Я – эмпат

Алена Шахнина

Я – эмпат

-1-

Когда за Кириллом громко захлопнулась входная дверь, я не испытала ничего. Просто констатировала факт: он ушел. Ушел и точка. Я сначала даже испугалась собственного бесчувствия, а потом поняла, что так даже лучше. Бежать за ним и падать на колени, умоляя вернуться, я точно не собиралась.

Сняв тонкое обручальное кольцо, я положила его на белую деревянную полку с книгами. Пусть тоже пылится вместе с непрочитанными томами. Мысленно отметила, что, когда буду убираться, нужно будет протереть и ее.

Он ушел, и у меня освободилось время. Готовить не нужно, гладить его рубашки тоже. Это даже заставило меня порадоваться и принять тот факт, что мужчины отнимают слишком много времени. И хотя Кирилл был вполне самостоятельным мужем, не требующим от меня ведения домашнего хозяйства и бережного поддержания уюта, я это делала на автомате. Потому что так положено. Потому что все так делают.

Я вернулась в комнату, взяла телефон в руки, полистала соцсети, посмотрела смешное видео с котиками, ответила на пару сообщений. Но руки хотели что-то делать, а не просто тыкать пальцем в экран.

Я походила по дому, даже притронулась к пылесосу, но потом одернула руку, поняв, что и это делать я больше не обязана. И что мой самый главный бардак только что ушел, напомнив мне на прощание о моей черствости и безразличии. Я даже хотела сказать ему вслед, что мне плевать на его мнение, но промолчала, хотя мне и правда было плевать.

Выглянув в окно и убедившись, что Кирилл точно ушел, а не просто демонстративно вышел на улицу, я направилась в гараж. Он примыкал к кирпичному дому, отличаясь разве что подъемной автоматической дверью. В гараже стояла моя старенькая, но такая любимая машинка – Пежо 107 модели. Я провела рукой по белому кузову – старая привычка, от которой давно пора было избавиться. Но я настолько ее любила, что готова была целовать в капот каждый раз при встрече. Она появилась у меня еще раньше, чем этот дом и муж, в те времена, когда я только научилась зарабатывать. Я пыталась откладывать, но долго не выдержала и влезла в кредит, чтобы разорвать порочный круг поездок на общественном транспорте. Я увидела ее на всем известной онлайн-площадке и сразу влюбилась, окончательно и на всю жизнь.

Кирилл всегда говорил, что она некрасивая, несуразная какая-то. Я злилась на него за это. Какая же она некрасивая? Очень даже красивая. Продолговатые фары, выступ на капоте, словно носик. Я ухаживала за ней и берегла больше, чем мужа. Просто она никогда не ворчала, никогда не высказывала мне о том, какая я бесчувственная и черствая. Это было не просто «корыто с болтами», как говорил Кирилл, это была моя крепость, место, где я чувствовала себя собой.

Я прошла вглубь гаража к коробкам, которые давно собиралась разобрать. Они стояли здесь с момента переезда, около шести лет. Именно тогда я купила этот дом, а потом зачем-то вышла замуж. Коробки мне торжественно вручила мать, бережно собрав мои детские вещи. Этот факт я тоже приняла спокойно. На тот момент мне уже исполнилось 25 лет, я накопила на первоначальный взнос по ипотеке и купила небольшой, но такой уютный дом. С тех пор я сделала ремонт, поменяв цветастые обои и странный кухонный гарнитур на более современную и сдержанную мебель и отделку.

И вот эти коробки, которые за шесть лет я ни разу не открыла, стояли здесь. К ним еще добавились две – после ремонта. Они покрылись толстым слоем пыли и наверняка пропахли бензином, но нюхать я их не собиралась, а вот замарать одежду пылью я точно не хотела. Оглядевшись по сторонам и кинув взгляд на маленький стеллаж, на котором я хранила всякие автомобильные принадлежности, я увидела зеленую тряпку. Встряхнув ее, я протерла коробки, собирая пыль в маленькие серые комочки и сдвигая их на бетонный пол.

Сначала я взяла самую большую, нижнюю коробку. Открыла и разочарованно вздохнула. Старые тетради, книги, школьные учебники. И зачем мать мне это отдала? Но все же покопалась в тетрадях, нашла свои детские дневники, полистала, почитала пару страниц, еле разбирая свой кривой почерк и убрала назад. Неужели мать думала, что я тоскую по школьным временам? Хотя, откуда ей было знать о моих чувствах, если она никогда не спрашивала, а я никогда не стремилась делиться с ней.

Второй пошла коробка поменьше. В ней уже были вещи интереснее – сувениры, статуэтки, медали. Я аккуратно перебирала вещи и ностальгировала. Вот фигурка слоника, которую я привезла с моря, когда мне было лет 10. Вот ангел, подаренный моим первым парнем. Вот цепочка с двойным кулоном, которые мы носили с лучшей подругой. Перебрала медали за свои заслуги в плаванье. Великой плавчихой я так и не стала, не дотянула даже до всероссийских соревнований. Но вспоминать о том времени было приятно.

В третьей коробке тоже были сувениры. В основном купленные мной, либо подаренные подругами. Одно время я коллекционировала статуэтки, чем и пользовались мои друзья на все праздники. Некоторые из них сломались при переезде, но большинство хорошо сохранилось.

Я сгребла все сувениры в одну коробку и унесла ее домой, по дороге еще раз прикоснувшись к своей машине. Что же, когда Кирилл заберет свои шмотки, освободится одна полка, которую и займут мои воспоминания.

-2-

Кирилл пришел за вещами на следующий день. Открыл дверь своим ключом и, сняв обувь, осторожно прошел в коридор. Видимо, он ждал, что вылечу из комнаты, начну просить прощения, но я даже не пошевелилась. Сидела на кухне и, закинув ноги на стул, пила чай. Кирилл заглянул ко мне, кинув удивленный взгляд, и пошел в свою уже бывшую комнату.

Я слышала, как он хлопает дверцей шкафа, как кидает в пакет свой скромный запас вещей, как вытаскивает из розетки свою зарядку.

– Оль, где мой планшет? – крикнул он из комнаты.

Я вздохнула. Этот мужчина без меня никогда ничего не мог найти. Ходят слухи, что все мужчины такие, но утверждать не бралась – замужем я была всего раз. Я встала и направилась в комнату, шаркая носками по полу. Наши взгляды встретились: мой безразличный и холодный, его – обиженный, возмущенный. Он широко раскрывал свои карие глаза и слегка сморщивал маленький нос. И хотя я не была проницательным человеком, считать его настроение не составляло труда. Когда он сердился, сжимал и без того тонкие губы в нитку, когда волновался – теребил и грыз пальцы, когда радовался – улыбался так широко, что можно было увидеть все его 32 зуба, включая две пустующие лунки. Никакой загадки и интриги, скучный, как школьный учебник по истории. И это была одна из причин, по которой мне не хотелось сохранить брак. Одна из сотни.

Планшет лежал в ящике стола, там, где и всегда. Я могла найти его с закрытыми глазами, потому что он всегда был здесь. Но, видимо, уже бывший муж хотел привлечь мое внимание, заставить осознать горечь утраты такого шикарного спутника жизни, выбрав для этого святая святых – супружескую спальню. Только попытка оказалась бесплодной, я не отреагировала, даже когда Кирилл взял у меня планшет, коснувшись моих пальцев и что-то буркнул себе под нос. Я лишь посмотрела на его пакет, на куртку, переброшенную через руку, и вышла из комнаты, бросив ему через плечо:

– Ключи оставь у входа.

Я вернулась в кухню, блаженно вытянув ноги на стуле, и продолжила смотреть сериал. Подняла взгляд только когда мимо кухни промелькнула его тень. Он бросил ключи на обувницу и вышел, демонстративно хлопнув дверью.

Я снова приняла это как состоявшийся факт. Ушел и ушел. Плевать.

Вечером, когда я пришла в комнату поваляться на кровати, я споткнулась о коробку с сувенирами. Еле удержалась за шкаф, чтобы не грохнуться между шкафом и кроватью. Чертов Кирилл как будто специально поставил ее на пороге, отодвинув от стены.

Я села на кровать и уставилась на коробку, которая еще хранила гаражную пыль и мои отпечатки. Аккуратно приоткрыла ее, убеждая себя в том, что надо разобрать содержимое, иначе в следующий раз я точно грохнусь. Решительно поднявшись с кровати, я притащила с ванной влажную тряпку, чтобы стереть шестилетнюю пыль с моих раритетных подарков, и начала разбирать коробку.

Сначала на полку встали крупные фигурки – копилка в виде белой собачки, большое сердце и пара влюбленных. Потом я протирала и ставила маленькие статуэтки, пытаясь вспомнить историю каждого. Половин, конечно же, опознать не удалось, но часть подарков снова вернули меня в прошлое.

Последним остался черный камень. Я смотрела на него и думала – выбросить или оставить. Это камень нашла Ника, когда мы в детстве забрели в заброшенный дом. Зачем она его забрала и потом отдала мне, я не помнила, но бережно хранила. Я взяла камень в руки, протерла пальцем. Он оказался гладким, прохладным на ощупь. Довольно большой – крупнее моей ладони. Но для такого размера оказался удивительно легким. Я покрутила его в руках, а потом потрясла. Изнутри донесся какой-то странный звук, словно там хранился песок. Пригляделась и увидела тонкую полоску посередине. Это был не просто камень, это был футляр.

Я приблизила камень к глазам, чтобы лучше видеть отверстие и резко вдавила ногти больших пальцев в разрез. Камень щелкнул и открылся, выбрасывая в воздух черную пыль. Я невольно чихнула, когда она облаком окутала лицо, и тут же подумала, что зря вдохнула эту древнюю гадость.

Я протерла лицо чистой рукой, с отвращением вытирая остатки черной пыли и с разочарованием посмотрела внутрь – пусто. Никакого старинного украшения, ни записки от предков, только черные стенки. Подумав, что делать с футляром – выбросить или сохранить как память о беззаботном детстве, о когда-то лучшей подруге, я решила, что выбросить его не поднимется рука. Я вытерла с его поверхности пыль и убрала на полку. Пусть лежит. Как воспоминание о детстве, где не нужно было играть какую-то роль, чтобы понравиться другим.

-3-

Утром я едва не проспала на работу. Утром я едва не проспала на работу. Привыкла, что после моего будильника звенят еще десять Кирилла, поэтому отключила звонивший телефон, и снова уснула, дожидаясь будильника мужа. А когда открыла глаза и посмотрела за спину, резко вспомнила, что я больше не замужем. Кинула взгляд на часы – половина восьмого. И если бы не планерка ровно в восемь, я бы спокойно опоздала. Но мой начальник терпеть не мог опозданий.

Я наспех собралась, прыгнула в машину, и ровно в восемь ноль-ноль вошла в офис, где уже собрались коллеги. Все дружно посмотрели на меня, кто-то с осуждением, кто-то равнодушно. Я проигнорировала внимание к своей персоне и встала позади всех. Мое присутствие в принципе не было обязательным, но я делала вид, что прилежный, ответственный работник, соблюдающий внутренние правила компании.

Начальник, Владимир Дмитриевич, вышел к нам, как всегда, при полном параде. Чистые, выглаженные брюки, пиджак, галстук. На лице, несмотря на шестидесятилетний возраст, ни одной морщинки. По офису давно гуляли слухи, что он делает подтяжку кожи, потому что его широкий разрез глаз в какой-то момент сузился. Волосы начальник тоже держал в порядке – регулярно запрашивал седину и делал укладку перед выходом на работу. Коллеги посмеивались над ним, и над его ориентацией в курилке сомневался каждый, кто был не слишком ленив. Я же не считала это недостатком. Нравится ему за собой ухаживать, нравится хорошо выглядеть – пусть, каждый вправе решать, делать ему укладку по утрам или ходить вечно лохматым как наш сисадмин Рома.

Далее была скучная планерка, на которой шеф раздавал указания, говорил о достижениях на прошедшей неделе. Я еле держалась, чтобы не уснуть от тоски. Зевала, прикрыв рот рукой и чуть не упала на впереди стоящую спину. Хотела даже ударить себя по лбу, чтобы проснуться, но вовремя спохватилась, когда ладонь уже летела к лицу. Пришлось начать петь про себя, чтобы немного взбодриться и не уснуть стоя. Время, как назло, шло очень медленно, стрелка на часах словно стояла на месте.

Раздав указания, Владимир Дмитриевич удалился к себе в кабинет, остальные разбежались по своим местам, а я пошла за кофе. В маленькой кухне, где стоял напольный шкаф с посудой и небольшой круглый стол в углу, я столкнулась с Димой. Двадцатипятилетний менеджер по продажам, который был на своем месте как рыба в воде. Ему очень подходила эта должность – он умел разговорить даже свой стул, находил общий язык с немыми и очень нравился девушкам. Дима всегда приходил на работу бодрым и счастливым, шутил и смеялся, а тут я его не узнала. Помятый вид, под глазами синяки, всегда аккуратно уложенные волосы торчали вверх. Его вид еще больше вогнал меня в тоску, и я сладко зевнула.

– Что, тоже не выспалась? – спросил он, забирая стакан из кофемашины.

– Ага, – ответила я, – А ты что такой помятый?

Он облокотился о стол, вдохнул пар от кофе и застонал от наслаждения.

– Собака вчера убежала, искал ее по району всю ночь. Даже поспать не удалось. – он грустно опустил взгляд. – Сестра младшая взяла ее на прогулку, а та сорвалась с поводка.

– Не нашлась? – спросила я, забирая свой кофе.

Он покачал головой.

– Фотка есть? – я сделала глоток, и кофе обжег язык. – Давай по группам раскидаю. Можно ориентировки напечатать, расклеить по району.

Дима с такой благодарностью посмотрел на меня, что я подумала, он кинется обниматься.

– Олька, ты чудо! Спасибо огромнейшее просто! Сейчас скину тебе фотку.

Я улыбнулась, потому что он улыбался. На самом деле, внутри я не испытала никакой радости, да и грусти тоже. Ни одна эмоция не пробилась сквозь ледяной айсберг внутри меня. Но в обществе так принято – если тебе улыбаются, то ты должен улыбнуться в ответ, даже если не хочешь.

Кофе помог мне проснуться, и к своему рабочему месту я пришла уже довольно бодрая. Включила компьютер, он шумно вздохнул, издал привычный писк и загрузился. Я сразу же закинула фотографии милого пуделя по чатам и пабликам, а потом приступила к работе. Мои обязанности были скучными и однообразными, но за это я и любила свою работу – в ней была предсказуемость, а еще мне почти не приходилось общаться с людьми. Я собирала заявки и раскидывала их по отделам, где с потенциальными клиентами уже работали менеджеры.

В обед, поднявшись со своего кресла и потянув спину, я направилась на кухню за кофе. И снова столкнулась с Димой. Он стоял спиной ко входу и что-то напевал себе под нос. Едва я переступила порог кухни, как почувствовала исходящую от него волну счастливого возбуждения. Дима обернулся и, увидев меня, радостно заголосил:

– Нашлась! Олька, нашлась! Позвонили мне, сказали у них моя потеряшка! И даже фотку скинули, точно моя Джесси!

Лицо Димы светилось радостью, голубые глаза сияли, а рот расплылся в искренней, широкой улыбке. Он едва не подпрыгивал на месте, и его настроение странным образом оказалось заразительным. Дима так радовался, так был благодарен, что я почувствовала это. И, не удержавшись от нахлынувших чувств, я сделала два шага вперед, закинула ему руки на шею и обняла. Он сначала застыл, потом нерешительно похлопал меня по спине, аккуратно прикладывая ладонь. И этот хлопок заставил меня очнуться, вернуться в реальность. Я отпрянула от него, почувствовав ужасный стыд, от которого хотелось провалиться сквозь пол.

– Я рада, – буркнула я и вышла из кухни быстрым шагом, чувствуя взгляд Димы на себе.

Закрывшись в туалете, я посмотрела на себя. Мои щеки пылали от стыда, словно я только что вышла из бани. Я набрала холодную воду в руку и похлопала себя по лицу. Жар начал отступать, вот стыд – нет.

Я никогда не позволяла себе фамильярность на работе. Да и нигде не позволяла. Отношения с коллегами всегда были просто рабочими, без всяких компромиссов. И чтобы я бросилась на шею кому-то – это что-то сверхъестественное. Я вообще очень уважала личное пространство и ценила людей, которые отвечали мне тем же. Не любила, когда дотрагиваются до рук, когда подходят слишком близко при разговоре и дышат на меня, даже если со спины. А тут я бросилась на шею коллеге, нарушив все мыслимые и немыслимые границы. И сделала это не осознанно, а спонтанно, будто кто-то заставил меня сделать этот шаг.

Остаток дня я проработала на автомате, даже не вникая в процесс. Отвечала на вопросы клиентов стандартными фразами, перенаправляла заявки в нужные отделы, размещала посты. И тщательно скрывала лицо от коллег, опасаясь, что Дима рассказал всем о моем странном поведении. Внутри скребло неприятное ощущение, что все смотрят на меня и осуждают, посмеиваются за спиной.

После работы, быстро попрощавшись с коллегами, которые попадались мне по пути, я села в машину и наконец смогла вздохнуть. В салоне приятно пахло освежителем, и я не стала открывать окно. Я откинула голову на подголовник и поняла, что мне нужно срочно заболеть, чтобы не появляться на работе ближайшую неделю, а лучше – две. И эта мысль меня приободрила, словно я нашла выход, как вернуть время вспять, чтобы не обнимать Диму. Но временное решение проблемы было, а дальше планировала смотреть по ситуации, надеясь, что кто-то опозорится сильнее меня и все забудут о моем поступке. В конце концов, я всегда могла сказать, что развод так сильно повлиял на меня, что мне хотелось поддержки. Хотя это звучало еще абсурднее, чем то, что холодная Ольга полезла обниматься к коллеге. Я была не из тех, кто ищет поддержки. Не из тех, кто приходит на работу и сразу начинает жаловаться на своих мужей и детей, на правительство, погоду и сложность бытия. Я была другой. Кто-то говорил, что я замкнутая, другие считали это скромностью, третьи – надменностью. Я считала себя просто закрытой. И это не плюс или минус, это качество. Как цвет глаз или черта лица. Вот у кого-то голубые глаза, у кого-то большой нос, а я закрытая. Такой родилась, такой и умру.

В кармане внезапно зазвонил телефон, и я вздрогнула. Наверное, это Дима хочет посмеяться надо мной, сказать в трубку, что Ольга, наш специалист по связям с клиентами, опростоволосилась. Но на экране высветилась фотография сестры, и я облегченно вздохнула.

– Оль, ты можешь приехать? – услышала я в трубке жалобный голос младшей сестры.

– Что случилось? – спросила я, заранее зная ответ.

– Мы с Мишей расстались, – ответила она срывающимся голосом.

Я закатила глаза и раздраженно схватилась за руль. Меньше всего мне сейчас хотелось ехать к сестре и слушать рассказы про ее очередного ухажера. И нет, я не была ее единственной жилеткой. У Лизы было полно подруг, и она свои печальные истории рассказывала каждой из них, зачем-то таща в этот водоворот еще и меня.

– Еду, – выдохнула я и повернула ключ зажигания.

Когда я вошла в родительский дом, то сразу ощутила знакомую тоску. Я не скажу, что скучала по родителям, по сестре или своей комнате. Мы виделись редко, общение с матерью сошло на дежурные поздравления с праздниками, без личных визитов и встреч за чашкой чая. Единственной связью с родительским домом была сестра, от которой было невозможно избавиться.

Еще тоскливее стало, когда я увидела Лизу, которая сидела на коричневом кожаном диване и горько рыдала в свою любимую подушку в виде розового сердечка. Моя младшая сестра была настолько наивной, что верила каждому мужчине, а потом рыдала в подушку, обманутая и разбитая. Разговоры о том, что может уже пора в свои почти двадцать пять переставать верить каждому встречному, ни к чему не приводили.

Я подошла к сестре, присела рядом и нежно погладила ее по каштановым кудряшкам. Она тут же отложила подушку и кинулась мне в объятия. Я обняла ее в ответ, слушая рыдания о том, что Миша обещал жениться, а потом сказал, что не готов. А ей уже через пять лет тридцать, и она хочет замуж.

Я слушала ее и понимала, что Миша действительно редкостный козел. Что он не достоин такой девушки, как она. Я не понимала, как можно сначала обещать, а потом отказываться от своих слов, обижая человека, любящего тебя. И теперь моя бедная сестра очень страдала, мучилась, проливая литры слез. И мне так стало обидно за нее, такой горячий, незнакомый ком подкатил к горлу, что я, к собственному ужасу, тоже заплакала.

Мы сидели на родительском диване в обнимку и просто плакали. Громко, навзрыд, с всхлипами, роняя слезы друг другу на плечи. Сердце разрывалось на куски от обиды, от несправедливости, от того, что перевелись нормальные мужчины.

Внезапно Лиза успокоилась, отстранилась и посмотрела на меня:

– Оль, ты чего?

А я не могла успокоиться. Слезы душили меня, вырываясь через спазмы всего тела, катились горячим потоком по щекам, попадая в рот.

– Оль, ты в порядке? – уже со странным беспокойством спросила сестра.

Я посмотрела на нее и не понимала, почему она не видит, что мне грустно за нее, что болит сестринское сердце.

– Странная ты какая-то, – недовольно сказала Лиза и пошла на кухню.

А я все еще сидела на диване, вытирая слезы с лица, ощущая их соленый привкус во рту. И тут пришло осознание, как разряд молнии, внезапное, яркое, болезненное. Я сижу дома у родителей и плачу из-за того, что парень бросил мою сестру. Для меня это всегда было равносильно тому, что плакать над водой в кране, что она течет.

Лиза протянула мне стакан с водой и отошла на пару шагов назад. Ее испуганный взгляд был красноречивее любых слов – она впервые в жизни видела свою сестру рыдающей. Человека, который быстрее откусит себе руку, чем будет переживать над чужой проблемой.

Я быстро встала, сказала Лизе, что Миша ее не достоин, и вышла в подъезд. Воздух в пятиэтажке был отрезвляющий. Пахло мочой, спиртом, сыростью и сигаретным дымом. И этот запах подействовал на меня успокаивающе. Я медленно спустилась к машине, плюхнулась на сиденье, но не смогла завести мотор. Я смотрела перед собой через лобовое стекло и не понимала, что происходит.

Сначала Дима, теперь Лиза. Словно моя крыша собрала вещи и уехала вслед за Кириллом, только, в отличие от него, не предупредив меня об этом. Но я не тосковала по мужу. Его уход я восприняла абсолютно спокойно. И не потому, что никогда его не любила, а потому что к разводу дело шло уже давно. Это не было внезапным порывом, когда он утром проснулся и сказал: «Все, я ухожу». Уже больше года мы жили как соседи, поэтому к разводу я была готова и морально, и физически.

Я потерла ладонью лицо, откинула солнцезащитный козырек и посмотрела на себя в зеркало. Опухшие зеленые глаза, небольшой нос, тонкие губы, красные от слез щеки, растрепавшиеся каштановые волосы. Это была я и не я одновременно. Лицо мое, а внутри – нет. Решив разобраться с этим позже, я завела двигатель и поехала домой.

Вечером написала шефу сообщение, что заболела и несколько дней поработаю из дома. Он принял это спокойно. Я не была суперважным звеном в его компании, от которого напрямую зависели продажи и репутация фирмы. Мое присутствие в офисе было не обязательным, всю свою работу я могла выполнять удаленно из дома.

-4-

Утром я проснулась от раскалывающейся головы. Боль была настолько сильной, что я зажмурила глаза, когда вышла из темной комнаты в светлую прихожую. Сразу выпила таблетку и хотела снова отправиться в кровать, но услышала шум за окном.

Это был истошный крик моей соседки Людмилы, от которой меня отгораживал только деревянный забор высотой около метра. Я выглянула в окно и увидела, как Люда, упершись кулаками в бока, кричала на своего двадцатилетнего сына Артема. Такие проявления чувств были не редкими, обычно я спокойно реагировала на вспыльчивую соседку, но тут у меня в груди что-то ёкнуло.

Я вышла во двор, ловя обрывки ссоры. Людмила кричала, что Артем не может найти работу, что целыми днями сидит за компьютером и гуляет с девчонками. А она, одна его поднявшая, устала и ждет помощи. В общем, классика жанра. Взрослое дитя, отказывающееся брать на себя ответственность, и мать, пытающаяся достучаться криками.

Я подошла к забору, когда Артем уже вышел на улицу, громко хлопнув дверью, чем еще больше разозлил мать. Людмила увидела меня и подошла ближе, не в силах больше сдерживать желание поделиться своими разочарованиями в ребенке.

– Нет, ну ты слышала?! – вопила она так, что изо рта летела слюна. – Не может найти работу по душе! Мать пашет целыми днями, а ему душевной работы захотелось!

Я тяжело вздохнула. И странное дело – я вдруг отчетливо поняла ее злость. Прямо кожей почувствовала. Да, на ее месте я бы рвала и метала точно так же.

– Дааа, – протянула я, и комок злости начал разворачиваться у меня внутри горячим клубком. – Эта молодежь к жизни не приспособлена! Без родителей они пропащие!

– Вот-вот, – Людмила с одобрением посмотрела на меня. – Только игрульки эти на уме, да девчонки! Хоть впору выгнать его и дома, и пусть пробует жить самостоятельно, без моей помощи!

– И правильно, – подхватила я. – Только так его можно будет научить чему-то! А то совсем не приспособлен к жизни!