Синдром Отлива

Анна Бал

Синдром Отлива

Пролог

ПРОЛОГ

Аляска, остров Рейчел Карсон, 28 сентября 1999 года

Когда-то мне казалось, что память – это кинолента, хранящая миллиарды дорогих сердцу воспоминаний. Иногда она портится, показывая нам болезненные моменты, спрятанные в глубоких уголках сознания. Но сейчас я считаю иначе. Память – это прилив.

Он накрывает внезапно, как влажный ветерок, вслед за которым добавляется нарастающий звон в ушах, и вот уже холодная волна накрывает тебя с головой вместе с резким запахом морской соли, визгливым криком чайки, и остатком крупинок мокрого песка, забивающегося между пальцев босых ног. Это длится всего пару мгновений, за которые сердце отбивает несколько резких ударов, а легкие делают один прерывистый вдох. Затем вместе с водой уходит остаточное тепло на коже, знакомые голоса, яркие краски мира, оставляя от тебя лишь иссушенную душу. Никакие звуки не доходят до ушей. В голове наступает гробовая тишина. Та самая, поселившаяся на острове и не покидавшая его все эти годы.

Остров Рейчел Карсон для кого-то лишь блеклое пятно на огромной карте мира, заповедник для придурковатых орнитологов со своими дурацкими биноклями и записными книжками. Для других – это место, где нечастые туристы делают однотипные селфи на фоне багрового заката. Для меня же он стал единственным отпечатавшимся в голове пейзажем, навсегда врезавшимся в сетчатку глаз. Остров просто существовал, притягивая к себе вместе с океанскими водами сломанные судьбы.

Особняк «Приливная Усадьба» стоял на его северной части, где когда-то, на старых почтовых открытках и фотографиях приезжих, он сиял словно драгоценный камень, был символом чьей-то безудержной амбиции и свалившегося с неба богатства, но к нашему прибытию превратился в серую черепушку, избитую разгневанным морем. Его стены, десятилетиями крошившиеся сильными ветрами и едкой соленой водой были покрыты глубокими трещинами, напоминающими морщины на лице уставшего от жизни старика. А внутрь, через разбитые окна, заглядывал плотный белоснежный туман.

Именно там я и открыла глаза, замечая, как он стелился по неровному каменному полу неизвестной комнаты, как заползал в легкие при каждом вдохе, отчего невозможно было надышаться. Он пах гниющими водорослями, ржавчиной и смутно знакомым сладковатым запахом, который я тогда, в свои годы, не могла опознать. Теперь я знаю, что это был смрад забвения.

Мне было четырнадцать лет, три месяца и, вроде как, семнадцать дней. Кажется, я помню это так точно благодаря тому, что в день моих последних именин папа подарил мне часы с гравировкой на внутренней стороне, которую я все никак не могу вспомнить. Лежа в той кровати, я не могла оторвать от них взгляда. Близко приблизив их к глазам, я пыталась зацепиться за что-то знакомое, лишь бы не окунуться в это море безумия с головой. Прохладный металл туго сжимал мое запястье, отображая замершие стрелки ровно на без пятнадцати шесть. Они не сдвинулись ни на миллиметр за все те долгие дни, проведенные в Усадьбе. Словно само время в этом месте текло иначе, подчиняясь собственным законам. Или, быть может, их не было здесь вовсе.

Последнее, что я помню перед тем как оказаться здесь – мокрую, подсвеченную луной асфальтированную дорогу, окруженную чащей соснового леса. Я ехала в летний лагерь, наверное, или… возвращалась из него? Был ли со мной кто-то на пассажирском сиденье? Кто тогда был за рулём? Где были никогда не замолкающие папа с мамой? В голове осталась лишь каша, состоящая из маленьких обрывков самых разных воспоминаний.

Я лежала на спине, глядя на высокий потолок, не моргая, пытаясь выцепить краем глаза хоть малейшую деталь, которая могла бы подсказать мое примерное местоположение. Сначала в голову пришла мысль – может, это все просто дурной сон? Пусть и слишком реалистичный. Я даже ущипнула себя за тонкую кожу на левом предплечье, и, к моему сожалению, боль была настоящей. Именно тогда я впервые почувствовала страх, медленно вытеснивший все оставшиеся чувства и превращая моё тело в неподъемную вату.

Кое-как я заставила себя встать с кровати, проходясь босыми ногами по ледяному полу. На мне оказалось то же белое хлопковое платье, как из последнего воспоминания, но сейчас оно было идеально чистым, без единой складочки и пылинки, а темно-каштановые волосы были аккуратно завиты в небольшие кудри. Осознание такой крохотной детали напугало сильнее непроглядного тумана. Меня явно не могли привезти сюда в подобном образе. Соответственно, это было сделано уже после…

На носочках я медленно подошла к огромной дыре в окне, снова пытаясь высмотреть что-нибудь помимо этой идиотской дымки. Но были видны лишь нечеткие очертания каких-то черных скал, а до ушей долетал шум бушующего океана.

Нужно было найти людей. Каких угодно. Хватило бы одного слова, легкого прикосновения… Лишь бы доказать, что не я одна сошла с ума. Дальше ноги повели меня в бесконечно длинный коридор, где туман был не столь густым, и можно было, наконец, детальнее осмотреть место своего заточения. Я провела рукой по рассыпающимся стенам, расталкивая лежавшие в трещинах маленькие камушки.

– Есть… здесь кто-нибудь? – наконец решилась подать голос я.

В ответ послышались лишь падающие кусочки каменных стен, до которых дотронулись мои руки с десяток секунд назад. Тогда я решила пойти наугад, придерживаясь за холодную поверхность стены. Пару раз пальцы цеплялись за острые камни, из-за чего ладонь покрылась мелкими царапинами. В один момент, в промежутке между очередным падением куска стены и собственным дыханием послышался едва различимый шорох, что был больше похож на шелест сухих листьев. Он доносился от одной из десятка темных дверей, расставленных на каждом метре. Напротив одной из них, я, затаив дыхание и посильнее вжавшись в стену, остановилась. Сердце, казалось, сейчас добежит до горла и вывалится прямо через рот. Я прикрыла губы рукой, услышав очередной шум. Подойдя чуть ближе, ступни почувствовали текстуру пушистого ковра, отчего тело на миг застыло, чувствуя небольшой прилив тепла. Чуть выше, по середине высоких стен виднелись пустые рамы, расставленные по обе стороны. Казалось, из них только что вытащили портреты, которые оставили после себя лишь слабые очертания на обоях, похожие на призраков.

Переведя дыхание, я решилась медленно надавить на холодную позолоченную ручку, оттолкнув дверь с едва слышным скрипом. Комната была точной копией той, в которой я очнулась сама: простая деревянная кровать с белым матрасом и маленькой перьевой подушкой, с пустыми стенами и голым полом. Единственное отличие было в целом окне, благодаря которому внутрь не проникло белое облако тумана. Глаза уловили на миг высунутые из-под кровати пальцы, и я, слегка наклонившись, заглянула вниз. Там, поджав под себя ноги и обхватив колени сидела девочка чуть младше меня, с бледным личиком и огромными, слезящимися глазами. Она смотрела прямо на мое лицо, не моргая.

– Ты… как ты здесь оказалась? – прошептала она дрожащим голосом.

Её звали Оливия. Последнее, что она помнила – как ехала на поезде к бабушке в соседний штат. Девочка рассказывала про стук колес, быстро меняющиеся пейзажи за окном плацкартного вагона и об обрывках голосов. Признаюсь, я тогда вздохнула с облегчением, ведь как оказалось, не я одна оказалась в этом кошмаре.

Мы вышли из комнаты вместе, крепко взявшись за руки как два потерянных ребенка в самом центре огромного города. Не успели мы сделать и пары шагов, как из соседней приоткрытой двери выскользнул парень: высокий, светловолосый, с квадратным подбородком и бегающими зелеными глазами. Он выглядел ненамного старше. Может, ему было лет пятнадцать, но глядя на его осанку и ровный взгляд я почувствовала совершенно недетскую собранность.

– Лиам, – коротко представился он, протягивая мне руку. Дотронувшись до неё, я почувствовала себя маленькой девочкой, вернувшейся с зимней прогулки с родителями и греющей руки на обжигающих батареях. – Я уже немного осмотрелся. Кажется, в этом крыле, кроме нас, никого нет.

Как оказалось, он ошибался. Пройдя вместе чуть дальше, в столовую, под слоем огромной пыли и паутины столом мы встретили еще троих. Девушку с резкими чертами лица, и крашенными бордовыми волосами по плечи. Она постоянно щурилась, сводя уголки губ к подбородку – это была Софи. Она развалилась на массивном кожаном кресле, закинув ногу на ногу, но я заметила, как часто дрожат ее изящные пальцы с длинными ногтями, сжимающими потрескавшиеся подлокотники. Рядом с ней, съежившись, сидела тихая черноволосая девочка с челкой и небесно-голубыми глазами, назвавшаяся Айяной. Она ничего не говорила, лишь кивала или качала головой. Был еще один парень, Ноа – самый высокий из нас и невероятно худой. Его карие глаза прятались за огромными линзами и небрежно подстриженной челкой. Он что-то неразборчиво бормотал себе под нос, периодически делая записи в потрепанный блокнот.

– Шесть человек, – подвел итог Лиам, тыкая в каждого из нас пальцем. – Никто не помнит, как попал сюда, и все мы проснулись в своих комнатах. Значит, это не случайность.

– О, а мы думали, нас на курорт привезли? – язвительно выкрикнула Софи, хрустя дрожащими пальцами. – Это значит, что нас похитили.

– Вопрос в том – кто и, самое главное, зачем, – спокойно ответил блондин, не обращая внимания на ее тон – И где, мы, черт возьми, находимся?

– На острове, – очень тихо сказал Ноа, не отрываясь от исписанных листов, и все взгляды сразу устремились к нему. Тот поднял голову и показал блокнотом в сторону потрескавшегося окна. – Архитектура викторианской эпохи с элементами неоготики характерная для отдаленных прибрежных территорий. Атмосферная влажность под девяносто процентов, насыщенный солью воздух, специфическая растительность за окном – например, карликовые сосны. И этот звук, который ни с чем не спутаешь – прибой, причем близкий. Исходя из этого логично предположить, что мы на острове. – высказав все это, Ноа, громко выдохнув, вновь принялся что-то писать. Он говорил это так спокойно, но я заметила, как дрожали его руки.

Мы все молча перевели взгляды друг на друга, переваривая сказанное. В тот момент то, что наводило на нас бóльший ужас – само незнание. Мы не понимали и не могли даже представить, что игра уже началась. Все эти побитые стены и отсутствующие окна, сквозь которые пробивался туман, не были тюрьмой. Настоящая клетка была внутри нас самих, в обрывках нашей памяти и опустошенной душе. И скоро наш любезный тюремщик приступит к своей работе.

Первым намеком на надвигающуюся беду стало исчезновение Оливии. Немного позднее нашего знакомства, когда все уже, более-менее, освоились. Мы вшестером обошли почти все доступные комнаты заброшенного дома, нашли относительно приличную кухню с небольшими запасами консервов – не ту, в которой встретили часть ребят. Мы сидели там, при свете пары найденных свечей, и Оливия, улыбающаяся от какой-то неудачной шутки Лиама, вдруг замерла. В буквальном смысле этого слова. Ее смех неестественно оборвался на полуслове, улыбка сползла с лица, а глаза, не моргая, уставились в одну точку перед собой. Она словно превратилась в статую.

– Оливия? – тихо окликнула Айяна, осторожно дотронувшись до ее плеча.

Та никак не отреагировала. А рука под пальцами Айяны оказалась холодной и гладкой, как у куклы.

Все попытки привести ее в чувства не увенчались успехом – мы кричали ей в ухо, трясли за плечи, брызгали в лицо водой. Поняв, мы что ничего не можем сделать, мы уложили Оливию в постель в одной из комнат с целым окном, чтобы хоть что-нибудь видеть. Затем, мы собрали подушки и перетащили матрасы к ней же в комнату, договорившись дежурить по парам. Первыми были мы с Лиамом, за нами должны были идти Айяна с Ноа, Софи же вызвалась дежурить в одиночку с фразой:

– Не надо меня нянчить, я сама справлюсь.

На утро, когда сквозь плотный туман за окном начал пробираться хоть какой-то свет, Софи с силой потрясла меня за плечо, судорожно повторяя, что Оливия куда-то исчезла. Не было ни следов, ни признаков борьбы, ни отпечатков пальцев на пыльном прикроватном столике. Словно ее и не было никогда, а все, что мы видели было лишь игрой нашего больного воображения. Единственным намеком на ее существование осталась лишь горстка маленьких ракушек, разложенных в форме человечка на белоснежном матрасе. Софи сидела в углу, сдерживая едва заметные слезы. Мы не винили ее, лишь тихо расселись на полу, думая каждый о своём.

Именно тогда я впервые почувствовала настоящий страх. Хотя, нет, на самом деле это было куда более ужасающее чувство. Словно пол под ногами медленно превращается в зыбучий песок, затягивая нас всё глубже, и стирая всё, что мы когда-то помнили. И это было лишь началом.

Глава