбросила тяжелое шерстяное одеяло и босыми ногами встала на прохладный пол. Дерево скрипнуло под ее весом, и она замерла, прислушиваясь. Ни звука. Никто из других сестер не ворочался в предрассветной дрёме. Лишь она одна была обречена на это мучительное бдение.

Подойдя к узкому окошку, Морган раздвинула ставни. Лунный свет, холодный и безжалостный, залил ее лицо и белую рубашку. Внизу, утопая в предрассветном тумане, лежала община «Сестер Гекаты» – кучка приземистых, поросших мхом домов, теснящихся вокруг старого дуба и ритуального камня. Ее мир. Ее тюрьма. Ее дом.

Мысль о тюрьме пришла сама собой, незваная и крамольная. Она тут же отогнала ее, ощутив прилив стыда. Так думать запрещалось. Матрона Вайолет говорила, что сомнения – это дверь для тьмы. А тьмы в их мире и так было предостаточно.

«Не опозорь нас, Морган. Не опозорь ее память».

Голос Матроны, жесткий и не терпящий возражений, звучал у нее в голове, как будто та стояла за спиной. Мать. Все всегда упиралось в ее мать. Блестящую, сильную ведьму, погибшую в поисках запретных знаний. Морган несла на себе клеймо ее наследия – не славы, а той самой тени, в которую та шагнула. Сегодня был ее шанс. Шанс доказать, что кровь матери течет в ней не напрасно. Что она достойна.

Легкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Морган? Ты не спишь? – послышался тихий, мелодичный голос.

Она обернулась. В дверях стояла Элоди, ее наставница. Женщина лет сорока, с лицом, испещренным сеточкой морщин у глаз – свидетельством частых улыбок, которых здесь было так мало. В руках она держала две глиняные кружки, от которых поднимался терпкий пар.

– Я почувствовала твое волнение через весь коридор, дитя мое, – мягко сказала Элоди, протягивая одну из кружек. – Пей. Успокоит нервы. Шалфей и мелисса.

Морган с благодарностью приняла чай. Горячий глоток обжег горло, но странным образом унял дрожь в руках.

– Я не могу не волноваться, – прошептала она. – А если я ошибусь? А если дух меня не примет?

Элоди положила теплую ладонь ей на плечо.

– Дух придет. Ты рождена для этого. Сила в твоей крови. Ты должна лишь открыться ей, довериться. Не пытайся контролировать, позволь магии течь через тебя.

– Матрона Вайолет говорит, что контроль – это все.

– Матрона Вайолет, – Элоди вздохнула, и в ее глазах мелькнула тень усталости, – забыла, что значит быть молодой. Она видит в Обряде долг и испытание. Но это еще и дар, Морган. Встреча. Ты обретешь не просто источник силы, ты обретешь спутника на всю жизнь.

Они стояли молча, глядя в окно, как туман медленно отступал, уступая место серебристому свету. Где-то запел первый петух.

– Она придет смотреть? – тихо спросила Морган, уже зная ответ.

– Матрона будет стоять в первом ряду, – ответила Элоди без обиняков. – И будет ждать от тебя безупречности. Но помни: не ее одобрение ты должна искать в ночи. А своего собственного пути.

Проговорила она это так тихо, что слова почти потонули в утреннем шепоте леса. Это была тайна, доверенная лишь ей одной.

Внизу послышались шаги. На пороге своего дома, словно вырастая из самой тени, появилась Матрона Вайолет. Высокая, прямая, с седыми волосами, убранными в тугой узел, и пронзительным взглядом, который, казалось, видел насквозь. Ее глаза поднялись к окну Морган и на мгновение остановились на ней. Не поощряя, не укоряя. Просто констатируя факт ее существования. Оценивая.

Сердце Морган сжалось.

– Она смотрит, – прошептала она.

Элоди слегка сжала ее плечо.

– Пусть смотрит. А ты иди. Приготовься. Скоро рассвет.

Морган отступила от окна, оставив туманный мир и пронзительный взгляд Матроны снаружи. В комнате снова стало тихо. Она поставила пустую кружку на стол и посмотрела на свое ложе. Сон не придет.

Она подошла к маленькому алтарю у своей кровати, где лежали засушенные травы, отполированный речной камень и потрепанная свеча – скромные инструменты ученицы. Сегодня вечером все это останется в прошлом. Сегодня ей предстояло прикоснуться к чему-то бесконечно большему.

И пока за окном медленно рождался новый день, Морган чувствовала, как в нем рождается и ее новая жизнь. Жизнь, полная страха, надежды и одного-единственного шанса, который нельзя было упустить.

Она провела пальцами по шершавой поверхности речного камня, чувствуя подушечками пальцев его прохладу и вековую твердость. «Будь как камень», – шептала она про себя. «Устойчивый, непоколебимый». Но внутри все трепетало, как пойманная птица.

Дверь снова скрипнула. На этот раз без стука. В проеме, залитая утренним светом, стояла Матрона Вайолет. Ее высокая, аскетичная фигура казалась вытесанной из самого мрака, который отступал перед ней.

– Элоди. Оставь нас, – ее голос был ровным, металлическим, не оставляющим пространства для вопросов.

Элоди бросила на Морган быстрый, полный безмолвной поддержки взгляд и, слегка склонив голову, вышла, притворив за собой дверь.

Матрона Вайолет медленно обвела взглядом скромную келью, и Морган почувствовала, как под этим взглядом каждая пылинка замирает в ожидании приговора. Наконец, тот взгляд упал на нее.

– Ночь была долгой? – спросила Матрона.

– Да, Матрона, – честно ответила Морган, опуская глаза.

– Страх – это нормально. Слабость – нет. Ты идешь по стопам великой ведьмы. Тень твоей матери длинна, и многие ждут, когда ты в ней споткнешься.

Морган сглотнула комок в горле. Она ненавидела эти разговоры. Ненавидела, что ее собственная жизнь – всего лишь продолжение чьей-то чужой, оборвавшейся истории.

– Я все понимаю, Матрона.

– Сомневаюсь, – холодно парировала женщина. Она сделала шаг вперед, и ее тень накрыла Морган. От нее пахло сушеными травами, старой бумагой и чем-то неуловимо горьким, как полынь. – Обряд Пробуждения – это не просто получение духа-покровителя. Это проверка на прочность. Магия не терпит слабых духом. Она выжигает их изнутри. Ты знаешь, что происходит с теми, кто терпит неудачу?

Морган кивнула, не в силах вымолвить слово. Она знала. Предание говорило о ведьмах, чей разум помутнел, чье тело было искажено вышедшей из-под контроля силой. Они становились изгоями, «Шепчущими в Тенях», и их имена навсегда вычеркивались из хроник.

– Дух, которого ты призовешь, станет отражением твоей сути, Морган. Если в тебе есть трещина, он войдет в нее и разорвет тебя изнутри. – Матрона наклонилась ближе, и ее пронзительные глаза, казалось, видели каждую тайную мысль, каждую ночную тревогу. – Я буду наблюдать. И если я почую малейшую неуверенность, малейшую скверну, я сама остановлю ритуал. Лучше остаться никем, чем стать угрозой для Сестер.

Угроза повисла в воздухе, густая и осязаемая. Это был не совет, а ультиматум.

– Я готова, – выдохнула Морган, заставляя свой голос не дрожать.

– Мы узнаем это сегодня ночью, – Матрона выпрямилась. Ее взгляд скользнул по алтарю, задержался на свече, и Морган почувствовала, как по спине пробежал холодок. Казалось, Матрона видит не скромную обитель ученицы, а нечто иное, скрытое за завесой реальности. – До заката постись и медитируй. Очисти разум. Изгони страх. Он – роса на паутине для таких существ, как они. Он приманит не того гостя.

Не дожидаясь ответа, Матрона Вайолет развернулась и вышла, оставив за собой шлейф ледяного спокойствия и тяжесть своих слов.

Морган опустилась на табурет, внезапно почувствовав слабость в ногах. Руки дрожали. Она сжала их в кулаки, чтобы остановить дрожь. «Она права. Я должна быть сильной. Я должна».

Но чем больше она пыталась изгнать страх, тем навязчивее он становился, обретая форму. Не страх перед Обрядом, а страх не оправдать ожиданий. Страх стать очередным пятном на истории своего рода.

Она подошла к умывальнику и плеснула себе в лицо ледяной воды. Капли потекли по шее, словно слезы, которых она не позволяла себе пролить. В зеркале над умывальником на нее смотрело бледное лицо с слишком большими глазами, полными непролитых слез и непроизнесенных слов. Она поправила прядь темных волос.

И в этот миг ей показалось, что в глубине зеркала, за ее собственным отражением, на мгновение мелькнула тень. Нечеткая, расплывчатая, но абсолютно чужая. Сердце ее пропустило удар. Она резко обернулась. Комната была пуста. Лишь пылинки танцевали в луче утреннего солнца.

«Воображение, – сурово прошептала она себе. – Всего лишь воображение и усталость».

Но крошечное семя тревоги было уже посажено. И пока Морган закрывала ставни, готовясь к долгому дню поста и медитации, ей вновь почудился тихий, едва уловимый шепот, похожий на далекий смех. Он исходил не извне, а из самой глубины ее существа, где уже начинала шевелиться тень, жаждущая вырваться на свободу.

Комната погрузилась в полумрак, и эта внезапная темнота казалась гуще и тяжелее, чем ночная. Морган прислонилась лбом к прохладной деревянной стене, стараясь унять дрожь в коленях и выровнять дыхание. «Всего лишь воображение», – снова и снова твердила она про себя, заклинание от сглаза. Но шепот, отзвучавший в тишине ее разума, оставил после себя липкий, неумолимый след.

Она зажгла свечу на алтаре. Дрожащий огонек отбросил на стены прыгающие тени, и каждая из них на мгновение казалась согбенной фигурой с слишком длинными пальцами. Она зажмурилась. Медитация. Очищение. Вот что было нужно.

Морган опустилась на колени на холодный пол, скрестив руки на груди, и попыталась сосредоточиться на пламени свечи. Она искала в его сердцевине ту самую тишину, о которой говорила Элоди, тишину, где не было ни страха, ни ожиданий, ни тяжелого взгляда Матроны Вайолет.

Но вместо тишины ее нашла тень матери.

Она всегда приходила такой – неясным силуэтом на границе зрения, запахом увядших роз и пыли, который никто, кроме Морган, не чувствовал. Сегодня тень была ближе. Морган почти ощущала ледяное дуновение, идущее от нее, и слышала отдаленный шепот, в котором нельзя было разобрать слов, но который был полон бездонной печали и… предостережения.

«Что ты пытаешься мне сказать?» – мысленно спросила Морган, впиваясь ногтями в ладони. Но тень лишь растаяла, как и всегда, оставив после себя щемящую пустоту и горькое чувство вины. Вины за то, что не может понять. Вины за то, что боится повторить ее путь, и одновременно – отчаянного, запретного желания узнать, ради чего мать пошла на тот риск.

Часы тянулись мучительно медленно. Голод давал о себе знать легким головокружением, но физическая слабость была ничто по сравнению с бурей внутри. Страх перед Обрядом, гнет ожиданий, призрак матери, крамольные мысли о свободе – все это сплелось в тугой, колючий клубок у нее в груди.

К вечеру ее силы были на исходе. Она сидела, прислонившись к стене, и смотрела, как последние лучи солнца уступали место лиловым сумеркам за окном. Скоро. Очень скоро.

В дверь снова постучали, на этот раз легко и ритмично. Вошла Элоди. В ее руках была простая льняная роба – ритуальное одеяние.

– Время пришло, дитя мое, – сказала она тихо. Ее глаза с грустью скользнули по бледному, изможденному лицу Морган. – Встань.

Морган позволила надеть на себя грубую ткань. Рубашка пахла дымом и полынью.

– Я ничего не чувствую, – прошептала она, и голос ее звучал чужим и пустым. – Ни страха, ни надежды. Просто… пустота.

Элоди взяла ее лицо в свои теплые ладони.

– Иногда это и есть истинная готовность. Когда ум свободен от всего. Даже от самого себя. Иди. И помни мои слова: ищи не одобрения, а свой путь.

Она накинула на плечи Морган темный плащ и мягко подтолкнула к двери.

Морган сделала шаг из своей комнаты в темный коридор. Воздух снаружи был холодным и влажным. Из-за дверей других келий доносилось сдержанное бормотание – сестры готовились к церемонии. Никто не смотрел на нее. Никто не говорил с ней. Она была одна на своем пути к дубу и ритуальному камню.

Спускаясь по узкой деревянной лестнице, она почувствовала это снова. Не шепот, а скорее… присутствие. Ощущение тяжелого, безразличного взгляда, устремленного на нее из самой глубины теней. Оно было древним. Голодным.

Она остановилась, сердце замерло. Это не было воображением.

И тогда, прямо в ухе, прозвучал тот самый голос, что шептал ей днем, теперь обретя ясность и невыразимую, сладкую мощь. Всего одно слово, произнесенное с холодной усмешкой:

«Скоро».

Слово повисло в воздухе, наполняя его обещанием силы и угрозой полного уничтожения. Морган сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони до боли. Боль была реальной. Она была якорем.

Она выпрямила спину и шагнула навстречу сгущающимся сумеркам. Пустота внутри исчезла, ее место заняла леденящая решимость. Что бы ни ждало ее в ночи – одобрение Матроны, свет духа-защитника или эта новая, зовущая тьма – она была готова встретить это лицом к лицу.